Текст книги "Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования"
Автор книги: Евгений Глущенко
Жанр: История, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)
Еще более подробно расписывалось, как сохранять вьючных животных и их грузы, как организовать движение эшелонов (отряд был разбит на эшелоны), как устраивать походные лагеря.
В разделе, касавшемся боевых действий, было категорически приказано максимально беречь патроны и снаряды.
При подготовке экспедиции Кауфман проявил себя и как военный инженер. По его собственноручным чертежам еще с 1871 г. на Волге и верфи Аральской флотилии изготовлялись железные понтоны; один понтон составлялся из четырех ящиков, свинчивающихся винтами. Каждый ящик весил от 80 до 100 килограммов; таким образом, восемь человек были в состоянии легко поднять весь свинченный понтон и спустить его на воду. Сборка понтона занимала два часа. Паром, собранный из понтонов, нес 2 орудия и 16 человек. Понтоны, предназначенные для переправы через широкую Амударью, прозвали кауфманками. А в походе кауфманские ящики служили емкостями для водопоя верблюдов, лошадей и взятого на мясо, так называемого порционного скота. Напившись из кауфманок, верблюды несли их на себе дальше.
28 февраля в Ташкенте командующий экспедицией принимал парад войск Ташкентского гарнизона, выступающих в поход. Вместе с войсками, выстроенными в несколько линий, на площади в русской части города собрались почти все его жители, в том числе из так называемой туземной части. Погода была теплая, небо по-весеннему ясное, люди были радостно возбуждены. Коренные ташкентцы, то есть сарты, ничуть не возмущались, что русские идут громить их единоверцев.
Кауфман, придававший немалое значение представительской стороне своего губернаторства, как бы оправдывая прозвание «полуцарь», принимал парад максимально торжественно, в сопровождении большой, сверкающей орденами и золотым шитьем свиты. Во время парада был отслужен молебен с водосвятием. В завершение войска прошли церемониальным маршем.
Устроители парада имели целью не только поднять дух российского солдата, но и оказать моральное давление на далекого противника, до которого, несмотря на значительное расстояние и отсутствие какой-либо регулярной системы оповещения и связи, должен был очень скоро дойти слух о превосходном состоянии и мощном вооружении выступающих в поход частей.
1 марта ташкентские войска покинули город; шел дождь, что было хорошим предзнаменованием; правда, глинистые дороги очень скоро раскисли, и для туркестанских солдат началась тяжкие походные будни.
Маршрут Туркестанского отряда был проложен так, чтобы как можно меньше двигаться по территории Бухарского ханства: не хотели лишний раз раздражать пусть и полусамостоятельного, но все же властелина. В результате пришлось идти по необжитым местам. Кауфман и его ближайшее окружение были приятно удивлены, когда через несколько дней по выходе из Ташкента походную колонну встретила депутация от бухарского эмира, имевшая поручение от имени своего владыки выразить Кауфману дружеское расположение, полную готовность к услугам и пожелание успеха предпринятой экспедиции. Эмир просил передать генерал-губернатору свое удивление тем, что он избрал столь далекий путь в Хиву, когда бы мог пройти по заселенным районам его ханства. Послы эмира также сообщили, что бекам тех бухарских районов, через которые лежал путь экспедиции, эмир строжайшим образом приказал подготовить фураж, топливо и воду для отряда.
Переход за переходом отряд одолевал среднеазиатские просторы. Весенняя погода сменилась холодами и буранами, дожди переходили в снегопады. Промокшая одежда замерзала и затрудняла движение усталых людей. Начался падеж верблюдов. Люди добредали до конца перехода и, к великому для себя облегчению, находили заранее заготовленные припасы – топливо и фураж. В тех случаях, когда солдаты останавливались на ночлег близ кишлака, местные жители устраивали возле лагеря импровизированный базар.
Наиболее легкая часть похода закончилась через две недели после выступления из Ташкента, когда часть отряда, с которой двигался Кауфман и члены Царствующего дома, достигла населенного пункта Темир-Кобук. С этого момента начался настоящий степной поход – здесь отряду предстояло свернуть в Кызылкумскую степь, с каждым шагом удаляясь от гор, от оседлого населения, самое главное – от живой воды рек и ручьев. Предстояло двигаться по пескам без проложенных постоянных путей. Бывали дни, когда ветер дул сутками, тогда поднимались пески: с большим трудом удавалось установить палатки, но и в них нельзя было укрыться от песка. Приготовленная в палатке постель быстро покрывалась толстым песчаным слоем. К тому же палатки, поставленные на песке, плохо держались, их срывало сильными порывами ветра.
Здесь закончился обследованный рекогносцировками прошлых лет отрезок маршрута – остальной путь до Амударьи был известен только по расспросам. К этому времени отряд вступил в беспредельное царство песчаных барханов. Те, кто прошел этот путь, потом признавались, как у них сжималось сердце при малейшем дуновении ветра. Легкий ветерок мог превратиться в сильный многочасовой ветер, способный поднять песчаные холмы в воздух и замести еле обозначенную караванную тропу. Такая возможность постоянно тревожила Кауфмана. Он самолично и по многу раз расспрашивал проводников и встречных кочевников о путях через пустыню, сопоставлял полученные сведения, то и дело собирал свой штаб. До него доходили также слухи о том, будто известный степной разбойник Садык, состоявший на службе хивинского хана (в советское время его называли вождем национально-освободительного движения), движется навстречу отряду, чтобы завалить или испоганить колодцы по маршруту до реки. Если бы это случилось, поход завершился бы результатом 1840 г. Срочно сформированный летучий казачий отряд был послан навстречу Садыку, который ушел, не решившись встретиться с казаками в открытом бою.
Чем дальше отряд углублялся в пустыню, тем хуже становилась вода в колодцах; желудочные расстройства стали повальными. В плохую колодезную воду добавляли клюквенную и другие эссенции, однако запас этих снадобий быстро иссяк – пришлось привыкать к дурной воде, и, поразительным образом, привыкли. Месяц спустя по выходе из Ташкента в походном лазарете находилось всего трое больных: офицеры точно выполняли инструкцию своего главнокомандующего, за здоровьем солдат постоянно наблюдали врачи.
Праздник Святой Пасхи приходился в тот год на 7 апреля (ст. ст.). К этому дню отряд все еще был в пути. Лагерь разбили в овраге, что хоть как-то защищало людей от пронизывавшего холодного ветра. Священник А. Малов устроил походный алтарь в большой палатке, которая, однако, способна была вместить только часть старших чинов отряда. Солдаты плотной толпой стояли под открытым небом, усеянным чужими звездами, слушали заутреню и литургию. В первый, да, вероятно, и в последний раз, в том овраге, среди безмолвной пустыни совершалось самое торжественное православное богослужение. Когда раздалось пение солдатского хора: «Воскресение Твое, Христе Спасе», три ракеты, одна за другой, вычертили на непроницаемо черном небе три огненных дуги. Ночью, когда не видна унылая пустыня, при звуках с детства знакомых песнопений у солдат возникало ощущение далекого дома. Традиция была соблюдена максимально возможно – были даже крашеные яйца, которые своим людям раздавали командиры частей. Подрядчик купец Громов сумел доставить в отряд 8 тысяч яиц. Русские жители Ташкента прислали солдатам 16 пудов чаю и 24 пуда сахара.
Шатер командующего ярко светился. На совсем не по-походному сервированных столах стояли куличи, изысканные закуски, вина. Прием был дружеским и светским одновременно.
Утром делали визиты. От палатки к палатке, от кибитки к кибитке по нагромождению камней переходили офицеры, одетые по полной форме, в белых перчатках. Играла музыка. Изнурительный поход, враждебная, жестокая природа не дали забыть традицию, опуститься. Тон задавал командующий.
В овраге, среди пустыни, где встретили Пасху, было получено известие из Казалинска (бывш. форт № 1) о появлении в этом городе-крепости на Сырдарье хивинского посольства. Хан наконец выполнил требования туркестанского генерал-губернатора и прислал с посольством 21 русского пленного, а точнее, раба, так как до начала похода военные действия между Россией и Хивой не велись. Услышав об экспедиции, хан решил остановить ее самым недорогим и примитивным способом.
В Казалинске посла не приняли и отправили в пустыню искать Кауфмана. Ханский посол, очень важная персона, в дорогом золотом халате, в сопровождении большой свиты двинулся догонять Туркестанский отряд. Посол не очень торопился, подолгу стоял на месте, дабы не потерять лицо, чтобы, не дай Аллах, кяфир не подумал, будто посол слишком суетится, оттого что боится его. Медленно поспешая, посольство догнало русские войска на четвертый день после того, как те взяли Хиву.
24 апреля объединенный Туркестанский отряд (в тот день колонна, вышедшая из Казалинска, соединилась с колонной, двигавшейся от Ташкента) достиг изобилующего водой урочища Хал-Ата, где заканчивался первый более или менее благополучный этап похода. Считая от Ташкента, позади осталось 660 верст, от Казалинска – 73. Между Хал-Атой и Амударьей лежал самый трудный, практически безводный отрезок маршрута. Если до Хал-Аты участники экспедиции терпели лишения, то теперь им предстояло выносить мучения.
В урочище Хал-Аты, когда-то обитаемом, было построено укрепление имени Святого Георгия. Все сделали по правилам инженерного искусства. Соорудили брустверы, склады, отрыли траншеи для стрелков, оборудовали орудийные позиции и даже возвели на самой вершине холма сторожевую башню, на которой развевался российский флаг. В укреплении оставили роту солдат и многие грузы, которые не было никакой возможности дотащить до вожделенной реки. Взяли воды столько, сколько могли вместить все водоподъемные средства, и в страшную жару тронулись в путь неизвестной протяженности.
Медленно, ровным шагом идут белые фигуры, крупные капли пота скатываются с обожженных лиц, ноги тонут в песке, голову напекло; каждый обвешан мешками, бутылками и манерками с водой; винтовки невыносимо тяжелы, натирают плечи; штыки сверкают на солнце; мысли путаются. В сущности, вся эта людская масса одержима одной думой: дойти до привала, напиться вдосталь. Так же медленно ползут орудия; лошади в мыле – тащить пушки им помогают солдаты. Верблюды идут в хвосте колонны, навьючены самым необходимым. Здесь и бочонки с водой и части кауфманских понтонов, саперный инструмент, штурмовые лестницы, сундуки, чемоданы, узлы, мешки и мешочки, палатки, жерди, котлы, чайники и еще бог знает что. Верблюды устали. Падают и не могут встать. Скарб перевьючивают на запасных.
Люди тоже падают: «Пить, пить! Горит. внутри». Человека напоить и поднять проще. Обессилевшие животные остаются в пустыне под солнцем.
Никакой жизни кругом, только ее жалкие остатки – кости лошадей, верблюдов, людей. И солнце, солнце без пощады. Но вот наконец оно садится. В сумерках роют колодцы. Привычная горько-соленая вода, но для походного чая годится.
Еще несколько переходов, и вода в колодцах перестала быть водой – это была какая-то густая, грязная, вонючая жижа, от которой отказывались даже верблюды.
1 мая, в назначенный день встречи всех отрядов, к Амударье не вышли. В этот день, вернее, в ночь отряд был поднят по тревоге. Туркмены выскочили из-за бархана совершенно неожиданно, открыли пальбу, но, встреченные залпами из скорострельных берданок, в лагерь не ворвались. Покружили на удалении, покричали и ускакали. Помешали спать до смерти уставшим русским солдатам, хотя и внесли некоторое оживление в однообразие марша.
В штабе считали, что через три-четыре дня мучения отряда закончатся, однако находиться в «стране смерти» пришлось еще 12 дней.
В эти дни Кауфман пребывал в состоянии величайшего напряжения. От других отрядов вестей не было. И хотя по Высочайше утвержденному плану отряды должны были сойтись близ Хивы и поступить в распоряжение командующего экспедицией, то есть ждать от него приказаний, Кауфман отлично понимал, что тот из отрядных начальников – будь то генерал-лейтенант Веревкин или полковник Ломакин[215]215
В ряде генеалогических источников значится Ламакиным, из потомственных дворян Тульской и Московской губерний. (Примеч. ред.)
[Закрыть], – чей отряд выйдет к столице ханства первым, обязательно проявит инициативу и кинется штурмовать Хиву, не дожидаясь его приказа. Тем более что именно такие негласные указания и тот и другой получили от своих непосредственных начальников – оренбургского генерал-губернатора и наместника Кавказа. Когда же дело будет сделано, победителя судить не станут, да и оправдаться победителю не составит труда: «Хан первый начал». В таком случае главнокомандующему останется только подписать Русско-хивинский трактат. Утешительно, но приз достанется другому.
Победа из чужих рук? Кауфман был человеком амбициозным и не мог этого допустить, а потому спешил. Спешить заставляла и с каждым днем усиливавшаяся жара.
По непроверенным сведениям, до Амударьи могло быть верст восемьдесят – сто, но уже стало ясно, что двигаться со всем своим огромным обозом отряд не сможет. Много верблюдов пало, оставшиеся заметно ослабели. На одной из стоянок жгли и закапывали «лишние» вещи – шинели, сапоги, кибитки, котлы, саперный инструмент и т. п. В отчете о судьбе инженерного парка, например, по окончании похода написали: «Поломано на работе». Чиновники в центральных ведомствах другую формулировку не приняли бы. На весь огромный отряд осталось 10 молотков и 150 лопат для земляных работ. Запас обмундирования сохранили минимальный.
Терентьев пишет: «Кауфман чуть не погубил отряд»[216]216
Там же. С. 233.
[Закрыть]. Основания для такого заявления были. Ради сокращения пути на 20 верст выбрали совершенно безводный маршрут. И вот они шагают, растянувшись колонной на 5–6 верст, под немилосердным солнцем, которое уничтожает даже взятые с собой запасы воды: бочки рассыхаются, бурдюки лопаются, драгоценнейшая вода поливает мертвый песок.
Верблюды продолжают падать, и приходится уничтожать необходимые вещи. Речь зашла даже о том, чтобы бросить всю артиллерию вместе с боезапасом, но такую крайность военный совет отверг.
Наступил момент, когда припасенной воды осталось всего на полтора дня. В части был направлен приказ: растянуть на три дня, но никто не знал, сколько же впереди этих дневных переходов, а пока «только пыль, пыль от шагающих сапог».
Саперы пробовали рыть колодцы на авось, но безуспешно. Глядя на их отчаянные старания, один из погонщиков верблюдов, некий казах Тюстю-бай, вспомнил, что верстах в десяти в стороне имеются хорошие колодцы. Колодцы были очень глубокие, причем три из шести оказались засыпанными, когда же их стали раскапывать, то обнаружилась военная хитрость противника: туркмены закрыли колодезные стволы сучьями и присыпали землей. Неужели обитатели пустыни стали бы засыпать колодцы, без которых сами не смогли бы просуществовать сколько-нибудь долго?!
К новонайденным источникам воды люди и животные добрались за ночь, изнывая от жажды. Жажда победила дисциплину, которая до сих пор не позволяла боевому отряду превратиться в толпу. Солдаты не слушали команды, давили друг друга, рвались к воде. Лошади срывались с коновязей и мчались к колодцам, а когда их отгоняли, нападали на бочонки и бурдюки с водой, проносимые мимо них, лизали мокрую землю возле колодцев, глотали мокрый песок. Так же вели себя и другие животные.
Саперы с трудом добывали воду с большой глубины, да и вода вскоре стала иссякать. Это известие усилило панику. Караулы, выставленные у колодцев, не могли сдержать напора жаждущих – их сбивали с ног. Многие солдаты уже лежали без сознания под ногами своих товарищей; то и дело вспыхивали драки. Если бы туркмены и хивинцы увидели, во что от безводья превратились непобедимые русские воины, они уверовали бы в свою победу и могли бы воспользоваться благоприятной ситуацией. К счастью для русских, противника поблизости не было, он упустил свой случай.
То был самый критический, кризисный этап Хивинского похода. Впереди лежал неразведанный и почти наверняка совершенно безводный отрезок маршрута. Идти вперед на весьма вероятную погибель или поворачивать назад? Перед такой дилеммой оказались командующий экспедицией К.П. Кауфман, начальник Туркестанского отряда генерал-майор Головачев, начальник полевого штаба экспедиции генерал-майор В.Н. Троцкий и командиры частей, составлявших отряд. Было это 3 мая в местности под названием Алты-Кудук.
Участник похода Ф.И. Лобысевич рассказывает об этом непривлекательном пункте на евразийских просторах: «Трудно, невозможно себе представить что-либо угрюмее, безотраднее, печальнее местности, на которой мы заняли позицию вокруг алты-кудукских колодцев. Это целый лабиринт песчаных холмов с полным отсутствием какой бы то ни было жизни, малейшего признака движения. Глухая страшная мертвенность царит кругом и около этого обездоленного пространства. Над ним воздух густой, удушливый; какая-то постоянная, непроницаемая мгла застилает небо. По ночам страшная духота, а когда с раннего утра выкатится на небо огненный шар великого царя природы, тогда начинается невыносимое, совершеннейшее пекло. Человеческое тело, даже без движения, постоянно все в испарине; организм ослабевает и страшно истомляется. Вечером слегка отдает, по крайней мере не жжет сверху, зато духота еще сильнее ощущается; легким недостает воздуха»[217]217
Аобысевич Ф.И. Указ. соч. С. 150.
[Закрыть].
Впереди отряд наверняка ожидало такое же огромное «обездоленное пространство».
Спасительная идея пришла в голову скромному офицеру, подполковнику Тихменеву; быть может, ее подал ему кто-то из его подчиненных. Окончательно сформулировал и сообщил командующему эту замечательную идею, как и положено, начальник штаба генерал Троцкий. Предлагалось всех животных (верблюдов, лошадей, ослов и баранов), навьючив их только емкостями для воды, отправить назад за 25 верст в урочище Адам-Крылган, где в 17 колодцах имелась в изобилии хорошая вода; там их напоить, дать им отдохнуть, наполнить водой все бочонки, бурдюки и баклаги и вернуть караван к отряду, который к тому времени должен быть готов к выступлению.
Когда ушла много пьющая скотина, люди сумели поднять для себя достаточно воды и утолить жажду, а на лагерной стоянке в урочище Адам-Крылган уже к вечеру 5 мая вырыли дополнительно 43 колодца, то есть проблема воды была решена.
На рассвете 6 мая все тот же Садык с полутысячью туркменских наездников напал на лагерь Адам-Крылган, имея целью угнать верблюжье стадо. Все-таки неприятельская разведка сработала, но Садык опоздал: с утолением жажды были восстановлены воинская дисциплина и управляемость войском. Стрелки залегли за барханами и хладнокровно расстреляли нападавших, дело довершили несколько метко пущенных ракет и кавалерийская атака. Неделю спустя выяснилось, что назад в хивинские пределы вернулась лишь половина всадников Садыка. Не столько русские пули и сабли, сколько потеря запасов воды во время бегства и жара погубили детей пустыни.
Несколько дней отряд стоял в лабиринте алты-кудукских холмов, дожидаясь возвращения каравана водоносов, и, как это бывает, даже среди «страшной мертвенности» наладился привычный гарнизонный быт. Солдаты постепенно оправились от шока, произведенного жарой в сочетании с безводьем, запели, по своему обыкновению, и начали плести сети, готовясь к встрече с «вольной водой», а офицеры в ставке командующего организовали «клуб», куда являлись с собственной бутылкой воды каждый; обменивались «новостями», играли в карты и слушали музыку 3-го стрелкового батальона – там собрались лучшие музыканты.
7 мая свершилось самое радостное за два месяца похода событие: казах-лазутчик, посланный разведать хивинские силы, собравшиеся у переправы через Амударью, чтобы загородить путь Туркестанскому отряду, принес не только развединформацию, но и пучок камыша с берега Амударьи. Этот камыш стал причиной радостного возбуждения всего лагеря, и уж никто не сомневался, что теперь удастся дойти до великой реки. Камышинки разобрали в мгновение и спрятали в заплечные мешки.
Когда вернулись с водой лошади и верблюды, выяснилось, что вьючных животных осталось так мало, что не стоило и пробовать забрать в последний пустынный переход все грузы. Немалая часть грузов осталась на месте под охраной двух стрелковых рот и артиллерийской батареи. Для оставленных это было тяжелым ударом: не судьба им была увидеть являвшиеся во сне живую реку и таинственную, неприступную Хиву.
Последний переход целиком состоял из подъемов и спусков. Вдоль берега тянулись гряды песчаных увалов, и чем ближе к реке, тем выше и выше. С натугой люди и вьючные животные преодолевали эти преграды природы под солнцем, разогревшим воздух до 45°. Полуживые поднялись на третий кряж и сквозь раскаленную дымку, повисшую над увалами, увидели главный ориентир, на который был проложен маршрут чинами штаба.
Впереди виднелись три холма Уч-Учак, за холмами текли мутные воды Амударьи. Над пустыней к холмам понеслось «ура!».
До холмов Уч-Учак оставалось 15 верст. В бинокли разглядели также облако пыли и под ним огромную массу конных людей. Хивинское воинство вышло встречать потрепанное суровой природой русское войско. Неприятельская конница расположилась на барханах полукружием, растянувшись версты на две, и, судя по энергичному гарцеванию, была настроена решительно.
Теоретически расчет хивинских стратегов был верен. Русские выходят из пустыни, деморализованные многодневными безводными переходами; известно, как много предметов экипировки они уничтожили или бросили позади; отряд ослаблен и тем, что оставил на прежних биваках значительные команды. Два с половиной месяца солдаты шагали по замороженным, а потом раскаленным степям и пустыням, и теперь они должны были еле волочить ноги. Превосходящие хивинские силы вполне могли остановить, растоптать и порубить эту группу весьма непрезентабельно выглядевших людей.
Было уже около шести часов вечера, солнце близилось к закату, а потому решили остановиться на ночлег. Лагерь организовали по обычной схеме: на самой дороге и по сторонам ее поставили орудия, прикрытые на флангах двумя ротами пехоты. Орудия со стрелками прикрытия образовали передний фас каре. Прочие фасы каре заняли гребни барханов, обоз и остальные войска устроились в котловине, защитившись тем самым от выстрелов неприятеля.
С приближением темноты хивинцы окружили русский лагерь со всех сторон – следовало ожидать массированной атаки, исход которой мог быть непредсказуемым. Организованного нападения, однако, не случилось. Лишь отдельные смельчаки, таясь, приближались к лагерю, но натыкались на секреты, в которые были назначены лучшие стрелки, и те меткими выстрелами выбивали их из седел. Редко кто из нападавших вернулся к своим. То там, то здесь по всему периметру каре сверкали огоньки одиночных выстрелов. Эхо стрельбы далеко разносилось над мертвой пустыней. Несколько раз по скоплениям неприятельской конницы ударили из орудий. Разрывы гранат посеяли в хивинском стане панику и уменьшили число желавших «затоптать» русских.
Наскоки отдельных хивинских всадников показали полное отсутствие какого-либо плана у нападавших. Русские стрелки и артиллерия вряд ли смогли бы остановить организованный штурм конной массы, которая, хотя и понесла бы большие потери, имела шансы смять русский лагерь. В 1873 г. у русских войск не было пулеметов – сверхоружия европейских колонизаторов 80—90-х гг. XIX в., косивших любого численно превосходящего противника в степях, пустынях и саваннах Азии и Африки. Знаменитый пулемет «Максим» появился на свет только в 1883 г.
Отказавшись от массированного нападения, хивинцы решили подавить русских психологически: с наступлением ночи на всем пространстве вокруг Туркестанского отряда зажглись тысячи костров, что должно было создать впечатление несметной силы, собравшейся уничтожать на рассвете самонадеянных пришельцев.
Как только забрезжило, в русском лагере протрубили подъем. Солдаты вьючили верблюдов торопливо, ощущая близкую опасность. Кауфман подъехал к каждому подразделению, поздравил с первой встречей с неприятелем, предупредил не тратить попусту патроны и снаряды, не увлекаться преследованием врага, соблюдать стройность и порядок марша, иметь в виду главную цель – выход из песков к «вольной воде». В том и был просчет хивинского командования (если оно существовало), что оно рассчитывало устрашить русских многочисленностью своего войска и заставить отступать. Но куда? В пески? Для русских солдат пески были страшнее всей хивинской рати, и они, настрадавшиеся от жажды и жары, любой ценой готовы были пробиваться к реке.
Охраняемая с фронта, боков и тыла цепью стрелков, колонна двинулась в путь. Противник снова прибег к методу устрашения – хивинцы трубили в длинные, издающие ужасные ревущие звуки трубы, по-звериному кричали «ур-ур», визжали и гикали, неслись лавой, угрожая смять пешего и конного, но залпы стрелковых взводов остановили даже самых отчаянных, когда те увидели, как падают один за другим с коней лучшие наездники. Постепенно нападавшие приустали и стали действовать без воодушевления; они все еще продолжали кричать «ур-ур» и дуть в свои адские трубы, но без прежнего энтузиазма. Ружья у хивинцев были в основном фитильные, то есть совсем допотопные, и никакого вреда солдатам с более дальнобойным оружием причинить не могли. В конце концов защитники Хивинского ханства забыли про русских, которые почему-то не испугались их воинственных кликов, и в беспорядке поскакали к реке.
К восьми часам утра 11 мая отряд вышел из песков на твердую почву речной низины; запасы воды, взятой из 60 колодцев, остались до конца не израсходованы и были вылиты в прекрасное озеро Сардаба-Куль. Кауфман искренне благодарил своих солдат. Он объезжал части и повторял: «Перед такими войсками шапку надо снимать и кланяться».
На берегу озера стояли недолго: пили вдосталь, купались, с трудом заставляя себя выйти из воды. В тот же день, разогнав небольшие группы неприятельской конницы, русские подошли к Амударье. День 12 мая начался с благодарственного молебна, затем Кауфман награждал отличившихся на последнем переходе к реке. Ликовали одинаково солдаты и офицеры. С нарочным в Ташкент ушла телеграмма Государю: «Войска Вашего Императорского Величества, составляющие головную колонну Туркестанского отряда, в числе десяти рот и шести сотен, при десяти орудиях и восьми ракетных станках, одолев неимоверные трудности, поставляемые природой, в особенности на последней стоверстной жаркой, безводной, с сыпучими песками полосе, разбили хивинское скопище в числе 3500 человек, собравшихся у урочища Уч-Учак для преграждения нам пути к Амударье, и без всяких жертв и потерь благополучно вышли и стали твердою ногою 11 мая на реке Амударье. Неприятель в панике бежал. Состояние здоровья войск блистательное, дух их молодецкий»[218]218
Там же. С. 172–173.
[Закрыть].
Военные реляции, как известно, немыслимы без преувеличений, и Кауфман не стал отступать от традиции. Впрочем, и преувеличил-то он в этот раз немного.
После земного ада безводной пустыни туркестанские войска вышли к райским местам речной долины. Здесь был прекрасный умеренный климат – не очень жарко днем и тепло ночью; воздух был влажный, ветры – освежающие. Берега блуждающей Амударьи – река постоянно меняет свое русло – поросли сочной травой, низким кустарником, осокой, камышом.
Любому в отряде, от командующего до погонщика верблюдов, стало ясно, что фактически дело сделано, цель достигнута, несмотря на то что не только Хива, но и ни один из кишлаков ханства не был покорен; однако это было дело времени, которое, как и пространство, оставшееся до ханской столицы, находилось в их власти.
Теперь первоочередной задачей Кауфмана было установить связь с другими отрядами. Двум отрядам и в Аральскую флотилию с джигитами, то есть доверенными казахами, были посланы предписания; их получили только командир Оренбургского отряда Веревкин и начальник Аральской флотилии Ситников.
Не один раз на подступах к Хиве ханские сарбазы пытались остановить туркестанцев. Так, напротив места, самого удобного для переправы русского войска через Амударью, хивинцы возвели укрепление, оснащенное несколькими орудиями. Первыми из этих орудий были обстреляны командующий экспедицией и два члена Царствующего дома, совершавшие глубокую рекогносцировку. К счастью, в хивинском арсенале не было гранат, и потому по людям били чугунными ядрами, годными только для пробития брешей в крепостных стенах. Такими же ядрами хивинцы обстреливали гребную флотилию, которую солдаты и казаки составили из трех кауфмановских понтонов и захваченных у неприятеля больших лодок-каюков. Эта флотилия, нагруженная отрядным имуществом, плыла вниз по течению, в то время как войска практически налегке двигались параллельно вдоль берега. Обстрелы были совершенно неэффективны, тем более что русская артиллерия сумела довольно быстро вывести из строя несколько хивинских орудий, а главное – не позволила орудийной прислуге неприятеля собираться вокруг пушек.
По мере продвижения отряда к намеченной переправе Кауфман проводил разъяснительную кампанию. В ближайшие к переправе поселения были разосланы прокламации, в которых объявлялось, что главный начальник русских войск идет войной не против мирных жителей края, а лишь ради наказания хана и его окружения, искони действовавших враждебно против России и угнетавших хивинский народ, а потому жителям предлагалось оставаться в городках и кишлаках и не бросать свое имущество. Всем гарантировалась безопасность. Прокламации распространялись через специальных посланцев и отпущенных на волю пленных. Впоследствии бывшие пленные часто возвращались в отряд и охотно оставались при войсках добровольными проводниками, посыльными, помощниками по провиантской части. И оказались вполне надежными людьми.
18 мая туркестанские части начали переправляться на левый берег Амударьи напротив города Хазарасп. Главной помехой оказалось быстрое течение; противник почти не беспокоил, как бы желая лишь обозначить сопротивление. Переправа заняла пять дней. Наконец-то отряд попал на территорию Хивинского оазиса. Самое таинственное из среднеазиатских ханств открылось русскому взору.
Солдат и офицеров поразили прежде всего богатые сады, которые тогда тянулись от реки до самой столицы ханства, а также великолепно возделанные поля и огороды, густые тенистые рощи, виноградники, широкие арыки, пруды со свежей прозрачной водой. Историк Хивинского похода Лобысевич пишет: «Все участвовавшие в рекогносцировке были поражены, войдя в район садов, созданных богатыми результатами трудов человеческих рук, и после продолжительного скитания по степям всем казалось, что они переступили границы рая. Поля были возделаны с такой тщательностью и чистотой, которые не случалось видеть в других частях Средней Азии. Все здесь показывало трудолюбие и порядок. Существует мнение, что все, сделанное в ханстве, составляет исключительно результат тяжелых трудовых дней 40 тысяч персидских рабов, освобожденных от ига рабства с приходом нашим в Хиву. Это мнение не вполне верно. Конечно, 40 тысяч человек рабочей силы было большим подспорьем в экономическом быте хивинского населения; тем не менее хивинцы и сами по себе, а особенно узбеки, оседлое население, чрезвычайно трудолюбивы и с замечательной тщательностью и старанием занимаются обработкой своих земель. Прекрасно возделанные поля и пашни узбеков, напоминающие поля Северной Италии, составляют плод и результат усиленных трудов и работы непосредственно самих узбеков»[219]219
Там же. С. 205.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.