Электронная библиотека » Евгений Филенко » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 28 мая 2022, 07:02


Автор книги: Евгений Филенко


Жанр: Юмористическая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Евгений Филенко
Сага о Тимофееве (сборник)

Вместо пролога

Случай, который многое может разъяснить, произошел в одном бюро по регистрации изобретений под конец рабочего дня, когда сотрудникам уже не хотелось не только что-либо регистрировать, но и вообще думать. Открылась дверь, вошел крайне молодой человек неброской наружности, в линялых джинсах местного производства и немало повидавшей ковбойке под пиджаком, влажным от зарядившего с утра дождика, и поставил на ближайший стол вечный двигатель.

– Юноша, – сказали ему, – вы разве не знаете, что вечный двигатель в принципе невозможен?

– Нет, – честно признался тот. – Не знаю.

– Ну так вот: как известно, он противоречит… – и державший речь заглянул украдкой в свой блокнотик, – законам термодинамики.

– Чего-чего законам? – переспросил гость.

Ему доходчиво, не без юмора, объяснили. Он сконфузился, покраснел и быстро ушел, позабыв свой агрегат на столе. Агрегат же работал, его маховичок бесшумно совершал оборот за оборотом. Но никто уже не обращал на него внимания, поскольку все собирали в сумочки и дипломаты ранее выложенную косметику, кроссворды, толстые журналы и вязанье, надевали плащи и раскрывали зонтики. И все ушли, оставив двигатель работать.

Он работал и на следующее утро, когда свершался обратный процесс закрытия зонтов, снятия плащей и опорожнения ручной клади. Его задвинули в угол стола, помнится – даже уронили, а затем и вообще переместили на окно, а он упрямо трудился. Проходили дни и недели, а маховичок продолжал свое неустанное вращение, даже чуть припустил в результате того нечаянного падения.

– Что это? – между делом спросило заглянувшее под Новый год начальство.

– Вечный, так сказать, двигатель, – живо ответил знаток законов термодинамики, и все засмеялись. – Тут осенью заходил один чудак…

– Да, – нехорошим голосом произнесло начальство. – Но он же работает!

Наступила совсем не праздничная тишина.

– Когда, говорите, заходил? – зловеще переспросило дальновидное начальство. – Осенью, говорите?! Р-разыскать!

Но фамилия чудака нигде не была зарегистрирована. Поиски успеха не имели, хотя безутешные работники бюро прочесали все первичные организации научно-технического творчества, изобретательские кружки и даже родственные факультеты вузов. Создатель вечного двигателя как сквозь землю провалился.

Никому и в голову не пришло искать его на историческом факультете университета. Издревле принято считать, что оттуда выходят кто угодно, от учителей до тружеников прилавка, но только не инженерно-технические гении. А зря… Виктор Тимофеев, носитель джинсов «Ну, погоди!» и ковбойки с непростой биографией, был студентом, посвятившим себя изучению нравов Римской империи, Петровского периода и прочих знаменательных вех в становлении человеческой культуры. В часы же досуга, а равно и ночью, он мимоходом ниспровергал устоявшиеся научные истины, о большинстве которых знал преимущественно понаслышке. Язвительный сотрудник бюро назвал его чудаком. В этом он был отчасти прав, и вот почему.

Известно, что не все чудаки становятся изобретателями, но практически все изобретатели – чудаки. Трудно выдумать что-то новое, не обладая особым, неожиданным взглядом на окружающий мир: в лучшем случае, можно дотянуть до рационализатора. Виктор Тимофеев же слыл большим чудаком. Поэтому он с детства был изобретателем-самоучкой, или, как их чаще называют, народным умельцем. Возможно, этим он удался в родню: дед его ладил односельчанам диковинные печи, что топились сырыми дровами, свежим торфом и даже картофельной ботвой. А отец, знатный механизатор, всю жизнь проработал на одном комбайне, который с годами не то что не ветшал, а все добавлял прыти и регулярно обставлял новенькие «Нивы», ничего так не любившие, как хороший капитальный ремонт в самый разгар уборочной…

Нет разумного объяснения тому факту, что судьба забросила потомственного народного умельца на исторический факультет, а не куда-нибудь поближе к технике. Сам он это случайностью не считал, так как историю полюбил с детства, когда ему посчастливилось самостоятельно изучить грамоту по сказаниям о древнегреческих титанах и русских богатырях. Можно предположить, однако, что более тесное знакомство с физическими аксиомами наверняка помешало бы внезапным и неудержимым взлетам тимофеевской фантазии. В самом деле, нормальному человеку непросто нарушать то, что все окружающие называют законом: начинаешь ощущать себя преступником. Но среди молодых историков действовали иные законы, и они не мешали Тимофееву безнаказанно творить чудеса.

Впрочем, вернемся в тот памятный вечер, чтобы поведать об еще одном событии, сыгравшем немаловажную роль в деяниях Тимофеева.

Покинув бюро, опечаленный Тимофеев брел под нудным дождиком куда глаза глядят. Он чувствовал себя дилетантом, неудачником и мысленно предавался сладостному самобичеванию, подобно монахам-флагеллантам, о которых прочитал как-то в одной книжке по любимому предмету. Возможно, на этом его крамольные эксперименты с основами основ навсегда прервались бы, хотя он был по-прежнему убежден, что вечный двигатель конструкции Тимофеева работал и мог приносить пользу экономике…

– Витя! – окликнули его.

Тимофеев обернулся. По правде говоря, ему ни с кем не хотелось встречаться… В двух шагах от него, укрывшись под зонтом, стояла сокурсница Света.

Еще до конца первого семестра в девушку Свету влюбились поголовно все юноши потока, и вполне можно было их оправдать. Света была красавица. Глядя на нее, не верилось, что такие девушки могут существовать не только на страницах литературы и киноэкранах, а и в повседневности. Коротко стриженные золотые волосы, прожекторный взгляд ультрамариновых глаз, улыбка ярче вспышки молнии… К началу второго семестра все юноши потока бросили попытки привлечь внимание девушки Светы, впредь решив ставить перед собой только достижимые цели. Света была равнодушна к серийному молодому человеку – веселому, компанейскому, не без деловой хватки, но не претендующему ни на одну звезду с неба. Она готовила себя в подруги гению. Что касается Тимофеева, то он и не предпринимал ничего, чтобы задержать на себе ультрамариновый взор. С его-то заурядной внешностью это было безнадежно.

– На тебе лица нет! – поразилась девушка Света. – Кто тебя обидел?

– Все кончено, – вздохнул Тимофеев. – Они отфутболили мой вечный двигатель…

– Что-что? – не поверила Света. – Вечный двигатель? Откуда он у тебя?

– Я его сделал, – сознался горе-изобретатель. – Это ерунда по сравнению с тем, что я мог бы еще…

Он опасливо покосился на Свету, ожидая услышать слова недоверия пополам с иронией, и прикусил язык. Но в глазах ее светилось одно лишь искреннее любопытство.

– Ты мне его покажешь, – сказала девушка уверенно.

– Он остался в бюро, – промолвил Тимофеев. – Не пойду я туда, ну их… Но если тебе интересно, я могу сделать другой, поменьше.

– Прямо сейчас?

Отступать было некуда – и не очень-то хотелось. Тимофеев полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда часовое колесико, шариковую авторучку и канцелярскую скрепку.

– У тебя есть заколка? – спросил он.

Света молча протянула ему недостающую деталь. Ловкими движениями, следить за которыми, равно как и совершать их, было одно наслаждение, Тимофеев соединил все предметы между собой и толкнул колесико.

– Крутится… – зачарованно прошептала Света. – А как мы узнаем, что он вечный?

– Он не очень вечный, – честно признался Тимофеев. – Лет через пятьдесят остановится. И при жаре в шестьдесят градусов работать не станет. Положи его к себе в сумочку, – он набрал полную грудь воздуха и добавил: – Потом мы с тобой немного погуляем, а когда тебе надоест, откроешь сумочку и посмотришь…

– Куда пойдем? – деловито спросила Света, поручая зонтик заботам Тимофеева.

Но так уж получилось, что прогулка затянулась до позднего вечера, а тимофеевская конструкция была прочно и надолго забыта. Когда через неделю Света, ожидая Тимофеева на автобусной остановке, опустила руку в сумочку за зеркальцем, что-то резко царапнуло ее палец. Ойкнув от неожиданности, она извлекла затихший вечный двигатель. Ей сразу припомнилось уже стершееся из памяти намерение отшить Тимофеева, как и всех прежних ухажеров, едва только остановиться это маленькое колесико. И у Светы непривычно защемило сердце.

– Я его остановила, – жалобно сказала она, протягивая двигатель подходившему Тимофееву. Губы ее дрожали. – Нечаянно…

– Да пустяки! – беспечно произнес тот. – Не сломала же…

Он взял ее ладони в свои, а затем легким щелчком снова запустил колесико. Но руки не убрал. Их взгляды встретились, и Тимофеев понял, что случилось чудо, даже чудеснее невозможного в принципе вечного двигателя. И девушка Света поняла приблизительно то же…

Между прочим, агрегат, забытый Тимофеевым при его первой и последней попытке добиться официального признания, все еще исправно трудится. Судя по всему, он-то будет работать вечно. А вот обладатель блокнотика с перечнем законов, ниспровергать которые нехорошо, полгода как на пенсии.

Закон бутерброда

– Землетрясение! – воскликнула Света, полыхая сапфировыми глазищами. – Разгул стихий! Что-то откуда-то льется и горит! Вот это жизнь…

И оно занялась делением кубика бутербродного масла, рассчитывая покрыть им три кусочка хлеба к чаю. Тимофеев преданно глядел на девушку, поедая рыбную котлету с гороховым гарниром. В глубине души он тихо радовался тому, что при ближайшем знакомстве в Свете не нашлось ничего от иных избалованных всеобщим вниманием университетских красавиц. Иногда все происходящее казалось Тимофееву сном: неожиданная встреча под моросящим дождиком, самая красивая и самая добрая девушка исторического факультета рядом, и даже эта студенческая столовая…

– И тут им на хвост рушится прожектор! – снова оживилась Света. – Все в дыму и пламени, но они все-таки взлетают!

– Это называется комбинированные съемки, – вставил Тимофеев.

– Вдобавок у них оказалась дыра в фюзеляже, и один летчик вылез наружу. Тут я вообще умерла! – Света попыталась продемонстрировать, что с ней было в тот волнующий момент, и уронила бутерброд.

На ее лице отразилась растерянность пополам с детской обидой, и Тимофеев уже в который раз содрогнулся от прилива нежности.

– Как же так?.. – сокрушенно произнесла девушка, осторожно поднимая двумя пальцами бутерброд. Он был серый от налипшего мусора. – Вот досада… Витя, я отдам тебе свой.

– Ни за что, – твердо сказал Тимофеев.

– Нет, нет, ты должен поправляться, – настаивала Света. – Посмотри на себя: худющий какой, а мужчинам следует хорошо и обильно питаться, потому что умственная деятельность требует больших затрат калорий.

– К женщинам это тоже относится, – парировал Тимофеев, и они обрушили друг на дружку водопады альтруизма.

– И почему они всегда падают маслом книзу? – спросила Света задумчиво, когда стороны пришли наконец к соглашению о равноправии.

Тимофеев философски поглядел на пыльный бутерброд, сиротливо притулившийся в углу стола.

– Закон бутерброда, – прокомментировал он. – Иначе говоря, закон подлости. Но этому явлению есть и физические объяснения, – тут он умолк, потому что не знал этих объяснений.

– Неужели трудно изобрести антизакон бутерброда? – пожала плечами Света. – То есть закон антибутерброда? В наш век технического прогресса – и не справиться с жалким кусочком хлеба с маслом?!

– Законы не изобретают, – благодушно сказал Тимофеев. – Их открывают. А прогресс нынче устремлен к звездам. Или в глубины океана – там интересно, дельфины всякие… Кому интересно заниматься бутербродами?

– Вот прекрасно! – удивились девушка. – Из-за какого-то дурацкого закона я всю жизнь обречена ронять бутерброды маслом вниз?!

Она замолчала и пристально глядела на Тимофеева. Тот выглядел весьма необычно. На его бледное лицо пала тень отрешенности. Можно было предположить, что Тимофеев вознамерился высверлить в злосчастном бутерброде дырку при посредстве своего пылающего взора. Или же захотел усилием воли приподнять его над салфеткой подобно йогу, для которого телекинез – пройденный этап на пути к совершенству. Света еще не знала, что именно так в мыслительном аппарата Тимофеева начинался необратимый процесс рождения сумасшедшей идеи, которую он немедленно бросится воплощать.

– Я спасу тебя, – отчетливо промолвил Тимофеев. – Закон подлости будет забыт людьми.

После этих загадочных слов он поднялся и неверной походкой направился к выходу. Света не понимала ровным счетом ничего, но женская интуиция безошибочно подсказала ей, что в подобном состоянии Тимофеев мог запросто попасть под грузовик и даже не заметить этого.

– Витя, я с тобой! – воскликнула девушка, устремляясь вдогонку.

Ночью Тимофеев не спал. Он бешено курил, мусоря пеплом и гася сигареты о стену, бросался на диван и пялился в пятнистый потолок, бормоча почерпнутые из «Вестника древней истории» ругательства, затем рушился с дивана прямо на пол, где был предусмотрительно раскатан рулон машинограмм из университетского вычислительного центра, и покрывал чистые участки бумаги лихорадочными записями и рисунками, понять которые смог бы только он сам да еще, пожалуй, великий Леонардо. Уже светало, когда обессилевший гений-самоучка накинулся на шкаф с личными вещами, извлек оттуда бесценную фотокамеру «Практика» и дрожащими руками выдрал из нее кассету с цветной обратимой пленкой. Запахло перегретым паяльником, кипящей канифолью и техническим переворотом. Движения Тимофеева приобрели уверенность и хирургическую точность. Он прицеливался и всаживал в разверстое чрево камеры дефицитные микромодули и фоторезисторы, не жалея ничего из самых сокровенных своих запасов. Иногда он устало прикрывал глаза, и ему являлся знакомый светлый образ, чтобы послать силы и вдохновение. Инженерная интуиция взмахивала белыми крыльями, и раскаленное жало паяльника вонзалось в баночку с серебряным припоем.

Занялось утро. Тимофеев умиротворенно обозрел поле битвы. От фотокамеры осталась одна лишь изысканная внешность. По сути же своей это был уникальный, никем прежде не создававшийся прибор, которому не существовало еще должного критерия оценки. Он был сделан кустарно и, быть может, не слишком изящно – из того, что оказалось под рукой у создателя, и сейчас Тимофеев чувствовал себя древнерусским плотником, который топором, без единого гвоздя, срубил ядерный реактор.

– Назову тебя «гравиполяризатор», – по-отечески ласково прошептал он.

Прибор не возражал.

Затем Тимофеев повалился на диван и проспал десять часов кряду, включая утренние лекции в университете, обед и свидание с девушкой Светой.

Было пасмурно, над городом плыла серая пелена дождя, когда Тимофеев с камерой наперевес ворвался в общежитие, где обитали студенты-историки. Все сметая на своем пути, он устремился в читальную комнату, на пороге которой и встретила его привлеченная шумом в коридоре Света.

– Между прочим, на свидание обычно опаздывают девушки, – ледяным голосом сказала она.

– Да, но я сделал гравиполяризатор, – произнес Тимофеев, преданно глядя на Свету, и протянул ей камеру.

Любопытство без труда одержало верх над гордостью, и Света заинтересованно спросила:

– А что он умеет?

– Чудеса! – без ложной скромности объявил Тимофеев. – Как известно, все материальные тела притягиваются друг к другу. Бутерброд, к примеру, притягивается к центру Земли и, встречая на своем пути к нему пол, становиться пыльным и несъедобным. Но если изменить знак у сил взаимодействия, то тела станут взаимно отталкиваться, и бутерброд ни за что не полетит на пол!

– И эта штука способна изменить знак? – восторженно спросила Света.

– Да! Понимаешь, поле тяготения состоит из маленьких штучек, и чтобы поляризовать их как заблагорассудится, надо на каждой из них нарисовать маленький крестик или стереть его, если он там уже есть. Это первый в мире гравиполяризатор. Где бы раздобыть бутерброд с маслом?..

– Найдем, – уверенно сказала Света и направилась в сторону своей комнаты, неся прибор на вытянутых руках.

Тимофеев чувствовал себя на вершине блаженства. Он еще раз доказал, что для подлинного народного умельца нет неосуществимого. Особенно если его рукой движут настоящие, большие чувства… Он шел рядом со Светой, приноравливаясь к ее осторожной поступи, хотя ничего ему так не хотелось, как взлететь или по меньшей мере побежать. Он буквально лучился от счастья.

Из-за поворота вышел Дима Камикадзе, красавец и атлет. Когда он вставал в дверном проеме, там больше не оставалось пустот. Дима защищал честь университета на всяких областных соревнованиях, а в свободное время в нем учился. На плече у Димы покоилась двухпудовая гиря. Он увидел Свету и улыбнулся ей, как умел это делать, хотя и предполагал, что Тимофееву не понравится такая улыбка.

Едва только дрогнули усы на бронзовом лице Димы, как внезапно встрепенулась и зажила самостоятельной жизнью фотокамера. Раздался щелчок с оттяжкой, как бывает при съемке с большой выдержкой. По коридору пронесся зябкий ветерок.

– Ничего не трогай! – завопил Тимофеев и сбоку вцепился в гравиполяризатор.

– Вах! – сказал Дима, и лицо его приняло обиженное выражение.

С замиранием сердец Тимофеев и Света увидели, как гиря из черного, местами облезшего от частого употребления чугуна всплыла над необъятным плечом Димы, сильно напоминая своим поведением воздушный шарик.

– Действует! – возликовала Света.

– Еще бы, – слегка озабоченно отозвался Тимофеев. – Фирма веников не вяжет. Зачем ты это сделала?

– Я? – изумилась девушка. – Оно у тебя само щелкает!

Тимофеев перевел отягощенный подозрениями взгляд на фотокамеру.

Между тем Дима попробовал водворить расшалившуюся гирю на место, но ему противостояла непреодолимая отталкивающая сила, шедшая из надежно укрытого в земных недрах центра всеобщей тяжести. Намертво согнув на чугунной дужке пальцы, Дима вознесся к потолку. Он растопырил ноги в тренировочных брюках и стал похож на лубочного висельника.

– Помогите, – потерянно сказал Дима.

Экспериментаторы бросились наутек, с обеих сторон поддерживая прибор. Не сделав и десятка шагов, они врезались во второкурсника по имени Лелик Сегал, выскочившего на окрепшие призывы Димы. Лелик был одет в иностранные джинсы, приобретенные на нетрудовые доходы, а также в нательный крестик, заполученный неправедными путями у верующей бабушки по материнской линии. Гравиполяризатор шевельнул объективом, словно гончая, унюхавшая добычу, в результате чего Леликовы джинсы были поляризованы и неудержимо взмыли штанинами в небеса.

Наблюдать последствия парочка не стала. За их спинами раздался грохот, сопровождаемый немужским визгом. Очевидно, Лелик лишился наиболее существенной части своего убранства.

– Света, – как можно более убедительно произнес на бегу Тимофеев. – Светик… Отдай мне его. Он ведет себя, как… как…

– Ведет себя?! – переспросила девушка растерянно. – А ты думаешь, тебя он послушает?

– Пусть попробует не послушать, – обещающе проговорил Тимофеев. – Я из него обратно фотоаппарат сделаю.

Но прибор, вероятно, решил извлечь максимум впечатлений из окружающей обстановки. Он хищно щелкнул затвором и поляризовал соленый огурец на вилке у вышедшего наводить порядок коменданта. Строго взглянув на воровато озирающихся Тимофеева и Свету, комендант укусил огурец, взращенный в университетском парнике и засоленный в похищенном из химлаборатории термостате, разжевал и проглотил. Съеденное, однако, по-прежнему не ладило с земным тяготением и тотчас же рвануло ввысь. Комендант внезапно испытал то чувство, какое настигает пассажиров самолета, падающего в бездонную воздушную яму, и поспешно самоустранился в туалет.

Света захлопнула дверь комнаты и повернула ключ на два оборота.

– Ой, что будет! – ужаснулась она.

– Ерунда, – беспечно сказал Тимофеев. – Штаны поляризуем назад…

– Только не увлекайся, – предостерегла Света. – А то они спадать будут.

– Гирю я тоже угомоню. Если Дима захочет, могу даже десятипудовой сделать. Но кто-нибудь способен объяснить мне, что же произошло?

– Ну нетушки, – возразила Света. – Сам изобрел, сам и объясняй.

Тимофеев отложил удовлетворенную содеянным фотокамеру подальше от себя и призадумался.

– Что-то неладно, – сказал он. – Что-то не связалось у Штирлица. Когда я собирал схему, то рассчитывал с ее помощью разделаться с гравитацией.

– Нет, Витенька, – поправила Света. – С законом бутерброда. Иначе говоря, с законом подлости.

– Вот так всегда! – огорчился Тимофеев. – Делал одно, а вышло другое… Не знаю, каким образом, но эта вещь получилась далеко не простая.

– Надо полагать! – воскликнула Света. – Что-то я не слышала о лауреатах Нобелевской премии в области управления гравитацией. Я читала в газете, что какой-то ученый в Америке десять лет ищет эти твои маленькие штучки и найти не может…

– Да? А зачем их искать? Вон их сколько кругом… Наверное, чешские фоторезисторы виноваты, – продолжал рассуждать народный умелец. – У них повышенный класс чистоты. Прибор вышел сложный. Ну и, как у всякой сложной системы, у него оказался избыток степеней свободы. Вот он и повел себя, затеял сам вершить расправу над подлостью. Причем по незнанию человеческой натуры уже допустил перегибы. Ну какой из Димы Камикадзе подлец? – пожал он плечами, вспомнив игривую Димину улыбку. – Так, шалун…

– Лелик стипендии отроду не получал, – вставила Света, – а ходит во всем фирменном. Ему за дело перепало. А что твой гравиполяризатор на коменданта взъелся?

– Может быть, из-за огурца? Не понравился ему этот огурец. Или из-за того, что комендант в праздники гостей из общежития гоняет? Честное слово, не знаю!

– Вот здорово! – обрадовалась девушка. – Мы сейчас возьмем твой прибор, пойдем по комнатам, а он сам общелкает всех, кто допустил хотя бы маленький нехороший поступок.

– Что мы – товарищеский суд, что ли? – запротестовал Тимофеев. – Да еще с механическим дружинником в компании… Это вроде как чужое вмешательство в наши людские внутренние дела. По-моему, у человека и так имеется прибор, наказывающий за подлость.

– Какой еще прибор? – не поняла Света.

– Совесть, – кратко пояснил Тимофеев. – Правда, он барахлит иногда… Ну, что молчишь? – спросил он у фотокамеры. – Нечего тебе возразить? Подумай, Света, мы вот с тобой беседуем, а он затаился и слушает. И если я что-нибудь не то ляпну, то висеть мне у лампочки вместо абажура!

– Да, но как же бутерброд? – спохватилась Света.

– Ну, с ним-то он наверняка управится!

Девушка открыла настенный шкафчик и достала оттуда на блюдечке бутерброд из белого хлеба с крестьянским маслом.

– Ты не поверишь, – заметила она, – но уже вчера я знала, чем все кончится.

Тимофееву захотелось привлечь ее к себе, говорить ей нежные слова, но время для таких его поступков еще не пришло. Поэтому он сдержал рвущиеся наружу чувства и твердой рукой направил объектив гравиполяризатора на бутерброд.

– Да сгинет подлость! – торжественно сказала Света.

Прозвучал знакомый уже щелчок, по комнате пробежал порыв холодного ветра.

– Отпускай! – скомандовал Тимофеев.

Света проворно убрала блюдце. Бутерброд недвижно завис в воздухе, словно размышляя, как поступить дальше. Затем он дрогнул и взмыл к потолку, приклеившись маслом к свежей побелке. Тимофеев проводил его задумчивым взглядом.

– А есть его по-прежнему нельзя, – заключил он. – Оказывается, с подлостью бороться не так просто.

– Пустяки, – сказала Света, прижавшись к его плечу и даже не подозревая, какое смятение она вызвала этим в одуревшей от счастья душе народного умельца. – Главное – не сдаваться!

– Я придумал название для единицы измерения количества подлости, – произнес Тимофеев, борясь с головокружением. – «Один бутерброд». Обманул кого-нибудь – два бутерброда. Украл – десять бутербродов.

– Есть поступки, которые не оценить иначе, как в мегабутербродах, – вздохнула Света. – Вот если бы у человека всегда был перед глазами такой счетчик…

– Да чтобы нельзя было уговорить себя зажмуриться! – подхватил Тимофеев.

В дверь гулко ударилось нечто тяжелое, вероятно – родственное древним стенобитным орудиям. Тимофеев вздрогнул, инстинктивно прижав прибор к себе.

– Ну вот и все, – сказал он обреченно. – За мной пришли. Может быть, даже с милицией…

– Уж не думаешь ли ты, что я дам тебя в обиду? – прищурилась девушка Света, направляясь к двери.

Под притолоку вплыла, кокетливо покачивая боками, чугунная гиря. Она волочила за собой испачканного в белом Диму, Лелика в махровом халате и еще человек пять из числа невольных свидетелей происшествия. Тимофеев попятился.

– Ну? – Света выступила вперед, готовая до конца защищать изобретение, а главным образом – изобретателя. – В чем дело?

– Что кричишь? – опешил Дима. – Давай фотографируй гирю обратно, она же брыкается, вах!

– И джинсы! – поддержал его Лелик.

Света неприступно молчала. Тогда Дима слегка порозовел и добавил:

– У меня девушка есть, Тося ее зовут. Хорошая, слушай, девушка, разве не знаете? Прошу тебя, Тимофеич, пожалуйста!

– Ага, – поразмыслив, присоединился к нему Лелик.

Тимофеев подтолкнул гравиполяризатор к гире.

– Действуй, – сказал он прибору. – Люди ждут. Ошибки надо уметь исправлять…

И всем присутствующим в комнате почудилось, что фотокамера в руках у Тимофеева смущенно вздохнула.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации