Текст книги "Волчьи ворота"

Несколько машин промелькнули мимо них, испуганно прижавшись к обочине. Послышались звуки клаксонов и крики водителей. За ревом двигателя Саша ничего не разобрал, но ему было ясно, что никто из участников движения не был доволен тем, что вытворяет Ефрем. Даже тягачи вдруг стали сторониться их и прижались друг к другу, как коровы к забору. Они поравнялись с грузовиками за секунду. Еще секунда ушла, чтобы их обойти, и когда Ефрем уже готовился уйти на свою полосу, на встречной появился «Соболь», водитель которого не обладал ни внимательностью, ни реакцией.

Саша увидел обезумевшие глаза, вряд ли принявшие «тойоту» за реальный объект. Заметно опоздав, «Соболь» взвизгнул тормозами и стал поворачиваться боком. Ефрем тоже нажал на тормоза и выкрутил руль, пытаясь проскочить в небольшой зазор между «Соболем» и тягачом. Раздался удар, похожий на хруст сухого дерева, и все перед Сашей завертелось, как самая быстрая карусель, какую он когда-либо видел в жизни. Его сознания коснулись страшные звуки. Что-то хрустело, что-то чавкало, что-то скрежетало и рвалось. Но слышал он их недолго. Последнее, что легло в его память, был запах серы. А потом все слилось, и в его голову больше никто не стучался.

Что-то звякнуло рядом с ним, словно монетка ударилась об асфальт. Тонкий раздражающий звук заставил Сашу проснуться. Мальчик открыл глаза. Он ничего не чувствовал, кроме того же запаха серы, зато хорошо видел свое окружение. Язык его не шевелился и запал так глубоко в горло, что Саша не мог вдохнуть. Руки и ноги онемели, и он не мог повернуть голову, чтобы проверить, на месте ли они вообще.

Впрочем, это было не самое худшее.

Боковым зрением Саша заметил странный объект, по габаритам напоминавший мелкое животное вроде собаки или лисы. Точнее рассмотреть он не мог из-за лобового стекла: после удара оно покрылось мелкими трещинами и утеряло прозрачность.

Саша напряг глазные яблоки, насколько позволяли силы, и попытался рассмотреть объект, не внушающий ему никого доверия. Со стороны водительского сидения стекло провалилось внутрь, образовав дыру с рваными краями. Саша заметил, что в дыру попадает предмет, похожий на рыболовную снасть. Неимоверным усилием он повернул голову влево и понял, что тонкий звук, выдернувший его из царства теней, исходил от крючка, который «объект» закидывал в салон разбитого автомобиля. Крючок стукался о приборную панель, отскакивал и исчезал в окне. Действие сопровождалось усердным кряхтением, вследствие чего Саша решил, что на капоте сидит поросенок.

Но кто закидывал крючок?

И тут, словно услышав его мысли, объект приблизился к окну и заглянул в салон.

Кровь застыла в жилах двенадцатилетнего мальчика при виде уродливого существа, успевшего не только бросить на него презрительный взгляд, но и осмеять им.

На существе была шляпа болотного цвета с широкими полями и высоким цилиндром, из-под которой торчал клок седых волос. Он частично прикрывал сморщенный лоб, а частично поддерживал шляпу, ибо, если бы его не было, цилиндр сел бы гораздо глубже и, вероятно, закрыл бы большую часть лица. Под густыми бровями горели два выпученных глаза. Нижние веки отекли и обвисли, придавая физиономии выражение злорадства и едкости. Широкий нос, совершенно не соответствующий пропорциям лица, топорщился, точно сук из дерева, и, когда существо втягивало воздух, можно было услышать клокотание и похрапывание.

Ехидная улыбка, с коей урод заглянул в проломленную часть окна, хорошенько встряхнула Сашу, и, пока мальчик соображал, что же увидел на самом деле, его кошмар успел скрыться и продолжить свое таинственное действие. Снова зазвенел крючок, только теперь он летел гораздо дальше. Звуки приобрели другой характер, и вскоре Саша стал слышать стоны. Очевидные, неразборчивые, но повторяющиеся каждый раз, когда крючок залетал в салон. Однажды крючок зацепился за что-то и нить натянулась. За стеклом послышалась возня. Урод затоптался на капоте, закряхтел, заскользил и вдруг обрушил оставшуюся часть стекла прямо в салон автомобиля.

Саша мог поклясться, что такой ужасный облик Господь никогда бы не дал человеку. Его мог нарисовать художник, пребывая в жутком бреду, или вытесать из камня скульптор, начитавшийся ужасов. Но никак не Господь. «Господь нас любит», – надеялся Саша.

На капоте сидел карлик. Обозленный за проваленную попытку, он схватился за нить и дернул так резко, что короткие ножки в высоких затертых сапогах не удержали его и опрокинули, как фарфоровую вазу. Но карлик тут же вскочил и, не обращая внимания на разбитое стекло и мальчика, со страхом взирающего на его действия, продолжил тянуть.

И тут Саша увидел совершенно необъяснимое.

Крючок угодил в Ефрема, но, вместо того чтобы стянуть с него футболку, зацепился за нечто незримое, но настолько сильное, что тело приятеля выгнулось радугой. Слабый свет стал пробиваться сквозь грудь Ефрема. Глаза его распахнулись, точно провожая в последний путь то, что всю жизнь принадлежало ему. С отчаянием Сашин приятель наблюдал за происходящим, будто желая вмешаться, но не имея на то никакой возможности.

Карлик потянул за нить и выдернул из Ефрема небольшой шар, горящий притягательным белым светом. Шар послушно проследовал по направлению нити, пока не очутился в черной сумке, где тут же померк, как задутая свеча. Карлик вытер использованный крючок и повернулся к Саше.

Мальчик взбрыкнул. Это было самое яростное движение его беспомощного тела, с тех пор как мир перестал вращаться перед ним. Стон сорвался с губ, когда он увидел, что карлик целится в него крючком. Он бы с радостью перекрестился, если бы его руки двигались, а если бы двигались ноги, незамедлительно выскочил бы из машины и побежал куда глаза глядят. Но Саша был парализован, только его веки хлопали и от страха по щекам катились слезы.

Тем временем карлик ухитрился раскрутить нить так, что Саша перестал ее видеть. Крючок сверкал в сумраке, нить преобразилась, и мальчик вздрогнул, когда что-то колкое воткнулось в его лоб и прицепилось, точно присоска к гладкому стеклу. Саша почувствовал, как лишается дыхания и тяжелеет, словно опускаясь на дно. Тело его свернулось улиткой, и, пусть боли он не ощущал, в его голове возникло убеждение, что из него что-то вытягивают.

«Нет!» – затрясся мальчик. Из его горла вырвался жалобный стон, и ветер тут же сдул его, как ветхий мусор.

Карлик потянул за нить. Саша услышал треск от натяжения. Сознание его помутнело. Дышать стало тяжелее. Он на мгновение почувствовал свои конечности, и ему показалось, что он достиг дна, на которое его опускали, и вот уже поднимается вверх, только не в телесной оболочке, а в виде пузыря…

Когда он открыл глаза, на месте уродливого карлика брезжил яркий электрический свет. Кто-то сказал:

– Очнулся!

Саша заморгал. Свет покинул один его глаз и переместился в другой.

– Точно очнулся!

Раздались восторженные крики.

– Быстрее! Носилки!

Саша вдохнул и почувствовал страшную боль во всем теле.

– В машину его. Быстрее!

Небо закачалось, и на фоне серых туч он увидел людей. Его стали куда-то перетаскивать, отчего боль взорвалась, и Саша онемевшими губами произнес:

– А-п-п-а…

– Еще бы! – ответил кто-то из перетаскивающих. – На тебе живого места нет. Все переломано.

– Не говори так! – шикнул кто-то со стороны.

Саша распознал женский голос.

– Ничего у тебя не переломано, мальчик. Дядя шутит. Ты целехонький, как огурчик. Только немного поцарапанный. Сейчас мы доставим тебя в больничку, там царапинки залечат и пойдешь домой.

– Домой он обязательно пойдет, – пробурчал мужской голос. – Только на своих ли двоих? А в больницу доставим, тут уж несомненно.

Третий голос добавил:

– Прямиком на операционный стол.

– Закройте рты! – пригрозила женщина.

Над Сашей появилась крыша.

– Таня, вколи ему что-нибудь, чтоб не отключился, – сказал тот голос, что пророчил Саше операционный стол.

Потом мужские образы исчезли из видения Саши. Послышались хлопки дверей, и они тронулись.

Глава 10

Самсон и Аня

Несчастные случаи, произошедшие с одноклассниками, Самсон между собой не связывал. В его семье эта тема почти не затрагивалась, зато в школе долгое время от нее гудел почти каждый угол. Куда бы ни ступил Самсон, где бы ни остановился, отовсюду слышались вздохи сожаления или брань. Даже преподаватели не могли удержаться и не вставить в начале урока хоть что-то в память о трагических событиях.

Так было до конца октября. Пока большая часть класса вела неспешный образ жизни, Самсон подтянул учебу. Он получил хорошие оценки по биологии и химии, подтянулся по алгебре и геометрии и к концу четверти подошел с хорошими баллами в журнале успеваемости. По итогам первой четверти у него выходила всего одна тройка. Он не тянул иностранный язык, что немного расстраивало маму и ничуть не беспокоило папу.

Для отца в школе существовало всего два предмета: литература, за которую он переживал, как за свою зарплату, и математика, потому что в далеком прошлом у него отлично получалось считать, вследствие чего он и поступил на инженерный факультет. Самсон подозревал, что по окончании школы отец пустит его по своим стопам, и, если такое произойдет, сопротивляться он не будет. Слагать и вычитать у него получалось гораздо лучше, чем рассказывать истории или рисовать человечков. Но так далеко в седьмом классе он еще не заглядывал. Единственное, чего ему хотелось, – чтобы родители обращали меньше внимания на его успеваемость.

Весь октябрь Самсон провел в компании с Аней. Они сдружились, и у них появилось много общих интересов. Одним из них стал пустырь, расположенный между Большим и Малым железнодорожными тоннелями. Они бегали туда, чтобы смотреть на поезда. Редко когда какой-нибудь машинист не давал гудок им на радость и не махал так же, как Аня и Самсон, которые приветствовали встречные товарные составы.

По-над железной дорогой всегда было много улиток. Самсон считал, что они вполне съедобны, только их нужно правильно приготовить, и однажды стащил из дома сковороду и спички. Аня принесла подсолнечное масло. Они развели костер и на углях принялись жарить улиток. Никто из них не знал, как именно их готовить. Самсон убеждал, что улиток необходимо жарить, пока не появится хрустящая корочка, Аня – что лучше оставить «с кровью». На деле же получилось, что, когда улитки дожарились, на сковороде остались только панцири.

Свою неудачу дети восприняли со смехом, и день получился удивительно счастливым, несмотря на то, что по приходу домой отец отстегал Самсона ремнем, а мать с болью в сердце рассказывала, как они беспокоились, не зная, где его искать. Был поздний вечер, а мальчик едва помнил, как уходил утром, – настолько быстро летело время. К концу октября Самсон ложился спать с рубцами на заднице так, словно его благословили. Он не чувствовал никакой обиды, и у него на душе воцарился покой, будто ничего и не было. Злоба отца никак не отражалась на его действиях, и, если тот хотел себя проявить, Самсон не препятствовал. После порки отец чувствовал себя хорошо, мать изредка плакала, не выдавая слез, а Самсон уходил в свою комнатку и там ждал новый день.

Он думал только об одном: чтобы они вновь встретились с Аней и отправились куда угодно. Главное, вдвоем.

Вдвоем у них всегда находился повод для счастья.

К концу октября улитки перестали выползать из своих нор. Собирать на пустыре стало нечего, и тогда у Самсона мелькнула другая идея, как скрасить время. Они брали камни из-под насыпи и швыряли их в колодец, расположенный недалеко от железнодорожных путей. Колодец был узкий и глубокий. На дне всегда что-то шевелилось, и когда камни падали, со шлепком ударяясь о поверхность, Самсон подозревал, что они попадали в змей. Он боялся змей и при этом звуке испытывал некое успокоение, точно все сделал правильно. Змеи – это еще хуже, чем братья Бочаровы, думал он и всегда улыбался, бросая камень.

День ото дня игры менялись. Самсон находил развлечение во всем, что растет из земли или просто на ней лежит. Он видел применение в любом мусоре, какой они встречали по дороге домой. Он умудрялся превратить прогулку в приключение, чего никогда прежде ни один из его друзей не оценивал. Даже Артем Повальный, с кем он изредка возвращался домой, если уроки Ани заканчивались в другое время, не понимал его интересов и считал их несколько странными для семиклассника. Сам Артем учился в девятом классе и был таким угрюмым и серьезным, словно пережил войну. Особых дружеских чувств Самсон к нему не питал. Тем не менее семью Артема в Убыхе уважали за состоятельность и честность, и мать Самсона иногда ставила мальчика Самсону в пример.

Каким бы примером ни являлся Артем для двенадцатилетнего мальчика, настоящую поддержку он находил только в Ане. С появлением подружки в его жизни словно взошло солнце, и, пока это солнце светило, Самсон жил с упоением и радостью. Аня поддерживала его во всем, на что хватало воображения, и оттого Самсон уверовал, что лучшим другом может быть не только собака, но и простая девочка с добрым, отзывчивым сердцем.

Однако, как известно, любые светлые полосы рано или поздно прерываются темными. Начался ноябрь, и землю накрыли хмурые дни. Гулять и играться, как раньше, Самсон и Аня уже не могли. Зачастую их встречи ограничивались походами в школу и редкими прогулками в горы по выходным. В один из таких дней они бродили по лесу недалеко от железнодорожных тоннелей. Было скучно из-за ненастной погоды. Дул пронизывающий ветер, и Самсон немного поник, потому что на ум ему ничего не шло. Даже диалог с Аней не завязывался, и они шли друг за другом по размокшей от дождя тропе, не глядя ни вперед, ни назад. И вдруг девочка спросила:

– Ты знаешь, где находятся Волчьи ворота?

Самсон кивнул так осторожно, будто боялся потерять голову.

– Это далеко отсюда?

– Минут пятнадцать в гору шагать.

Аня посмотрела на небо.

– Если пойдем туда сейчас… мы успеем вернуться до захода солнца?

– Думаю, да, – Самсон тоже посмотрел на небо.

Свет, пробиваясь сквозь полуголые кроны деревьев, ничего ему не сказал. Солнце находилось за тучами, и Самсон сразу заподозрил, что закат над Убыхом наступит гораздо раньше, чем написано в настенном календаре.

– Хочешь сходить туда? – спросил мальчик.

Самсон идти к Волчьим воротам не хотел, но ради подружки готов был пренебречь своими желаниями.

– Ага, – сказала Аня и закружилась вокруг дерева. – Я уже давно хочу посмотреть на это место. Все говорят о нем, будто там… есть что-то невероятное! Мистическое!

– Там, – Самсон свернул с тропы и пошел напролом через лес, – пролегает дорога, по которой носятся грузовики. Красные, синие, черные, зеленые. Одни везут контейнеры, другие – прицепы с зерном, третьи – металлолом. Еще там есть скала по обе стороны дороги. И обочина, на которой иногда можно найти много полезных вещей. Как-то раз я нашел в луже сто рублей.

– Ух ты! – Аня едва поспевала за ним.

Шаг у девочки был короткий, но быстрый, и, пока они пробивались сквозь густую чащу леса, ей приходилось бежать трусцой.

– Только четвертинку кто-то сжег, перед тем как выкинуть. Поэтому я не смог их потратить. А в другой раз я нашел колесо. Покрышку от грузовика.

– Ага.

– Ее можно было бы употребить куда-нибудь впрок. Например, сделать качели или насыпать земли внутрь и превратить в клумбу. Но покрышка была настолько тяжелой, что я ее до дома не донес. К тому же, даже если бы донес, отец спросил бы, где я ее взял. И если бы я сказал, что притащил покрышку с трассы, он бы меня… – тут Самсон понял, что уперся в неудачную тему для разговора. Но Аня была уже тут как тут.

– Он бы тебя отругал? – спросила она. – Почему?

Самсон тягостно вздохнул.

– Отец считает это место небезопасным. Там слишком часто случаются автомобильные аварии.

– И тебе не разрешают туда ходить? – Аня остановилась. – Извини. Наверное, из-за меня…

– Ничего страшного, – перебил ее Самсон. – Никто не узнает, что мы туда ходили. Ты же не расскажешь своим родителям?

– Конечно, нет!

– И я не расскажу, – он взял ее за руку и повел за собой.

Вскоре они вышли на тропу и стали подниматься в гору.

– Мой отец считает это место проклятым, – продолжил Самсон. – Там случаются аварии и регулярно гибнут люди. Как-то раз он сказал мне, что за последний десяток лет там было столько аварий, что трупов хватит на треть Владимирского кладбища.

– Ого!

– Там бродит какая-то нечисть. В ясный день она застилает туманом дорогу, а по ночам наводит на людей дрему. Из-за нее водители теряют обзор или просто засыпают за рулем, а потом вылетают на встречную полосу и там бьют свои машины лоб в лоб.

– Кошмар! А ты когда-нибудь видел такую аварию?

– Лоб в лоб не видел. Но недавно на моих глазах зерновоз с прицепом врезался в скалу и перевернулся.

– Ужас!

– Да, – Самсон начал задыхаться от быстрого шага.

Они взбирались в гору, и землю сменили каменистые порожки. Когда подъем стал очень крутым, он остановился, но, к своему удивлению, заметил, что Аня ничуть не устала и настырно лезет вверх. Кроме того, девочка что-то говорила, но что, Самсон разобрать не мог и, только притормозив, расслышал вопрос:

– Почему это место назвали Волчьими воротами? – она подняла голову, и волосы упали ей на лоб.

Самсон пожал плечами:

– Наверное, потому что здесь когда-то водились волки. Я не знаю. Никогда не интересовался. Надо будет спросить у отца. Он точно знает.

«Только его надо застать в настроении, – добавил он про себя. – С работы он обычно приходит злой, как бес, и ему проще выпороть меня за что-нибудь, нежели поговорить».

– Здесь кругом лес. Сейчас его активно вырубают, потому что под землей есть минерал, из которого делают цемент, – Самсон перешел на последний отрезок пути. Тропа круто уходила вверх, и, чтобы не утерять ход, он помогал себе руками. Дыхание его сбилось. Сердце перешло на бешеный ритм. – А раньше, кроме леса, здесь ничего не было. Поэтому немудрено, что волки облюбовали это место.

– А сейчас волки остались?

– Нет, – усмехнулся Самсон и чуть не задохнулся. Чтобы продолжить фразу, ему пришлось остановиться. – Сейчас здесь вообще никого нет. Наши соседи ходят в лес за грибами и говорят, что даже грибы скоро вымрут. Останутся только змеи и муравьи.

– Фу!

– И еще какие-нибудь твари, к которым прикасаться противно, – Самсон ненадолго замолчал. Со стороны трассы послышался гул машин, и он сказал: – Почти пришли.

– Так быстро? – удивилась девочка.

– Ты не устала?

– Ничуть.

– Молодец, – похвалил Самсон. – А я немного выдохся. Давно не тренировался.

Лес распростер свои объятия, и над их головами повисло небо. Ничего не изменилось с тех пор, как Самсон побывал здесь в последний раз. Тропа ничуть не заросла, словно по ней ходили каждый день, но дожди подмыли камни, сделав путь скользким и опасным. Обочина была покрыта сигаретными окурками. Кое-где валялись фантики и бутылки. В углублениях покоились лужицы воды, и в них плавал мусор.

Смеркалось. Транспортный поток превращался в вереницу огней и звуков. Самсон предпочел держаться подальше от проезжей части.

– Раз уж мы здесь, я должен рассказать тебе одну вещь, – он помог Ане преодолеть последний участок подъема, и теперь они шли по узкой границе между обочиной и лесом. Кое-где ее не было, и там приходилось идти в опасной близости от дороги.

– Знаешь… – начал Самсон. – Я не особо верю во всякую мистику, суеверия и тому подобное. Все, что я тебе рассказывал про это место, – слова моего отца или близких родственников. Я считаю их сказками, когда-то придуманными кем-то ради привлечения внимания. Но есть здесь одна странность, которую я видел своими глазами, а объяснить никак не могу.

Аня насторожилась.

Тяжелый КамАЗ прогрохотал рядом с ними, обдав такой гарью, что девочка зажмурилась. Самсон подождал, пока дым рассеется, и продолжил:

– Так вот, однажды я обнаружил дерево. Старый-престарый дуб. Наверное, здесь, у обочины, нет дерева выше и дряхлее, поэтому я его и заметил. Я забрался на его вершину и увидел…

Самсон рассказал Ане про «черную лужу» и вдруг понял, что открыл один из своих самых сокровенных секретов. Про «черные лужи» он не говорил ни отцу, ни матери, ни кому-либо еще. Никто, кроме него, не знал, что «лужа» существует. Никто, кроме…

– Она была на дороге? – Аня перебила ход его мыслей.

Самсон опомнился. Сухая ветка хрустнула под его ногой.

– Да, – сказал он. – Она была на дороге, и ее края двигались.

– Может, ты увидел блики солнца из-за тучи?

– Нет, – Самсон завертел головой. – Однозначно нет. Я убежден, что увидеть «лужу» может каждый, но для этого нужно подняться на особое место. Может быть, это место тем и отличается от других, что там волшебно… – тут он усмехнулся. – Господи, какую чушь я несу! Просто мне больше нечем объяснить этот факт.

– Я тебе верю! – воскликнула Аня. – Мне папа всегда говорил, что волшебство существует. И нет смысла отпираться от него.

– Нет! – Самсон не дал ей продолжить. – Дело вовсе не в волшебстве.

– А в чем же?

– Дело в самой «луже».

– И что же в ней такого?

– Думаю, «черная лужа» – это предвестник, – пальцы Самсона автоматически сжались, будто он поймал змею. – Предвестник несчастья.

– То есть…

– Чтобы ты поняла, о чем я веду речь, тебе нужно ее увидеть, – он перешел на обочину, чтобы Аня смогла идти рядом. – «Лужа» двигается. И двигается так быстро, что в течение минуты может взобраться на перевал и скатиться с него до самой развилки. Поэтому, если ты ее не заметишь, еще не значит, что ее нет или со мной что-то не так. Гуляющая «лужа» не предвещает никакой беды, и такой она предстает мне всегда, – он потеребил кудри на затылке. – Нет, не всегда. Чаще всего. Потому что однажды «лужа» преобразилась и стала другой.

– Тогда и случилась авария, – догадалась Аня.

– Да. Я увидел страшную аварию и сейчас нисколько не сомневаюсь в своих доводах. «Черная лужа» каким-то образом оказывает влияние на дорожное движение в пределах Волчьих ворот.

Самсон перепрыгнул через яму. Мысли захватили его, и он побежал вскачь к знакомому месту. Аня побежала за ним. Когда ей стало невмоготу гнаться по узкой полосе сырой земли, она выбежала на обочину и запрыгала по лужам.

Не добежав десяти шагов, Самсон остановился и прошептал:

– Здесь нужно идти тише!

– Почему? – недоумевала Аня.

– Он может не обрадоваться новым посетителям.

– Кто?

Самсон указал вперед, и глаза девочки округлились.

На небольшом пригорке, точно крест на холме, восседал старый курчавый дуб. Ветви его походили на зловещие руки, и со стороны казалось, что он тянется к дороге, как мертвец к краю могилы. В сгущающихся сумерках были заметны глубокие шрамы, из-за которых некогда гладкий ствол выглядел бородавчатым и сучковатым. Его кора была бордового цвета, бугристая и истесанная, будто дерево не раз подвергалось засухе и оттого его внешний стал ужасен, как у сморщенного древнего старика.

Ане хватило одного взгляда, чтобы отшатнуться от пугающего зрелища, и Самсон узнал в ней себя полгода назад. Таким он предстал перед дубом, чье влияние до сих пор ощущал на себе, как и следы отцовского ремня.

– Хочу, чтобы ты знала, – полушепотом проговорил мальчик. – Он не злой. И если ты почувствуешь, будто он прогоняет тебя, то это не так. Но он и не добрый. Когда мы полезем на него, он попытается нас сбросить. Мы должны держаться крепко за ствол. Хорошо?

– А… почему я должна туда лезть? – Аня смотрела на массивный ствол, и по ее взгляду Самсон понял, что влияние дуба уже отразилось на девочке. – Я вовсе не хочу туда.

– Этот ствол – все равно что спиритический сеанс. Когда касаешься его, ты видишь то, что невозможно увидеть как-либо иначе. «Черную лужу» я увидел именно оттуда. И если ее увидишь ты, то моя душа успокоится. Значит, со мной все в порядке и разум еще не отказал, – он улыбнулся.

– Мне все равно как-то не хочется лезть туда, – Аня глянула на вершину, где не было ни одной птицы и ни одного гнезда.

Самсон обнял ее за плечи и подтолкнул к дубу:

– Ничего не бойся. Все будет хорошо.

– Мы полезем на самую вершину?

– На самой вершине холодно и опасно, – сказал он. – Нам достаточно преодолеть всего четыре метра высоты, чтобы дорога была видна, как на ладони. Выше я не залезал. Там хрупкие ветки.

– Слава богу, – промолвила Аня, оценив расстояние от земли. – Просто я никогда не лазила по высоким деревьям. Папа всегда ругался. Он говорил, что у меня слабые руки и я обязательно упаду. И что лазить по деревьям – это вообще не для девочек.

– Глупости. Лазить по деревьям – это как раз для девочек, – тут Самсон подумал и добавил: – Конечно, если им еще нет тридцати.

– А что будет в тридцать?

– Не знаю, – Самсон шевельнул бровями. – Просто я никогда не видел на деревьях взрослых женщин. А девочек – хоть отбавляй. В Убыхе, наверное, и девочек таких нет, кто бы по деревьям не лазил, – о том, что в Убыхе самих девочек по пальцам можно пересчитать, он промолчал.

– Правда?

– Конечно! – Самсон задрал голову и посмотрел на крону. Под плотной осенней курткой оживились мурашки. Самсон глотнул, чтобы прогнать тревожное предчувствие. «Ничего не случится», – сказал он себе, а вслух произнес: – Все будет хорошо. Вот увидишь.

Аня тоже посмотрела на дуб. Самсон понял, что девочка все еще растеряна и, чтобы ее успокоить, нужно показать все на своем примере.

– Условимся так. Я полезу первым, ты внимательно смотришь, на какие ветки я наступаю, и учишься. А потом я дам тебе сигнал, и ты можешь взбираться следом. Идет?

Аня неуверенно кивнула.

– А где я должна стоять?

– Прямо тут и стой. Отсюда все хорошо видно. Хотя… будет лучше, если ты подойдешь чуть ближе.

Он склонился к ее уху и чуть слышно прошептал:

– Не бойся его. Он это чувствует.

Дыхание Ани замерло.

– Если захочешь, скажи ему что-нибудь про себя, и он услышит.

Совет подействовал. Как только Самсон оторвался от земли, Аня смело подошла к стволу, коснулась его и что-то прошептала. Самсон услышал, как скрипит крона, и подумал, что нет хуже знака, чем учтивый, предрекающий несчастье древесный стон. Он полез еще выше, и земля стала казаться ему неправдоподобно далекой. Аня стояла внизу. Неизвестно, что было у нее на душе. Глаза девочки были испуганными, и Самсон надеялся, что этот страх пройдет сразу, как только Аня вскарабкается на первую ветку. Так было с ним, и так должно было стать с ней.

Самсон преодолел еще метр высоты, и перед ним открылась дорога. Откуда-то сверху срывались желтые листья и падали ему на голову. До сих пор он не ощущал ничего, кроме легкой тревоги за опоздание домой. Ему уже было ясно, что до темноты они не вернутся и отец не упустит шанс высечь его ремнем. Но он старался об этом не думать. Зачем пытаться миновать то, что миновать все равно не удастся? Он решил довериться своему сердцу, а сердце подсказывало ему, что «черную лужу» необходимо показать Ане. Больше он ее никому не покажет. Пусть даже он умрет и там, на небесах, кто-нибудь спросит его о ней, он ничего не ответит.

Самсон почти добрался до крепкой ветки, откуда наблюдать за трассой А-290 было сплошным удовольствием, и, перед тем как разместиться на любимом месте, наклонился и чуть слышно сказал Ане, чтобы она поднималась следом. Помутился ли его разум или черт решил подшутить над ним, но вместо девочки под дубом он увидел Георгия.

Еще не так стемнело, чтобы Самсон не мог распознать его красную куртку и заношенные синие джинсы поверх черных башмаков, в которых Георгий не только ходил в школу, но и играл в футбол портфелями одноклассников и даже выбивал искры из стен. Конечно, искры получались гораздо реже, чем планировалось, зато после каждой такой попытки на стене оставалась черная полоса, и по ней можно было определить, проходил ли здесь Георгий и куда он направился.

Самсон мгновенно остыл, и его руки чуть не отцепились от ствола. На лице тотчас появилась белизна, голова закружилась, и только спустя время он понял, что перестал дышать. Самсон вдохнул, поморгал, но призрак в красной куртке никуда не исчез. Георгий стоял неподвижно и смотрел на дорогу, точно притягивая к себе вереницу машин. Самсон знал, что еще при жизни у Бочарова была мания: смотреть на предметы так, будто он мог сдвинуть их взглядом. Вероятно, мальчик предполагал, что рано или поздно так и произойдет, но успешно эти приемы работали только на одноклассниках. Взгляд у Георгия был такой же ядовитый, как воздух над промышленными предприятиями Новороссийска.

Самсон сел на ветку и вцепился в ствол. Он знал, что от страха уже не избавиться и, как советовал отец, надо пустить событие на самотек. Все пройдет само собой. Именно так проходят грипп, ангина, бронхит и прочие болячки, полюбившие Самсона с рождения. И именно так исправлялись оценки за школьные предметы. «Все пустить на самотек», – прошептал Самсон, и вдруг Георгий поднял голову и посмотрел на него бесноватыми отливающими желтизной глазами.

– Пришел проведать мертвецов, Семьяк? – проскрипел он голосом старика. – Так получай!

Внезапно мальчик стал меняться, и Самсон увидел, как из его лица вырастает звериная пасть. Звук, с каким вытягивалась нижняя часть головы Георгия, напоминал хруст костей под молотком. Подбородок исчез. Вместо него образовался длинный нарост с зубами в палец толщиной и диким животным оскалом. Глаза провалились внутрь, и на Самсона уставился ужас, сочлененный из огоньков тьмы. Где-то в нем жил Георгий, но теперь в образе мальчика стояло чудовище, внушающее столько страха, что Самсон был готов забраться на вершину дуба, лишь бы быть от него подальше. Вероятно, так бы и произошло, но мальчик оцепенел и ствол дерева столкнул его с себя.

Самсон ощутил несколько ударов в области спины, шеи и живота. Он понял, что летит вниз, но медленно – из-за густо сросшихся веток. Каждая из них била его крепче отцовского ремня. Если бы такими ударами Самсона били по голове, он бы потерял рассудок. В какой-то момент он раскинул руки в стороны и зацепился за сук. Мальчик повис, однако вскоре сук обломился, и Самсон столкнулся с землей. Его челюсти сомкнулись, отщипнув кончик языка. На губах заалела кровь. Глаза мальчика остекленели, грудь впала, и настали самые долгие пять секунд в его жизни. Пять секунд, когда Самсон безуспешно пытался вдохнуть.

Сознание не ушло от него. Он видел сумрачное небо перед собой. Потом на смену небу пришли желто-бурые цвета леса, и на их фоне возник образ Ани. Девочка отчаянно пыталась привести его в чувство, а Самсон лежал, как мумия, и только губы хлопали до тех пор, пока глоток воздуха после приступа не проник в его грудь.

Спустя пару минут он сидел и тер ушибленные места. Дуб склонился над ним, как отец во время порки, и Самсон ощутил некоторую досаду за то, что дал себя так провести.