Текст книги "У Пяти ручьев"

IV. Пимка

Ян позвал его в комнату, чтобы рассмотреть кровоподтеки и царапины. Мальчик прошел в столовую, нимало не смущаясь своих лохмотьев.

На вид он был лет двенадцати, черноволосый, черноглазый и скуластый. Лицо типичное для северной части Урала, где в иных деревнях население – смесь русских с вогулами. Смышленая веснушчатая физиономия его, дышавшая удалью и озорством, оказалась в исправности, только сильно была поцарапана. Правда, еще был разбит нос и красовался здоровенный синяк около глаза, и кровью намокли волосы.

– Надо бы его сначала вымыть да постричь волосы, – поморщился Ян.

«Немец» выразительно посмотрел на деда и на ребят, и они поняли его безмолвную мысль. Дед подозвал невестку к себе. Пошептавшись между собой, они стали перебирать сундук, вытаскивая разное белье.

Беспризорник, сидя на стуле, испуганными глазами, как пойманный мышонок, следил за их приготовлениями.

– Как тебя зовут? – спросил Ян.

– Зовут зовуткой, величают уткой, – бойко ответил он. – Ну, я пошел.

Как раз в это время дед приблизился к нему.

– Нет, погоди, зовутка. Идем-ка со мной, – сказал старик, весело щелкая ножницами над его космами. – Да не бойся! Чего ты! Ох, и грязен же ты! Рыло-то моешь когда? Хоть по праздникам?

– Как же, – усмехнулся беспризорник, – завсе мою. Только черного кобеля не вымоешь добела.

– И грязен же!.. И дух от тебя... Ну, идем в паликмахерскую...

Мальчишка беспрекословно последовал за ним на кухню и расстался со своими вихрами. Потом, не дав ему опомниться, его повели в баню. Он молча, несколько удрученный неожиданным оборотом событий, вымылся. Ему дали одеться во все чистое, а кучу его грязных лохмотьев и опорки тут же бросили в затопленную печь. Мальчик сразу повеселел.

– Важнецко! Лопотина кака! – повторял он, оглядывая себя. – Чисто буржуй.

Ребята, довольные, смеялись и оставили его, чтобы накормить. Мать Тошки наварила пельменей.

Он ел так много, что Ян не на шутку испугался.

– Ничо, – едва выговорил мальчик туго набитым ртом. – Я страсть отощал. За мной много недоеденных кусков осталось. Давно так не жирал.

– Прахтикованный паренек, – одобрительно погладил его дед по голове. – Из чьих же ты будешь?

– Дальни. Никито-Ивдельски. Из вогульской деревни. Отец на приисках робит. И я робил... Да пьяный больно лютует, я и утек...

– А как тебя зовут, приисковая косточка?

– Пимкой.

– А в городе здесь ты что делал? – спросил Ян.

– Четырехглазый, а не видишь, – усмехнулся Пимка. – Известно, беспризорничаю. Когда – газеты продаю.

– Ох, горе лыковое! – вздохнул дед. – Жаль мне тебя, парень, вот как жаль. Много вашего брата, безотцовщины, таскается... Пропадешь.

Пимка молча сопел, уписывая молоко с хлебом, и довольно оглядывал свою новую чистую одежду.

– Не, – вдруг после долгого молчания сказал он. – Не пропаду.

– Почему? – удивились ребята.

– Я – смекалистый.

Окончив еду и рыгнув, «смекалистый» утерся и подробно и обстоятельно начал расспрашивать, куда и зачем едут ребята с «немцем», о чем он уже слышал в городе разговоры. Больше всего он заинтересовался тем, что ворона также брали в экспедицию.

Наконец, Ян сказал:

– Ну, Пимка, пойдем. Хозяевам пора спать.

Беспризорник по-приятельски простился со всеми. В дверях он хотел что-то добавить, но замялся.

– Где же ты ночуешь? – крикнул заметивший его движение Тошка.

– В каменоломнях... Пещеры там излажены... У нас весело. Народу – целый табун...

– Ох, грех тяжкий! – вздохнул дед, когда Пимка пошел. – Много их, этаких-то, по тюрьмам сидит, горя лыкового!

– Дед, оставим его ночевать, – предложил вдруг Тошка.

В глазах невестки дед прочел утвердительный ответ.

– Вот что, парень, – вернул дед Пимку, – оставайся-ка ты у нас ночевать. А там увидим.

Узнав, что мальчик любит животных, его на другой день приставили смотреть за Тошкиным зверинцем. И Хорьковым удобно, и Пимке удовольствие. И не даром хлеб ест.

Так Пимка и поселился у Хорьковых.

А потом ему уже не стоило труда выпроситься в экспедицию под предлогом, что он дойдет с ними только до Никито-Ивделя к отцу, работавшему на приисках.

У. Таинственное место

Говоря о событиях, подготовивших экспедицию, мы, кажется слишком надолго оставили караван. Поспешим вернуться к нему.

Путники уже кончили походный день и, поднявшись на увал, любовались синеющими на западе вершинами.

Громадная гора казалась совсем близкой. Рукой подать. Но они шли к ней уже другой день. Два дня они спускались с лога, поднимались на взгорья, переходили пенистые горные ручьи. А она все еще была впереди, мохнатая, спокойная и точно такая же далекая, как раньше.

Вечерело. Крак уже садился на вершины деревьев, выбирая место для ночлега. Это был признак, что каравану пора отдыхать. Кони тоже устали, тяжело дышали и круто вздымали бока. Когда караван спустился с угора, старик подал сигнал стабориться.

Лошадей распрягли и, привязав длинной веревкой к колу, пустили щипать сочную, высокую траву. Развели костер.

Иногда таких мест для ночевки приходилось избегать. Это бывало в том случае, если берега тихо бежавшей реки были утоптаны бесчисленными следами окрестных обитателей: медведей, козлов, сохатых и еще каких-то более мелких. На этот раз место не внушало беспокойства.

Дед с наслаждением повалился на траву. В тайге Евстафий сразу точно скинул десяток годов. Он смело и уверенно вел экспедицию по чуть заметным лесным дорожкам, точно по городским улицам. Медвежьи и лосиные тропы, каждая речушка, каждая гора – все прекрасно помогало ему ориентироваться.

– Лога-то! Лога-то какие угодные! – вздыхал он полной грудью, жадно втягивая свежий таежный воздух.

– Ну, Евстафий Митрич, теперь мы, кажется, в тайге, – сказал, подсаживаясь, Ян. – Ты нам что-то обещал, когда придем в тайгу.

– Что-то из памяти вышибло, – прикинулся непонимающим дед.

– Обещал рассказать про свое место у Пяти ручьев.

Ребята поддержали Яна и тоже принялись тормошить старика.

– Хотя у нас план уже и выработан, – продолжал твердо Ян, – и мы знаем общее направление пути, вычислили расстояние и отметили пункт на карте, но все же нам полезно знать подробней, что это место собой представляет.

Дед все эти дни находился в прекрасном настроении и не возражал.

После ужина настал торжественный момент, ребята слегка даже взволновались.

Сейчас они услышат о таинственном логе, где бегут сказочные пять ручьев, возле которых находится прячущееся от деда золото.

Пимка от нетерпения ерзал по траве. Дед долго примащивался поудобней на полушубке. Наконец, настало молчание, предшествующее нетерпеливо ожидаемому рассказу.

«Чем не сказка? – думал Гришук, глядя перед собой на живописную картину. – В дремучем лесу вокруг догорающего костра собрались вооруженные люди. Багровая луна через зубчатый тын елей вглядывается в них и в вещего ворона, повисшего с ветвей, и в старика, рассказывающего какое-то древнее предание...»

– Ну, сказывай... Давно ты нашел? – не вытерпел Тошка.

– Не я, сынок, не я... – начал тихо дед. – Не я натакался. Мне бы, может, оно и не открылось. А нашел его праведный человек... Давно слышал я от стариков, что за Северным поселком золото попадает богатимое. Сколь ни бродил – нет, не выходит. Поманит, знаки на золото найду, а настоящего, стоющего, чтобы работать, не фартило. И искать там бросил. В те поры ветрел я скитника Трефилия. Известный человек, праведной жизни, помер давно. Он меня и вывел. «Пойдем, – говорит, – Евстафий... – а знал он меня сызмальства, – покажу тебе золото богатимое. Мне из лесов теперь к благодетелям не дойти. Помру скоро. А ты – человек верный. Ежели сам не сумеешь взять, кому скажешь...» И клятву с меня взял, чтобы не зря золото пропало. Ефимушка был еще с нами. Пошли... Пошли, путем Трефилий рассказывает. Местечко себе под скит искал он там, на севере, и натакался... «Есть туда, – говорит, – миленькие, две дороги. Одна рекой, но ей шибко боязно...» Однова шел ей, рекой, и был ему соблазн... Беси реку украли... заплутался да две недели в лесу и плутал.

– Как? – вылупил глаза по ложке Пимка. – Беси... реку украли?.. – и даже сел от изумления.

Ребята захохотали. Ян постарался спрятать улыбку. Старик нахмурился. Тошка толкнул ребят: дескать, обидится и бросит рассказывать.

– А вот так, сынок, и украли. В лесу с человеком всяко бывает. Слыхал, старинные люди говорили: «Из старого дупла – либо сыч, либо сова, либо сам сатана»? Сам я не видал. Трефилий сказывал. А ему поверить можно. Только не повел он пас этой дорогой возле реки, а осередь лесу. И сказывал нам Трефилий... Хотел тамо скит ставить, больно угодное местечко, но такие там страсти... Всего, говорит, что там есть, и передать вам нельзя. У вогулов недаром оно священным считается, место за Страшным логом... И от всех его укрывают... Так и не сказал, что видел, только отплевывался. II охрана, говорит, там к золоту шибко большая приставлена. – Кликун-Камень. В нем по ночам бесовские игрища бывают. И лешие и русалки собираются. И рев и рык невидимых зверей слышен... Вот, какие страсти... Аж нам с Ефимушкой жутко стало...

Пимка давно уже со страхом большими глазами смотрел в ночную темноту. В эту минуту, где-то поблизости в лесу раздался звериный рев. Пимка с криком кинулся к деду.

– Тьфу ты, оглашенный! – охнул испуганный старик. – Сдурел?

Ребята покатывались со смеху.

– Это козел ревел, – сказал Андрей.

– Медведь, – дрожал Пимка.

– Козел, – подтвердили ребята. – У него рев похож на медвежий.

– Ну, говори, – поторопил деда Федька.

– Ладно... Только вы этого оглашенного держите, – ворчал дед, потирая ушибленный живот. – А то угодил своим котлом прямо в кишку... Я думал, дух вон... Ох, горе лыковое!.. Все печенки отшиб... Башка-то у него чисто литая.

– Я думал, медведь, – сконфуженно бормотал Пимка, усаживаясь поближе к ребятам.

– Сам ты медведь... – ворчал дед. – Косолапый... Саданул как!

Охнув еще несколько раз и убедившись, что в животе у него все в исправности, дед продолжал рассказ:

– ...Жутко, а все идем. Больно охота на золото взглянуть. Главное, с нами оборона – Трефилий, праведный старец. Неделю да еще три, али два дня и три ночи шли мы... Все лесом, горами и болотами, измаялись.

– Ну?

– Ну, и вывел Трефилий... Сколь же дивное место! – тихо продолжал дед каким-то странным восторженно-суровым голосом. – Ах, какое дивное место! За горами, за долами лежит оно, ровно в сказке... Горка эконькая, невелика, при ней ложок, вокруг болота... Рядом лесок. А с горки пять ручьев бегут. Точно примечено место. Рядом мимо пройдешь – не заметишь. Лес кругом – овчина овчиной. Этот густ, – кивнул он на чащу, – а там, не приведи бог. Ни тропочки хоженой, ни дорожки лесной. Пенья стоят – медведь медведем... Леший пойдет подумавши. А в сторону, версты две – река. Берега – отвесные камни. И по ней пещеры, прозываются они там вогульские... Ну, правду скажу, – нечистое место.

– А золото? – справился Федька. – Есть?

– Богатимое! Ах, какое золото! Прямо поверх земли. «Мох дери да золото бери!» Но лежит оно на счастливого. Золото тоже, сынки, к рукам идет. Не всякому дается. И большая охрана к нему приставлена.

Пимка, разинув рот, слушал, как сказку.

– Какая охрана? – не утерпел он.

– А вот узнаешь, оловянная башка, – сердито сказал дед. – Стоит там Кликун-Камень.

– А ты его видел?

– Видел, – ответил дед и продолжал дальше рассказ почти шепотом.

Нервное состояние старика заразило невольно и слушателей. Все придвинулись к нему ближе. Пимка нет-нет да пугливо оглянется на чащу, нависшую над головами.

– И видел... А пуще того слышал, – жутким шепотом продолжал старик, точно боясь, что кто-то в темной чаще позади подслушивает. – Слышал в нем голоса... Воют и ревут в камне звери невидимые, клад сторожат... Только мы...

В эту минуту над самой головой деда, в чаще, раздался вдруг резкий хохот. В безотчетном ужасе все, даже Ян, вскочили на ноги.

Кто-то забился в ветвях и с трепыханием и шумом кинулся в лес.

– Будь он трижды прокляненный! – изругался, дрожа, дед. – Вот напугал!

– Это кто?

– Да леший. Знамо дело... Про такие места говорим, – ну, он тут, как тут.

– Филин, – тихо сказал Андрей.

После общего испуга, немного пошутив друг над другом, все снова уселись.

– Сколько-нибудь взяли вы оттуда золота? – спросил Федька.

– Переночевали ночь. Шурфы выбили... С полфунта намыли... Да самородку нашли, фунтов на десять. Его закопали, и место у меня было отмечено. Золото богатимое... Ох, какое, золото! Одну только ночь и ночевали. Дальше оставаться страшно стало, и Трефилий отсоветовал. Вы, говорит, главного не видали, что в лесу спрятано. Тут еще не такие страсти! Сделали на деревьях затески, чтобы дорогу в другой раз найти. Ушли... На другое лето собрал я артель, взял лошадей, всю снасть, пошел... И что же? Ох, горе лыковое! Все лето ходили, так и не нашли, точно провалилось место. Ни реки, ни Кликуна-Камня, ни затесов – ничегошеньки... Вот грех тяжкий! Нет, как не бывало! Ни с чем вернулись.

– А ты бы опять Трефилия захватил! – воскликнул Федька.

– Помер он к той поре, сынок. Ефимушко со мной ходил, не помог. Отвел нечистый.

– Больше и не бывал?

– А восетта[4]4
  Восетта – недавно, на днях.


[Закрыть] ходил, – неохотно ответил старик, вспоминая свое последнее неудачное путешествие. – Поблазнило опять. Около Чистого покоса заплутался, да два года в лесу и высидел. Медведь чуть не задавил. Вот что, сынки, бывает... Как нечистый сторожит... Думал, там и пропаду.

– Два раза не нашел, третий фартнет, – утешил его Тошка.

– Гадать нече, – вздохнул дед. – А только, ох, какое удивительное место! Главное, сам видел, песок мыл, в руках держал. Золото домой принес... И затески сам на деревьях делал. Самородку там закопал. А все исчезло...

– Ну-у! – вскричал Пимка.

И все ребята подумали сразу, увидят ли они на самом деле что-нибудь из того таинственного, что по рассказам окружает загадочное место у Пяти ручьев?

Но как ни работала их фантазия, даже во сне не могли бы они представить того, что ожидало их в действительности.

VI. Ребята за работой

– Идем, идем, а ни одного самородочка, – вздыхал иногда Федька, со злостью пиная сапогом куски разных пород.

– Ишь, чего захотел, – смеялся дед.

– Да так, хоть небольшой бы...

– С конскую голову? Как в сказке... И то сказать, – продолжал дед. – Идем по золоту. Везде... направо, налево... прииска. Дорога – вся по золоту. Урал – золотое дно. Да не в том дело, сынок. Мало ли его на Урале в земле лежит. Лежит оно на счастливого. Надо уметь его взять.

– А знаешь, как нашли первые самородки? – спросил Гришук. – Нашла девочка в 1813 году на реке Мельковке, в Верх-Нейвинской даче[5]5
  В 1813 г. близ Верх-Нейвинского завода дочь заводского жителя Екатерина Богданова случайно нашла в песке большой золотой самородок. Вместо награды, заводской приказчик И. Полузадов приказал высечь ее розгами. Заводоуправление пыталось скрыть находку из боязни лишнего вмешательства в заводские дела горного начальства, ибо завод был посессионным. Однако владелец Верх-Нейвинского завода А. Я. Яковлев, используя закон 1812 г., который давал частным предпринимателям широкие права на добычу драгоценных металлов, позднее объявил о находке и начал разработку открытого месторождения. О Екатерине Богдановой хозяева, конечно, забыли, а из первого золота была отчеканена медаль с изображением заводчика и его жены.


[Закрыть].

– Вот обрадовалась-то! – воскликнул Федька.

– Не думаю.

– Почему? Все-таки небось наградили?

– Не желаю, чтобы тебя так наградили. Во-первых, из боязни, чтобы казна не отобрала дачу, заводоуправление скрыло находку.

– Скрыло?! – удивились ребята.

– Ведь дачи у большинства заводчиков находились в посессионном владении[6]6
  ...находились в посессионном владении. – В России в XVIII-XIX вв. посессионным правом считалось право на владение и эксплуатацию рабочей силы, земли и ее недр, закрепленное государством за промышленным предприятием и не отчуждаемое в случае перехода его в другие руки. Посессионер (то есть заводчик) считался «содержателем» предприятия, а верховным собственником на землю и крестьян являлось государство.


[Закрыть]. А девочку выпороли на заводской конюшне.

Ребята посмотрели на Гришука недоверчиво.

– Факт. И еще были подобные случаи. В половине XVIII века один старовер[7]7
  ...один старовер... – Речь идет, очевидно, о крестьянине Алексее Федорове, который в 1764 г. нашел золотую руду в Нижне-Тагильской даче. Владелец завода Демидов за это открытие приказал бросить его в заводскую тюрьму. Изувеченный слугами Демидова, Федоров протомился в заключении до 1797 г. Каким-то образом ему удалось подать прошение на «высочайшее имя», после чего Федоров был освобожден.
  (И. Кривошeков. Словарь Верхотурского уезда, Пермской губернии. Пермь, 1910).


[Закрыть] нашел на Невьянской даче в пне сгоревшего дерева самородок золота более фунта. Он был за это изувечен и заключен в оковы. И просидел в заводской темнице 33 года, пока несчастному не удалось подать каким-то путем жалобу. Тогда его освободили. Еще пример... Крестьянин Козлов в 1807 году в Луньевке – знаете, где теперь Луньевские копи? – за открытие здесь каменного угля был наказан 50 ударами розог...[8]8
  Крестьянин Ксенофонт Козлов открыл в 1807 г. так называемое Владимирское месторождение каменного угля при поисках железных руд. За находку был наказан плетьми. В 1814 году недалеко от Владимирского было открыто Ивановское месторождение каменного угля. Оба месторождения сначала принадлежали заводчику Всеволожскому, затем Демидову и позднее стали известны как Луньевские каменноугольные копи. Интенсивная разработка Луньевских копен началась лишь со второй половины XIX в., тогда они были хорошо известны на Урале.


[Закрыть] Так в те времена поощряли горщиков!

Ребята переглянулись.

– Все руды, драгоценные камни и золото открыты рабочими, крестьянами да вогулами, – вздохнул дед. – А достались им плети да тюрьма...

– А золото – купцам, разным Походяшиным, Разгильдяевым, дворянам да казне, – подхватил Тошка. – Наконец-то, дед, ты разул глаза... Такая власть, дед, была, – дворян да купцов. Все себе брали.

В пути, а чаще вечерами на таборе, когда усталые ребята растягивались на траве, и у них отдыхала каждая косточка, так незаметно, слово за словом, завязывалась общая беседа, иногда переходившая в страстные споры.

Когда огромный артельный чайник начинал кипеть и фыркать, беседа обрывалась. Пили чай, ужинали. Потом Ян снова доставал свою неистощимую записную книжку, и разговор продолжался.

Пояснения непонятного для Пимки делали ребята. II это для них было очень полезно.

Неистощимой темой этого курса, проходимого среди глухих лесов, всегда был Урал. Аудитория с вниманием и интересом ловила каждое слово. Это бы то не удивительно, так как усвоение теоретических сведений шло рука об руку с практическими работами.

Согласно ранее намеченному плану, один из ребят собирал гербарий, другой – разные породы камней, третий делал записи наблюдений. Словом, каждый шаг экспедиции, каждый момент жизни Северного Урала, который они могли наблюдать, – все самым тщательным образом ими отмечалось. Это было внимательнейшее исследование.

Вечерами подводили итог дневной работе, и Ян выяснял значение каждого вновь приобретенного экспоната и возможное его практическое применение. Велика была радость ребят всякий раз, когда та или иная находка или наблюдение указывали на возможность их практического использования, сулившего Уралу и Советской стране в ближайшем же будущем какие-нибудь новые достижения.

С ними незаметно и Пимка как-то исподволь втягивался в работу и приобретал новые навыки. Хулиганские замашки, усвоенные во время бродяжничества в городе, выражения стали в обстановке лесной жизни понемногу пропадать. Пимка становился тем, чем он был на самом деле: деловитым, с хозяйственной сметкой, сыном рабочего, не боявшимся труда, напротив, даже с каким-то прирожденным вкусом к крепкой захватывающей работе, требующей всех сил до устатку. Дед, глядя на него, только радовался.

Довольны были им и ребята. Все объяснения он схватывал буквально на лету. То и дело задавал вопросы, иногда такие меткие, что Ян ласково щелкал его по затылку и говорил:

– Хорошая голова! Очень хорошая голова!

«Смекалистый» сиял. Огорчало ребят только то, что пока не могли отучить его курить.

Каждая отрасль ураловедения имела своих особо внимательных слушателей, сообразно наклонностям и вкусам каждого из юных членов экспедиции.

Ян, таким образом, имел как бы ассистентов: Гришука – по истории, фольклору, Федьку – по ботанике, химии, геологии и медицине, Тошку – по географии и зоологии, Андрея – по лесному делу, охоте и технике. Дед, бывший, как и Пимка, вроде вольнослушателя, кроме того, что служил проводником экспедиции, иногда обстоятельными рассказами знакомил ребят с бытом золотоискателей, жизнью звериного и птичьего населения Урала и природой края.

План экспедиции, сообща разработанный, заранее был согласован с проектом деда отыскать его заветное место.

Конечным пунктом путешествия и намечен был именно этот загадочный лог, приблизительно определенный на карте. Он находился довольно далеко на севере. Чтобы добраться до него, надо было пройти значительную и как раз наиболее интересную для исследования малоизвестную часть Северного Урала.

По плану вся работа и задача юных краеведов заключалась в обследовании этого района. Найдут или не найдут таинственное место? Все, кроме старика, сомневались в этом, тем более, что и сам дед, ходивший сюда несколько раз, его не нашел. Ребят и Яна мало занимала разведка россыпи. Только дед да отчасти Федька серьезно думали о ней.

Пока предположения плана выполнялись довольно успешно. Много помогало то, что ребята шли подготовленными, захватив необходимые для работы пособия и принадлежности. Немалую роль играли, конечно, советы Яна и его аккуратность и настойчивость.

Музей экспедиции, записи, наблюдения, коллекции, шкурки птиц и животных прибывали с каждым днем. Дед даже жаловался, что собираемые материалы слишком обременяют лошадь, и это серьезно тревожило ребят. Ведь экспедиция только что начинала свою работу!

Мало материала оказывалось только у Гришука, потому что все время шли безлюдной, дикой местностью и записывать в дневник было почти нечего. Но он надеялся пополнить его, когда дойдут до вогул. Это племя, обитающее на Северном Урале, по самой задаче экспедиции и должно было составить главный предмет его наблюдений. Пока же в его записях играли главную роль рассказы деда из прошлого Урала и факты, сообщенные Яном.

VII. Сокровища подземных кладовых

В одну из остановок Гришук подстрелил случайно налетевшего на табор гигантского глухаря. Он оказался очень кстати: вышел хороший ужин.

Крак, получивший на сон грядущий свою порцию добычи, потроша глухариные внутренности, разорвал зоб. Оттуда вместе с хвоей выпали камешки, и он играл одним из них, то выпуская его изо рта, то снова пряча. Гришук заинтересовался, подошел и, улучив момент, отобрал камешек.

Крак энергично протестовал, но Гришук не отдал камня.

– Смотри, какая светлая галечка! – сказал он, подавая Федьке небольшой прозрачный камешек. – Что это за порода?

– Эка невидаль, – сказал дед. – Галька.

– Нет, – сказал Федька, рассматривая галечку и отбиваясь от Крака, который пытался вернуть свою игрушку. – По-моему... Да отвяжись ты, нечистая сила!.. По-моему, это горный хрусталь.

Завязался спор. Ограбленный ворон летал над головами спорящих и возмущенно каркал. Подошел Ян. Взглянув на камешек, он взял его, почистил, внимательно осмотрел, поскоблил ножом, потом взглянул на ребят, на деда и улыбнулся.

Крак перелетел к нему на плечо и, с тревогой вытянув голову, с каким-то комичным испугом и ехидством следил за каждым движением Яновой руки, державшей его находку. Крак выжидал удобного момента, чтобы выхватить камешек. Пимка глядел на него и надрывался от смеха.

– Видать, что мы живем на Урале, – сказал Ян. – В краю, где еще не знают всех своих богатств. Где лесные птицы клюют драгоценные камни и носят в зобу как песок. Друзья мои, это несомненный...

Он остановился и улыбнулся.

– Угадайте, что?

Ребята молчали.

– Да это же – алмаз[9]9
  Первый уральский, и вместе с тем русский, алмаз был найден на Крестовоздвиженских приисках во время промывки россыпного золота. Во второй половине XIX в. алмазы были открыты в золотоносных россыпях во многих местах Урала.


[Закрыть].

С изумлением смотрели теперь и ребята и дед на светлую «галечку», лежавшую на ладони Яна.

– А сколько раз я находил эки же у птиц да все выбрасывал, – пробормотал дед. – По-моему, галька, галька и есть.

Ребята расхохотались. Ян улыбнулся. Крака за экспроприированную драгоценность вознаградили глухариными лапами.

– Урал сказочно богат, – продолжал Ян. – Чего-чего нет в нем! Золото, платина, драгоценные камни, серебро, никель, свинец, кобальт, цинк, богатейшие в мире железные руды, каменный уголь, графит, залежи мрамора, поваренной соли, асбеста, вольфрамита, огнеупорных глин... Всего не перечтешь!

– Разве не во всех горах такие богатства? – спросил Пимка.

– В иных много есть, но находятся глубоко и трудно добывать. А Урал сильно разрушен временем и доставать ближе.

– А что древней – Альпы, Кавказ или Урал? – спросил Федька.

– Урал старше всех их, – ответил Ян. – По своему геологическому возрасту он гораздо древней их.

Задетая за живое, любознательность молодежи была неистощима. Вопросы сыпались один за другим.

– Какая самая высокая вершина?

– Гигант Тельпос-Ис на Северном Урале. Северный Урал вообще самая высокая часть хребта. Здесь главные вершины: Денежкин Камень, Конжаковский Камень.

– А мы увидим их? – заинтересовался Пимка.

– На Денежкин Камень мы будем даже подниматься, – ответил Ян. – Оттуда ты увидишь и горный хребет... Надо сказать, что в свои молодые годы Урал был выше раза в три, чем теперь, но и сейчас, например, с Денежкин а Камня далеко видно кругом.

– А когда в нем создались эти богатства? – задал вопрос Федька.

– О, это история долгая. Я сейчас отвечу тебе, пожалуй, только о золоте. Вы знаете, в каком виде его находят?

– В двух видах, коренное месторождение, или «жила», и вторичное, или золотые россыпи, – ответил быстро Федька. – Но россыпи – это просто разрушенные временем и водой золотоносные жилы. А вот что такое по существу самые «жилы»?

– Кварцевые жилы, содержащие в себе золото, – самородное или в виде золотосодержащих колчеданов, – вы, конечно, видали? – опросил Ян.

– Золотоносный кварц – кристаллический, белый, как молоко, – ответил Федька.

– Иногда прозрачный, – вставил Тошка.

– Да, – добавил Ян. – Обычно в нем встречается множество пустот, наполненных бурыми окисями железа.

– И золото в нем точно кристалликами сидит! – воскликнул Федька. – Иногда кварц прорастает им точно мхом или прожилками. В трещинах блестит желтоватыми искорками. А где – точно широкие блестки приклеены.

– А я видел, – вскричал Пимка, – в кварце точно боб сидит – золото!

– Самородка, значит... Прахтикованный парень, – одобрительно кивнул головой дед.

Федька подал Яну кусок кварца из своей коллекции, и Ян стал показывать в нем ребятам блестки золота.

– Скажите, Ян Яныч, – неожиданно спросил Пимка, думавший о чем-то своем. – Почему горы называются здесь «камнями»?

– А вот почему. На Урале возвышенности имеют большей частью вид холмов, состоящих из наносной почвы, и называются горами. Но кое-где горные породы так обнажены и скалисты, что самое подходящее название для них – «камни».