Текст книги "Зона Захвата"

ГЛАВА 11

Крейсер арктуриан выглядел на кормовом экране вытянутой светящейся каплей. На нижнем индикаторе то и дело сменялись длинные ряды цифр. Центральный компьютер «Глэдис» сообщал данные о меняющихся ускорении, углах схождения и расстоянии до преследователя, которое постепенно сокращалось. Они потеряли много времени, принимая этот корабль за обычный патрульный катер. Теперь, похоже, было уже слишком поздно.

По команде Логинова Бекетов включил наконец инфрарезонаторные двигатели. Вначале никаких видимых изменений не произошло, разве что появилась мелкая зудящая вибрация, от которой заныли зубы и изображения на всех экранах слегка смазались. Но как только двигатели вошли в рабочий режим, сидящих в рубке прижала к спинкам кресел неудержимо нарастающая волна перегрузок. Столбики индикаторов скорости, изменив своей обычной привычке лениво переползать от одного деления к другому, стремительно рванули вперед.

Бекетов, глянув на сменяющие друг друга цифры, проворчал сквозь зубы:

– Они тоже увеличивают скорость, но наша масса намного меньше, поэтому мы быстрее разгоняемся. Теперь все зависит от того, какую мощность они смогут подать на свои двигатели.

– Но ведь мы от них уходим! – воскликнула Перлис.

– Это еще неизвестно, все станет ясно часа через два, когда они тоже наберут свою максимальную скорость.

– Ты думаешь, у них остался большой резерв?

– Нет. Скорее всего, они включили форсаж и не смогут использовать его долго без риска повредить двигатели. Но они подошли слишком близко. Теперь им достаточно сократить расстояние между нами всего на несколько мегаметров, чтобы открыть огонь.

– Зачем вообще мы понадобились арктурианам? – спросил Абасов, обращаясь почему-то к Маквису.

– Скорее всего, они что-то узнали о нашем задании, и оно им не понравилось.

– До такой степени, чтобы использовать посольский крейсер?

– Видимо, они нас все-таки проморгали, – вступил в разговор Логинов. – Это похоже на жест отчаяния.

– Или на полное игнорирование противника, – возразил Маквис. И тут же пояснил: – Они считают, что на Земле с нами покончено.

– Ну, это мы еще посмотрим! – воскликнула Перлис, и все невольно повернулись к ней. Руки молодой женщины, вцепившиеся в подлокотники кресла, были напряжены, волосы разметались, а горевшие гневом глаза ни на минуту не отрывались от крохотной светлой капли монитора заднего обзора. – До сих пор им слишком легко все сходило с рук. Но теперь мы знаем, кто наши враги, где расположены их базы и по каким целям следует нанести ответный удар!

– К сожалению, пока что, кроме нас, об этом никто не знает, и неизвестно, удастся ли нам доставить эту информацию на Таиру.

– Во всяком случае, арктуриане сделают все, чтобы этого не случилось.

Вскоре стало ясно, что «Глэдис» не сможет уйти от арктуриане кого крейсера.

Расстояние все еще было велико для уверенного поражения, и синие стрелы протонных зарядов, настигая «Глэдис», почти полностью рассеивались в пространстве, однако теперь гибель яхты стала лишь вопросом времени.

– Что дальше, командир? – спросил Бекетов, получив на экране рассчитанное компьютером время, необходимое преследователям для точного залпа. – У нас осталось четыре часа.

Никто из пятерых не мог оторвать взгляда от этой роковой цифры. Четыре часа. Всего четыре часа, после которых в пламени аннигиляционного взрыва растает скорлупка их корабля. Они попали в западню, из которой не было выхода. Увеличить скорость еще больше они не могли. Маневр на такой скорости практически невозможен. Их защитные поля против залпов крейсера не выстоят и нескольких секунд, а радиус поражения арктурианских орудий в два раза превосходил расстояние, на котором действовали их собственные противометеорные пушки. Через четыре часа их корабль превратится в беззащитную мишень.

– Какая у нас скорость?

– Мы в самом начале разгона – еще месяц нужно идти с таким ускорением, чтобы войти в нормальный режим оверсайда.

Как будто он сам этого не знал…

Нормальный вход в пространственный прыжок был возможен лишь после третьей девятки, при скорости, близкой к скорости света. И медленней всего набиралась именно эта, третья девятка после запятой… При скорости в три девятки генератор оверсайда вырубал для них в пространстве узкий коридор, и корабль исчезал из обычной реальности.

В подпространстве им были бы не страшны никакие арктуриане. Материальное взаимодействие в этой среде вообще невозможно. А последовать за ними к Таире арктуриане не посмеют. Там находится мощный земной флот.

– Кто-нибудь пробовал уходить в оверсайд без предварительного набора необходимой скорости? – спросил Логинов, стараясь не смотреть в сторону Перлис.

Бекетов отрицательно покачал головой.

– Мне такие случаи неизвестны. Если кто-то и пробовал, то рассказать об этом ему так и не удалось.

При входе в оверсайд перед кораблем как бы образовывалась волна спрессованного времени. В нормальном режиме корабль проскакивал сквозь нее за доли микросекунды. Что с ним случится, если прыжок растянется и возникнет взаимодействие между материальным телом корабля и волной ускоренного в миллиарды раз времени?

Однозначного ответа на этот вопрос не было ни в одной теоретической работе по оверсайду. Корабли, нарушившие режим входа, бесследно исчезали из нашей вселенной.

– У нас есть выбор: превратиться в мишень для арктурианских пушек или попробовать вне-режимный переход, – проговорил Логинов, по-прежнему старательно избегая взгляда Перлис, словно чувствовал себя виноватым именно перед ней.

– Переход с недобором скорости невозможен. Это самоубийство! – сразу же возразил Бекетов.

– Третьего не дано. Ты можешь предложить что-нибудь еще?

– Если бы мы стартовали по правилам, этого бы не произошло! Мы могли сразу обнаружить погоню, вовремя набрать скорость и уйти в оверсайд! – Бекетов почти кричал.

– Спокойней! – потребовал Абасов. – Такие вопросы должна решать вся команда. Я против бессмысленного боя с заведомо известным концом.

– Это верно, – поддержал его Логинов. – Именно это я и хотел сказать.

– Я за то, чтобы принять бой, – сразу же возразил Маквис. – И не надо искать виноватого. Нам просто не повезло. По крайней мере, мы погибнем в бою, как положено солдатам, а не превратимся в обреченных на медленное умирание космических скитальцев.

Такая возможность казалась вполне вероятной. Внережимный прыжок, скорее всего, выбросит их в стороне от звездных скоплений…

– Итак, двое против двух… – подытожил Логинов, и все головы повернулись в сторону Перлис.

Впервые на лице молодой женщины стали заметны следы волнения. Она слегка прикусила губу, и темные круги под глазами обозначились резче. Возможно, во всем была виновата запредельная усталость и нервная перегрузка этого сумасшедшего полета.

Перлис слегка пригнулась в кресле, словно физически ощутила груз ответственности, свалившийся на ее плечи.

– Я бы тоже хотела погибнуть в бою… – Она виновато глянула в сторону Маквиса. – Но информация, которой мы располагаем, слишком важна, и надо использовать даже тень надежды в попытке ее сохранить.

– Да нет у нас никакой надежды, нет! Неужели вы не понимаете?! – выкрикнул Бекетов.

– Успокойся! – сурово потребовал Логинов. – Итак? – обратился он к Перлис, понимая, что подобное дело не терпит недосказанности.

– Мы должны лететь дальше…

– Команда использовала свое исключительное право. Решение принято. Приступайте к запуску генератора. – Голос Логинова казался мертвым, лишенным всякого выражения, словно динамик корабельного компьютера.

И в то роковое мгновение, когда свет панелей и экранов померк, когда тело выворачивалось наизнанку, а в ушах стоял отвратительный хруст переборок, Логинов почувствовал на своем запястье узкую женскую руку… Означал ли этот жест нечто большее, чем последнее прощание, – этого он так и не узнал.

Предметы медленно и постепенно обретали прежнюю четкость. Первой среди серого тумана, поглотившего маленький мирок корабля, появилась приборная панель. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Логинов понял, что они все еще живы. Впрочем, это могла быть лишь отсрочка. Все индикаторы стояли на нулях, двигатели не работали. Слепые бельма экранов смотрели ему в лицо.

Его спутники зашевелились, постепенно приходя в себя, и лишь Перлис все еще была без сознания; впрочем, ее дыхание и пульс давали основание надеяться, что обморок вскоре пройдет.

– Экипаж? – хриплым голосом спросил Логинов, стараясь разорвать плотную тишину, висящую в рубке, как серая вата, и вновь беря на себя обязанности командира.

Они ответили, все, кроме Перлис. Маквис, на котором по совместительству лежали обязанности корабельного врача, уже хлопотал подле нее с дежурной аптечкой в руках.

– Что с энергией? – спросил Логинов, так и не сумев включить на своей приборной доске ни один сенсорный датчик.

Под потолком замогильным синим светом горела только аварийная лампа, снабженная индивидуальным радиационным источником питания. Не отвечая ни слова, Бекетов возился со своей приборной доской. Наконец он открыл с нижней стороны панели скрытый карман и, щелкнув невидимым ручным выключателем, произнес:

– Есть энергия только в аварийных цепях. Не работает ни один прибор!

– Это уже кое-что. Переходите на ручное управление и попробуйте запустить старт-генератор.

– Нет контакта! Вообще ничего нет! Ни одного отзыва!

– Где мы, черт побери, находимся? – Абасов расстегивал ремни противоперегрузочных устройств. Только сейчас Логинов понял, что невесомости нет, несмотря на то что все двигатели молчат, и это поразило его больше всего. Корабль тряхнуло так, словно он превратился в лодку. Затем последовал еще один толчок, от которого их вжало в кресла. Корабль заметно накренился.

– Этого не может быть… – прошептал Маквис, не отрывая пальцев от манипулятора медавтомата, который, похоже, не работал, как и все остальное. Перлис, приходя в себя, застонала. Корабль повело в сторону, он еще больше накренился и почти сразу же выпрямился.

– Похоже на мощные турбулентные потоки. – Бекетов все еще пытался включить хотя бы один прибор.

– Ты думаешь, мы в атмосфере?

– Подобная качка невозможна в открытом пространстве.

– Но как? Как мы могли сюда попасть?

– Если выход произошел в непосредственной близости от планеты, автоматика успела включиться и перевела корабль в планетарный режим, прежде чем все полетело.

– Сейчас я это проверю, – уверенно произнес Абасов, проворачивая в гнездах ручные запоры наружных заслонок.

В планетарном режиме рубка управления должна была выдвинуться над поверхностью обшивки, а сама яхта, приспособленная для полетов в атмосфере, превратиться в некое подобие самолета. Затаив дыхание, все следили за тем, как запоры один за другим со скрипом проворачивались в гнездах, уступая недюжинной силе этого человека.

Наконец титанитовый щит, закрывавший передний иллюминатор, с грохотом поехал вниз. Вначале в образовавшуюся щель брызнул красноватый свет, показавшийся после полумрака рубки невыносимо ярким. Лишь через минуту—другую путешественники смогли оценить открывшуюся панораму.

Корабль несся на высоте нескольких километров. Внизу под ними, насколько хватало взгляда, раскинулась поверхность незнакомой планеты.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗА ГРАНЬЮ СУДЬБЫ

ГЛАВА 12

Испытание ТМ-генератора закончилось неудачей. Собственно, произошел полный провал. Мартисон понял это по застывшим лицам людей, покидающих зал. Слишком велика была цена поражения, ибо она означала для них гибель, падение последнего бастиона человеческой расы, еще стоящего на пути захвата…

ТМ-генератор возвышался посреди зала в переплетении энергетических и информационных линий. Техники, обслуживавшие эксперимент, по просьбе Мартисона покинули зал.

Прежде всего, это его личное поражение. Это он – известный всей федерации ученый, на исследования которого были выделены огромные средства и энергетические ресурсы, это он лично оказался несостоятельным, обманул ожидания и надежды тысяч людей Возможно, так случилось потому, что практический результат для него всегда оставался на втором плане и гораздо важнее казался сам процесс проникновения в глубины неисследованного, в область чистой теории.

Что могло быть более увлекательным, более захватывающим, чем охота за фактическими данными, способными подтвердить красивую, логически стройную и математически безупречно обоснованную теорию?

Именно таким и должен был стать неудавшийся эксперимент. Он хотел доказать существование материального мира за той гранью времени, которая в обиходе называлась настоящим, сиюминутностью, жизнью, если угодно…

Мартисон пытался в своих работах рассчитать длительность неуловимого мгновения, когда будущее уже наступило, но еще не успело превратиться в прошлое, той тонкой пленочки на поверхности временной волны, вместе с которой вот уже миллионы лет катится против течения временного потока из прошлого в будущее жизнь…

Имела ли его теория хоть какое-то отношение к захвату? К тому сверхоружию, что надеялись получить из его рук военные инженеры? Или хотя бы к решению загадки самого метода захвата?

Этого он не знал, и, если быть совершенно честным, это его почти не интересовало. Гораздо важнее, в тысячи раз увлекательней и значительней казалась возможность проникновения, пусть пока чисто теоретически, хотя бы на долю микросекунды вперед, во временной мир, лежащий перед катящейся волной настоящего.

О том, что такой мир существовал не только в его воображении, свидетельствовали многочисленные факты прорыва человеческого сознания в отдаленное будущее, позволяющие в отдельных случаях в мельчайших деталях предсказать грядущее событие… Взять, например, пророчества Нострадамуса или апокалипсис Иоанна Богослова.

Есть сотни других, не таких громких свидетельств, происходивших со многими людьми в их повседневной жизни. Вещие сны, гадания на картах, картины сновидений, воплощавшиеся наяву по прошествии какого-то времени… События, словно предначертанные чьей-то невидимой рукой…

Мартисон дерзнул проникнуть в недра этого плана судьбы, и наказание за его гордыню не замедлило последовать. Он предчувствовал, что за подобную дерзость придется заплатить очень высокую цену, и по опыту знал, что его предчувствиям такого рода суждено сбываться.

Ну что же, он был готов к расплате. Но прежде должно было произойти само событие.

Так что же все-таки случилось? Вернее, почему ничего не случилось?

Вначале все шло в соответствии с расчетами. Включились энергетические каналы реакторов, расположенных глубоко в подземных штольнях под зданием института, и перебросили реки сконцентрированной энергии на накопители ТМ-генератора. Затем заработал и сам генератор – его заунывный, подавляющий все остальные звуки гул невозможно было спутать ни с каким другим звуком. От него стыла кровь в жилах, и мороз продирал по коже.

Сразу вслед за тоскливым воплем самого генератора, или, точнее, одновременно с его возникновением, в пространство был выброшен сконцентрированный сгусток энергии мощностью в десятки гигаватт… Неоновые столбики индикаторов на долю секунды коснулись заветных отметок и сразу же, рывком, откатились назад.

Мартисону показалось даже, что в это мгновение изменились очертания самого генератора. Смазались, стали нерезкими… Скорее всего причину этого явления следовало искать в вибрации. В мелкой зудящей дрожи, сменявшей октаву за октавой по мере накопления мощности и перешедшей в конце концов в комариный писк, в недоступный человеческому уху диапазон…

Изменения очертаний генератора никто не заметил… Хотя при таком напряжении энергетического поля, сопровождавшегося ультразвуковой вибрацией, нельзя было полагаться на наблюдения очевидцев. А приборы не зарегистрировали ничего… Во всяком случае, ничего существенного…

Сколько раз уже так бывало, когда техника отставала от задачи эксперимента, будучи не в состоянии уловить тончайшие изменения материи, и раз за разом, от эксперимента к эксперименту, приходилось доводить, подтягивать саму технику. У Мартисона не будет подобной возможности. Слишком дорого обошлись испытания. Слишком велики были ожидания и слишком сильно разочарование…

«Так почему же все-таки ничего не произошло?» – в который уж раз спросил он себя. Марти-сон встал и подошел к передаточной камере генератора. На серой стальной плите в беспорядке громоздилась куча предметов. Они не собирались в это первое испытание проверять возможность переброски массы.

Важно было установить хотя бы сам факт передачи, тем не менее в последний момент площадку все же завалили разным барахлом. Так, на всякий случай…

В конце концов, в каждом живет мальчишка, и надежда на чудо неистребима… Если бы прорыв удался, на какое-то время все эти предметы должны были бы исчезнуть из настоящего, превратившись затем в бесценные сувениры… Но они не исчезли, и передаточный фиксометр застыл на нуле…

Интуитивно Мартисон чувствовал, что эксперимент прошел неправильно. Куда, к примеру, Делись сотни гигаватт, выброшенные накопителями в пространство? Не могли же они исчезнуть бесследно! Ведь если передача не произошла, мгновенное выделение такого количества энергии должно было сопровождаться сильнейшим взрывом…

«Ваше счастье, – сказал руководитель центра, академик Амостин, – что не было взрыва!» И самое непонятное во всей этой истории как раз, почему его не было.

Мартисон протянул руку и осторожно коснулся полированной поверхности передаточной площадки, ощутив холод, слишком глубокий для металла, словно он нес внутри себя леденящее дыхание той бездны, на которую человек замахнулся.

Мартисон повертел в руках чей-то хронометр, выуженный из кучи барахла, лежащего на площадке; часы даже не остановились…

Сотрудники всех отделов сочли своим долгом сунуть хоть что-то в уформер, словно это делало их участие в эксперименте более вещественным, более зримым…

А затем, торопливо покидая зал, хозяева хлама постарались забыть свою причастность к происшедшему. Кому хочется разделять неудачу?

В последний момент Мартисон попросил дежурного техника на всякий случай сделать опись предметов. Надо будет проверить, все ли на месте… А, собственно, зачем? Чтобы лишний раз убедиться в педантичности Флоранса? Ведь это именно его клетки с мышами он не видел сейчас среди экспонатов… Хотя вот она, клетка. Задвинулась за угол уформера, и нечего разводить панику, волноваться так, словно пропал, по меньшей мере, сейф с драгоценностями… Просто мелькнула шальная надежда.

Сердце не желало мириться с поражением, замерев на секунду, оно рвануло теперь с места и никак не хотело успокаиваться. Мысль упорно искала малейшую зацепку, опровергавшую отрицательный результат. Но ее не было.

И все же Мартисон снова и снова перекладывал с места на место экспонаты, разбросанные на площадке, словно искал ответ среди них. Ошибка в расчетах? Или неверна сама теория? Существует ли квант времени и что он собой представляет? Какова его природа – волна, частица? Сколько необходимо энергии, чтобы перевести экспериментальную массу с одного энергетически-временного уровня на другой?

Он не знал. Никто этого не знал. Чем сложнее проблема, тем абстрактнее, непостижимее для человеческого воображения выглядит ее математическое выражение. Разве можно представить себе давно знакомый электрон, существующий одновременно в нескольких местах? А ведь люди научились оперировать им не только в расчетных формулах…

Решение проблемы, на которую Мартисон замахнулся, не укладывается в рамки одной человеческой жизни. Возможно, через сотни лет сегодняшний эксперимент войдет в учебники по хроноанализу… Ему-то что с того? Вот она, его площадка, холодна и безжалостна. «Отрицательный результат – тоже результат». О, сколько раз этими словами утешали неудачников!

Что-то щелкнуло в выключенной машине. Остывал раскаленный металл генераторов, сжимались охлаждающие рубашки накопителей…

Формулы математических расчетов никогда не могли охватить всей проблемы в целом. Они выделяли из неведомого лишь малую часть, прорубали в нем узкий коридор, нередко заканчивающийся тупиком. И при этом бесчисленные ходы вариантов оказывались отброшенными, и именно в них чаще всего терялось заветное зерно истины.

Вот лишь одно из следствий его теории, так и не просчитанное до конца: при попытке пробить временной барьер он аккумулирует в себе затраченную энергию и через время, обратно пропорциональное расстоянию пробоя, возвращает ее назад.

«Парадокс маятника» – так красиво была названа эта незавершенная часть теории; на просчет всех вариантов не хватило бы нескольких жизней, а его собственная давно перевалила за половину… Не стоит оправдываться… И хотя бы себе самому он имеет право признаться, что и сегодня не понимает, что это значит.

Древние алхимики, блуждая в потемках, смешивали флагистон с водотроном и вместо золота открывали серную кислоту, оставаясь не в состоянии даже оценить значение сделанного открытия Не похож ли он сегодня на них? Так бывало всегда, когда теория отставала от практики, когда с помощью одного только опыта пытались вырубить очередную ступеньку в скале, по которой тысячи лет карабкается человечество. Впрочем, соблазнительная видимость приглаженной, логически завершенной теории существовала всегда, и не надо быть выдающимся математиком для того, чтобы, слегка изменив структуру формул, получить желаемый результат…

Что-то тихо загудело в уформере, чуть заметно качнулись стрелки приборов. Прыгнул к красной черте столбик одного из индикаторов…

Мартисон ничего не заметил. Он рассматривал клетку с морскими свинками, ту самую, что незадолго до эксперимента установил в самом центре площадки своими собственными руками. Позже вокруг набросали много различных предметов, и он наткнулся на нее лишь сейчас.

Мартисон помнил, что запор на клетке заклинило. Он проверил его, подумав о том, что в зале будет полно приглашенных и публике вряд ли понравится, если по залу начнут разгуливать морские свинки… Но запор заело так прочно, что он не сумел открыть клетку и оставил это занятие. Помнится, он еще подумал, что лаборант вивария Малкин не сумеет извлечь отсюда своих питомцев без помощи хорошей ножовки… Сейчас эту клетку с заклинившимся запором и прочно закрытой дверцей он держал в руках. Не было только самих свинок… «Значит, они сумели сбежать из запертой клетки или запор на время „отклинило“… Мартисон нарочно старался успокоить себя этими простенькими, ничего не значащими словечками, потому что сердце опять рванулось к самому горлу, и только теперь он услышал ровный, нарастающий гул.

Генератор, площадка, на которой он стоял, да, кажется, и весь зал мелко вибрировали. Шкалы накопителей наливались малиновым светом, сигнализируя о поступлении на их приемники сотен гигаватт мощности… Невольно его растерянный взгляд метнулся к центральному энергетическому щиту, словно он не помнил, что все прерыватели разомкнули полчаса назад… Но в воздухе пахло озоном, а над кожухами накопителей тут и там вспыхивали голубые огни святого Эльма. Энергия, израсходованная в процессе эксперимента, возвращалась обратно.

«Вот он, эффект маятника! – молнией пронеслось в голове Мартисона. – Через несколько секунд здесь все превратится в плазму».