Текст книги "Четыре листа фанеры"

Пиф-паф ой-ой-ой!

Странное дело. Почти два года жизни, а после смерти мужа Алину со Львовом не связывало почти ничего: несколько десятков приятных воспоминаний, которые, в сущности, полностью нейтрализовались впечатлениями той мартовской ночи меж гаражей, да двухкомнатная квартира в хорошем районе, наследницею которой Алина автоматически оказалась. То есть давно пора было возвращаться в Москву, к родителям, а Алина все медлила, медлила, медлила…. Конечно, не очень-то хотелось снова оказываться в зависимом положении родительской жилички, но врастать и во львовскую жизнь, устраиваться куда-то на службу (деньги с книжки потихоньку проедались, сходили на нет) не прельщало тоже: одно дело – писать для удовольствия статью-другую-третью в год, другое – тянуть лямку. Во время беседы с не очень понравившимся ей полковником Алина совсем уж решила отказаться ото всякого с ним сотрудничества, замотивировав отказ именно возвращением домой, а уж замотивировав, как бы и взяла б на себя это обязательство, но едва всплыл в разговоре капитан Мазепа, как, сама не дав себе отчета, от решения своего отказалась. И теперь вот третий уже вечер бессмысленно (капитан не являлся) торчала в «Трембите», с кооператорской широтою души и безвкусицею переделанной в ресторанчик из общепитовской пельменной.

Кавказской наружности немолодой юноша подсел к Алине за столик, достал из кожаных доспехов бутылку молдавского коньяка.

– Составишь компанию, а? А то и вчера сидела одна, и позавчера… Вроде и не страшненькая!

Алина смерила юношу взглядом, достала из лаковой коробочки дорогую сигарету (кавказец тут же подал огня).

– Составлю, – ответила, выпустив-дым. – Только не приставай, ладно?

– Что, неприятности?

– Ага, – кивнула Алина с повышенной серьезностью, выдающей издевку. – Переживаю.

– Я вот тоже переживаю, – кивнул немолодой юноша и разлил коньяк по рюмкам. – Будем здоровеньки. Или как там у вас говорится: здоровеньки булы?

Алина выпила, пристально-невидяще посмотрела на кавказца, который меж тем продолжал о чем-то болтать, и подумала: «А что, взять и позвать. И здоровеньки бу-лы. Сколько можно спать в одиночку в холодной, широченной, где что вдоль, что поперек, кровати?! Он в конце концов сам виноват». И тут же, до этого «сам виноват» додумав, расхохоталась вслух, ибо «сам», как ни крути, означало Мазепу.

– Ты чего? – приобиделся немолодой юноша. – Я тебе серьезные вещи рассказываю, а ты…

Хлопнула дверь, и Алина снова поймала себя на том, что обернулась, словно пятиклассница на первом свидании. Но и это был не капитан. Странного вида пожилой человек вошел в ресторан, словно из американского вестерна сороковых годов: в длинном, свободном светлосером макинтоше, в серой же широкополой шляпе, надвинутой на глаза. Пожилой и по походке, и по тому, что за приподнятым воротником угадывалась седая бородка клинышком.

– Хиппует, – прокомментировал кавказец, отследив Алинин взгляд.

Странный человек пересек зал и скрылся за дверью служебного входа.

– Так явится в конце концов Мазепа или не явится никогда?! – взбешенно сказала Алина вслух.

– Какой Мазепа? – изумился кавказец. – Гетман, что ли?

– Гетман-гетман, – согласилась Алина.

– Вот ты говоришь: не приставай, – продолжил кавказец после довольно значительной паузы, во время которой безуспешно пытался осмыслить Алинино восклицание по поводу легендарного гетмана, да так и бросил это занятие. – А каково одинокому человеку в чужом городе. Ты подумала, а?

– Ты бы знал, каково одинокому человеку в своем городе… – протянула Алина.

– Понял, – сказал кавказец. – С полнамека. Сплетен боишься. А мы как в детективе устроим. Штирлица видела? Вот, например, я сейчас за себя расплачиваюсь и ухожу, а ты…

Дикий женский визг понесся откуда-то из служебных недр ресторанчика. На пороге внутренней двери появи-т лась девица, одетая гуцулкою (ресторанная униформа), судорожно хватанула ртом воздуха и издала еще один визг.

– Там!.. – показала, прокричавшись, куда-то за спину. – Там!..

Алина вскочила первая, рванулась в подсобку, кавказец за нею. За ним еще кто-то и еще…

В небольшом кабинете за столом сидел упакованный мужик с упавшей на грудь головою – вроде как спал. Только свежепобеленная стена за его спиною была в красных брызгах крови и желтых жирных пятнышках мозга, разбросанных вокруг черной пулевой отметины. Алина присела на корточки, заглянула упакованному в лицо: посреди лба расположилась аккуратненькая такая, маленькая дырочка^

– Спокойно! – нервно закричала Алина. – Спокойно! – И заметив в толпе любопытных здоровенного местного бармена, приказала: – Быстро на вход! Никого не выпускать!

Бармен зачем-то послушался.

Алина же, миновав подсобку, бросилась к черному ходу.

Дверной проем зиял пустотою, старинный проходной двор – несколькими арками.

Ищи ветра в поле, могла бы сказать Алина, если было б кому.

Она достала платочек, аккуратненько, чтоб не повредить возможные отпечатки, прикрыла дверь, сквозь платочек же задвинула и щеколду. Ясно было, что стрелял пожилой ковбой из вестерна, выстрелил и давным-давно, пока Алина разглядывала покойника, скрылся, так что перекрывать вход нужды не было. Мегрэ бы, во всяком случае, не перекрыл.

В дверях кабинета все еще толпились.

– Трупов не видели? И не стыдно? – укорила Алина и снова вспомнила капитана Мазепу: всего однажды видела она его на работе, но подсознательно копировала (пародировала?), безусловно, именно его стиль поведения. Пиф-паф ой-ой-ой; оставалось только добавить.

Люди как-то невольно дали Алине дорогу, а на вопрос: «Милицию вызвали?» – дружно смолчали.

Аккуратно извлекая телефон из-под самого трупа, Алина и тут старалась не повредить пальчиков. Набрала ноль два.

– Дежурный? – спросила. – В «Трембите» убийство.

На том конце провода спросили, кто говорит.

«А действительно, – подумала Алина, – кто я такая, чтобы чуть ли не расследование проводить? Беседа с полковником придала, что ли, значимости мне в собственных глазах? Юридическое студенчество? Ожидание капитана Мазепы?»

– Кто-кто! – ответила раздраженно. – Дед Пихто! Посетительница! – и бросила трубку, вернулась в зал.

А там, на пороге, бармен уже отчитывался капитану Мазепе; черный лимузин поблескивал под фонарем за стеклянными дверными вставками.

– Здравствуйте, капитан, – подошла Алина (от секунду назад принятого решения доесть и уйти вмиг и следа не осталось). – Узнаете?

– Узнаю, – ответил капитан. И добавил не без злобы (обиды, быть может): – Горе перемогаете?

Алина вспыхнула, хотела было повернуться, уйти, забыть об этом самовлюбленном хаме. Но самовлюбленный хам отнесся к ней вдруг с такой товарищеской простотою, что от Алининой обиды как-то вдруг и следа не осталось:

– Пиф-паф ой-ой-ой, выходит?

– У-гу, – кивнула Алина и показала на подсобную дверку.

– Три дня не заглянешь – черт-те что начинается! – покачал капитан головою и пошел через зал. Алина – за ним.

Пока капитан осматривал место происшествия, а делал он это недолго, Алина из-за спины все тараторила, рассказывала про* плащ, про бородку, про черный ход.

Взвыв сиреною, затормозила у ресторанчика оперативная «Волга», вошли штатские мальчики. Капитан кивнул им на труп, снова сказал:

– Пиф-паф ой-ой-ой, – и пошел из кафе.

Алина, провожаемая тоскливым взглядом немолодого кожаного мальчика, пошла за Мазепою.

– Прокатиться хотите?

Алина кивнула.

Капитан распахнул дверцу своего «шевроле» не «шевроле», запустил двигатель, неслышно тронул с места.

– Вижу, – сказал, – вижу в глазах осуждение: не опросил свидетелей, не поискал пулю. Так вот: пулю найдут ребята, и окажется, что она выпущена.

– Из «зауэра»? – спросила Алина. – Да вдобавок, наверное, из того самого, из которого убили бармена в прошлом году. «Зауэр» – редкое оружие?

– О-го! – обернулся капитан. – Вот это информированность!

– Профессия обязывает.

– Не люблю журналистов, – отреагировал Мазепа, помолчав.

– Журналисток тоже? – кокетливо осведомилась Алина.

– Журналисток? Кюшать люблю, а так – нет, – процитировал с кавказским акцентом анекдот позапрошлого сезона. – А свидетелей опрашивать – дохлый номер. Не такой же он кретин, чтобы еще раз воспользоваться этим костюмом.

Дальше ехали молча: только тресканье-бульканье служебных переговоров по рации, в которые капитан, впрочем, не вступал, нарушало тишину.

Наконец «шевроле» не «шевроле» встал прямо перед подъездом.

– Запомнили! – иронически восхитилась Алица.

– Профессия обязывает, – парировал капитан. Некоторое время выждав, добавил: – Ну?

– Что ну? – не двигаясь с места, со всею наивностью, на какую была способна, поинтересовалась Алина.

– У вас ко мне еще какие-нибудь вопросы? Или… советы?

– Просто жду, когда снова на ночной кофе начнете напрашиваться. Сами сказали: кюшать люблю.

– Во-первых, тогда уже было утро. Во-вторых, я потомок шляхтичей, – отозвался капитан, – и потому до неприличия горд: навязываю свое общество не более одного раза.

– А вы рискните в порядке исключения на вторую попытку.

Капитан пристально поглядел Алине в глаза, потом склонился под приборную доску, стал что-то там откручивать.

Алина наблюдала. Ей даже интересно стало, что она почувствует, если капитан проигнорирует и так слишком уж откровенное ее приглашение.

Тот, наконец, извлек из гнезда громоздкую служебную рацию.

– Я на работе, – пояснил. – Пошли, что ли?

Алина улыбнулась.

Анализ неудачи гения

Она ничего не сказала Мазепе ни про полковника, ни про три дня ожидания в «Трембите» – утром, когда завтракали, попросила разрешения недельку-друтую понаблюдать за его работой. Наверное, в любой другой ситуации капитан отказал бы, а тут ограничился ворчанием, что начальство все равно не разрешит.

В управление они ехали каждый в своем авто, где позволяла ширина дороги – рядышком, и выглядело это, учитывая соотношение размеров, забавно.

Никакого знака на площадке у входа так и не появилось. Правда, Пилипенко, снова оказавшийся на том же посту, предпочел не заметить ни «Оку», ни ее хозяйку, только капитану козырнул. Но на это капитан не обратил внимания и, не стесняясь ни Пилипенко, ни сослуживцев, косяком валящих к дверям, ни прохожих, нежно и крепко поцеловал ее в губы.

– Ну ты, мать, сильна! Никогда так не попадал!

Когда они миновали часового, Мазепа сказал:

– Имей в виду: я палец о палец не ударю. Уболтаешь полковника – твое счастье, не уболтаешь… – и развел руками.

– Уболтаю, – ответила Алина и чуть было не пошла к полковничьему кабинету, как решила, что лучше бы капитану не знать, что она знает, где этот кабинет расположен. – Мне куда?

– Налево, – кивнул Мазепа. – Там лифты. На четвертый этаж.

«Не так-то уж вы, капитан, и проницательны», – подумала она про себя, нажимая на лифтовую кнопочку, и, кажется, именно в этот момент у Алины и возникла безумная честолюбивая мысль самостоятельно раскрыть то давнее, прошлогоднее убийство в «Трембите».

Когда Алина вернулась от полковника, разговаривать с нею по поводу происшествий в «Трембите», и давешнего, и прошлогоднего, Мазепа отказался категорически.

«Ну ничего, – бодро подумала Алина, – как: нибудь справлюсь и сама». Едва капитан, оставив ее за своим столом, исчез из кабинета, сходила в архив за материалами прошлогодними: нынешние лежали тут, в сейфе, в ключах от которого Мазепа ей не отказал: понимал, должно быть, что иначе придется подчиниться приказу сверху, а подчиняться приказам он (Алина верно чувствовала) не любил. Подчинялся, конечно, но не любил и старался не ставить себя в такие положения.

Перевернув очередную страницу «Дела», она уперлась взглядом во вклеенный черно-белый снимок: интерьер давешней «Трембиты» с осыпавшимися стеклами витрин и осколками посуды; бледный человек у стойки; мертвое тело на полу… Алина извлекает из Мазепиного стола лупу, вглядывается в лицо бледного человека. Подходит к несгораемому шкафику, достает папку свежих фотографий давешнего трупа. Выбирает одну, кладет рядышком со вклеенной. Нечего и сомневаться: трупом давеча стал именно тот бледный человек. А может, и не бледный вовсе? Может, просто такое освещение было, когда фотографировали?.. Почуяв след, Алина лихорадочно переворачивает несколько страниц и на конец находит изображение того, прошлогоднего, трупа. Лица трупов, естественно, разные, иначе и быть не может; зато одинаковыми по размеру и по расположению оказываются дырочки во лбах. Совпадение? Но в совпадения Алина верит плохо. Она отлистывает «Дело» назад, возвращается к прошлогоднему снимку, к общему плану разгромленного ресторана. На соседней по развороту странице, под типографским грифом «Объяснение», от руки написан текст, который Алина, продираясь сквозь не вполне внятный почерк, принимается читать полувслух:

– «Последний посетитель ушел около одиннадцати. Я повесил табличку, но дверь почему-то не запер…»

– «Почему-то»… Странное словцо, а особенно здесь, в столь серьезном контексте. Не бывает «почему-то», не бывает! – злится Алина. – На каждое «почему» всегда существует и потому». – И пытается перенестись туда, в прошлый год, в ресторан, ставит себя на место Мазепы, слушающего среди осколков медленные, словно выдавливаемые между губ, показания человека, чьих показаний никто уже никогда больше не услышит…

– «Ага, почему-то не запер. Володя, – кивает ресторанный хозяин вниз, на труп, – занимается своими бутылками, стаканы протирает, что ли. Я подбиваю бумаги, считаю бабки. Девочек мы отпустили еще раньше…»

«Почему отпустили раньше?» – забрасывает Алина в память, стараясь не прерывать воображаемой сцены.

– «И тут – дикий визг тормозов. Знаете, как в кино… в американском…»

За последние два года Алина много пересмотрела американского кино по мужнину видику, и ей не представляет труда перенестись воображением еще на полчаса назад: машина без номеров, взвизгнув тормозами, замирает, как вкопанная, возле входа в «Трембиту». Один остается за рулем, двое в джинсовых кепках (Алина видела эту парочку позавчера на рынке – ее и подставила на место убийц), в носовых платках, оставляющих на лицах открытыми только глаза, врываются в помещение, вскидывают: один – автомат, другой – пистолет, – и тут же открывают огонь. Директор, белый от страха, падает за стойку. Бармен, получив в лоб шальную пулю, медленно оползает на пол. Джинсовые кепки стреляют еще с полминуточки, выходят вон, хлопают дверцами машины, и та, взвыв мотором, взвизгнув по асфальту задними колесами, срывается с места, исчезает за углом…

– Рэкет? – задает Алина сама себе вопрос. – Кто-то кому-то отказался платить? – И слышит прошлогодний голос Мазепы.

– Словом, пиф-паф ой-ой-ой? И вы даже не догадываетесь, кто бы это мог быть? – не столько спрашивает, сколько в ироничной своей манере утверждает капитан.

– Рэкетиры, наверное, – отвечает директор, и Алине не нравится, что их версии совпадают…

– Алина-Алина, на Ленина – малина! – голос Мазепы, уже не воображенный, натуральный, вырывает ее из ресторанчика: – Интер-ресное ограбление. Пиф-паф ой-ой-ой!

Алина поднимает голову от «Дела», оборачивается на двери, в которых стоит капитан.

– Я лучше почитаю, а, Богдан?

– Да ты не бойся, насчет малины пошутил: для риф мы понадобилась. Помнишь, как Незнайка стихи сочинял? На настоящую малину я б тебя и не взял… Ну-ка, ну-ка… – вдруг заинтересовывается капитан, подходит к Алине. – Получила разрешение залезть в архив! Впрочем, да. Забыл, у тебя ж безотказное средство. – Тон Мазепы вдруг меняется, становится холодным, желчно-презрительным, взгляд нарочито подробно скользит по Алине сверху донизу, словно по выставившей себя на продажу проститутке.

Алина оценивает и интонацию, и взгляд, встает, лепит капитану пощечину.

– Два – ноль, – констатирует он. – Это ты хочешь, значит, сказать, что спишь со мною исключительно из чувства любви? Интересное признание. Знаешь, ради него я готов получать по морде хоть трижды на дню, – и обнимает Алину, кружит ее по кабинету,

Алина отбивается, но недолго.

С большой неохотою оторвавшись от Алининых губ, капитан произносит:

– А на дело ты со мной все-таки поедешь. Бумаги не убегут. А уж если, взялась изучать положительного героя да описывать…

– Эгоист ты, а не положительный герой, – вздыхает Алина, запирает документы в сейф и идет вслед за любовником.

Разговор под рев сирены

Пижон Мазепа выставил на крышу своего «шевроле» не «шевроле» синюю мигалку (этот трюк Алина тоже видела в кино, видел наверняка и капитан), врубил сирену, скрытую за никелированной решеткою радиатора и выехал на осевую.

– Что новенького? – спросила Алина.

– Я тебя люблю, – ответил Мазепа.

– Этой новости, – заметила Алина, взглянув на запястье, – уже тридцать девять часов. Несвежая новость. И не вполне достоверная. Я про убийство.

– Как не вполне достоверная?! – возмутился капитан.

– Ну, Богдан! – сморщила Алина носик. – Я, между прочим, серьезно.

– А я, что ли, шучу?

Алина надулась.

Минуты через три капитан не выдержал напряженного молчания.

– А что там может быть новенького? Видели убийцу практически все, даже ты. А какой толк? Это, знаешь, не приметы. Единственный ход – покопать, cui bono, то бишь кому выгодно.

– Знаю, – отозвалась Алина. – Училась.

– Если не в деталях, понятно и так, а в деталях – все равно не докопаешься. Да и не важно, не интересно; свои. Вот сами пусть и разбираются, грызут глотки друг другу.

– Рэкет, что ли?

– Может, и рэкет.

Алине снова не понравилось, что и капитан повторяет версию про рэкет.

– Ну что смотришь? – заметил Мазепа, что Алине опять что-то не понравилось. – Нарушается принцип неизбежности возмездия? А и хрен с ним, с принципом! Так у себя в блокнотике и запиши: капитан Мазепа считает, что хрен с ним, с принципом!

– А пуля?

– Что пуля?

– Ну… угадал? – пояснила Алина то, что и без пояснений было ясно Мазепе. – Тот же браунинг? «Зауэр»?

– Тот же, тот же… – отболтнулся капитан,

– Значит, шансов, по-твоему, никаких?

– Разве что с такою помощницею.

– Ну расскажи, – все пыталась Алина сбить капитана с несерьезного тона, – расскажи: почему прошлогоднее убийство зашло в тупик? Тоже потому, что хрен с ним, с принципом?

– Убийство-то как раз удалось. Вот расследование…

– Шляхетский юмор? – раздражилась Алина.

Капитан заметил раздражение.

– Можно было, конечно, покопать… Но правда ведь: не интересно!

– То есть пускай они друг друга убивают?! – возмутилась журналистка.

– Ага, – отозвался капитан и заложил крутой вираж во двор. – Слава Богу, приехали.

Интер-ресное ограбление

Очевидно, богатая квартира разорена была довольно аккуратно: только замок выломан, а ценные вещи выносили явно не торопясь. Молодая женщина с туповато-упрямым, зареванным лицом горевала на диване; суетились менты; хозяин, мужичок лет под пятьдесят, маленький, лысенький, деловито проверял опись украденного. Капитан склонился над его плечом.

– Та-ак… Телевизоров – два. Видеомагнитофонов – три. А видеомагнитофонов зачем три?

– Один цифровой, – сквозь слезы пояснила женщина с дивана. – А те два – чтоб фильмы переписывать. Не таскаться же…

У капитана видеомагнитофона не было ни одного. С тем более серьезным сочувствием кивнул он головою:

– А-а… – и продолжил чтение списка. – Видеокамера эм-восемь… Компьютер персональный Ай-Би-Эм 386 в комплекте… компьютер персональный «Атари»… принтер лазерный… принтер матричный… ксерокс… факс… радиотелефона – три… картины… антиквариат… В общем, тысяч так… на пятьсот? – спросил-подытожил.

– Как считать, – ответил хозяин. – Цены плавают. И потом: одно дело – купить, другое – продать.

– Как считать! – злобно передразнила женщин-а.

– Отпечатки, пиф-паф ой-ой-ой, снимали? – поинтересовался капитан у коллег.

– Нет отпечатков, – буркнул огненно-рыжий мент-эксперт, у которого всякий раз, когда не было отпечатков, сильно портилось настроение.

– Естественно, – отозвался капитан и пошел по квартире, заглядывая в шкафы. – Неярка? О, еще! А зачем столько шуб? – это он женщине. – Тоже одна – цифровая, а две – переписывать?

– Чо ж я, каждый день в одной ходить буду?

– Каждый день – конечно, – снова сочувственно согласился капитан. – И ни одну не тронули? Как-кие благородные грабители! Как по-рыцарски относятся к дамам! Дубровские прямо!

Хозяйка вдруг встревожилась, встрепенулась, подскочила к шкафу, пересчитала богатство:

– Аж напугали!..

– Откуда, – отнесся Мазепа к хозяину, – не спрашиваю. Все, надо думать, нажито законно. Иначе б не обратились. Верно говорю?

– Верно, – отозвался хозяин. – «Икар». Внедренческий кооператив.

– Неплохие заработки, – откомментировал капитан. – И что к солнцу подлетать слишком близко опасно – знаете. – Вернулся в прихожую, осмотрел входную дверь: быстро, но цепко. – Недавно поменяли? Неужто еще хуже была?

– Лучшая была, лучшая! Бронированная! – подскочила зареванная хозяйка. – Замок ему, видите ли, из Парижа привезли. Электронный. Поставить приспичи-ла! Будто на месте поставить было нельзя!

– Галя! – поморщился хозяин.

– А ты на меня не хавкай! Я на тебя сейчас так хав-кну!

– Давно женаты? – осведомился капитан.

– А какое это, интересно, играет значение? – непонятно на что обидевшись, взвилась Галя.

– Третий год, – буркнул хозяин, и стало окончательно ясно, что каждый из этих двадцати пяти с не большим месяцев недешево ему стоил.

– Вдовец?

– Развелся.

– А родом-то вы откуда? – поинтересовался вдруг капитан, оборотись к хозяйке.

– С Винницы, – опешила та. – А чо, нельзя?

– Можно, можно, – успокоил Мазепа и обратился к ментам. – Ладно, ребята, пиф-паф ой-ой-ой, – продул воображаемый ствол от воображаемого порохового дыма. – Вы тут занимайтесь. А мы с Алиной Евгеньевной пойдем. Вечером дома будете? – отнесся к хозяину. – Я загляну, о'кей?

Хозяин кивнул.

– Пошли? – И взяв Алину под руку, капитан направился к лестнице.

– У тебя что, дела?

– Неотложные, – согласился Мазепа. – Еду обедать с любимой женщиной.

– Обедать? – удивилась Алина. – Тебе что, неинтересно? Или снова – свои?

– На сей раз мне неинтересно, – сказал капитан, – потому что все ясно.

– Поражаешь?

– Отнюдь, – сделал Богдан лягушачьи губы. – Стиль работы.

– Ну и что тебе ясно?

– Маленький секрет. Конан Дойла читала? Надо тянуть интригу. Ты помнишь: Холмс хоть раз раскрыл свои секреты Ватсону, прежде чем довел дело до конца?

– А я у тебя, выходит, за Ватсона?

– За Конан Дойла. Ну расскажу я тебе – и читатели твои на двенадцатой странице помрут со скуки. Станешь преднамеренной убийцею с отягчающими обстоятельствами. Статья сто вторая, пункт «е». Ты этого хочешь?

– Положим, – согласилась Алина.

– Жесто-окая! А я отказываюсь быть в этом массовом убийстве соучастником! – припечатал Мазепа страстно.

Алина пожала плечиками.

– А куда едем обедать? Тоже секрет?

– Отнюдь, – возразил капитан. – В «Трембиту».

– В «Тремби-и-ту»?! – изумленно протянула Алина.

– А что? – сказал Богдан. – Кормят там вкусно… От потери, думаю, уже оклемались. Не государственное же заведение: бабки надо строгать.

– Ненавижу, – выплеснула Алина скопившееся раздражение, – когда менты употребляют жаргон!

– А мне, – отпарировал Мазепа, – наоборот, дико нравится, когда журналистки употребляют слово, например, «менты».

Кормили в «Трембите» точно вкусно. После горячего в ожидании десерта Алина решила подкрасить губы. В зеркальце отразилось, что портьера, скрывающая служебный ход, дрогнула.

– Наблюдают, – шепнула Алина Богдану.

– Нехай, – ответил он.

– А вдруг выстрелят?

– У меня хорошая реакция.

– А если в меня?

– На фиг ты им нужна.

– А если?

– Заслоню своим телом, – произнес капитан торжественно. – Как Александр Матросов – Родину. Как Набоков – Милюкова…