Текст книги "Отрок. Ближний круг"

– Кто?

– А вот это, Корнеюшка, не твоего ума дело. Собирай Михайлу да вези ко мне в дом. А там уж моя забота: кого позвать да как все устроить. Юльку к тебе ночевать пришлю, рано ей еще таким вещам учиться, да и за Роськой приглядеть надо. Давай-ка снаряжай телегу, а я пока с Анютой переговорю. А ты, Осьма… Я думаю, ты и сам все понял, Осмомысл, не зря ж тебя так прозвали?

* * *

Мишка очнулся от ощущения приближающегося оргазма. Финал был мощным, как в молодости, сидящая на нем в позе «Маленькая Вера» женщина тихонько застонала. В комнате было темно, но белеющий силуэт женского тела достаточно ясно давал понять, что партнерша была отнюдь не модельных статей, да и не первой молодости.

«Где ж я ее снял? Можно подумать, что на вокзале. Тогда куда я ездил? Ни хрена не помню, надо ж было так нажраться! С каких это пор, сэр, вы прошмандовок на вокзалах снимать начали? М-да, докатились…»

Мишка протянул руку, чтобы включить свет, но не нащупал не только лампы, но даже и тумбочки, на которой ей полагалось быть.

«Так, еще и не дома. И куда же вас, сэр, занесло, позвольте поинтересоваться? Запах какой-то… вроде бы сеном пахнет. За город уехал? Нет, это уже ни в какие ворота – усвистать из Питера на дачу к этой корове… Как ее зовут-то хоть?»

Мишка еще пошарил вокруг себя, не обнаружил ни одежды, ни сигарет и спросил:

– У тебя закурить нет?

Женщина тихонько хихикнула, соскочила с постели и скрылась в темноте. Мишка поднялся следом, его повело в сторону и затошнило, пришлось сесть на постель и опереться спиной о стену.

«Понятно: водка паленая, завтра печень отваливаться будет».

Какое-то непонятное ощущение в спине заставило протянуть руку назад. Стена была бревенчатой, проконопаченной мхом! Под босыми ногами ощущались доски пола, кажется, даже и некрашеные!

«Та-ак, явно не дача – деревенский дом. На пейзанок потянуло, сэр? Возвращение к корням, так сказать? Давненько у нас таких приключений не было».

Рука сама собой потянулась почесать в затылке и наткнулась на охватывающую голову повязку. Дальнейшее ощупывание локализовало два больных места – левое ухо и левую бровь. Вроде бы начала выстраиваться какая-то логика: ДТП на загородной дороге, сотрясение мозга, амнезия, убогий сельский медпункт, любвеобильная медсестра бальзаковского возраста.

Из темноты донесся звук открываемой двери и пахнуло летней ночной прохладой.

«Ага, „удобства“ во дворе. Что ж, следовало ожидать. Куда же меня занесло? Впрочем, не обязательно так уж и далеко от Питера: живем так, что сотня-другая километров от крупного города – и ты уже в другом мире».

– Послушайте! – обратился Мишка в темноту. – Телефона у вас тут, скорее всего, нет, но у меня с собой мобильник был. Это радиотелефон такой, – счел он необходимым объяснить на всякий случай. – Без проводов работает. Правда, батарейки могли сесть, но электричество-то у вас есть, наверно? Да включите вы свет, в конце концов!

В темноте, совсем не в той стороне, куда обращался Мишка, раздался какой-то шорох, а потом звуки, породившие воспоминание о раздувании углей, и, действительно, слабое красное свечение начало периодически «проявлять» силуэт склоненной женской фигуры. Вспыхнула щепка, Мишка прищурился от показавшегося нестерпимо ярким света.

– Ага! Сельская медицина функционирует при свете лучины. Пламенный привет от Анатолия Борисовича Чубайса! Дерьмокра…

Мишка застыл с открытым ртом – перед ним с горящей лучиной в руке стояла лекарка Настена!

– Опамятовал, Мишаня? Смотри-ка, и глаз открылся! Совсем ты молодец.

– Вот тебе и ДТП с амнезией, гаишникам и не снилось…

– Что? Ты на каком языке говоришь? Мишаня, узнаешь меня, себя помнишь?

– Узнаю, матушка Настена, узнаю и себя помню – Мишка я, сотника Корнея внук. Приснилась просто дурь какая-то… Можно я лягу, а то что-то мне…

– Ложись, ложись. Что, мутит? На-ка выпей.

Мишка глотнул травяного настоя и откинулся на подушку.

– Где это я? У тебя, матушка Настена? А почему, мне что, хуже стало?

– А вот это ты мне скажи: хуже или лучше?

– Да вроде бы… – Мишка прислушался к собственному телу. – Знаешь, вроде бы лучше. Правда, лучше. А что это за женщина была?

– Ну, Мишаня… Лечение разное бывает. Можно травами, можно наговорами, а можно и так. Для тебя лучше оказалось так. Сейчас тебе главное…

– А кто она? – прервал Настену Мишка. – Я лица не разглядел.

– Неважно, ты сейчас о другом подумай…

– Почему неважно? Она же мне помогла, ты сама сказала…

– Ну что ты за упрямец такой! Помогла, помогла… неизвестно еще, кто кому больше помог. И лечение еще не закончилось.

– Она еще придет?

Сказать, что Мишка был пленен своей недавней партнершей, было бы очень и очень большим преувеличением, но подросток, по его мнению, должен был реагировать именно так.

– Спи! – сердито приказала Настена и отошла к печке. До Мишки донеслось негромкое ворчание. – Все вы – кобели, только одно на уме…

Мишка не видел лица Настены, но почему-то ему казалось, что лекарка улыбается.

* * *

На следующий день Мишку забирали домой. Юлька, явившаяся раньше всех, в очередной раз полаялась с матерью на тему «что ей уже пора знать, а что еще рано», в очередной же раз потерпела сокрушительное поражение в словесной дуэли, подкрепленное звучным подзатыльником и получила команду отправляться за водой. Ухватив, видимо в знак протеста, «взрослые» ведра, она огребла еще один подзатыльник и, хотелось бы думать, нечаянно, уронила одно из ведер матери на ногу. После этого к Настене без защитных очков и диэлектрических галош лучше было не подходить, но явившийся вслед за Юлькой дед об этом не знал. Результат воспоследовать не замедлил: в ответ на непонятную для Мишки дедову фразу: «Нашлась-таки умелица!» – Настена отозвалась почти звериным рыком на тему «кобеля облезлого».

Впрочем, дальнейшего развития конфликт не получил – в отличие от отца Михаила, Настена воинскую субординацию понимала и в присутствии парней из «спецназа», которых привел с собой дед, лаяться на сотника себе не позволила. Дед тоже от комментариев воздержался, оба вместо ругани принялись поторапливать «спецназовцев», чтобы те побыстрее выносили своего старшину из дома.

Снаружи дед выступил в совершенно непривычном для себя амплуа няньки. С заботливой суетливостью он то командовал парнями, укладывавшими Мишку в телегу, то лез оправлять подстилку или подбивать под голову внука побольше сена, толкался, ругался, больше мешал, чем помогал, и наконец устроив Мишку, как ему казалось, с удобством, отправил «спецназ» в село, а сам взял в руки вожжи и пошел рядом с телегой.

– Деда, что со мной было-то? – осторожно поинтересовался Мишка. – Как я у Настены оказался?

– Понимаешь, какое дело. Кхе… – дед явно затруднялся с формулировкой. – Устал ты, Михайла. Не телом устал, не умом, а духом. Я так понимаю, что слишком много забот на тебя навалилось, а ты старался со всеми справиться, да еще чтобы все в самом лучшем виде, ну и надорвался.

– И что?

– Уснул ты как бы. Только от такого сна, Настена сказала, можно и не проснуться. И разбудить тебя никак не получалось. Вроде бы не хотел ты в мир возвращаться – к заботам, к волнениям. Чем-то надо было тебя расшевелить, ну мы и измыслили… способ. Кхе.

«Так. Значит, „сексотерапию“ санкционировал дед, понятно, почему Юльку выгнали и почему она такая злющая утром заявилась. А чего Настена с дедом-то сцепилась? Неужели сама „лечила“? Блин, я и не разглядел, да и не сориентировался сразу – решил, что ТАМ нахожусь. И правда, как будто в самоволку сходил, надо же! Что же со мной было? По дедову описанию не поймешь, по собственным ощущениям тоже. Кома? Коматозников вроде бы не трахают, во всяком случае, мужчин. Про женщин что-то такое в кино показывали, но мужиков? Вряд ли. Реактивное состояние? Не знаю, все-таки я не медик, но аут, надо понимать, был глубоким.

Ладно, суть не в названии болячки. Как я доигрался до такого, вот в чем вопрос! Собственно, один раз я диагноз себе уже ставил – взрослое сознание и полудетский организм. Управляющая подсистема грузит подведомственный биологический комплекс, нарушая все допустимые пределы, а организм лупит по мозгам через каналы обратной связи. Раньше разрядка эмоционального напряжения осуществлялась через приступы бешенства, через двигательную активность и физическую нагрузку, а в этот раз? А в этот раз я и пошевелиться-то толком не мог, а наехали на меня слишком круто. Да еще что-то вроде „короткого замыкания“ произошло по поводу „превышения пределов необходимой самообороны“. Настена меня тогда усыпила. Усыпляла-то она отца Михаила, но под ее воздействие попал и я.

Вот, пожалуй, и ответ: в пиковый момент организм получил подсказку, как выйти из опасной ситуации, а когда Осьма меня напряг, все пошло по проторенной дорожке, только глубже – отключилось не только сознание, но и внешние рецепторы. Говоря по науке, управляющая подсистема оказалась заблокированной, организм решил, что прекрасно обойдется и без головного мозга – одним спинным. Кажется, кто-то из великих подобным образом отозвался о нацистах – им не нужен головной мозг, достаточно спинного. Ну а на „сексотерапию“ спинной мозг прекрасно отозвался – его же специализация. Кхе, как говорит граф Корней. Во всяком случае, результат налицо, но стрессов надо, по возможности, избегать…»

– О чем задумался, Михайла?

– Подвел я тебя, деда, не справляюсь с делами.

– Ничего, внучек, это не страшно. Поможем, от каких-то дел освободим. Ты, главное, не заботься так сильно, не стесняйся сказать, когда неподъемно бывает.

– Деда, ты раньше совсем другое говорил.

– Другое… Кхе! Да, говорил, но кто ж знал…

«Э, граф, а напугались-то вы крепенько, впрочем, а кто бы не напугался?»

– Деда, я спросить хотел… только ты не ругайся, ладно?

– Ладно, ладно. О чем спросить-то?

– Почему я тогда один за бунтовщиками погнался? Вернее, так: почему мы не готовы были к тому, что часть из них сбежать попробует? Не предусмотрели или так и задумано было?

– Других забот у тебя нет? Как случилось, так и случилось, чего уж теперь-то?

– Мне знать надо, деда. Гриша погиб, если бы я их отпустил, он живой был бы.

– Эх, Михайла… Как ты думаешь, сколько за десять лет моего сотничества народу убито было? Даже и не гадай, все равно не догадаешься. Сто восемнадцать человек! Хочешь, всех поименно перечислю? Всех помню! И о каждом из них мысль была: решил бы я иначе, и был бы он жив. Да только нельзя было иначе, почти никогда. А если можно было, то выяснялось это уже потом, когда ничего уже было не исправить. Из этих ста восемнадцати таких – двадцать два.

Привыкай, Михайла, к тому, что каждый твой приказ кому-то жизни стоить будет – такова воинская стезя. А не хочешь привыкать, тогда в монахи уходи. Только запомни: будешь сидеть в келье и мучиться – а вдруг ты лучше командовал бы, и тогда меньше народу погибло бы? И еще: я хоть и сказал «привыкай», но привыкнуть к этому невозможно. Особенно к тому, как матери смотрят, когда мы из похода возвращаемся. Вот так.

Голос деда непривычно дрогнул, он опустил голову и некоторое время шел молча. Мишка тоже молчал, хотя ответа на свой вопрос не получил. Но дед, как оказалось, про вопрос не забыл.

– Насчет бунтовщиков была у меня надежда, что все во двор влезут, там и полягут, а того, что сбегут, я не боялся. На следующий же день взял бы их всех и судил. Для них то, что ты за ними погнался, даже лучше оказалось – легче в бою пасть, чем на колу корчиться и смотреть, как твою семью из села изгоняют. А я бы так и сделал – изгоев мимо кольев кнутами прогнал бы, – Мишка покосился на деда и по выражению лица понял: не врет. – Так что облегчил ты им судьбу, – продолжал дед совершенно спокойным, деловитым тоном. – Но это нам тоже на пользу. Теперь все знают, что при нужде у меня за спиной восемь десятков самострелов стоят, а скоро будет еще больше. Даже если меня убить… особенно если меня убить, пощады не будет. Не зря Гриша погиб, не зря. Я тебе еще про Меркурия говорил: зря ничего не бывает. Так что не кори себя, но помни: с Григория твой воеводский счет открылся, а закончится этот счет тобой самим, и никак иначе!

– Выходит, опричники мы…

– Как ты сказал? Опричники? Опричь иных воинов… Опричники, – дед словно пробовал новое слово на вкус. – Опричники. Правильно назвал! Есть у меня кроме ратнинской сотни другое войско! Молодец, Михайла, в самую точку! Сам придумал?

– Нет, деда, не сам. Был такой царь, Иоанном звали. При нем бояре да князья большую власть забрали. Воеводу во время войны назначить нельзя было, чтобы кто-нибудь не возмутился: мол, мой род древнее, заслуг больше, не стану худородному подчиняться. Вот Иоанн и учредил опричнину – свое личное войско. Там все рядовыми были: князья, бояре, всякие нарочитые мужи. А начальных людей Иоанн выбирал по двум признакам: преданность и способности.

– Правильно сделал! – одобрил дед. – Иначе это не войско, а… бабы по грибы пошли!

– Правильно-то правильно, но ненавидели опричников люто. Они же усадьбы Иоанновых супротивников разбивали так же, как я усадьбу Устина. Бывало, что и по ложному навету, бывало, что и корысти ради.

– Ну и что? – деда Мишкино уточнение не смутило ни в малейшей степени. – Преданных людей награждать надо, а врагов в страхе держать. Все так делают: князья, короли, императоры. Только все эти россказни про наветы и корысть надо на пять делить, а то и на десять. И царевы супротивники слухи преувеличенные распускали, и царевы люди тоже, чтобы страху нагнать. А опричники – слово правильное. Где этот Иоанн царствовал?

– В Московии.

– Не слыхал. Заморская страна какая-то дальняя?

– Нет, не дальняя. Мы с Иоанном не по расстоянию, а по времени разошлись. На четыре века.

– Угу. Боишься, что и тебя ненавидеть будут?

– Уже ненавидят, деда.

– Кхе… Наплюй. Умные поймут, а дураки и завистники… Сам говорил: мусор.

Дед немного помолчал, потом вдруг спохватился, вспомнив что-то важное:

– Да! Михайла, раз уж речь о названиях пошла, придумал бы ты для своих ребят какие-нибудь другие чины, а то непутево как-то получается: у меня в сотне десятники и у тебя в Младшей страже тоже десятники! Разве ж они ровня? А Митюха у тебя и вовсе старший десятник. Это что же, он старше Луки или Фомы? Не-ет, давай-ка так, внучок: раз войско у тебя опричное, то и чины своим отрокам придумывай опричные. А то у вас как у детишек выходит – малышня играется, сами себя воеводами да сотниками называют, а как наигрались, так и забыли. У тебя же не игрушки?

– Не игрушки, – согласился Мишка. – Какие игрушки, если убитых чуть ли не десятками считаем?

– Ну так и придумай что-то не игрушечное, но от взрослых ратников отличное. Сможешь?

– Смогу, деда. Можно, например, десятников Младшей стражи урядниками[5]5
  Слово «урядник» гораздо старше, чем полицейские и казачьи чины, обозначавшиеся в Российской империи этим термином. Так, например, в царствование Алексея Михайловича в Москве было написано наставление по организации соколиной охоты, и называлось оно «Урядник сокольничьего пути».


[Закрыть] называть.

– Урядник… – задумчиво повторил дед. – Кхе… Уряд – порядок. А что? Подходяще!

– Командиров пятерок можно младшими урядниками называть, десятников – просто урядниками, а старшего десятника – старшим урядником. Вроде бы и не игрушечно. А, деда?

– Да нет… не игрушечно. Ладно, быть по сему, дозволяю! – Дед, прищурив левый глаз, глянул вперед и неожиданно улыбнулся. – Во! Гляди-ка, мать тебя встречает, просилась к Настене со мной идти, да я не взял, мало ли… Пошевелись-ка, чтобы видела, что с тобой все хорошо. Морду, морду к ней поверни, пусть увидит, что ты обоими глазами смотришь.

Глава 3

В следующие два дня Мишка отдыхал. Посетителей почти не было. Мать кормила его сама, никому это дело не доверяя, потом долго сидела рядом, жалостливо вздыхая и разговаривая с сыном «ни о чем». Забегала сменить повязку Юлька, но долго не задерживалась, на Мишкины шуточки и подначки не поддавалась и вообще была все время встопорщенная, как ежик. То ли вызнала у матери насчет «сексотерапии», то ли по какой-то другой причине, Мишке выяснить так и не удалось.

Захаживал и дед. Стараясь, видимо, возбуждать у внука исключительно положительные эмоции, нахваливал Дмитрия – прирожденный воин, освободил Мишку от забот по торговой части – Осьма прекрасно справлялся и сам, заинтересованно и доброжелательно выслушивал Мишкины рассуждения о строительстве крепости и планах развития воинской школы. Припомнил, кстати, Мишкину жалобу на нехватку наставников и решил этот вопрос к обоюдному удовольствию.

– Значит, так, Михайла. Андрюха у тебя уже есть, Илья, хоть и обозник, мужик бывалый и научить может многому, особенно купеческих детишек, по части обозного дела. Еще Стерв. Ты сам убедился, что к обучению молодежи у него способность имеется. А еще отдаю тебе Алексея и бывшего десятника Глеба. Оба воины опытные и умелые. Доволен?

– Не-а! – нахально заявил Мишка, пользуясь дедовой добротой. – Мало и с Глебом непонятно – если у него так паршиво с десятком получилось, то чему он нас научить может?

– Не спеши, Михайла, по правде сказать, вины Глеба в этом деле большой нет, так уж вышло, а спрашивать за непорядок в бывшем седьмом десятке надо бы и с Луки тоже. Тут такая история вышла… любой бы на месте Глеба сплоховал. Было это года четыре назад, помнишь, как мы с тобой на завалинке сидели? Я – покалеченный, ты – как заново родившийся.

Дед тяжко вздохнул, вспоминая, наверно, гибель сына, болезнь внука и собственную безнадежную тоску тех времен. Мишка сочувственно промолчал, и дед после паузы продолжил:

– В том году Глеб как раз по осени жениться собирался. На дочке Луки Говоруна, заметь. Как уж Лука с Данилой седьмой десяток уломали, я не знаю, но выбрали Глеба десятником вместо убитого… Вместо отца твоего. Мне даже и не сказали, да и не до того мне было.

Дед снова замолк, о чем-то задумавшись, потом отрицательно помотал головой, видимо, каким-то своим мыслям и решительно заявил:

– Нет, десятником Глеб справным был! На той переправе проклятой только одного человека потерял – стрелой убило. А не утонул ни один, Глеб как-то сумел коней от паники удержать и всех людей под берег вывел. Но знаешь, как в жизни бывает… Баба, она же хуже топора подсечь способна. Недели за две до свадьбы дочка Луки возьми да и сбеги с другим! Лука не стерпел – погнался, настиг и убил. Обоих. А Глебу, в сердцах конечно, сказал, что от нормальных мужиков невесты не бегают. Ладно бы с глазу на глаз, а то прилюдно! Ну Глеба и понесло – ни одной юбки не пропускал, все доказывал кому-то, что он не хуже других мужиков. Службу совсем забросил, а в десятке разговоры пошли, что, мол, не по заслугам он десятник, а стараниями Луки. Так вот и доигрался.

– Но на сходе ему же предлагали десятником остаться, – вспомнил Мишка, – а он всех облаял и ушел.

– И правильно сделал! – дед сдвинул брови и строго взглянул на внука. – Не то, что всех облаял, а то, что ушел. Сколько можно шепотки за спиной слушать да в любой час упрека ждать? Глебу сейчас в самый раз податься куда-нибудь, где ему никто и ничто о том позоре напоминать не станет и где он себя будет чувствовать на заслуженном месте, а не чужими стараниями пристроенным. Короче, я с ним уже переговорил, он согласен. Семьи у него нет – родители в моровое поветрие преставились, с женитьбой, сам понимаешь… За хозяйством сестры присмотрят, так что в Ратном его ничего особенно не держит.

«Ну вот. Еще одна неприкаянная душа возле вас, сэр, пристраивается. Дед, конечно же, прав потому, что командир он, как говорится, „от Бога“, но если Глеб начнет пацанам свое отношение к женщинам передавать… Ладно, посмотрим, может быть, он около пацанов, наоборот, душой отмякнет».

– Все равно мало, деда. Еще наставники нужны.

– Куда ж тебе еще-то?

– Пять человек на полторы сотни отроков, а может, и на две!

– Откуда две? Что-то ты, Михайла, размахнулся, чуть не на княжью дружину.

– Считай, деда, сам: полсотни уже есть, добавь четырнадцать купеческих сынков, да семьдесят четыре парня от Нинеи придут, да я сам с братьями и музыкантами. Уже получается сто сорок. Теперь давай прикинем, сколько отроков можно будет взять из холопских семей, принадлежавших бунтовщикам…

– Эге! Да ты, внучок, и впрямь войско собирать надумал! – дед уставился на Мишку с веселым удивлением. – И с кем же ратиться собираешься?

– С кем, не знаю, но послушал я вас с боярином Федором тогда на Княжьем погосте и понял, что ратиться придется. Причем скоро. А сколько у меня ребят останется после первого же боя, это ты, господин сотник, мне сказать должен, я не знаю.

– Вот, значит, как, – дед задумчиво поскреб в бороде. – Выходит, ты не зря тогда толковал, что мне учиться нужно, как вас правильно использовать? Кхе… Если вас одних в сечу сунуть, то от двух сотен может и вообще ничего не остаться, но иметь при себе две сотни выстрелов… Вот уж заботу ты мне придумал!

– Деда, ну согласись: шесть десятков ратников, прикрытых двумя сотнями выстрелов, – сила! Только подумать надо, как эту силу правильно использовать.

– Кхе… Измыслил, поганец. Вас же еще учить и учить – еще года два-три, а ты уже сейчас…

– Деда, сотню тебе не восстановить. Не сердись, но это же правда. Сорок-пятьдесят новиков наберется лет за шесть-восемь, да и не все выживут, а сколько потерь за эти восемь лет сотня понесет? Вы же с боярином Федором сами решили, что спокойной старости у вас не будет! Помнишь, отец твой приказал каждому ратнику от пяти холопок детей завести, чтобы сотня пополнилась?

– Кхе! И про это вызнал! Ну, Михайла… – дед, прищурясь, с улыбкой глянул на внука. – Понравилось лечение? Захотелось, чтобы холопки тебя дальше… гм, лечили?

«Кобель старый. При всем уважении, сэр Майкл, граф погорынский начинает являть собой иллюстрацию к пословице: „Седина в бороду – бес в ребро!“»

– И ждать результата пятнадцать-двадцать лет? Нет, деда, – Младшая стража тебе уже большую часть этого срока сберегла. Считай, что у тебя уже есть полторы сотни новиков! Доводи их до ума и забудь про нехватку людей!

– Кхе! До ума, говоришь?

– Да, господин сотник! Только учить их надо, как настоящих новиков, а для этого пяти наставников мало. Нужно хотя бы по одному наставнику на десяток, иначе проку не будет. Ты подумай, деда: нужно же и урядников из них готовить. Хорошо, Алексей сотником был, умеет людьми командовать, Глеб, как ты сказал, справным десятником – двое! На двадцать будущих урядников. Их же отдельно учить надо, да не все еще годными окажутся, значит, двадцать пять-тридцать.

– Не учили у нас никогда на десятников, сами вырастали!

– И что в этом хорошего? Такое дело важное, и на самотек пускать! Нет, деда, так дело не пойдет!

– Кхе, вот клещ! Вцепился, не отдерешь! Где же я тебе наставников возьму?

– У Бурея! Тех, кто по старости или по увечью в обоз перешел. Десятники бывшие среди них есть?

– Только один. Но еще четверо с серебряными кольцами… – Деда Мишкино предложение, кажется, заинтересовало. – Только они же все увечные: двое безруких, Филимон – бывший десятник – разогнуться не может, все больше сидя любое дело делать норовит, еще у одного нога не гнется, даже верхом ездить не способен…

– Ну и что? Был бы разум светлым, им же не воевать, а учить ребят надо!

– Кхе… Поговорить, что ли, со стариками, посоветоваться? За ними же уход нужен, семью с собой перевозить в воинскую школу, значит, жилье им строй… Опять же, хозяйство не бросишь… Ох, морока.

– Зато результат какой может быть!

– Ладно… подумаем. Нет, но ведь кормить же всю эту ораву придется! Ты об этом задумывался?

– Задумывался, деда. Брать надо только тех, у кого холопы есть, чтобы прокормить могли. Но увечным же всегда холопов из добычи в первую очередь выделяли, чтоб не бедствовали. Обычай же!

– Да не про наставников я! Две сотни молодых мужиков! Мясо с леса возьмем, рыбу – с рек, а остальное? Земля нужна, рабочие руки на ней! Ладно, обещал тебя от части забот освободить, сам с этим разберусь. Две сотни прокормим. Наши холопы работают, холопов бунтовщиков добавим, Осьма чего-то наторгует, Нинея тоже кое-что подкинет. Но запомни: если воина не кормит земля, его должна кормить война. Шесть десятков, прикрытых двумя сотнями выстрелов, из первого же похода должны привести несколько сотен холопов. Если хочешь, чтобы войско у тебя было справным, то на каждого воина ты должен иметь хотя бы по одной холопской семье. И это только на прокорм, а кони, оружие, доспех – сверх того.

Дед помолчал, о чем-то раздумывая, потеребил кончик бороды, вздохнул.

– Деда, ненадежно это все: что-то наторгует, кое-что подкинет. Войску бесперебойный достаток нужен. Давай-ка вспомним, что мы с тобой о Погорынском воеводстве говорили, помнишь?

– Помню, все помню, Михайла. Не потянуть нам этого пока, – дед жестом прервал уже открывшего было рот Мишку и продолжил: – Я сказал: пока! Слушал ты меня с Федором, да недослушал или не понял. Чтобы такое дело поднять, нужно две вещи: сила и умение. Сила у нас… будем надеяться, скоро будет, а умение… – дед снова задумался, Мишка тоже молчал, ожидая продолжения. – Умение есть у Федора Алексеича. Я ведь помню, о чем у нас тогда разговор был, когда ты мне о способах управления рассказывал. Самим нам Погорынскую землю по-настоящему под свою руку не взять, даже с помощью Нинеи, она тоже не всесильна.

Ты тогда говорил, что боярин Федор нам нужных людей подберет, чтобы с Погорынских земель подати собирать и… все прочее. А я вот подумал, что самый важный для этого дела человек – сам Федор Алексеич, без него дела не будет. Намекнул ему, когда последний раз на Княжий погост ездил, он не отказался, но сказал, что требуется воинская сила, и побольше, чем одна сотня. Если у нас с воинской школой дело пойдет, я ему этот разговор напомню. Но сила должна быть настоящей, а потому вот тебе забота, которую никто пока избыть не может. Мы об этом с тобой уже говорили, но теперь придется подумать еще раз, и подумать крепко. Забота эта – ответ на вопрос: «Зачем?» Зачем старикам и увечным бросать спокойную, налаженную жизнь и тащиться в воинскую школу? Зачем пацанам обучаться воинскому делу, а потом головы класть на войне? Что мне старикам сказать, чтобы они согласились Младшую стражу обучать? Что ты своим парням скажешь, перед тем как в бой их вести?

«Мотивация вас интересует, ваше сиятельство? Правильно! Мотивация в любом начинании – первое дело. Только что же вы, граф, моей мотивацией не интересуетесь и про собственную помалкиваете? Или вы думаете, что я забыл слова боярина Федора: „И молись, чтобы племяш твой Вячеслав Ярославич Клёцкий дожил до того смутного времени, когда возможным станет все!“? Ошибаетесь, помню. И еще помню ваши, граф, слова: „Была б у меня не сотня задрипанная, а войско настоящее, повышибал бы я Мономашичей и с Волыни, и из Турова да посадил бы Вячка на отцовский стол!“

Сделать Погорынье опорной базой для завоевания Туровского княжества и Волыни – вот ваша с боярином Федором задача! Посадить князем в завоеванных землях сына Ярослава Святополчича – вашего дружка молодости – вот ваша с боярином Федором цель. А мотивация ваша – ожидание милостей и преференций от будущего князя Вячеслава Ярославича. Впрочем, зачем же так плохо о людях думать? Может же ими руководить чувство долга по отношению к сыну покойного друга?

Смутное время настанет, когда Мономашичи между собой схлестнутся, на радость черниговским князьям. К тому времени здесь, в Погорынье, должно быть сформировано войско для Вячеслава Клёцкого, причем втайне от Вячеслава Туровского. Или Вячеслав Туровский должен думать, что это – его войско, а иеромонах Илларион должен думать, что это – зародыш Православного рыцарского ордена, а Нинея должна думать, что это – войско для восстановления Древлянской державы. М-да, лихо закручен сюжетец».

– Что примолк, Михайла? Не придумал еще?

– Придумал, деда. Это-то как раз не сложно. Труднее, по-моему, кормить и вооружать войско.

– А мне, как раз наоборот, с этим проще. Давай-ка выкладывай: что ты там придумал?

– Все просто, деда. Помнишь, как ты приказал найти причину, для того чтобы Кузьме и Демьяну самострелы сделать?

– Кхе! Помню! Полгода прошло, а сколько всего случилось… можно подумать, что лет пять минуло.

Ну и?..

– Так все то же самое! Что почетнее: в обозе дни доживать или молодежь воинскому искусству обучать? Ущербным себя чувствовать или человеком умудренным, опытным, нужным для важного дела? Себя вспомни: я же тебя тогда этим самым и соблазнил. И еще я тебе тогда сказал: получится с нами троими, начнем ставить на учебу других ребят. Так и вышло. А теперь я тебе скажу: получилось с тобой, пора и других опытных воинов к делу возвращать!

– Ну поганец! – дед восхищенно округлил глаза. – Как обошел, как обернул! Лис! Истинно Лис! Кхе! Ну надо же! Это ты что ж, еще тогда все придумал?

– Нет, конечно, деда. Тогда я только и думал, как бы твой запрет обойти – найти причину, которая, как ты сказал, на каждый день причина. Но если тогда все получилось, то почему же сейчас не получится? Только причина у нас получается не на каждый день, а на много лет вперед. Стариков, кстати, можно не только этим соблазнять. Можно поставить условие, что каждый ученик воинской школы, пока учится и в течение, скажем, пяти лет после окончания, должен отчислять воинской школе десятину от добычи. Из этой десятины четверть или треть делить между наставниками как вознаграждение за учебу, а остальное тратить на нужды самой школы.

– Четверть! – тут же скупердяйским тоном заявил дед. – Хватит с них и четверти. А для парней что придумал?

– Для них у меня тоже два соблазна придуманы. Первый – возможность выкупить свои семьи из холопства. А чтобы головы сложить не боялись, надо дать им обещание, что семьи погибших волю будут получать. Не все, конечно, но обязательно найдутся такие, что не пожалеют жизни за освобождение родни. И для начала, чтобы поверили нам, надо вольную семье Григория дать. И не просто волю, а с домом, землей, угодьями. Только селить их надо не рядом с Ратным, а рядом с новой крепостью, пусть их дом станет первым домом слободы.

– Гм, слободы, говоришь? Слово какое-то… – Дед неопределенно пошевелил в воздухе пальцами. – Вроде бы и понятно, о чем речь, а вроде бы и…

– Да и неважно, деда! Все равно это будет началом посада вокруг крепости. Артель Сучка для своих семей дома поставит, семья Григория там же поселится, семью Простыни туда же определим…

– Какого Простыни?

– Того, которого мы с Роськой у Афони выкупали, помнишь?

– А-а! Этот, малахольный. Верно говорят, что у них баба вместо мужика все решает?

– Да, Плава[6]6
  От древнеславянского плав – желтоватый.


[Закрыть] – баба разумная, шустрая и повариха хорошая. А мужик возле нее пребывает. Сильный, работящий, но своим умом жить не способен. Правильно прозвали: Простыня[7]7
  От древнеславянского простыни – простота, открытость, искренность.


[Закрыть]. Вот, кстати, еще одна забота: полторы-две сотни ребят накормить, обстирать, обшить. Бабы нужны, деда.