Текст книги "Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования"

Конец 50-х – начало 60-х гг. XIX в. прошли в России под знаком обсуждения не только актуальнейшего крестьянского вопроса, но и, может быть, менее значительного для русского общества, но очень существенного для правительства вопроса среднеазиатского. «Англичанка гадит» – такова была крылатая фраза, перелетавшая из газеты в газету. Полемическую активность российских газет и журналов не могли не заметить на Британских островах и не могли не понять, что Россия собирается взять реванш за поражение в Восточной (так в Англии называли Крымскую войну) войне. С этого времени начинается англо-русская гонка за господство в Средней Азии.

Британия улучшила свои отношения с Афганистаном, готовя его как плацдарм для наступления на Бухару. Оснащенный английским оружием афганский эмир Дост-Мухаммед начал завоевание бухарских земель на левом берегу Амударьи. В среднеазиатские ханства систематически засылались английские агенты, прошедшие школу разведчиков в Индии. Британские агенты пытались поднять против России казахские племена, но успеха не добились. Планы захвата среднеазиатских рынков обсуждались в британском парламенте. Так при обсуждении проблемы весной 1858 г. один из депутатов заявил: «Ничего не может быть более важного для нашего политического господства, чем развитие нашей торговли со Средней Азией, и ничего нет легче, чем расширить ее безгранично. Осуществляя это, мы обогатимся сами и цивилизуем Среднюю Азию.» Вскоре в палате общин был создан специальный комитет для продвижения английской торговли в среднеазиатских ханствах»[66]66
  Цит. по: Халфин Н.А. Присоединение Средней Азии к России. М., 1965. С. 80.


[Закрыть].

В Петербурге понимали, что необходимо торопиться и идти в Средней Азии на решительные меры, но мешали разнообразные отвлекающие факторы, хотя бы незавершенная война на Кавказе. К тому же после поражения в Крыму российское дипломатическое ведомство проявляло сугубую осторожность, опасаясь враждебной реакции Европы. Власти на местах, то есть в Оренбурге и Омске, лучше знавшие обстановку на их южных границах, подталкивали центр к принятию радикальных мер.

В 1858 г. командир Оренбургского корпуса и оренбургский генерал-губернатор А.А. Катенин настаивал на проведении «твердой политики». Совершив инспекционную поездку по Оренбургской (Сырдарьинской) линии укреплений, он направил в Петербург множество документов, из которых в Главном штабе составили «Извлечение». Катенин подчеркивал слабость политического влияния Российской империи в среднеазиатских ханствах, наглядно проявлявшуюся при переговорах в Хиве. «Не только путешественники, но даже торговцы наши не могут показаться в эти владения, не опасаясь насилия и даже смерти; самые справедливые требования наши принимаются с грубостью и высокомерием», – писал он[67]67
  РГВИА. Ф. 38. Оп. 31/287. Св. 886. Д. 4а. Л. 168–208.


[Закрыть].

Катенин настаивал на соединении Сырдарьинской и Сибирской линий, создании Каспийско-Аральской флотилии (точнее, двух флотилий), захвате кокандских крепостей Джулека, Яны-Кургана, Туркестана и Ташкента – «средоточие всей торговли Средней Азии» (с Кокандским ханством отношения были почти постоянно враждебные). Затем он рассчитывал подчинить и Бухарское ханство. Для этого он намечал два пути: военный (наступление русских войск из Ташкента на Бухару) и экономический (полное прекращение русской торговли с ханством). Все расходы окупятся полученными преимуществами. Предложения Катенина основывались на исследованиях и выводах специальной комиссии, созданной им в Оренбурге.

В Петербурге были одобрены лишь некоторые из предложений Катенина, такие как усиление Аральской флотилии и постройки лишь одного нового укрепления. Наступательные действия в отношении Кокандского ханства были отвергнуты. Россия была не готова к военным походам за тысячи верст от европейской части, в степях и пустынях, тем более что назревал конфликт между Францией и Австрией, могущий обернуться новой европейской войной. Однако власти Оренбурга продолжали вести исследовательские и разведывательные мероприятия. Точно такие же мероприятия и практически в тех же местах проводили англичане.

В течение 1861–1863 гг. в околоправительственных кругах при постоянном понуждении со стороны менявшихся Оренбургского и Сибирского генерал-губернаторов обсуждался вопрос о наступлении в глубь Среднеазиатского региона. В 1861 г. военным министром был назначен Д.А. Милютин. В отличие от своего предшественника Сухозанета Милютин был энергичным человеком, к тому же хорошо знавшим нужды развивающейся промышленности России. При Милютине Военное министерство более настойчиво проводило собственную линию в решении государственных дел. Военные круги все более склонялись к завоеванию среднеазиатских ханств, тогда как Министерство иностранных дел предпочитало добиваться предоставления Российской империи политических и экономических привилегий в регионе при помощи дипломатических переговоров. А военные уже нацелились на Туркестан и Ташкент.

Готовясь к наступательным действиям, российское правительство учитывало внутреннюю обстановку в Кокандском ханстве, где обострялась межфеодальная и межплеменная борьба. Возмущенные новым налогообложением кочевники-казахи осадили Ташкент, в Ферганской долине восстало племя кипчаков. Хан Худояр был вынужден бежать в Маргилан.

В конце 1862 г. обстановка в Средней Азии серьезно беспокоила российское правительство. Стало известно, что англичане произвели необходимые приготовления к открытию судоходства по Амударье. Милютин по этому поводу писал: «Мы должны во что бы то ни стало противодействовать этому покушению». Правительственная машина прибавляла обороты.

Помогли все те же англичане. В связи с восстанием 1863 г. в Польше во французской и британской печати началась долговременная, настойчивая кампания против России. Как всегда это бывало, инициаторы русофобской кампании добились результатов, противоположных ожидаемым: нерешительный и невоинственный Император Александр II принял сторону своих решительных советников из военного ведомства. Д.А. Милютин подготовил доклад о наступательных действиях в Средней Азии, 20 декабря 1863 г. этот доклад был утвержден царем и стал программой действий в Средней Азии.

Императорский указ от 20 декабря 1863 г. знаменовал начало нового этапа во внешней политике России в Средней Азии. К концу 1863 г. фактически был завершен период разведывательных экспедиций, дипломатических переговоров, случайных военных походов против того или иного города, той или иной среднеазиатской крепости. В 1864 г. началось планомерное проникновение российских войск в сердце Средней Азии. К 1864 г. ближайшей целью военных было занятие линии Сузак – Аулие-Ата, а конечной и важнейшей целью – включение в состав Российской империи Ташкента и Туркестана, заключение выгодных договоров с правителями среднеазиатских ханств и укрепление в них российского влияния.

Взятие Ташкента

Колониальные империи создавались отнюдь не по каким-либо заранее продуманным и хорошо просчитанным планам – таких планов не имели не только умом непостижимая Россия, но и рассудочный Запад. Так было в древнеримские времена, и точно так же в XIX в., весьма просвещенном и рациональном. Имперские границы в Новое время раздвигали те конкистадоры, что находились вблизи этих границ, причем чаще всего без соизволения центральных властей; более того, власти, хорошо знавшие и свое международное положение, и свое финансовое состояние, категорически не желали расширения имперской территории, однако бывали вынужденными принимать территориальные приращения.

Самым своевольным, самым неподконтрольным российским конкистадором был Михаил Григорьевич Черняев. Среди главных строителей поздней Российской империи он был самой неоднозначной, самой противоречивой и, пожалуй, самой одиозной фигурой. Известный военный публицист А.Е. Снесарев писал так: «Разницы между Ермаком и Черняевым нет никакой. Как и в более ранние времена, правительство принимало или очень слабое, или очень запоздалое участие в событиях. Немалую роль в качестве повода (колониальной экспансии. – Е. Г.) играло честолюбие Черняевых, Скобелевых и т. п.»[68]68
  Снесарев А.Е. Индия как главный фактор в среднеазиатском вопросе. СПб., 1903. С. 18–21.


[Закрыть]. Во второй половине XIX в. на просторах Средней Азии Михаил Григорьевич Черняев возродил традиции лихих новгородских ушкуйников и казацкой вольницы XVI–XVII вв. В одном из писем своему единомышленнику (на этот раз то был фельдмаршал А.И. Барятинский) М.Г. Черняев писал: «Замечательный факт в истории распространения нашего владычества. что все наше движение от Урала и Иртыша до подножия Гималаев и Тянь-Шаня сделано по инициативе местных ведомств при хроническом противодействии центрального правительства»[69]69
  ГИМ ОПИ. Ф. 208. Д. 31. Л. 8.


[Закрыть]. То было правдой, но лишь отчасти.

На долю М.Г. Черняева выпало начать и завершить героический период (около двух десятилетий) завоевания и освоения Русского Туркестана. Самым же главным делом его жизни было взятие штурмом с очень небольшими силами самого большого города Средней Азии Ташкента, ставшего столицей Русского Туркестана. Это случилось в 1865 г., когда Михаилу Григорьевичу было 37 лет. То была его самая большая и последняя победа, хотя он еще долго вел активную и очень разнообразную жизнь. Но по порядку.

Хотя торговля Руси – России с ханствами Средней Азии велась с незапамятных времен, этот регион до середины XIX в. привлекал лишь очень незначительное внимание российского правительства – русская внешняя политика, военная экспансия в том числе, была ориентирована главным образом на запад, юг, восток, но не на юго-восток. Все границы Российской империи, кроме среднеазиатских, всегда бывали делимитированы, только на огромных просторах казахских степей государственная граница была весьма условной и определялась «не иначе как умственной линией, которой направление будет описано самым неопределенным образом», как сообщал А. Левшин в своем сочинении «Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей»[70]70
  Аевшин А. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей. СПб., 1832. Ч. 1. С. 2.


[Закрыть].

Отсутствие четко обозначенной границы везде и всегда бывало причиной территориальных споров и вооруженных столкновений, не могла быть исключением пограничная неопределенность между Российской империей и среднеазиатскими ханствами, задержавшимися в своем развитии по крайней мере на полтысячи лет.

«Пользуясь отсутствием определенной охраняемой границы, – свидетельствует самый авторитетный советский исследователь вопроса Н.А. Халфин, – кокандские отряды вторгались в кочевья этих племен, собирали с них дань, отбирали скот, подстрекали к выступлениям против Российской империи. Царские войска в свою очередь предпринимали эпизодические походы против кокандских укреплений, разрушали их и возвращались снова на свои базы – укрепление Верное и форт Перовский»[71]71
  Халфин Н.А. Присоединение Средней Азии к России. М., 1965. С. 61.


[Закрыть].

Судя по всему, кокандское «руководство» уверовало, что Россия в своем технико-экономическом развитии недалеко ушла от Коканда, тем более что до Коканда не могла не дойти информация о поражении России в Крымской войне, прежде всего от Турции – одной из участниц антироссийской коалиции. Такое убеждение наверняка владело умами тех, кто принимал в Коканде ответственные решения, о чем говорит авторитетное заключение знатока проблемы: «Регулярной армии в Коканде не существует. Артиллерия у кокандцев есть; но она так дурна, что едва ли можно назвать ее этим именем»[72]72
  Вельяминов-Зернов В.В. Сведения о Кокандском ханстве // Вестник Русского географического общества. Ч. 1. СПб., 1856. С. 115.


[Закрыть].

Кокандских правителей и военачальников искушала также, видимо, малочисленность русских войск, размещенных в фортах укрепленных линий, и вместе с тем вдохновляла многочисленность своего воинства. Существовал еще один фактор, ослаблявший среднеазиатские ханства в их противостоянии России: непрекращавшиеся междоусобицы. Причем мусульманские владетели, считавшиеся хранителями истинной веры, уничтожали и разоряли правоверных мусульман в завоеванных городах и кишлаках, как если бы те были неверными. Неоправданная жестокость по отношению к врагам-единоверцам была характерной чертой вооруженных столкновений между ханствами.

Крымское поражение имело многочисленные и разнообразные последствия для российского общества; одно из них – горькое разочарование в просвещенной Европе, еще недавно бывшей такой близкой сердцу всякого цивилизованного россиянина. Объединившись с извечным врагом России Османской империей, великие европейские державы не только предали русских европейцев, но и указали России ее место в мире, которое они же ей отвели. Русское общество находилось в шоке и пыталось переосмыслить свое отношение к Западу. «Не в Европе будущее России: к Азии должна она обратить свои взоры, – утверждал генерал-майор Генерального штаба И.Ф. Бларамберг в январе 1856 г. – Блистательное развитие (особенно в последние 30 лет) и постоянное с году на год увеличение числа отечественных фабрик и мануфактур, потребляющих наши же сырые произведения, требуют новых путей сбыту; а так как европейские рынки заперты для мануфактурных произведений России соперничеством всех государств этой части света, то она поневоле должна обратиться для продажи своих произведений к обширным странам Азии»[73]73
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 18233. Л. 1–2.


[Закрыть]. Эту идею разделяли в то время многие крупные правительственные чиновники, ученые, промышленники и публицисты. Можно назвать имена Ю.А. Гагемейстера, Ф.Г. Тернера, А. Шипова, И.Н. Березина, П.И. Небольсина и др. Все авторы исходили (чаще молчаливо) из положения: «В Европе нас не ждут».

Русофобия, генерируемая дипломатами Великобритании, во второй половине XIX в. стала чуть ли не европейской идеологией, что позволило Ф.М. Достоевскому сделать заключение: «Европа нас готова хвалить, по головке гладить, но своими нас не признает, презирает нас втайне и явно, считает низшими себя как людей, как породу, а иногда так мерзим мы им, мерзим вовсе, особенно когда им на шею бросаемся с братскими поцелуями. С стремлением в Азию у нас возродится подъем духа и сил…»[74]74
  Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. Т. 27. М., 1984. С. 35–36.


[Закрыть]

В России, однако, отдавали себе отчет, что, во-первых, в Азии тоже никто не стоит в ожидании русских, широко распахнув объятия, а во-вторых, в условиях бесконечного ханского произвола и насилия, в которых привыкли существовать местные жители, не может быть речи о выгодной и безопасной торговле в Бухарском, Хивинском и Кокандском ханствах. Поэтому делался вывод (его сформулировал востоковед В.В. Григорьев) о необходимости перехода Средней Азии «под владычество какой-либо христианской державы, которая бы, водворив там порядок и безопасность, внушила обитателям Аму и Сыра желание воспользоваться их естественными средствами к улучшению собственного и соседей их благосостояния. Тогда может пойти речь и о торговле России со странами к юго-востоку от Внутренней Азии, – до тех пор, т. е. пока эта последняя будет оставаться тем же, что она есть, – всякое рассуждение об этом будет праздной, совершенно бесплодной болтовней»[75]75
  Григорьев В.В. Разбор сочинения «Очерки торговли России с Средней Азией» П. Небольсина. Отчет о XXV присуждении Демидовских наград. СПб., 1856. С. 181.


[Закрыть].

В российской печати обсуждались также возможности выращивать в Средней Азии в промышленных масштабах хлопчатник, чтобы ослабить зависимость российской текстильной промышленности от ввоза американского хлопка. Это было заманчиво. Итак, к концу 50-х гг. XIX в. в российском обществе устоялось единое мнение: Средняя Азия – выгодный и перспективный рынок сбыта для русских товаров и источник сырья, важный для наиболее развитой отрасли промышленности – текстильной. Оставалось найти наиболее эффективные способы подчинения и освоения обширного края.

Первым еще в 1856 г. предложил свой проект проникновения в регион наместник Кавказа, завершивший полувековую кавказскую войну, князь А.И. Барятинский. Князь предлагал построить железную дорогу от восточного берега Каспия через Устюрт к Аральскому морю. То был чрезвычайно смелый проект, если учесть, что в России первая протяженная «чугунка» между Москвой и Петербургом появилась в 1851 г. и в связи с Крымской войной дальнейшее железнодорожное строительство застопорилось. Большого опыта российские строители пока еще не имели, а тут предстояло класть рельсы через пески.

Барятинский приводил различные доводы в пользу своего проекта, в числе которых был и такой: «Россия, пользуясь одними преимуществами, дарованными ей природой, беспрепятственно упрочила бы свое влияние на местах, недоступных другим европейским державам, но предлагающих ей новые источники богатства и силы»[76]76
  Гейнс А. Железные дороги в Среднюю Азию: Сборник статей и проектов по проведению железных дорог в Среднюю Азию. С 23.03.1854 по 27.05.1874 г. Б. м., б. г. С. 7.


[Закрыть].

Император Александр II признал предложения Барятинского «весьма важными и полезными» и распорядился рассмотреть их в Особом комитете. Рассмотрение состоялось 27 января 1857 г. Самым активным оппонентом оказался министр иностранных дел князь А.М. Горчаков, который категорически возражал против каких-либо активных действий на восточном побережье Каспия из опасения возбудить неудовольствие Англии и спровоцировать ее на ответную силовую акцию.

В то же время с похожими предложениями обращался к Царю герой Севастопольской обороны генерал С.А. Хрулев. Он предлагал создать торговые фактории в городе Туркестане, на восточном берегу Каспия и на границах Хивинского ханства, создать постоянное пароходство на Каспийском море и даже начать прокладку железнодорожного пути в направлении Хивы. Этот проект постигла та же участь – отложили до лучших времен.

Барятинский продолжал настаивать на своем и в конце концов добился снаряжения нескольких экспедиций. В 1858 г. в Иран, ханства Средней Азии и Кашгар отправились миссии Н.В. Ханыкова, Н.П. Игнатьева и Г.Г. Валиханова. Оформлены эти миссии были по-разному: Н.В. Ханыков возглавил научную экспедицию; полковник Игнатьев – официальное дипломатическое посольство, а поручик Валиханов (казах) отправился под видом мусульманского купца.

Самой важной была миссия в Хиву и Бухару; о важности говорил факт назначения ее главой Николая Павловича Игнатьева, сына петербургского генерал-губернатора, графа[77]77
  Графский титул был пожалован П.Н. Игнатьеву и его потомству в 1877 г.


[Закрыть], флигель-адъютанта, недавнего военного агента в Лондоне, то есть человека не только близкого ко двору, но и хорошо известного Императору. Несмотря на молодость – 26 лет, Игнатьев прекрасно ориентировался в международной обстановке, а находясь в Лондоне, «внимательно, – по его словам, – наблюдал за событиями в Азии и деятельностью там английских агентов»[78]78
  Игнатьев Н.П. Миссия в Хиву и Бухару в 1858 г. флигель-адъютанта полковника Н. Игнатьева. СПб., 1897. С. 1.


[Закрыть]. Тем и объяснялся выбор этого молодого дипломата в качестве главы миссии. В записке на имя министра иностранных дел Игнатьев-младший излагал свое понимание ситуации: «В случае разрыва с Англией только в Азии сможем мы вступить в борьбу с нею с некоторой вероятностью успеха и повредить существованию Турции. В мирное время затруднения, порожденные Англией в Азии, и увеличение значения нашего в странах, отделяющих Россию от британских владений, послужат самым лучшим ручательством сохранения мира с Англией.», «Азия – единственное поприще, оставленное для нашей торговой деятельности и развития нашей промышленности, слишком слабых, чтобы войти в успешное состязание с Англией, Францией, Бельгией, Америкой и другими государствами»[79]79
  Игнатьев Н.П. Указ. соч. С. 2–3.


[Закрыть]. И то было не единичное, но весьма распространенное мнение.

В инструкции, полученной Игнатьевым от Министерства иностранных дел, ставились три главные задачи: 1) изучить ситуацию в Средней Азии; 2) упрочить влияние России в ханствах Хивинском и Бухарском, дабы улучшить условия в них русской торговли; 3) уничтожить влияние англичан. «Открытие судоходства по этой реке (Амударье. – Е. Г.), – говорилось в инструкции, – составляет важнейшее из всех поручаемых вам дел. О достижении его вы будете стараться всеми возможными средствами». Одним из таких средств был весьма громоздкий, но впечатляющий подарок – большой орган. Крупногабаритному подарку отводилась особая и очень важная роль – ему полагалось стать оправданием направления в верховья Амударьи судов (парохода в том числе) Аральской флотилии, на одном из которых только и можно было перевести орган. Флотилия и ее командир капитан 1-го ранга А.И. Бутаков поступали в распоряжение руководителя миссии. Получив разрешение от хана, русские суда должны были подняться как можно выше по течению Амударьи для детального исследования судоходности реки. Если бы вопрос о русском судоходстве удалось решить положительно, Игнатьеву разрешалось не настаивать на уменьшении пошлины с русских товаров вдвое (с 10 до 5 процентов).

В Хиве миссия Игнатьева успеха не добилась, и прежде всего в главном пункте – хивинцы наотрез отказались пропустить суда флотилии выше по реке. Бутакову и командиру конвоя Черняеву удалось дойти до города Кунграда, детально изучив дельту Аму-дарьи; была составлена превосходная карта. «Пароход пытался пройти в различные устья, – писал Игнатьев в Петербург, – и наделал тревогу выстрелами и изысканиями, и с 22 по 29 июня не мог войти, так что я вынужден согласиться на настойчивые просьбы хана хивинского перегрузить подарок на хивинские барки…»[80]80
  Цит. по: Халфин Н.А. Политика России в Средней Азии. М., 1960. С. 96.


[Закрыть]

Переговоры тянулись долго, и чем больше проходило дней, тем меньше оставалось надежды на их благополучное завершение. «Наша жизнь в Хиве незавидна, – писал в письме домой один из членов посольства, – подозревают во всем, хватают наших почтарей и трактата не подписывают. Мы каждый день получаем сведения, что на ханских советах трактуют, как бы от нас отделаться: одни предлагают отравить, другие – поджечь, а третьи, чтобы снять ответственность с хана, советуют нанять шайку туркмен, которая передушила бы нас где-нибудь по дороге из Хивы[81]81
  [Залесов Н.Г.] Посольство в Хиву и Бухару полковника Игнатьева в 1858 году // Русский вестник. 1871. № 2–3. С. 49–50.


[Закрыть].

Последняя угроза – «нанять шайку туркмен» – была более чем реальна. Нравы туркмен описывает в своем походном дневнике участник второй (1859) экспедиции Бутакова подполковник Черняев: «Во время поездки нашей в Кунград туркмены, подъезжавшие рано утром к пароходу и отправившись на добычу за хивинцами, возвратились, отбив восемь человек пленных своих, и поднесли капитану Бутакову голову, говоря, что Магомет-Фаны (правитель Кунграда. – Е. Г.) платит им за голову 40 рублей серебром, а они слышали, что русские платят вдвое дороже. Голову эту они сняли со старухи и, чтобы сделать ее похожей на мужскую бритую, повыдергали волосы. Им отвечали, что русские за головы ничего не дают. Они с неудовольствием отправились к Магомету-Фаны»[82]82
  Черняев М.Г. Дневник М.Г. Черняева/ 1858. Поход в Кунград // Русский архив. 1906/ № 3. С. 473.


[Закрыть].

Судя по записям в его дневнике, недавно прибывший в край М.Г. Черняев был поражен безоговорочной ориентацией своих собеседников на криминальный образ существования: «Когда капитан Бутаков сказал, что русское правительство настаивает на этом (не грабить хивинские караваны, направляющиеся в Россию. – Е. Г.), потому что в этом деле замешаны выгоды русских, тогда они отвечали следующее: хорошо, мы будем пропускать караваны в Россию и грабить их на возвратном пути в Хиву»[83]83
  Там же. С. 475.


[Закрыть].

Полковник Игнатьев ни с чем покинул Хиву и уже через месяц, в конце сентября, добрался до Бухары. Здесь он встретил такое же настороженное отношение к России, нежелание эмира идти на уступки и брать на себя какие-либо определенные обязательства; к тому же выяснилось, что, как и в Хиве, эмир не в состоянии контролировать своих вассалов. Практически все члены посольства пришли к единому мнению, что иметь нормальные дипломатические отношения со среднеазиатскими ханствами невозможно: правящая элита не имеет никакого представления о международном праве и не привыкла соблюдать договоренности.

В декабре 1858 г. после семимесячного отсутствия миссия Игнатьева вернулась в Оренбург. Оценивая итоги своего посольства, Игнатьев писал: «Главнейший и существеннейший результат посылки нашего агента в Среднюю Азию в 1858 г. заключается в том, что рассеялся туман, заслонявший ханства от глаз русского правительства, которое наконец прозрело и узнало настоящую цену «дипломатических сношений» с хивинскими ханствами и Бухарой»[84]84
  Игнатьев Н.П. Указ. соч. С. 274.


[Закрыть]. «Вывод был однозначный: «На трактаты полагаться нечего», необходимо «физическое воздействие» на хивинское правительство, «рано или поздно нам придется занять устье Амударьи, построить там укрепление для обеспечения плавания наших судов»[85]85
  Залесов Н.Г. Указ. соч. С. 47.


[Закрыть]. Как бы продолжая эту мысль, Черняев в своем отчете писал: «Средства для этого у нас есть. Затем разве мы пришли сюда, чтобы здесь комфортабельно устраиваться и заводить хозяйство, – для этого у нас много земли в России и более к тому удобной. Нам нужен этот край для распространения нашего влияния на Среднюю Азию…»[86]86
  РГВИА. Ф. 67. Д. 285. Л. 2.


[Закрыть]

В этом пассаже виден автор: человек и деятельный, и нетерпеливый, и имперски мыслящий. Как и Игнатьева, его вдохновлял пример Великобритании, которая, не стесняясь и не оглядываясь на соседей по «европейскому дому», энергично расширяла свою экспансию на Востоке.

С Игнатьевым и Черняевым соглашались многие влиятельные люди. Испытавшие на себе «путевые стеснения», то есть разбойные нападения на караваны, и «прижимки в городах», русские купцы очень низко оценивали фиксированные на бумаге соглашения с среднеазиатскими ханами[87]87
  См., напр.: Тарасенко-Отрешков Н.И. Обзор внешней торговли России последних двадцати пяти лет. СПб., 1859.


[Закрыть]. На проведении «твердой политики» настаивал оренбургский генерал-губернатор А.А. Катенин. Проведя в 1858 г. инспекционную поездку по вверенному краю, начальник края направил в Петербург несколько обширных донесений, в которых отмечал: «Не только путешественники, но даже торговцы наши не могут показаться в эти владения, не опасаясь насилия и даже смерти; самые справедливые требования наши принимаются с грубостью и высокомерием»[88]88
  РГВИА. Ф. 38. Оп. 31/287. Св. 886. Д. 4а. Л. 193.


[Закрыть].

Катенин, как подобало большому, облеченному доверием Государя начальнику, собрал специальную комиссию для выработки внешнеполитической программы. Дело в том, что губернаторы (они были генерал-губернаторами, то есть имеющими особые полномочия) приграничных губерний обладали расширенными правами, в том числе правом сношения с сопредельными государствами. В состав комиссии были включены начальник штаба войск Оренбургского военного округа генерал А.Л. Данзас, председатель Оренбургской пограничной комиссии В.В. Григорьев, начальник Аральской флотилии А.И. Бутаков, участники посольства Н.П. Игнатьев, Н.Г. Залесов и М.Н. Галкин, а также подполковник М.Г. Черняев, бывший в то время начальником штаба Сырдарьинской линии.

Комиссия, учитывая ее состав, высказалась однозначно за наступательную политику в отношении среднеазиатских ханств. Практически все участники оренбургского совещания сошлись в необходимости овладеть Ташкентом, что позволило бы контролировать не только важнейший перекресток азиатских торговых путей, но и обширный плодородный оазис среди степей и пустынь. Надо признать, что необходимость захвата Ташкента и прилегающих сельскохозяйственных районов была осознана намного ранее российскими политиками и промышленниками.

Предложения Катенина и результаты миссии Н.П. Игнатьева обсуждались в Петербурге в начале января 1859 г. на «совещательном заседании», в котором участвовали министр иностранных дел князь А.М. Горчаков, военный министр Н.О. Сухозанет, министр финансов А.Ф. Княжевич, оренбургский и западносибирский губернаторы А.А. Катенин и Г.Ф. Гасфорд, а также другие видные государственные деятели империи. Наступательные предложения оренбургских «ястребов» были отвергнуты на том основании, что «правительство в настоящее время не имеет в виду завоевательных действий для этой части Азии». Отказ от наступательных действий был мотивирован назревшей европейской войной Франции и Сардинии против Австро-Венгрии, в которую могла быть втянута Россия. Кроме того, военные силы страны все еще отвлекал Кавказ.

В конце 1859 г. стало ясно, что серьезные походы против кокандцев, хивинцев и бухарцев откладываются на неопределенное время, а потому (не только поэтому) М.Г. Черняев принял решение покинуть Среднюю Азию.