Текст книги "Сотник. Кузнечик"

Евгений Красницкий, Геннадий Николаец
Сотник. Кузнечик

© Евгений Красницкий, 2020

© Геннадий Николаец, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Авторы сердечно благодарят за помощь и советы своих помощников-ридеров: Дениса Варюшенкова, Юлию Высоцкую, Сергея Гильдермана, Геннадия Николайца, Юрия Парфентьева, Павла Петрова, а также пользователей сайта http://www.krasnickij.ru: deha29ru, Andre, Дачник, BLR, Ульфхеднар, Ротор, leopard, Скиф, Marochka77, Laguna, arh_78, sanyaveter, nekto21 и многих, многих других.

Предисловие

Неумолимое тиканье часового механизма в мине, установленной под вашим креслом… Змеиное шипение шнура, по которому подбирается огонь к бочке с порохом, и вы, сидя на ней, тревожно прислушиваетесь к этому вкрадчивому голосу смерти… Первые струйки дыма из-под крыши дома, где вас заперли… И боярин Журавль, и его воспитанник Данила, и староста Ратного Аристарх по-разному представили бы ситуацию, что сложилась в Погорынье после похода ратнинцев к соседям, за болото, но сошлись бы в одном – это игра со смертью.

Сотня, а за ней и Младшая стража Мишки Лисовина ушли выгонять ляхов из Туровского княжества, боярин Журавль всё ещё не вернулся из дальнего похода, и сразу же нашлись силы, которые затеяли свою игру. Игру страшную и кровавую, способную разжечь вековую вражду. Зачем? А зачем мелкий воришка, убедившись в своей безнаказанности, поджигает деревню? Чтобы люди, собравшиеся тушить пожар, не мешали ему заниматься делом его жизни – тырить мелочь по карманам, если говорить словами нашего современника.

Но, может, дело не в мелких жуликах, готовых поджечь село, чтоб украсть верёвку, которой привязана к забору коза? Возможно, дело в бабочке Бредбери, что изо всех сил машет своими крылышками, пытаясь уничтожить даже след начинающихся в погорынских болотах событий?

История – упрямая тётка. Самая лживая и упёртая из всех Муз. Она очень неохотно открывает свои тайны, всячески благоволит тем, кто её врёт, и яростно сопротивляется тем, кто хочет хоть как-то сдвинуть её с места. А ещё История не прощает тех, кто способен её изменить. Она стремится уничтожить их, а потом долго пляшет на их могилах.

Немногим оставшимся в Ратном жителям, по большей части бабам, детишкам да увечным воинам, предстоит выяснить, что же такое пряталось там, за болотом, что они не смогли ни увидеть, ни понять, и за что История сейчас готова обрушить на них гнев мстительной и донельзя раздосадованной богини. А всего-то в ответ на высокомерно оброненное «Так не бывает!» Муза услыхала весёлое и дерзкое «Да без проблем! Сделаем!», брошенное непоседливым и неуёмным мальчишкой, которого отроки Младшей стражи нашли на тропинке, ведущей с той стороны болота.

Вряд ли староста Аристарх ожидал выяснить у пацана что-то важное, но порядок есть порядок, потому и уделил время разговору с мальцом. Да и наставник Макар, к которому первому попал Тимка, тоже не слишком многого ждал от такого «приобретения». Но в этом-то и проявляется талант руководителя: за простым событием разглядеть мерзкую подляну, которую готовит История, а за ней, в свою очередь, – увидеть Шанс. В том и состоит талант воспитателя: не отмахнуться от щенячьих глупостей, а услышать за ними первые раскаты грома, способного заставить отступить – пусть хотя бы на чуточку! – вцепившуюся в свою версию событий престарелую, но оттого очень злопамятную Музу.

Что до автора… При работе над книгой я часто слышал в адрес моего героя: «Таких не бывает!» Но при этом я всегда вспоминал всех попаданцев – не выдуманных, а тех, кто попал в нашу с вами реальность, кто сумел бросить в лицо Истории «Да без проблем!» и заставил её утереться. Тех, кто дошел до Берлина, таки поднял ту чёртову целину и спокойно, без пафоса сказал: «Поехали!» Тех, на чьих костях сейчас пляшет эта неугомонная стерва Клио.

А ещё автор выражает благодарность всем, кто так или иначе вложил часть души, знаний или работы в моих героев. В первую очередь, Вадиму Надеждину, подарившему мне идею Кузнечика и под присмотром которого я начинал писать первые главы этой книги. Евгению Красницкому, создателю Мира Отрока, одному из самых сильных учителей, кого мне повезло встретить в жизни. Соавторам, а теперь и авторам мира Отрока – Елене Кузнецовой и Ирине Град, которые помогли Тимке занять свое место в Мире. Кхе… Даже из книжных героев мало кто может похвастаться, что у него есть две мамы.

Ещё спасибо ридерам и консультантам, которые помогли вычитать текст и выловить из него множество ошибок – Денису Варюшенкову, Юлии Высоцкой, Сергею Гильдерману, Юрию Гамаюну, Наталье Немцевой, а также коллегам с сайта Евгения Красницкого – Crusader, SII, nekto, Саневетру, Андре, Имиру, Дачнику, Ульфхеднару и многим другим, помогавшим в работе над текстами. Ещё есть ученики Юрка и Лёшка, с которых и был списан мой главный герой. Особенно прикольно было знакомиться с «внучатыми учениками».

Отдельная благодарность Анатолию Спесивцеву, чья поддержка не позволила новичку забросить трудный текст. Спасибо! И от меня, и от самого Кузнечика.

И последнее моё спасибо мальчишке, которого я никогда не встречал, но, тем не менее, его история сильно повлияла на историю моих героев. Саша Лаврентьев. Маленький поэт, он уже в десять лет писал стихи, до которых расти и расти иным взрослым. В пятнадцать он написал стихотворение, которое я по разрешению и просьбе его матери использую в тексте «Кузнечика». В шестнадцать он умер, потому что одна клиника и одно министерство не успели договориться о том, на каком языке должен быть выставлен счёт за лечение – на русском или украинском. Сопляк? Да. Но таким сопляком может гордиться любой народ. Последняя книга, которую он держал в руках, был «Отрок» Евгения Красницкого. Пусть будет тебе весело в другом мире, Младший, и пусть твой новый Мир будет добр к тебе!

Не суди строго, читатель, и не говори, что таких мальчишек и девчонок нет и быть не может. Эта книга именно о тех Младших, которые часто уходят, так и не успев доказать, что они БЫВАЮТ.

Часть первая

Отступление 1

Питер, онкологическая клиника Весна 20ХХ года

– Ну, Максим, пожалуйста, поговори с кем нужно, мы ведь заплатим сколько надо, любые деньги. Ну, не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать. Сейчас всё могут, если захотят!

Максим Леонидович устало снял очки, высмотрел на них несуществующее пятнышко, достал из кармана специально припасённую салфетку и начал задумчиво тереть стёкла. Идеально чистые линзы скрипели, возмущались, но никак не хотели становиться хоть на йоту прозрачнее.

– Ну, что ты молчишь! Скажи хоть что-нибудь! Сделают они ему операцию или нет? Это же твой племянник, в конце концов. Единственный племянник, других не будет… – Скомканный платок в судорожно сжатых пальцах прижался к губам.

Профессор, ещё раз оценив свои усилия, надел очки, беспомощно взглянул на мужчину, застывшего в соседнем кресле, и тяжело вздохнул, понимая, что сейчас скажет своей собеседнице то, что она сама знает, но боится услышать именно от него.

– Они сделают операцию, Тома. Они её уже назначили. Они сделают её лучше, чем кто-либо. Это не те люди, которые хоть что-то делают плохо. Они сделают всё, что можно, и неважно, заплатите вы им «сколько надо» или нет. Их совесть будет чиста.

Максим Леонидович снял очки, сложил, попытался засунуть в нагрудный карман явно чужого халата, промахнулся и начал вертеть их в руках, нещадно марая сверкающие линзы.

– Это саркома, Том, – профессор наконец решился посмотреть в глаза сестре. – Она убивает очень быстро. Они вчера хоронили девчушку… Шесть лет. Ещё неделю назад хвасталась, что будет жить целых три года после операции.

Сдавленный всхлип Тамары, прорвавшийся через платок, заставил учёного опустить голову.

– Совсем ничего нельзя сделать? – коротко, с чуть заметным восточным акцентом, спросил мужчина.

– Видишь ли, Айрат, – профессор опять надел очки, на этот раз абсолютно не озаботившись их чистотой, – ничего нельзя было сделать уже тогда, когда вы передали результаты анализов. А обследование всё только подтвердило.

– Сколько?

– Полгода.

Айрат чуточку прищурил глаза, став очень похожим на своего отца, каким его запомнил профессор. Старый башкир, категорически отказывавшийся переезжать в город, к детям, казалось, не имел определённого возраста, и Максим Леонидович был уверен, что Айрат, чуток погодя, станет точной копией Деда, как называли старого кузнеца в поселке все, включая его собственных детей.

– А Димка всю весну носился, чтоб через полгода на свой фестиваль поехать.

Проф неожиданно заинтересовался.

– Кузнецы?

– Реконструкторы, – Айрат невесело усмехнулся. – Но оружие он сам делает. Хорошо делает.

– Ты учил? – Максим Леонидович опять снял очки и с интересом посмотрел на зятя.

– Ковать? – Айрат расслабился в кресле впервые за время разговора. – Ковать учил Дед. Я учил по клинку резать. Умеет.

– Хм… А что ещё умеет?

Айрат прищурился. Знали они друг друга давно, ещё мальчишками. Жилистый и крепкий башкир взял во дворе негласное шефство над нескладным очкариком, когда узнал, что тот является братом красавицы Тамары – предметом воздыханий всего микрорайона. Потом летом они вместе ездили в деревню к деду Айрата. И если старший из мальчишек вовсю лупил молотком по раскалённым железякам, постигая наследственное мастерство, то Максим доводил деда до белого каления бесчисленными вопросами: а как? а почему? а зачем?

Потом был институт, который ему вряд ли удалось бы окончить без поддержки уже поженившихся Айрата и Тамары. Айрат стал молодым, но талантливым мастером по клинкам и, подрабатывая ковкой, гравировкой, а когда и ювелиркой, более или менее прочно стоял на ногах. Сестра серьёзно занялась текстилем и, отказавшись работать на фабрике, устроилась в художественно-реставрационную мастерскую. Племянник Димка родился, когда будущий профессор поступил в аспирантуру, а после неё молодого кандидата наук привлекли к одному очень перспективному проекту… о котором лучше не спрашивать. И когда наступили лихие девяностые, семья стояла очень крепко, в основном благодаря привитой ещё с детских лет взаимопомощи.

Максим Леонидович в долгу перед родичами не остался. Начав вращаться в кругах, гордо именующих себя интеллектуальной элитой, он познакомил зятя с очень состоятельными ценителями уральского оружия. Потому что если вы не ценитель, то вам трудно понять, почему за работу мастера, известного только узкому кругу эстетов, дают деньги, на которые вполне можно купить двухкомнатную квартиру. Сестрёнка, с подачи уже доктора непонятно каких наук (табу на разговоры о своей работе Максим установил жесточайшее), поступила на курсы каких-то ткацких искусств и, окончив их, создала свою собственную мастерскую. Профессор постоянно удивлялся, зачем он потратил свою жизнь непонятно на что, если за квадратный метр ткани можно жить полгода. Скорее всего, митрополит дешевле покупать отказывался. Не по чину.

Жена профессора умерла рано, так и не сумев родить, новую семью он не завёл, и племянник Димка остался единственным ребёнком во всём семействе. Вот только сейчас диагноз – саркома. И сделать больше ничего нельзя, ни за какие деньги.

Тамара растерянно смотрела на беседу мужчин, как ни в чём не бывало обсуждавших таланты единственного наследника семейства, и отказывалась понимать, как они могут говорить о приговоренном врачами ребёнке, как будто у него впереди долгое и счастливое будущее. О её смертельно больном ребёнке!

– Да как… как вы можете… Какая механика? Он же умрёт, умрёт через несколько месяцев! Ну, какая разница, знает он башкирский или нет? – наконец не выдержала она.

Айрат откинулся в кресле, устраиваясь поудобней, изобразил свой фирменный прищур и произнес:

– Не суетись, подруга. У профа есть мысль, он её не говорит, но он её думает. Но когда это Максим нам что-то вот так прямо рассказывал? Это ведь по работе? – Айрат остро глянул на профессора, а потом, жёстко ухмыльнувшись, вспомнил фразу из далекого детства: – Не мешай очкарику. Он решит задачку и даст нам списать. Ведь правда?

Глава 1. Найдёныш

Болото на границе Ратного и земель Журавля. Михайловская крепость Начало сентября 1125 года

– Да отпусти ты ветку, вот же ж дурной! Чего ты за неё уцепился-то, и не оторвёшь. Слазь, говорю! – рыжий Федька пытался сдёрнуть с дерева брыкающегося изо всех сил худого, промокшего мальчишку лет двенадцати. – Да не брыкайся ты так, всё уже, подох он. Уй-й!..

Прицельный удар пяткой аккурат в лоб заставил Федьку отпустить мальчонку и отскочить на безопасное расстояние.

– Ты чего творишь, гад! Чуть рожу не свёз… – рыжий поправил съехавший шлем, ремни которого он, конечно же, не затянул, и, обернувшись, заорал: – Яшка! Не слезет он! Сымать надо.

Яков стоял над тушей пристреленного кабана и пытался понять, от чего так намокла рубаха: то ли от пробравшегося под плащ мелкого моросящего дождя, то ли от холодного пота, что стекал по дрожащей спине. Секач, рухнувший возле кустарника, уже перестал дёргаться, но отроки стояли вокруг, опасаясь подойти к крупному зверю. Даже ткнуть его длинной палкой не решались – а ну как не помер, притворяется только, подойдешь, а он и кинется. Кто-то из близнецов прикидывал, не всадить ли ему в ухо ещё один болт, для верности, но без приказа командира не решался.

Яков обернулся на Федькин крик, посмотрел на мальчишку, судорожно пытавшегося подтянуться повыше на ветке дуба, и кивнул Елисею… или Елизару:

– Помоги.

После похода сотни за болото стало ясно, что простой засадой у брода ограничиваться нельзя, и потому на болотной тропе обосновался ратнинский секрет, усиленный хорошо показавшими себя стрелками Младшей стражи. Наставники рассудили, что совмещение приятного с полезным делу не помешает, и объединили урок верховой езды с патрулированием леса, так что каждый день конный разъезд неспешно объезжал лес по краю болота, обращая внимание на следы и наведываясь по дороге в укромные места. Приказ патрульным был дан строгий: в стычки не ввязываться, на рожон не переть, читать следы, а буде кто из захваченных за болотом журавлёвских навострится бежать, то таких выслеживать, вязать и волочь в крепость.

Разведчикам доставалось больше других: Стерв и так гонял своих отроков немилосердно, безжалостно отсеивая тех, кто не справлялся. А когда Неключа, младшая жена Стерва, от избытка усердия выстирала разведчикам их лесные одёжи, почти до дыр выполоскав в речке всю тщательно наведенную «красоту», у наставника вообще крышу снесло – несколько дней из леса, почитай, не вылезали. Всю маскировку на одёжке пришлось переделывать заново, добиваясь, чтоб и в лесу, и на болоте, и в ясную погоду, и в дождь рассмотреть разведчика было нельзя. От конных дозоров их никто не освобождал, дежурили наравне со всеми, а потому усталость у отроков накапливалась и накапливалась, делая даже солнечный день выцветшим и унылым. А такой, как сегодня, так и вовсе…

Бывает состояние, когда, сколько ни пытайся умыться, нормально проснуться никак не удаётся. Выплеснутая на голову холодная влага вызывает озноб и раздражение, но в чувство не приводит, а в голове всё равно остаются муть и туман. Мальчишкам казалось, что точно так же чувствовал себя и лес: моросящий дождь не смывал, а размазывал мерзкую слякоть по прибитой к земле траве. То ли туман, то ли мелкая водяная пыль висела в воздухе, скрадывая видимость липкой дурью. Припустившему дождю Яшка обрадовался, как родному – туман стал оседать, открывая взгляду унылый лес.

Урядник разведчиков вздохнул. Вставать до рассвета в такую погоду не хотелось страшно, всё тело после вчерашней тренировки избито ныло, но одно достоинство в конном дежурстве имелось – всё ж таки какой-никакой, а отдых. Других на службе не бывает. Да и близнецам передохнуть не помешало бы – после вчерашнего марш-броска по болотам, что устроил им наставник, разведчики приползли домой ни живы ни мертвы и, без всякого вдохновения поковырявшись в ужине, чуть не уснули прямо на посиделках.

Рыжий Федька, переведённый в их десяток сразу после похода, держался изо всех сил, стараясь ни в чём не уступать всем остальным – нагрузки на тренировках были куда выше тех, к которым привыкли лесовики, начавшие заниматься позже остальных, так что выдерживали не все. Но Федор, похоже, в десятке приживётся, да и ещё к двоим новичкам присмотреться не лишне. Для того он и включил их сегодня в дозор. Особой опасности, в общем-то, не предвиделось, так что Яшка, по совету отца, ничего объяснять не стал, а просто взял с собой, посмотреть, как мальчишки слушают лес.

Дождь утих, и небо слегка посветлело. Неслух – Яшкин подросший щенок – вынырнул откуда-то из-под кустов, подбежал к хозяину и, убедившись, что тот на месте, с наслаждением вытряхнул из шкуры грязную слякоть. Лошадь, фыркнув, всем своим видом продемонстрировала недовольство холопским воспитанием пса, но тот, не обратив на это ни малейшего внимания, тут же умчался куда-то в лес по своим собачьим делам.

Оставив болото далеко за спиной, Яков сошёл с тропы и оглянулся на следовавших за ним отроков. Такие же мокрые и нахохлившиеся, как сидевшие на рябине воробьи, мальчишки своим унынием были под стать окружавшему их лесу. Даже Елизар, всегда подтянутый и аккуратный, сидел на лошади мешком опавшей листвы. Елисей, похожий на Елизара, как две капли осеннего дождя, трусил по лужистой тропе. Сейчас была как раз его очередь двигаться впереди патруля, пытаясь разглядеть хоть какие-то следы на мокрой траве. Мимо Якова, зыркнув на командира из-под протекающего капюшона накидки, проехал Федор, а дальше за ним бок о бок держались двое лесовиков. Один из них глянул на командира, спрашивая разрешения задать вопрос. Тот кивнул.

– А правда, дядька Стерв сказывал, что там ведьму утопили, так она теперя всех, кто в ейный омут сунется, к себе забирает и кровь сосет?

– Наставник Стерв говорил, что омут тот на месте выворотня образовался и корни того дуба по сей день торчат. Так что ежели какой дурень в воду сунется, так и без всякой ведьмы там утопнет, – усмехнулся Яков и, построжев, добавил: – А ещё он велел в дозоре по-пустому языком не молоть. За то, что дозорный пропустит кого, знаете, что бывает? А ну, стой!

– А чего мы пропустили-то? – мигом насторожились мальчишки. О том, что проспавшим службу дозорным рубят головы, отроки после отбоя шептались постоянно.

Яков только вздохнул, глянув на свежую метку на дереве. Посмотрел на удалявшихся по тропе отроков и протрещал коростелем. Федор оглянулся и тут же повернул назад. Елизар подал сигнал брату и тоже развернулся. Дождавшись второго близнеца, Яков коротко спросил:

– Кто здесь был?

Лесовики растерянно заозирались, шаря взглядами по тропе. Елисей, который шёл по тропе первым и, стало быть, отвечал за пропущенный след, внимательно оглядел место, где остановился командир разведчиков.

– Ну, так что усмотрели? – Яков по въедливости старался не отставать от наставника.

– Так пух заячий, – ответил один из лесовиков, ковыряясь в траве.

– Да? И куда заяц делся? Домой пошёл? – командир ехидно уставился на Елисея.

– Рысь тут была, – вздохнул тот, разглядев на дереве характерный след когтей крупной кошачьей лапы, – она зайца и поймала. Вон с того дерева спрыгнула, а на это поднялась. Нету, – добавил он, глянув на дерево. – От нас в сторону по веткам ушла. Вон туда.

– Не от нас. Кабан прогнал, – Федька поковырялся в полузатопленной ямке. – След свежий, дождём не размыло ещё. Здоровенный, зараза. Заяц, видно, заорал, как она его брать стала, ну так он и услышал, – мальчишка оглянулся и уверенно добавил: – Секач. Вон из тех кустов ломанулся. И злой, видно, жуть.

– А с чего это? – Якову стало интересно. Похоже, что с новичками угадали, толк, видимо, будет. – С чего это секачу на рысь кидаться? Они разными тропами ходят, друг дружку не трогают. А тут… Рысь вон как на сосну сиганула, кору подрала, так спешила.

Отроки внимательно разглядывали следы.

– А леший его знает, чего он взбесился. Не должен бы, кабан сейчас сытый, добрый. Скоком шёл, след размашистый.

– А рысь зайца тут, под ветками жрала, на дереве неудобно в дождь, – обнаружил след лесовик. – Вон там он соскочил с тропы и чего-то сунулся под ель, к рыси. Она подхватилась и на дерево. А он вот, по стволу клыком саданул. Ох, и здоров, – выдохнул следопыт.

– Ну, а сейчас кабан куда подевался? – командир с ехидным прищуром оглядел мальчишек.

Один из лесовиков махнул в сторону тропы.

– На поляну с омутом пошёл. Куда и мы собирались.

– Ох-хотнички… Следопыты, – Яшка глянул на потупившихся патрульных. – Все мимо прошли, никто на след не глянул. Хороши бы мы были, если б на поляну к секачу выскочили. Был бы тут батя, уже уши надрал бы, – добавил он тише.

– Наставник Стерв уши не дерет, – Федька глаз не поднял, ковыряясь зачем-то у себя в подсумке.

– Да иной раз лучше б надрал, – сплюнул Яков.

– Господин урядник! – осторожно обратился к Якову рыжий. – Может, рысь потравим? Она тут где-то, рядом схоронилась.

Яков чуток задумался. Попытка Федьки увести разговор в сторону была, как говаривал Мишка, из разряда так себе, но с другой стороны… Притащить шкуру рыси казалось заманчивым, да и кабанчик к столу тоже дорогим гостем пришёлся бы. Он собрался уже отдать команду, как где-то шагах в двухстах раздался отчаянный лай Неслуха и тут же, почти одновременно, визг кабана и чей-то крик:

– Беги!

– Ну вот… одного нашли, – Яшка стрельнул глазами на отроков. – Куда, безоружный-то? Самострелы взвесть, болт в зубы. Спешиваемся у старой сосны. Ты, – кивнул одному из лесовиков, – остаёшься с конями. Все готовы? Вперед!

Поляну разведчики охватили, как учили, полукругом. Яков осторожно выглянул из-за кустов. Неслух скакал вокруг кабана, отвлекая того от людей, находившихся на поляне. Первая из жертв разъярённого секача, немолодой уже мужик, скорее, старик, скрючившись, лежал в грязи. Второй, мальчонка годков одиннадцати или двенадцати, обеими руками схватился за ветку и пытался вскарабкаться на дерево.

Щёлк! Продолжавший моросить дождь мешал целиться, и болт Якова, застряв в шкуре здоровенного секача, заставил его забыть о собаке. Просто попасть в кабана мало, в него ещё нужно попасть куда надо. Звериное чутье мигом определило источник новой опасности, и он, развернувшись в сторону кустов, резвым галопом кинулся к стрелку.

Клац-клац! Визг смертельно раненого зверя огласил лес, и он, пробежав с разгону ещё с десяток шагов, споткнулся и завалился рылом в мокрую траву.

Яшка наконец взвел самострел, отметив про себя, что отроки выстрелили не все, один выстрел у них ещё оставался. Молодцы.

Выждав время, чтоб мальчишки зарядили оружие, и внимательно оглядевшись, командир разведчиков осторожно выбрался на поляну. Неслух, услышав призывный свист, рванулся к хозяину, подбежал, заглядывая в глаза, а потом, заскулив, развернулся к людям.

То, что старик умер ещё до того, как отроки добрались до поляны, было очевидно. Про таких Матвей на занятиях говорил сразу – не жилец. Федька безуспешно пытался сдёрнуть мальчонку с дерева. Командир кивнул Елисею:

– Помоги.

Разведчик обошёл дерево так, чтоб паренек его видел, подождал, пока глаза мальчишки соберутся на его лице, и мягко сказал:

– Ну чего ты, дурашка? Спускайся! Давай, помогу.

Пальцы мальца, цеплявшиеся за ветку из последних сил, разжались, и он свалился прямо в протянутые к нему руки.

– Ну, вот и все. Нету кабана больше. Сдох он, – тихо приговаривал Елисей, наклонившись к самому уху мальчонки. – Тебя как звать-то? Тимка? Вот и хорошо, Тимка, давай-ка я тебя в плащ укутаю, а то ты что-то совсем вымок.

«Умеют же близняшки с людьми обращаться, – позавидовал Яков. – Со старшими вежество знают, вона даже с Сучком ладят, да и мелкоту обихаживать приучены».

Второй близнец встал рядом.

– Губа у него поранена, у кабана-то, – тихо сообщил он. – И язык проколотый. Видать, когда желуди жрал, боярышник схватил. Болюче очень, зверь тогда на всё кидается.

* * *

К деду Тимку не пустили. Странные мальчишки, изображавшие из себя взрослых воев, перетащили искорёженное тело под корни вывороченного дерева, прикрыли лапником с тёрном, а сверху ещё и здоровенной корягой придавили. Молодой красивый парень, в своей кольчуге похожий на царевича из сказки, про которого рассказывал отец, держал Тимофея на коленях, что-то ему говорил, утешал, о чем-то расспрашивал. Как зовут, откуда шли, куда направлялись… Да какое теперь это имеет значение, дед-то умер?.. Не знал Тимка, куда шли, и куда теперь идти, он тоже не знал. Мальчишка отвечал, не особо вникая в вопросы и не задумываясь над ответами, просто смотрел на работающих отроков.

Все они казались чем-то похожими друг на друга, в одинаковых, плохо подогнанных кольчугах. Но Тимофей, выросший в мастерских, разницу углядел сразу. Вот тот, невысокий и гибкий, у них за мастера, сразу видно. Он даже не командовал, не распоряжался, просто негромко говорил, и для остальных этого было довольно. Так всегда говорит человек, которого уважают и чьё слово для остальных – закон, что превыше всего. Рыжий, что копошился возле убитого кабана, и другой, похожий на парня, к которому сейчас прижимался мальчик, вели себя как подмастерья: что делать, знали сами, не суетились понапрасну. Видно, что люди понимающие, Тимка и сам так пытался вести себя в дедовой мастерской, и когда мастера это замечали, гордился немеряно. Оставшиеся двое более походили на учеников, которых в первый раз приставили к делу. Постоянные вопросы к «мастеру» и «подмастерьям» выдавали их неопытность, а готовность взяться за любое дело говорила, что мастера из них получатся. Дед постоянно обсуждал с ним учеников, так что Тимка такие различия замечал, даже и не думая о том.

Когда изломанного, покорёженного деда положили на лапник, Тимка только тогда и осознал: он остался один-одинешенек на свете. В глазах защипало, и почему-то всё поплыло. Он поднял взгляд на стоящего рядом с ним отрока, и было в этом взгляде столько боли скулящего, потерянного щенка, что мальчишке-воину просто захотелось прижать к себе дрожащего пацанёнка.

– Не боись. С нами пойдешь.

Дорогу через лес Тимка почти не запомнил. Дождь хоть и стих, но низкие облака почти без остатка выпивали последние лучи вечернего солнца, неохотно роняя на землю остатки пасмурного света. Выросший в большом селище мальчишка проводил почти всё своё время в мастерских, и даже в погожий день он не часто уходил далеко от слободы, в которой жили они с дедом. А сумеречный лес и вовсе показался… Нет, не злым – страха Тимка не чувствовал – скорее, недобрым, наблюдающим за мальчишками настороженным взором. Молодые воины, которые забрали Тимофея с собой, то и дело останавливались, спешивались, присматриваясь к следам. Иные места, наоборот, проходили быстро, стараясь поскорее проскочить неуютную чащобу.

Вспомнились рассказы, которыми слободские мальчишки пугали друг друга у летних ночных костров. О леших и русалках, о нежити болотной, о волках-оборотнях. Но чаще всего о жуткой ведьме, что живёт за болотом, и вход в земли которой чужакам заказан. Может, из-за неё, этой колдуньи, даже совсем молодым отрокам на этой стороне болота приходилось носить на себе тяжёлый доспех из холодного железа? Тимка зябко поёжился и постарался сильнее вжаться в спину Елисея, крепко ухватившись за его пояс.

К крепости подъехали уже затемно. Длинные тени стен, сталкиваясь между собой, поднимались недостроенными громадами башен, окутанных призрачным туманом. Тимке невольно вспомнились сказки, что рассказывал отец. Мальчик вздохнул: раз неподалеку живёт страшная волхва, а по болоту шастают мальчишки в доспехах, то и жить они должны, наверное, в крепости. Ну, не в землянках же?

Обогнув тяжело шумящее в темноте водяное колесо, дозор направился к воротам. Тимка поёрзал на крупе Елисеева коня и, осторожно выглянув из-за спины молодого воина, невольно вздрогнул: воротная башня напоминала увенчанную шлемом голову великана, что торчала на самом берегу острова. Длинный язык мостков, протянувшийся через реку, казалось, сейчас затащит ступивших на него отроков с лошадьми в тёмную пасть ворот. Сверху что-то прокричали. Дозор остановился. Тимофей поднял голову и заглянул в тёмные провалы глаз великана.

– Наряд разведчиков вернулся из дозора. Старший урядник Яков, – отозвался командир.

В башне что-то грохнуло, заскрипело, и… Ночной морок рассеялся. Глаза великана оборотились бойницами, жадный язык – крепкими мостками, а пасть – воротами, перекрывающими проход в глубину рубленной из толстых брёвен башни.

Тимка опять спрятался за спину отрока. Ему вдруг стало невыносимо стыдно: это ж надо было так перепугаться крепостных ворот, до мурашек по спине. И деда на кабана в лесу бросил, поддавшись на его истошный крик: «Беги!» Вот и сейчас испугался, что там, в башне увидели его насмерть перепуганную физиономию. Мальчик вздохнул и, утерев глаза рукавом, попытался успокоиться.

«Никогда не поддавайся страху, – учил отец, когда маленький Тимка, напуганный грохотом тяжёлого молота, жался к его груди. – Бойся, но не поддавайся. Держи себя в руках. Ты же у меня уже совсем большой».

Тимофей выглянул было из-за Елисея, но тут лошадь остановилась, и чьи-то сильные руки подхватили его, поставив на землю. Он невольно покачнулся, потеряв равновесие – все-таки несколько часов на крупе лошади давали о себе знать.

– Это ещё что за дичь? А говорили, кабанчик, Тимка поднял взгляд на высокого, сильного воина, снявшего его с коня. Внимательные серые глаза спокойно наблюдали за незнакомым мальчишкой.

И пятаком не вышел. Кто таков?

– Тимка, – найдёныш посмотрел на вытянувшихся рядом отроков. – Тимофей. Кузнец я…

– Ишь ты! Кузнец? – усмехнулся воин. – Мелковат как будто.

– Так откормим, вырастет, дядька Макар, – встрял Яшка. – А пока Кузнечиком сойдет, – и, посерьёзнев, добавил: – А кузнецом… кузнецом у него дед… Был.

Ворота с натужным скрипом закрылись, и тяжёлый брус, громыхнув, улёгся на место. Наступившую неловкую тишину нарушало только недовольное пофыркивание лошадей, которые не понимали, зачем их держат у ворот, если сухой навес совсем рядом, а запах сена дразнится так, что стоять невтерпёж. Все молчали, поглядывая то на мальчишку, то на высокого воина. Тимка ещё раз посмотрел ему в лицо, перехватив всё тот же внимательный изучающий взгляд, и опустил голову. Понимание, что именно сейчас этот воин решает, что с ним делать, пугало до оцепенения, но и показать свой страх он не хотел.

– Хорошо держишься, парень, – спокойный голос наставника разбил тишину, вмиг сняв напряжение.