Текст книги "Мифомания"

Цивилизация блефа

Жизнь теряет определённость очертаний словно кусок сахара в воде. Мы слушаем радио, смотрим телевизор и понимаем, что нас обманывают. «Понимаем» – слишком резко сказано. Мы можем это чувствовать, подозревать, догадываться об этом. Градации обмана или доверчивости меняются, суть остаётся: нас «вводят в заблуждение» с таким же серьёзным видом как нового сотрудника «вводят» в курс дела.

Мы живём в царстве обобщений, округлений, приблизительностей, больших цифр. Из своей законной области – метафизики и теологии – абстрактные понятия проникли в математику, затем в обыденное существование. Согласно Фоме Аквинскому, «…бесконечность – модус бытия Божьего, ничто – модус бытия дьявола». Предположение теолога. Хорошо. Но потом всё пошло хуже: в шестнадцатом веке бесконечность и «ничто» (под видом ноля) проскользнули в математику, а затем в обыденную жизнь. Так же точно причинно-следственная связь – предположение из теории силлогизмов – вольготно поехала по науке и повседневности. События происходят, случаются и здесь нет никаких причин. Скажем, некто идёт по лесу, падает в яму. Каковы «причины» данного казуса? Дурацкий вопрос. Не менее глупо предаваться размышлениям о причинах снегопада, неурожая, войны, любви, ненависти и т. п. История – искусство, а не наука, претензии на достоверность здесь нелепы, и ссылки на «уроки истории» или «исторический опыт» характеризуют лишь тех, кто подобно Чичикову хочет «… наконец, встать твёрдой ногой на твёрдую почву». Один пример: как-то в прошлом веке, в старинной темнице нашли «пояс целомудрия» – орудие пыток наподобие испанских сапог. И что же? Историки, стараясь внедрить тезу о «варварском Средневековье», представили дело так, будто уезжающие в поход рыцари на всякий случай надевали на своих жён пояс сей. Элементарная алогичность не смутила читателей – многие и по сей день верят в этот бред.

Сохрани Бог от веры в обусловленность событий и детерминированность процессов. Мечта о светлом будущем столь же нелепа, как мечта о проклятом прошлом. Нынешнее поколение советских людей будет поживать при коммунизме столь же достоверно, как и помирать при ядерной катастрофе. Но человек давно поставил общественные интересы выше личных, иными словами, подменил индивидуальную ось бытия социальной – теперь им управляет мода, общественное мнение и статистика, т. е. чёрная магия больших цифр. Запомнить новую аббревиатуру легко: ЧМБЦ.

Представим, что на вечеринке из пяти-шести участников некто встаёт и говорит: «Большинство присутствующих всем сердцем поддерживают мысль о выпивке, но некоторые деструктивные силы, агрессивное меньшинство, желая поменять коней на переправе…» Наверное, присутствующие начнут оглядывать друг друга с целью определения этих самых «сил». Но добавим к пятёрке участников пять-шесть нолей и мы получим… общественное мнение, голос народа, причём процент истины будет одинаков. Статистические данные отражают высшую степень неточности, точная статистика встречается только в романах. В «Детях капитана Гранта» Паганеля спросили, сколько овец в Австралии. «Семь миллионов сто пятьдесят тысяч двадцать пять», – ответил учёный географ. «Считая и ту, которую мы сейчас едим?» – «Нет, ведь мы её наполовину съели…» Тем не менее, даже такая тщательность требует проверки.

Итак, современная статистика предполагает беспредельную доверчивость народных масс. Но увы, подобная доверчивость вовсе не добродетель, она объясняется частичной или полной отчуждённостью человека от себя самого. Известно, язык правителей и масс-медиа отличается изобилием безличных или неопределённых форм. Однако теперь даже речь от первого лица пестрит разными «как бы», «хотелось бы», «думается». Не «я думаю», а «мне думается» – стихийный процесс, прямо-таки «мыслящий океан» научной фантастики.

Таковы благоприятные условия для расцвета нашей цивилизации блефа. Мы напоминаем игрока, который смотрит на карты в руке противника и думает: как пить дать, блефует! А вдруг, нет! Без наших реформ, говорят власти, без наших пенсий, зарплат, акций, мемораций, репараций вы пропадёте. Мы работаем по шестнадцать часов в сутки (почему-то всегда по шестнадцать), чтобы на вас не свалилось энное количество ядерных ракет и прочих неприятностей. В другое ушко журчат словечки оппозиции: ничего у них нет, всё вранье, им бы только карманы набить.

Очень вероятно, что атомная бомба, СПИД, угроза массового уничтожения – относятся к серии субверсивных мифов двадцатого столетия. Держать в беспрестанном страхе безликую однородную и почти бесполезную человеческую массу – задача не слишком трудная. Но, похоже, афоризмы типа «ищи, кому это выгодно», предположения о секретных и полусекретных, правящих миром сообществах, о сговорах финансовых и политических суверенов, слишком индивидуально-романтичны. Подобные сообщества и подобные сговоры наверняка существуют, но вряд ли имеют значение столь сногсшибательное. Всё это слишком в стиле Макиавелли, слишком, так сказать, в геоцентрическом стиле. Современные финансовые и политические бонзы не похожи на Борджиа или Фуггеров, они однородны, стереотипны и экзистенциально не выделяются из общей массы. Следует, скорее, говорить о климате или атмосфере блефа, о бесцветных сумерках, наэлектризованных чёрной магией больших цифр.

II. Мифомания

Современный миф

Миф – силовая линия, по которой направляется любое бытие: одуванчика, слона, скоростного поезда, прибрежного утёса и т. д. И, разумеется, человека, сколько бы он не рассуждал о свободе воли. Это не исключает случайных обстоятельств, стихийных потрясений, безумия, врагов, благодетелей, болезни, смерти и прочего. В общем смысле эта силовая линия незримо и неслышно определяет бытие космоса и природы в данную эпоху. Как только она меняется, «определение бытия» и всех его параметров принимает другие термины и другие качества. При «великом Пане» и других греческих богах шла одна силовая линия; при Перикле – другая, при императоре Тиберии – третья, при Наполеоне – четвёртая. Мифическое понимание «силовых линий» исключает историю как причинно-следственную последовательность, искажаемую зачастую молниями катастроф. Равным образом исключает оно смысловое содержание человеческой жизни и целесообразность бытия. Если бы мы знали жизнь бушменов третьего века, это не обогатило и не обеднило бы нашего представления о человечестве. Если бы, напротив, бушмены знали законы Ньютона, это не улучшило бы хитроумия их ловушек или качества их ядов. Каждое племя, каждый народ живёт по своим обычаям, обусловленными массой национальных, видовых, родовых особенностей, составляющих многокрасочную панораму «фольклорного человечества». Последнее как жило, так и живёт: политеизм, культ предков, охота и рыбная ловля, традиционные ремёсла. Колдуны племени «аомба» (берег западной Африки) как заклинали подводные созвездия, так и продолжают своё занятие, хотя некоторые из них учились в европейских университетах. Языки, культы, обычаи примитивных племён и народов со второй половины двадцатого века изучают этнографы, приумножая бесполезные знания белых людей, которые полностью завладели земным шаром.

Почему так получилось? Потому что переменился миф европейцев, потому что силовая линия европейского бытия ушла в немыслимую сторону. Ещё Перикл признавал «божественными» идеи Платона – они и до сих пор звучат привлекательно в изложении неоплатоника Прокла: трансцендентальным миром души управляют пять светочей: благо, гармония, красота, справедливость, умеренность. Эти слова с течением веков становятся всё менее понятны, но даже сейчас никто не будет отрицать их нравственного величия. Но.

Идеи Платона не имеют отношения к моральному поведению человека в обществе. Это качества души. А сейчас не имеют представления, что понималось под «душой» во времена Платона. Посвящение в «душу» происходило в мистериях, а не сводилось к формальному религиозному обряду. Душа при желании может приобщиться к какой-нибудь религии, поскольку последняя не противоречит её стремлениям, но в принципе у неё свой метафизический мир.

* * *

Душа в античном смысле совершенно ровно относится к существам реально-физического пространства. Драконы, нимфы, великаны, скалы, растения и звери отличаются друг от друга только своими особенностями и ситуацией в мире. У них своя жизнь и свой язык. Индивидуальная душа, избравшая в процессе мистерии то или иное существо (не исключая человека), легко и быстро осваивает чужеродные языки и обычаи. Скажем, нимфа-дриада погибает вместе с деревом, в котором она живёт: душе ничего не стоит переселиться в другое дерево и познать жизнь другой нимфы. Какие у неё для того основания, почему она так делает – недоступно человеческому разуму: если душа знает язык человека, то обратное дано редким мудрецам и мечтателям.

Можно без конца рассказывать о субстанциях, формах, качествах, характерах души в античном мировоззрении. Но беда в том, что античная душа открывается чувствам, предчувствиям, фантазиям, но не разуму. В последнем, за ненадобностью, никто особо не нуждался, кроме охотника в лесу да строителя государства с его храмами, жилыми домами, кораблями, воинами и т. д. Понятие об античной душе осталось только в искусстве, легендах и сказках. Когда мы читаем строки Гумилёва:

 
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
 

…нас трогают эти стихи, хотя мы понимаем невозможность подобных слушателей. Если бы античный читатель нисколько бы не удивился правде подобных строк, то мы нисколько не удивляемся праву поэта на условность. В Древней Греции с удовольствием читали, как богиня Гера обратилась в облако и в таком виде зачала кентавров от царя Иксиона. С тех пор кентавры медленно спускаются с неба белыми и розовыми облаками, но их можно хорошо увидеть, испросив у бога Пана остроты зрения. Правда, Пан избегает людей и нисколько не старается им помогать. В стихотворениях Феокрита о Пане бог недоумевает, кем и зачем созданы эти существа – ленивые и трудолюбивые, равнодушные и мстительные, жадные и гневные.

Пан полагает, что это дети матери-земли – на манер титанов они ценят ежедневную работу, любят дары богов, но ненавидят за беззаботность и весёлую жизнь. В «Пророчествах Пана» Архилоха высказаны вещие слова: богам скоро надоест человеческая лживость и неблагодарность, они подкинут людей матери-земле или бросят в Тартар к их собратьям титанам. Мы можем только угадывать судьбу людей, поскольку письменные источники, оставшиеся от античности, лишены достоверности. Во-первых, они переписаны сотни раз, во-вторых, неизвестно, кто приложил руку к подобной переписке.

С таким же успехом следует судить о судьбе Атлантиды. Но люди забыли о душе и предались разуму – таков вывод «пророчества» Пана. Много веков спустя Декарт пришёл к весьма справедливому мнению касательно природы разума, поделив существующее на res cogitans и res extensa, то есть «вещи познающие» и «вещи внешние». К первым относится только человек, к последним – всё остальное. Это значит: всё остальное – растения, минералы, животные – подлежат использованию и эксплуатации. Но если во времена Декарта (семнадцатый век) подобное использование носило сдержанный характер, то далее, в связи с неслыханным развитием техники, познающая агрессия против матери-земли обрела чудовищные формы. Люди усвоили повадки титанов, доказав, что боги всегда были им чужды. Постоянная работа по кругу, аннигиляция пространства в пользу времени, жестокость и несправедливость ради материального богатства, планомерное уничтожение земли ради целесообразности смерти. (В эпоху античности смерть физического тела была рядовым событием, мимолётной тучей, заслоняющей солнце.) Из жизни ушла душа – искусное целое, гармонически составленное из четырёх космических элементов, душа, не уступающая разложению, свободная в своих сложных движениях, уникальная в своих метаморфозах, чувствующая себя одинаково в воздушной стихии фантазии, странных призраках гигантских морских глубин и среди исполинских чудовищ матери-земли.

Мы говорили вначале о силовой линии, направляющей ту или иную эпоху. Нашу эпоху определяют смерть и разум. В античное время некоторые герои – Одиссей, Геракл, Тезей – могли опускаться в преддверие смерти (Аид) и благополучно возвратиться обратно. Но за бездонными глубинами Аида начинается пространство, в которое нелегко попасть и откуда нельзя вернуться. Это Тартар, местопребывание титанов, побеждённых богами, отделённое от Аида раскалённой решёткой. Здесь живёт смерть, здесь царство злых иллюзий и бесконечной работы. Сейчас человек анимирован чем угодно – заботой, надеждой, мечтой, а главное – разумом.

Основные качества разума – любопытство и подозрительность. Как вещь детально устроена, не скрывается ли ловушка под берёзовой веткой на лесной тропинке, не опасен ли идущий позади человек? Пистолет выдаётся за игрушечный, булавка с виду невинна, пудра пахнет приятно. Так. Но вдруг пистолет настоящий, булавка отравлена, пудра – ядовита! Но не всё так плохо на этом свете! Блестящая безделушка в пыли на дороге может оказаться золотым украшением, лучший друг может залезть в карман и оставить там кошелёк, неказистая вывеска на углу может скрывать отлично оплачиваемую работу. На свете много чего находится и случается, необходимо только обладать хитростью, умением и хорошей ориентацией, дабы не пребывать в молодости в дураках, а в старости – в доме престарелых. Мир непознаваем – ну и чёрт с ним, звёзды либо блестящие точки, либо светила в неслыханной высоте, либо яркие узлы тартаровой решётки – какое это имеет значение? Любопытство – вещь двусмысленная. Хорошо угадать карты партнёра, выигрышный лотерейный билет, подлинный алмаз в куче бижутерии, но совсем другое дело – за грошовую зарплату копаться во внутренностях человека и зверя, ломать голову над математическим уравнением, открывать новую планету, составлять спасительное лекарство (как будто и без него людей мало) и т. д. и т. п. Разум – дело тонкое, им может обладать отпетый дурак. Речь, следовательно, идёт об установке границ, о само-нахождении в любой ситуации, о сообразительности в запутанных случаях, словом, о жизненном разуме. Ещё совсем недавно более или менее искренне рассуждали о пагубной безответной любви, о героизме, о космических пришельцах, о снежном человеке, о людях, доживших до ста пятидесяти лет, о первобытных создателях роботов, о мятеже зомби, о смерти солнца. Если ранее большинство подобных гипотез принимались за бред, то сейчас положение изменилось. Жизненный разум заранее со всем согласен, что напоминает строки французского поэта-сюрреалиста Робера Десноса:

 
муравей щеголяет в цирке вертит бревно беседует по-французски и по-китайски а почему бы и нет…
 

…или близкого к сюрреализму Анри Мишо:

 
клиент напротив мне сразу не понравился
я накрошил его в тарелку
полил горячим чаем и крикнул официанту
я же просил мороженого…
 

Юмор? Гротеск? Истина? Всё – разом и ещё много чего. Смерть поставила предел любому познанию и раздвоила людей: одни торопятся, не спят ночами, дабы решить важную проблему; другие, уяснив бесполезность жизни, скинув нацепленную обществом маску озабоченности, желают основательно продумать неизвестно кем и зачем отпущенный жизненный срок и приходят к идее жизненного разума. Необходимо спокойствие, денежное содержание, толерантность к словам и поступкам других. Если современному немецкому поэту Францу Мону вздумалось написать:

 
разговаривая со своими карманами
в поисках грошей на пиво
пальцы Йоши известные склочники
разорвали карманы на куски
и пошли бродить по супермаркету.
 

…то возможно Франц Мон заработает на пиво. Деловой человек, правда, посоветует ему взяться за отбойный молоток, ручку лопаты или влезть на трибуну, громко призывая к полёту на Сатурн. На худой конец, предложит сочинить диссертацию о Гёте. Но у современной эпохи есть один существенный признак: здесь всегда найдутся рабочие, специалисты, демагоги, диссертанты. Здесь всегда найдутся катастрофисты, утописты, зазывалы. Власть массы всегда отличается повышенной идеологизированностью. Восстание масс победило, с этим нельзя не считаться. Это означает совершенное равнодушие к мировоззрению: философия, материализм, идеализм, онтология, наука вообще – никчёмная чепуха. Техника, её достижения, её триумф – вот ради чего стоит жить. Она даёт комфорт, драгоценно-удобные условия бытия, который не знали наши предки. Правда, при этом она уничтожает растительность, благоприятный климат, превращает чёрт знает во что нашу планету, но…после нас хоть потоп. Жизненный разум ради собственной безопасности повелевает нам делать вид, что всё прекрасно, что технический прогресс – величайшее достижение человечества, хотя сие сомнительно в высшей степени. Но высказывать в наше время оригинальное суждение – глупо и напрасно. Собственность должна оставаться скрытой. Как заметил современный немецкий писатель Фридрих Георг Юнгер в «Совершенстве техники»: «Я остаюсь собственником, если у меня есть собственные мысли и если я отказываюсь механически принимать способ мышления коллектива».

Жить стало намного опасней, нежели сто лет назад. Планомерная эксплуатация земли и людей, утилитарный функционализм, техническая рациональность подавили духовную самостоятельность.

Всё инстинктивное, тёмное в человеке, его смутные волевые порывы и путаница мыслей не побеждаются, а только усиливаются. Система организации, которая стремится подмять под себя всё, не имеет никаких средств для обуздания этого тёмного царства. Никакой технический разум не способен остановить нарастание слепой стихийности, напротив, технический разум открывает перед ней дорогу для проникновения и распространения в жизни.

Ф.Г. Юнгер, «Совершенство техники»

Действительно, страх, неуверенность, паника, иррациональность приобрели в современном мире необычайные масштабы. Тартар даёт себя знать, хотя он нашёл себе прибежище главным образом в кинематографе и на телевидении. Утопия так давно превратилась в антиутопию, что каждый готов поверить в любой апокалиптический кошмар, только не в светлое будущее. Землетрясения, цунами, гибель пароходов, крушение поездов, падение самолётов, терроризм – тривиальная реальность наших дней. Причём всё это происходит на фоне беспросветной скуки бытия. Высокий уровень техники способен увеличить скорость, сократить расстояния, улучшить гигиену, но ни на йоту не может придать жизни занимательности и весёлости. Электронные аттракционы, куклы, игры не вызывают ничего кроме инерции, скуки и уныния. Из слов выветрился смысл, что лишает всякую речь даже намёка на серьёзность. Только искусный мастер жестикуляции, интонаций, пауз может надеяться на мимолётную популярность как демагог и актёр. От невыносимой скуки, беспрерывных обманов и надувательств, от всесилия техники, от явного презрения, показного человеколюбия или трафаретных обещаний кем-то и зачем-то поставленного начальства люди постепенно сходят с ума. Хотя последнее признается при очевидно неадекватном поведении. Как правило, даже самый тяжёлый психический недуг находит объяснение у психоаналитиков или специалистов по глубинной психологии. Потому что, утратив понятие о душе, учёные находят «душевное» в подсознательном и бессознательном, в галлюцинациях естественных и спровоцированных, в любых иррациональных пейзажах, в любых старинных рисунках и надписях «магического» характера. Йога, дао, вуду, зачастую в совершенно неузнаваемом виде, подвергнутые «научной» обработке, находят у массы восторженный приём. Если народ – индивиды или группы, объединённые общим языком, религией, ремёслами, праздниками, культурными ценностями, то масса – нервный, легко возбудимый людской поток, готовый повиноваться любым притяжениям, слушать любого горлана, при первом энергичном призыве разрушать всё подряд, но боязливо рассеиваться при громком окрике случайного функционера в форме. Человек массы, как правило, не видит сколько-нибудь интересных снов, его грёзами руководят специалисты по видениям. Любой аляповатый бред, выданный за очевидную реальность, подтверждённый слухами или парой пьяных свидетелей, находит общее сочувствие. Это напоминает оживлённый разговор двух купчих в пьесе Островского, как «наш царь собирается на войну с белым арапом». Если же солидный господин в дорогом костюме, поблёскивая перстнем на пухлой руке, рассуждает о трёхметровых обитателях НЛО или о чудовище озера Лох-Несс, а в ответ на удивление слушателей начинает высокомерно тянуть: «Как вам сказать? Наука признает только факты, хотя и не отрицает остроумных гипотез. К тому же, друг мой Горацио.», или вставит: «Платон мне друг, но истина, истина.», – такой субъект вызовет почтительное внимание.

Как механизм не может работать без заимствованной энергии и неустанной заботы, так и современный человек не может обойтись без чужих мнений (информации) и постоянного патронажа. Если ранее честолюбцы относились к соотечественникам как к людям взрослым, имеющим собственные взгляды на жизнь, то сейчас задача властолюбивых резко изменилась. Достаточно обладать внушительным голосом, авторитетной интонацией, набором занятных игрушек, уверенных соблазнительных обещаний. и дело в шляпе.

Инфантилизм, панический страх при всяком угрожающем намёке власть имущих, дрожь перед грядущими катастрофами, ужас при рёве гигантских машин, отравляющих, пожирающих, уничтожающих, но дающих комфорт, почтение перед их кормильцами-миллиардерами, привычное, но боязливое ожидание неизбежной смерти – таковы силовые линии современного мифа.