Текст книги "Эффект бабочки в СССР"

Евгений Капба
Эффект бабочки в СССР

Глава 1, в которой нам пишут

Письма из главы – по мотивам реальных анонимок, стиль и грамматика близки к оригиналу

Аленушка прибежала ко мне в кабинет со счастливой улыбкой, которая не сулила ничего хорошего:

– Гляди, какое чудесное письмо нам написали! – пропела эта муза редакционной приёмной и повелительница картонных папок с надписью «Дело».

Я с сомнением глянул на конверт в ее руках:

– Это же анонимка? Мы можем их не принимать…

– А ты глянь, Гера. Тебе понравится!

Я глянул.

«Добрый день, дорогие друзья. Очень хочется рассказать о добрых людях, которые работают в магазине „Раиса“ по улице Партизанской. Под руководством чуткого руководителя этого магазина выдается в долг спиртное, которое потом надо выплачивать под проценты. В этом магазине обитают все пьющие улиц Партизанская, Революционная, Кавалерийская, Гвардейская.

В семьи деньги не доходят, зато очищается наше общество от негативных жителей. Спасибо магазину „Раиса“, всем хорошо – отмирают пьющие и руководство магазина имеет хорошие показатели.

С благодарностью, проживающие вблизи этого магазина.»

Сложив исписанный аккуратным женским почерком листик в клеточку, вырванный из школьной тетради, я засунул его обратно в конверт.

– Восторг, Алёнушка. Замечательное письмо. Что делать с ним будем?

– А ничего не будем делать, – легкомысленно отмахнулась девушка. – Это анонимка, могу не регистрировать ее. Забирай себе. Захочешь – займись алкашами, не захочешь – не занимайся… А вот тебе еще одно, тут вдумчиво нужно разбираться, это дело серьезное! И райончик тот же… Хотя опять же – анонимка, так что сам решай.

Она положила на стол еще один конверт, изогнувшись гораздо более грациозно, чем это было необходимо. Наверное, хотела продемонстрировать все преимущества своей голубенькой кофточки с довольно откровенным вырезом. Надо сказать – у нее получилось.

– Спасибо, Алёнушка. Не даёшь ты мне скучать, что б я без тебя делал? Вот у меня конфетки лежат, возьми – к чаю! – поставил я перед ней блюдечко с ирисками «Кис-кис» – подарком от одного благодарного дедули.

Сам я их есть зарекся – жутко прилипали к зубам, и разжевать их было решительно невозможно.

– Пф-ф-ф! – сказала она. – У меня диета!

И провела руками по талии и бедрам. А потом развернулась и, демонстрируя эффект от этой самой диеты и, виляя бедрами, вышла за дверь. Я, проводив Алёнушку взглядом – без всякой задней или передней мысли – облегченно выдохнул, когда она скрылась с глаз.

Женщины – это нечто сюрреалистическое. Они сами отдают себе отчет в своих действиях или всё-таки – нет? Я склонялся ко второму варианту. Кажется, большая часть лучшей половины человечества жила, руководствуясь принципом «я сейчас этого хочу, значит это хорошо и правильно, а что будет потом – пусть мужики разгребают». С другой стороны, множество тех самых мужиков тоже живет по схожим принципам, а потом разгребает…

Бр-р-р-р, сбила меня она с толку. Итак, что там пишут?

«Здравствуйте! Мы – жильцы, проживающие на улице Революционная 17. У нас в общем дворе на придомовой территории обосновался Лисов Владимир, который проживает по другому адресу и к нашему дому не имеет никакого отношения, отгородил себе участок под „поместье“.

На этой территории он построил себе „дачный домик“, летний душ, туалет, поставил теплицы, понастроил сараев, в которых содержит курей, гусей и индюков. Тюки соломы складирует в общем дворе многоквартирного дома, также здесь слаживает свои навозные кучи, всю траву и отходы. Со „своего огорода“ он складирует напротив наших окон жилого многоквартирного дома. Куры и гуси пасутся у нас во дворе, ведут себя развязно, на наши замечания не реагируют и гадят на козырек крыльца. Лисов на нас матерится, когда мы гоняем его птиц, чтобы они не загадили все дорожки, по которым мы ходим, и науськивает индюка. У нас на придомовой территории стоит стойка для выбивания ковров, но воспользоваться ей нельзя, потому что она вся в говне от птиц, и рядом стоит личная машина Лисова.

Лисов превратил наш двор в хоздвор и скотобазу, где с утра до вечера гогочут и крякают индюки, и гуляют по всему общему двору. Огромная просьба: помогите разобраться в этой ситуации, и убрать этих людей из нашего двора, они доставляют нам неудобства, ведь это нарушение. Любой человек из города может приходить к нам во двор и строить всё, что захочет?

Дорогая редакция, помогите, не знаем что делать».

Это послание тоже было написано на листке бумаги в клеточку, и тоже, по всей видимости, женщиной. А слог какой! Тут на цитаты разбирать можно. Но что с этим со всем делать – я пока представить себе не мог. Истории занимательные, но анонимка есть анонимка – в милицию с ней не пойдешь и ЖЭК не натравишь. Разве что – на уровне личных связей.

Я потер помятую после вчерашнего спарринга с Тимохой рожу, шмыгнул носом и пошел на кухню – чай заваривать. Тимоха, кстати, стал у нас местной знаменитостью – накопанное по моей наводке он таки в милицию сдал и на Дворец спортивных единоборств пожертвовал, наверняка утаив толику малую.

Привалов после этого вызвал меня в кабинет и долго материл, но предъявить ничего не мог. Два разных случая, два разных человека. Ну, богата наша Дубровицкая земля на древние монеты и прочие артефакты, что тут поделать? Находят их, едва лопатой ткнув… Если знать, где тыкать, конечно.

Но начальника РОВД понять было можно – кладоискательство в районе вышло на новый уровень, копались где угодно и как угодно, впечатлившись моим и Сапунова примерами, и порой находили гостинцы со времен войны. Соответственно, и несчастные случаи происходили. Один и вовсе кисти руки лишился, ее потом на дереве нашли, вместе с искореженной малой пехотной лопаткой. Чувствовал ли я свою вину за это? Скорее – нет.

С одной стороны – взрослые люди, свою голову на плечах должны иметь. С другой – из-за всех этих происшествий наши местные власти и армейское командование совместными усилиями начали серьезную операцию по разминированию, и чистили землю с невиданной доселе тщательностью, проверяя не только нахоженные маршруты, но и довольно глухие уголки. И это было хорошо!

* * *

С такими мыслями я щедро насыпал себе заварки, плеснул кипятку из чайника и замер у подоконника с чашкой в руках, глядя в окно на детвору. Детишки пытались из весенней слякоти слепить нечто, напоминающее снеговика.

– Гера! – шею мне обдало горячим дыханием, запахло духами, претендующими на роскошь. – Я снова к тебе – с письмом!

Да что с ней сегодня такое? Алена подошла опасно близко. Ну, не верю я в свою неотразимость, даже учитывая внешние данные и харизму, доставшиеся мне в наследство от Германа Викторовича Белозора.

Пришлось оборачиваться, глядеть в эти бесстыжие глаза и спрашивать:

– И чего тебе от меня надо, Алёнушка? Признавайся. Во внезапно проснувшуюся искреннюю симпатию я ни в жизнь не поверю.

– Ну Гера-а-а, ну чего ты как бука? Ну, а может ты мне и вправду нравишься?

– Пф! Новости. Давай, выкладывай, что там случилось?

Она обмахивалась конвертом с очередным письмом с самым кокетливым и таинственным видом.

– Гера, ну, в общем… Ну, ты ведь туда драться ходишь, да?

– Туда – это ты «Федерацию дворового бокса» имеешь в виду?

– Имею.

– Ну – хожу, и что?

– Слушай, а ты можешь там одному… Ну, настучать как следует?

– Э-э-э-э-э… Обижает тебя, что ли?

– Да не-е-ет! Ещё чего! Чего ему меня обижать? – искренне удивилась она. – Тут другое дело. Сосед мой, Алёша Петровский, тоже туда ходит. Такой симпатичный, неженатый и инженер к тому же. Вот ты его побьешь, а я встречу около подъезда, пожалею, предложу к себе зайти, там йодом что-нибудь помазать…

– Алёна! – оторопел я. – А другого способа показать парню, что он тебе нравится, нет? Надо его об меня травмировать, а потом лечить обязательно?

– Ну-у-у-у, я подумала… Подожди, а что ты предлагаешь?

Вот же странное существо!

– Объясняю на пальцах! Готовишь пирожки, стучишься к нему в дверь, говоришь – я приготовила пирожки, нужно мнение авторитетное и мужское, пробуй. Он пробует, говорит: ах, какое объедение, а ты ему – у меня еще много, заходи на чай! И если ты ему нравишься, то даже если это будет самая ужасная выпечка в мире, он не откажется зайти.

– Эй! Дурак набитый, нормальная у меня выпечка. Какой ты противный человек, Гера! – она сунула мне в руку очередное письмо и уцокала каблуками в приемную. – Тьфу на тебя!

Может, сегодня какая-то особая фаза луны? Или магнитные бури? Алёнка чудит, еще и письма эти… Третье, кстати, по степени сюрреализма и изяществу слога вполне соответствовало первым двум:

«Дорогая редакция! Даже уже не знаю, что и делать, справедливости найти не могу. Я купила рыбу из нашего опытного рыбхоза, который в самом конце улицы Гвардейской, где посадки и пруды. Купила на крупную сумму денег, из бочки, на нашем рынке. Принесла домой, начала чистить – а карп воняет химией! Рыбу скормила котам, целую неделю их кормила, пошла в субботу опять за карпом. Купила уже у других людей, но кажется тоже из нашего рыбхоза. И эти карпы тоже воняли химией!

Неужели рыбу чем-то обрабатывали, какой-то химией? Я потратила много денег на нее, и мне стало обидно. Я понесла рыбу в санстанцию, а там сказали, что никаких анализов у карпа брать не будут, живая рыба – это дело ветеринарной станции. А они могут у жареного карпа анализ взять, если бы я его, например, в кулинарии купила. Я понесла рыбу на ветеринарную станцию, а там сказали, что рыба уже мертвая, и побывала дома у меня. Говорят, может я ее чем-то обработала и принесла такую. А мертвой рыбой они не занимаются, они ветеринары, а не патологоанатомы. Карп, пока я его носила, совсем испортился, и теперь я не знаю, можно ли его куда-то еще отнести.

Помогите восстановить справедливость, наших рыбхозовцев надо наказать! И администрацию рынка, что пускают непроверенную рыбу продавать, и санстанцию, и ветеринарную службу. Спасибо за внимание!»

– Та-а-а-ак! – сказал я и разложил все три письма на столе, рядышком друг с дружкой.

Если письмо было бы одно, то, скорее всего оно пошло бы к черту. Анонимка и анонимка, мало ли у нас жалобщиков? Два письма – из одного и того же района – это уже настораживает. Но если три письма, и всё в пределах прямоугольника из одних и тех же четырех улиц – это о чем-то говорит. Либо у нас завелся очередной дятел, который будет стучать и заваливать редакцию корреспонденцией, либо там реально происходит какая-то муть. Ну, не бывает таких случайностей!

Я поднял трубку телефона, покрутил диск и, дождавшись ответа, сказал:

– Алло! Соломин? Привет! Белозор беспокоит. У вас специалист по почеркам есть? Да тут анонимками завалили, хочу понять – это одна и та же дурная баба писала или разные… Нет, ничего серьезного. Рыба вонючая, соседи наглые, продавцы недобросовестные. Конечно, если что-то вопиющее – сразу к вам! Ну, хорошо, тогда после обеда – к тебе, с бутылкой конфет для эксперта.

* * *

Дубровицкий межрайонный отдел судебных экспертиз в лице Прокофия Ивановича Углежогова подтвердил: письма написаны разными людьми. Углежогов спрятал коньяк за пазуху, почесал волосатые уши, поправил очки на мясистом носу и сказал:

– Вы обращайтесь, если что. С вами приятно иметь дело.

Еще бы – бутылку за то, чтобы глазом глянуть на три листика в клеточку. Зато – ответ на мучающий меня вопрос я получил: там действительно что-то происходило. Район магазина «Раиса» в народе звали Резервацией – он с двух сторон был окружен промзонами – Гидролизного и Керамико-трубного заводов, с третьей к нему примыкали малосемейки, целых три в рядок. А с четвертой находились посадки – ряды сосен, которые еще в довоенные времена высадили на месте городской свалки. Сама Резервация представляла собой дивную смесь из построенных при Сталине двухэтажных домов с крохотными квартирками и частного сектора, который состоял из небольших домиков, похожих на узенькие пенальчики. Жители обоих типов строений вели скорее сельский, чем городской образ жизни. Огородики, курятники, сарайчики – вот это вот всё.

Магазин «Раиса» был тут центром мира. Монументальное одноэтажное кирпичное здание, выкрашенное в чудовищный розовый цвет, тяжелая дверь с мощной пружиной, которая захлопывалась так, что одним ударом могла убить человека, высокие ступеньки… Ни одной Раисы среди продавщиц не наблюдалось. Было две Тамары и одна Галина. Все – возрастные дебелые тётки, с одинаковыми химзавивками на выбеленных перекисью водорода волосах. Командовала парадом там таинственная личность по фамилии Железко и с инициалами С.С. По крайней мере, это я прочел на одном из информационных стендов, или как они назывались в это время?

– Почки свиные стоит вымачивать в молоке! Что вы мне рассказываете, Ильинична? Менять молоко нужно каждый час…

– Ой, Николавна, я водой залила, на ночь поставила, утром приготовила – и пальчики оближешь!

– Глупости, вы вроде взрослая женщина, а такую ерунду порете… Вода мочевину не вымывает, будут почки с душком!

– Это вы – с душком, и советы ваши тоже… Молоко переводить, поглядите на нее! – две старушенции, толстая и тонкая, всполошили всю очередь в мясной отдел.

Люди даже успели разделиться на две партии – молочную и водяную, но одна из двух Тамар, щелкнув костяшками на счетах и отсыпав сдачи очередному покупателю, громогласно заявила:

– Почки кончились! Последние продала!

В магазине едва не началось второе восстание Спартака:

– Но как же!

– Мы три часа стоим! Завезли машину мясных продуктов! Где всё?

– Позовите заведующую!

Заведующая пришла сама – на крики разъяренной толпы. Тощая, носатая, со взглядом железной леди, высокая брюнетка с проседью. Вот уж где фамилия подходит ее носителю!

– Хорошо, хорошо, я могу выбросить свиные головы. Я их еще не оформила, но если хотите… – со вздохом, как будто делает большое одолжение.

Народ единодушно проголосовал за свиные головы. Это было лучше, чем ничего. Они еще выбирали – какая пощекастее. И благодарили товарища Железко так, как будто она эти головы сама на огороде вырастила. Та, как будто смилостившись, махнула рукой:

– А, Бог с вами, еще говядину выброшу к вечеру.

Я мысленно ей поаплодировал. Артистка! Манипуляторша! А народ-то как ведется: царь хороший, бояре плохие. Заведующую позвали – так и мясо какое-никакое в продаже появилось. А эти три грации выполняют роль громоотвода, их тут хором ненавидят. Правда, этим теткам как с гуся вода – толстокожие, хрен пробьешь!

Наконец подошла и моя очередь.

– Бутылку минералки, пожалуйста. Скажите, а «Зубровка» в продаже есть? – я специально назвал нечто не слишком популярное, чтобы иметь возможность спрыгнуть.

– «Русская» осталась, – буркнула одна из Тамар. – А вы не местный?

– Дубровицкий, но в вашем магазине бывать не доводилось. Нет, «Русскую» не надо.

– Поня-а-атно, – она поставила на стол бутылку «Ессентуки» и взяла деньги. А потом добавила непонятно: – Ну, может что-то и подвезут.

Я вышел на улицу. Было откровенно зябко: здесь, в Беларуси, минус два или плюс два переносятся хуже, чем минус десять! Пресловутое «каля нуля» и сырость пробирали до костей, заставляли конечности коченеть, а голову – вжиматься в плечи… Подумалось даже, что водка и вправду была бы не лишней, хотя ерунда всё это – на морозе алкоголь только во вред.

Группа товарищей характерного пропащего вида продефилировала мимо меня, явно не имея намерения заходить в тяжелую, как гильотина, дверь магазина. У них была другая цель. Я зацепил кронен-пробку стеклянной поллитровки с газировкой за какую-то выступающую из перил крыльца железяку, стукнул пару раз ладонью и присосался к фонтанирующей из горлышка минералке, одновременно с этим следуя за местными пропойцами.

Они обошли магазин по кругу, и один из адептов зеленого змия со всем уважением постучал в черные ржавые металлические ворота. На меня они не смотрели – товарищи были в томительном ожидании. Я прислонился к пропахшей мазутом опоре ЛЭП и пытался сделать вид, что холодная минералка в такую мерзкую погоду – это то, что доктор прописал.

Наконец ворота, скрипнув, отворились, и в щели между створками показалось лицо второй Тамары.

– Сколько? – спросила она.

– Четыре, – ответил главный пропойца.

– Сегодня – десять, завтра – пятнадцать, потом – двадцать.

– Да не в первый раз, Томка, давай уже, – он протянул ей какую-то тряпичную торбочку.

– Для кого Томка, а для кого Тамара Филипповна!

Она скрылась во дворе, а потом явилась снова – с торбочкой, в которой что-то булькало и звякало.

– Боря, спрос с тебя.

– Так точно! – откликнулся заметно повеселевший Боря.

Ворота захлопнулись, главный пьяница сунул руку в сумку и извлек на свет Божий бутылку, на лакончиной этикетке которой я прочел написанное на латинице «Wodka wyborowa».

– Ну, живём, мужики!

И они пошли, радостно гомоня и не замечая слякоть под ногами, зябкую погоду и начавший падать с неба мелкий снежок вперемешку с моросью. У них в жизни появилась цель!

А у меня вопросов только добавилось.

* * *

Глава 2, в которой слишком много экспертов

После принятого решения о переезде в столицу я жил в состоянии временщика. Продолжать ремонт и обустраивать крепость в старом белозоровском доме уже не хотелось, хотя я и надеялся сюда вернуться – спустя время. Потому довольствовался тем, что имел.

Лейка от душа протекала, и своенравные струйки лупили из щелей, пытаясь залить пол. Шторку-то я так и не повесил. В плите не работала духовка, но мастера вызывать было откровенно лень – кто у меня тут пироги печет-то? Печь стояла небеленная, из табуреток целой оставалась одна, но мне было наплевать. Гостей я почти не принимал.

Сковорода с четырьмя яйцами и двумя «пальцем пихаными» колбасками уже шкворчала на медленном огне, турка источала ароматы кофе. «Пальцем пиханые» – я это словосочетание всегда вызывало у меня глумливую усмешку, но стоило признать – натуральный домашний мясной продукт был выше всяких похвал.

Нарезал хлеб и приступил к утренней трапезе. Плотно завтракать – такая привычка сформировалась под давлением внешних обстоятельств. В течение дня поесть удавалось не всегда – «журналиста ноги кормят», как говорил старина Рубан, а фастфудов и готовой еды в привычном изобилии тут не имелось. Были кулинарии и кафетерии, но… В общем – рассчитывать на перекус не приходилось, а потому – вставал пораньше и ел что-нибудь калорийное. Белозоровский организм, кажется, и гвозди мог переварить!

Добираться до редакции на «козлике» было куда как веселее, чем шлепать пешком по слякоти в почти полной темноте до остановки и ждать автобуса на промозглом сыром ветру. И потому я обычно собирал по утрам целую команду из Слободки. Иногда это бабулечки, что торопились в поликлинику или еще какую контору – развлекаться. Иногда – ребята опаздывали в школу и просили подбросить до центра. А сегодня я вез Ивана Кирилловича Ласицу, плотника, прораба, нынче – пенсионера и политического эксперта. Он ехал на очередную шабашку.

– Ну что, пресса, – начал разговор он. – Говорят, Леонид Ильич наш на пенсию просится, а его не пускают. Со здоровьем у него нелады. Говорят, что и против ввода войск в Афганистан он выступал.

Я молча переключил передачу и вел машину дальше.

– Как думаешь, если Брежнев на пенсию уйдет – кто вместо него будет? – продолжал свои провокационные беседы Кириллович. – Я мыслю – Машерова хорошо бы, Союзом руководить. Батька Петр шороху бы навел, всю эту шушеру бы разогнал… Вон, возьми нашу Белорусскую ССР: ни полезных ископаемых, ни моря своего, почва – слёзы одни, или заболоченные, или подзол, на таких почвах разве что травку растить да скотину пасти, однако ж – лучшая республика Союза! Представь, Викторович, как бы он страну на дыбы поднял!

– А может, не надо – на дыбы? Уж сколько раз ее, бедную, на дыбы поднимали, – не удержался я. – Может, лучше рысью, пускай даже галопом – но на дыбы не стоит…

– А у нас по-другому не получится, – отмахнулся Ласица. – Слушай, я туалетную бумагу не мог две недели купить, приходилось «Пионерской правдой» подтираться, сказать неловко! У нас что, леса не хватает, или макулатуры мало сдаем? Кой хрен бумаги жопной нет? Всё это жулье и вредители, всех их нужно к стенке через одного. Или на Колыму!

Я только головой покачал. «К стенке через одного» – это, конечно, сурово.

– Хорошо хоть не «Маяком» подтираетесь, и на том спасибо, – с моей стороны не могло не прозвучать этого комментария.

– Не, как можно? «Маяк» – любимая газета дубровчан. Я им печку растапливаю.

Тут Кириллович вдруг сменил тему:

– А что думаешь по поводу Афганистана? Нужно было туда влезать?

– А я ничего по этому поводу не думаю. Но раз влезли…

– То вылезать поскорее надо, верно? Пацаны наши уже гибнуть начали… У меня племянник в Витебской десантной дивизии служит. Там настоящий дурдом.

– «Где один раз поднят был наш флаг – там он более опускаться не должен», – процитировал близко к тексту я.

– Это кто сказал? – заинтересовался Ласица. – Сталин?

– Романов.

– Какой – ленинградский? Григорий Васильевич?

– Нет, Николай Павлович. Ну, вы подумайте, как это выглядит – вошли войска, начали, можно сказать, советскую власть строить, подняли, как ты говоришь, страну на дыбы – а потом ушли? Побарагозили и сбежали? Предали всех, кто начал новую жизнь, доверился нам? Их же моджахеды растерзают! Понимаешь? – завелся я, конечно, зря.

Наверное, будь там кто-то из моих близких, я рассуждал бы совсем по-другому. Оно всегда так получается, когда дела глобальные становятся личными. Ещё и едва не спалился, моджахедами афганских непримиримых вроде как ещё никто и не звал… Но моему собеседнику, кажется, на такие нюансы было плевать, он меня почти не слушал.

– А пацаны наши гибнуть за них должны? – настаивал Ласица.

– Так дерьмо уже случилось, уже вляпались по самое междудушье… Может и не стоило этого делать, или стоило – я не знаю, я в среднеазиатской каше не особенно разбираюсь, Кириллович. И в высокой политике – тоже. Восток вообще – дело тонкое. Но точно скажу – нужно сделать так, чтобы это всё было не зря…

– А чего там в тех песках и горах такого, ну?.. Дикий народ, сплошная пустыня. На кой хрен они нам сдались?

Я не стал ему рассказывать про залежи в этих самых песках и горах колоссальных объемов нефти, газа, угля, меди, серебра, золота, кобальта, серы, свинца, цинка, редкоземельных элементов, железной руды, соли, драгоценных и полудрагоценных камней. И, конечно, лития. И какое значение литий будет иметь для мировой экономики лет через сорок… Просто заткнулся и ехал дальше.

– Вам куда, Кириллович?

– А вот возле аптеки выброси меня… Ну, бывай, Гера. Увидимся!

Зря он напомнил про Афганистан. Я был готов головой о стенку биться от осознания собственного бессилия. Тоже мне – попаданец-прогрессор. Чего я успел? Что сделал? Котельные лигнином топят… Дом отдыха строят. Штаны «белозорами» в честь меня назвали. «Белозоровы штаны во все стороны равны», нахрен. Смешно! Попасть в прошлое и не попытаться изменить историю – это какая-то дичь, если честно. Я пытаюсь – но выходит пока не очень. Хреновый из меня прогибатель изменчивого мира получается…

* * *

В редакцию я входил в самом мрачном настроении. Чертов Кириллович!

На столе меня ждали три конверта с проклятыми анонимками, у дверей кухни – Анатольич с кружкой кофе в руках.

– Утро красит нежным светом лица заспанных прохожих, – сказал Сивоконь и ухмыльнулся.

– А меня не красит утро, я красивая попозже, – откликнулся я.

– Гы-гы-гы… Признавайся Гера, чего такой кислый?

– Да вот… – указал я на анонимки. – Нам пишут.

– Давай называть вещи своими именами: херню полную пишут? Без ста грамм не разберешься?

И вдруг меня осенило:

– Точно! Вот кто мне ответит на вопрос! Анатольич, ты знаешь, что за зверь такой – «Водка выборова»? Вроде как польская, может чехословацкая…

– А как же, а как же! Польская. Очень приличный напиток! А что?

– Да вроде как в «Раису» завезли… И что-то я в сомнениях. Продают вроде как из-под полы…

– И что ты предлагаешь? Проехать попробовать?

– А что – ты эксперт?

– Хо-хо! Это называется «сомелье»! Я тебе говорил, что в Германии служил?

– Ну да.

– Пили – монотонно! И «выборову» эту – тоже… Вкус я запомнил на всю жизнь, поверь мне!

– Тогда после работы едем пробовать?

– А то!

Вот так вот. И никакие эксперты не нужны. У нас свои имеются.

* * *

День прошел бодро. Для начала я позвонил в санстанцию и дурил им голову, уточняя момент с химикатами. Оказалось – пробы воды на рыбхозе всё-таки берут, никаких химикатов в прудах нет, по крайней мере тех, какие у нас определяются на местном уровне.

– Но если есть такая необходимость – наши эксперты могут завтра съездить и еще раз взять. Дурная работа, товарищ Белозор, но если для публикации нужно, и вы нас добрым словом вспомните – пожалуй, что и съездим, сказал мне главный санитарный врач района с великолепной фамилией Поднебесный. – Но в наших карпах никаких опасных для организма веществ нет. Иногда бывают глисты, да. И яйцеглист. Иногда что-то в пруды сливают несознательные работники предприятий. Потому мы и берем пробы. Но уже долгое время такого не фиксировали. А так – рыбу нужно подвергать тщательной термической обработке, жарить или варить. А вялить не стоит… И сырую употреблять – тоже.

– А таранка?

– Хотите ботулизм? – голос Поднебесного прозвучал даже радостно. – Тогда кушайте!

– Нет, спасибо, как-нибудь без ботулизма обойдусь… Удовольствие это, кажется, ниже среднего.

– Вот и я так думаю, вот и я так думаю, – расстались мы вполне довольные друг другом, и я решил, что с этим Поднебесным можно иметь дело.

Потом звонил в ветстанцию. Они сначала послали меня прямиком в жопу – грубым мужским голосом, а потом какая-то милая девушка взяла трубку и сказала:

– Меня зовут Элла, Элла Громова, я практикантка… Из ветеринарного техникума. Если у вас есть транспорт – мы могли бы проехать на рыбхоз, выловить карпа – и я его обследую на предмет отравления химикатами. Ну, я постараюсь, но как получится – не знаю… Но это будут неофициальные результаты, просто, ну, из любопытства. Я пока не эксперт!

Ну, хоть она – не эксперт! А то было бы слишком много экспертов на одного Белозора… Грубый мужской голос уточнил у любопытной практикантки Эллочки ситуацию со слишком большим количеством свободного времени и выдвинул несколько предложений занять это самое время, чем товарища Громову сильно обескуражил.

– Транспорт будет, – сказал я. – Когда за вами заехать?

– Давайте завтра, часиков в десять, да, Яков Абрамович? – она там видимо уточняла у кого-то. – Ой, я забыла про птицефабрику, да… Давайте тогда в двенадцать, можете в двенадцать?

– Сможем.

Эта телефонная дипломатия порядком утомляла. Но нужно было продолжать – еще не решился вопрос с неким Владимиром Лисовым, который науськивает на людей индюков. А потому я позвонил в ЖЭК «Восточный».

Дозвониться удалось напрямую вежливой и доброжелательной Захожей. Эта начальник ЖЭКа мне запомнилась с самой хорошей стороны, и теперь только подтвердила первое впечатление.

– Да-да, конечно, я вас прекрасно помню, Гера, – сказала она приятным голосом. – Давайте мы с вами вместе туда съездим и разберемся, в чем дело. Хорошо, что эту анонимку вам прислали, а не в горком партии… Часика в четыре вас устроит? Ну, подходите к ЖЭКу, оттуда отправимся. Вы, я и водитель.

– Большое вам спасибо, товарищ Захожая! – искренне сказал я. – С вами приятно иметь дело, вы просто лучший начальник ЖЭКа в городе!

– Меня Ольга Николаевна зовут. Оля, – смутилась на той стороне трубки женщина. – В общем, ждем в четыре часа.

* * *

Я как раз собирался сбежать на обед на полчаса раньше положенного, когда меня выловила Светлова. Она зашла в мой кабинет и спросила:

– Гера, а над чем вы работаете?

Пришлось рассказать ей про анонимки.

– Послушайте, это какой-то ужас! – заохала она. – Мы теперь и с дохлой рыбой должны разбираться? И с пьяницами? Почему они не пишут в исполком, в райком, в ОБХСС в конце концов! Гера, я хотела вам поручить литературную страничку…

Меня передернуло.

– Татьяна Ивановна, помилуйте! Чем наши литераторы – лучше уж дохлая рыба… Я, если всё выгорит, из этих трех писем такое журналистское расследование сделаю – просто ужас какое!

– Да-а-а? Думаете, эти три случая как-то связаны?

– Вот планирую сегодня-завтра выяснить.

Я видел, что она сама не хотела заниматься «литературкой», а Светловой я был многим обязан, и потому предложил:

– Если ждет до послезавтра – то я в принципе могу… Только без поэзии, очень прошу.

– Гера, тут у меня для вас плохие новости… Там сплошная поэзия. Можете, конечно, взять рассказик у Патронкина и еще что-нибудь, чтобы хотя бы строчек двести пятьдесят закрыть, но сами понимаете, – и тут же постаралась подсластить пилюлю: – Но если сделаете в субботний номер, то я вас на следующей неделе отправлю в Мозырь, на семинар. Отдохнете…

– А там кормят? – сделал стойку я. – Если удастся набить брюхо – то я за!

Светлова рассмеялась:

– Кормят! Обещали кофе утром и фуршет. Гера, я всегда удивлялась: почему вы стараетесь сделать из себя гораздо большего мужлана и варвара, чем есть на самом деле? Зачем вам это?

– Татьяна Ивановна, я однажды прочитал такую великую мудрость: если ваши брюки будут заправлены в носки разного цвета, от вас не будут ожидать слишком многого. Я предпочитаю приятно удивлять, а не разочаровывать при дальнейшем общении.

– Но мы с вами ведь достаточно давно знакомы!

– Ну, значит, ваше впечатление обо мне уже ничем не испортить.

Светлова снова рассмеялась:

– Ладно, занимайтесь дохлой рыбой и крякающими индюками, если вам так нравится. Но литературку приведите к общему знаменателю, вам Езерская на стол материалы положит.

– Да пребудет со мной Сила! – сказал я, кажется, вслух.

– Что-что?

– Ничего-ничего.

«Звездные войны» вышли в американский прокат три года назад, до СССР они еще не дошли, и потому я мог здорово спалиться, но фраза была довольно общая. Сила – она сила и есть. Понятие универсальное.

– Так я записываю вас в Мозырь?

– Записывайте!

– И вас не интересует, что там за семинар?

– Не-а! – честно сказал я.

Потому что Мозырь – это чудесно в любом случае!

* * *

На улице Революционной оказалось все не так однозначно. Захожая шагами померяла расстояние от двухэтажного дома до забора того самого «поместья» с развязными птицами и злым хозяином, и сказала:

– Тут явно больше шестидесяти метров. Это – не придомовая территория, так что претензия в целом силы не имеет. А вот кучи эти им нужно будет убрать, действительно… Сейчас оформим предписание, – и смело постучалась в калитку.

Навстречу нам вышел сам Лисов – плотный мужичок лет пятидесяти, в ватнике и шапочке – «петушке». Выслушав суть вопроса, он засуетился и пригласил нас в домик – точно такой же пенальчик, как и у всех вокруг, квадратов двенадцать, не больше. Птиц у него, по всей видимости, было много – квохтанье и кряканье слышались откуда-то из-за дома. По ходу беседы с Лисовым выяснилось – заселился недавно, буквально летом. Хатка перешла ему в наследство, по завещанию, от проживавшего здесь его вроде как друга и товарища – некоего Федора Архиповича Нестерчука.