Текст книги "Дело гастронома № 1"

Шуршал маятник больших напольных часов. Длинные золотые стрелки показывали начало седьмого, и Андропов ощутил странное облегчение. В кабинетах здания на площади Дзержинского, бывшей Лубянке, остались только те, кому служба была не в тягость, а в радость, и теперь этот легкий дух, распространяясь по коридорам, быстро заполнял все вокруг. И дышать сразу стало легче. И солнце перестало палить сквозь желтые сборчатые занавески. В углах огромного кабинета залегли тени, глазам сразу тоже полегчало. Ему исполнилось шестьдесят восемь, и, казалось, он достиг таких вершин власти, когда одно только его имя вселяет во всех врагов страх и трепет. Невольно вспомнился великий русский полководец, генерал Алексей Петрович Ермолов. Его мощь и слава в те времена, когда он был наместником Кавказа, точно так же действовала на самых диких разбойников, однако побороть их окончательно ему так и не удалось. Уже не первый год Юрий Владимирович боролся против сановных воров, партийных мафиозных кланов, но на месте одной отрубленной головы тотчас вырастали две, а то и четыре. Он чувствовал, что начал… нет, не отчаиваться, просто уставать, понимал и то, что отведенный ему судьбой срок жизни подходит к концу.

Он любил эти вечерние часы, когда можно было побыть одному, и сотрудники, понимая это, старались лишний раз его не беспокоить. Чай с бергамотом остывал в стакане в старинном резном подстаканнике. Андропов поднялся, легко прошелся по кабинету, и сразу возникли стихотворные строчки. Продолжение того, что сочинял днем. Сел, открыл заветную тетрадь, прочел:

 
Да, все мы смертны, хоть не по нутру
Мне эта истина, страшней которой нету.
Но в час положенный…
 

Он взял острый карандаш и застрочил дальше:

 
…и я, как все, умру,
И память обо мне сотрет седая Лета.
Мы бренны в этом мире под луной.
Жизнь – только миг, небытие – навеки.
Кружится во Вселенной шар земной.
Живут и исчезают человеки, —
 

вполголоса бормотал он. – Странное какое слово, «человеки»… А что, имеет право быть.

Мягко загудел зуммер внутреннего телефона. Андропов отложил карандаш, не спеша протянул руку, взял трубку.

– К вам генерал Култаков! – раздался в трубке мужской голос. – Вы ему назначали!

– Помню! Пусть войдет! Чайку нам принесите!

Он положил трубку. В кабинет вошел генерал Култаков, начальник Московского управления КГБ. Он был хоть и немолод, с седым ежиком на голове, но быстр, подвижен, и его энергичность заставила Андропова слегка улыбнуться. Юрий Владимирович пожал генералу руку, указал на стул. Сам сел напротив.

– Мы изъяли у Анилиных тридцать пять тысяч долларов. Деньги хранились в рабочем сейфе его жены, Веры Петровны, она, напомню, первый заместитель Беркутова. Сейф находился у нее в рабочем кабинете, прямо за портретом Брежнева.

Андропов помрачнел, качнул головой.

– До какого же цинизма надо было дойти! – негромко обронил он. – Надеюсь, она арестована?!

– Так точно! Больше того, вина Анилиных практически доказана, тут нет сомнений, мы начали обыск на их даче! Признательные показания Анилин пока не дает, требует адвоката. За границей работал четыре года, вот и развратился! Адвоката ему! Щас!

– Так вы напомните ему, где находится! А то вообразил, что в «Мулен Руж»!

Култаков так заразительно рассмеялся этой невинной шутке, что Андропов невольно заулыбался.

– Обязательно напомним! Еще как напомним! Я вам обещаю, Юрий Владимирович: через неделю, даже раньше, он подпишет любое нужное нам признание!

Повисла пауза. По лицу Андропова было трудно догадаться, о чем он сейчас думает. Но затем он вдруг жестом остановил Култакова.

– Однако не Анилин герой нашего романа! – тихо и многозначительно произнес Андропов.

До Култакова смысл этой реплики не дошел.

– У нас все воруют, кому не лень! Любого бери и давай срок! Воровство проникло во все поры государства. В самые высшие эшелоны власти. Хоть «караул» кричи! Надо спасать нацию! Дожили: первая страна социализма! И тут нам нужна фигура показательная, чтоб, сокрушив ее, мы повергли бы в шок этот торгашеский воровской мир! Пора расчистить авгиевы конюшни! – Андропов умолк, кашлянул. Возможно, сам не ожидал от себя такой вспышки гнева. Потом уже мягче добавил: – Надеюсь, помнишь, кто сей подвиг совершил?

На лице Култакова промелькнуло смятение. Вошла девушка, принесла чай в подстаканниках, сушки и печенье в вазочке и вышла. Андропов пододвинул к Култакову стакан.

– Я тут на досуге читаю мемуары нашего выдающегося полководца Алексея Петровича Ермолова, – снова тихо заговорил Андропов. – Так вот, он рассказывает о своих встречах с персиянским шахом. Я, писал он, говорил с ним так, что одним своим громовым голосом уже наводил на него страх. И этого хватило, чтобы шах без всяких оговорок подписал мир с Россией! Я, к примеру, люблю говорить тихо, но от этого страха не должно быть меньше. Вот и предлагаю нам с тобой произнести такие убедительные слова, которые бы навели на воров страх, отняли всякую охоту воровать! Ты, надеюсь, понял, о ком я?!

Андропов взглянул на Култакова, но тот хоть и морщил лоб, силясь подобрать правильный ответ, но произнести не решался, дабы не попасть впросак. Впрочем, Андропов не стал долго мучить генерала.

– Я говорю о Беркутове. Он и есть показательная фигура! Он купил все городское начальство, Гришина, Щелокова, этих двух любимчиков… Генсека! А потому один неверный шаг – и нам с тобой костей не собрать!

Андропов помрачнел, шумно вздохнул. Казалось, в этом вздохе была вся накопившаяся ненависть к ворам.

Култаков кивнул, соглашаясь с Андроповым.

– Что с Ариминым? – вдруг вспомнил Юрий Владимирович. Вопрос застал Култакова врасплох. Его даже пот прошиб.

– Мы едва начали ворошить ариминское гнездо, как нагрянул ОБХСС и руки нам связали! Ворошим бумаги, тонем в накладных! Фальшивая, не фальшивая! По сути, они прикрывают Аримина! Мне по секрету даже шепнули: приказ Гришина. Якобы Аримин заплатил ему миллион рублей.

Последнюю фразу генерал произнес почти шепотом. Андропов усмехнулся.

– Можешь не шептать, у меня кабинет не прослушивается! – заметил Юрий Владимирович.

– Это я по привычке! Но про миллион люди серьезные сказали! Лично я им верю! – со значением проговорил Култаков.

4

Беркутов сел в служебную «Волгу», машина тронулась. Георгий Константинович с улыбкой посматривал на Максимыча в зеркальце, не торопясь выложить ему радостное известие, и тот, заметив эту странную улыбку, недоуменно спросил у директора:

– Я в чем-то обмишурился, Георгий Константиныч?

– Да вроде нет! Но с тебя магарыч, Максимыч! Сначала завезешь меня в «Узбекистан», а сам отправишься в Моссовет, в шестнадцатый кабинет, где получишь ордер на отдельную двухкомнатную квартиру! Все понял?

Шофер резко свернул на обочину и затормозил.

– Ты чего это, Максимыч? – сразу помрачнев, озабоченно спросил Беркутов, оглядываясь по сторонам. – Колесо, что ли, пробило?!

– Фу-ты! Да какое колесо?! У меня аж в глазах потемнело! Шутить изволите, Георгий Константинович?

– Никак нет, Максимыч! Такими вещами не шутят! – Беркутов заулыбался уже во весь рот. – Я хоть и не пью, сам знаешь, но тут отступлю от правил и рюмочку за новоселье непременно опрокину!

– Ну, умеете вы сюрпризы устраивать! У меня от ваших слов даже в глазах потемнело! Оттого и на обочину свернул! Да я не только магарыч! Я такой сабантуй устрою, весь магазин гулять будет!

Беркутов усмехнулся, покачал головой:

– А вот этого не надо! Сначала переедешь, мебель новую купишь, я тебе и премию подкину! Расставишься, а уж потом скромно отметим! В узком кругу! Наших грузчиков возьмешь, они переезжать помогут!

– Спасибо, Георгий Константиныч! Вот уж поистине отец-благодетель! – Максимыч перекрестился.

Беркутов улыбнулся:

– Ты это брось кресты класть! У нас государство атеистов!

– Исправлюсь, товарищ начальник! – весело отрапортовал Максимыч.

Включил зажигание, и через десять минут машина уже остановилась на Неглинной, у ресторана «Узбекистан».

– Через час подъедешь! Надеюсь, этого времени тебе хватит, чтоб ордер получить! – Беркутов подмигнул шоферу.

В сопровождении метрдотеля Беркутов прошел по коридору ресторана, где размещались отдельные кабинеты. Метрдотель почтительно распахнул перед ним одну из таких дверей, и Беркутов вошел. За обильно накрытым столом сидел Михаил Аримин с молодой женщиной восточного типа. Чуть поодаль застыл в ожидании официант. Увидев Беркутова, Аримин просиял, быстро поднялся, обнял Георгия, коснулся щекой его щеки.

– Жду не дождусь тебя! Проходи, садись, дорогой! Валера, супчик неси для дорогого гостя! – бросил он официанту. Тот кивнул и вышел. Аримин представил девицу Беркутову:

– Это мой референт, Зара!

Беркутов поклонился ей. Он не мог не отметить, какой привлекательный у Аримина «референт». Роста Зара была небольшого, но сложена всем на зависть – тонкая талия, высокая грудь, крутые бедра. На бледно-смуглом лице выделялись губы в ярко-алой помаде – не ротик, а цветок; глаза умело подведены, отчего кажутся еще выразительней. Вопреки восточной традиции волосы она носила коротко стриженными – «под мальчика», – и эта прическа подчеркивала стройность смуглой шейки, и особенно эффектно смотрелись длинные золотые серьги с зелеными камешками-подвесками.

– Зоренька, иди погуляй, родная, полчасика! Носик там попудри. Нам с Георгием потолковать надо!

Зара улыбнулась и вышла. Аримин взял бутылку «КВК», потянулся к Беркутову, но тот жестом пресек его попытку наполнить бокал. Набрал в тарелку закусок, принялся за еду.

– Я же знаю, что ты не пьешь! – возмутился Михаил. – Но с кем-то чокнуться я должен?! Только на поминках не чокаются!

Беркутов выставил свою рюмку. Аримин наполнил ее.

– Ну, какие у тебя новости, давай выкладывай! Люблю я «Узбек», честное слово! Всегда отменно кормят!

Аримин поднял рюмку, Беркутов чокнулся с ним и поставил свою рюмку на место. Аримин одним махом выпил коньяк, взял дольку истекающей соком груши и занюхал ею. Потом приступил к закускам.

– Ребята из ОБХСС свои, они прикрывают, но парни из Конторы бьют копытом! Речь даже не обо мне! Кто я? Мелкая сошка, директор плодоовощной базы Аримин! Они на тебя нацелились, Георгий, и выше, на нашего благодетеля! – прошептал он.

Беркутов взглянул на часы, начал есть узбекский салат, но тут официант принес чашку куриного бульона, и Георгий переключился на него. Аримин умолк, выпил еще одну рюмку коньяка. Беркутов с аппетитом прихлебывал бульон. Официант вышел.

– Меня дожмут, раздавят, вот увидишь! Не успокоятся! Но надо их остановить! Попроси Гришина, пусть шепнет Брежневу, чтоб тот указал Рыбинцу, где свои, а где чужие! Пойми, я не за себя хлопочу! – страстно зашептал Беркутову Аримин. – Не за себя!

Беркутов, съев несколько ложек бульона, отодвинул от себя чашку, задумался, потер лоб.

– Налей себе! – вдруг попросил он.

Аримин удивился, но свою рюмку наполнил. Беркутов взял свою. Они чокнулись.

– За что пьем? – не понял Михаил.

– Будем здоровы!

Беркутов выпил первым. Аримин пожал плечами, этого тоста он не понял, но тоже выпил.

– Ты знаешь, я к тебе хорошо отношусь! Чем могу, всегда помогу! Но сколько раз тебе говорить: шума и кутежей не устраивать, без конца баб не менять, не жадничать, не зарываться? Я что, не прав?!

Аримин развел руками, словно соглашаясь с Беркутовым. Затем снова наполнил рюмки.

– За тебя! – провозгласил он.

Они чокнулись, но Беркутов пить не стал. Вновь принялся за салат.

– За себя как не выпить?!

– Не велика шишка!

– Нет, ты своего значения и места не понимаешь! – всплеснув руками, снова заговорил Аримин. – Ты добился того, что тебя знают все! И все о тебе говорят исключительно с уважением! Но сейчас, дружище, речь не о том. Он хочет выжечь всех нас каленым железом! Всех нас! И не отступится! Никого не пощадит! Знаешь, что взяли Анилина?

– Как взяли?! – опешил Беркутов. И отложил вилку.

– Да вот так, повязали под белы рученьки и увезли! Все шито-крыто! Такой у них метод!

– Подожди, Вера же у меня работает! – хмурясь, пробормотал Беркутов. – Она мой первый зам!

Аримин снова наполнил рюмки.

– А я тебе, родной мой, о чем толкую? Они под тебя копают! Поставили цель тебя свалить! Теперь дошло или нет?!

Беркутов задумался, перестал есть, бросил салфетку на стол, отодвинул тарелку с салатом в сторону.

– Извини, мне пора!

И он поднялся из-за стола.

«Волга» Беркутова въехала во двор гастронома, фары высветили двух мужиков, выпивавших недалеко от черного хода. Яркий свет на мгновение ослепил их, они заслонили лица руками. Беркутов, рассердившись, выскочил из машины, подошел к ним.

– Кто такие?! Почему выпиваем в неположенном месте?! – резким тоном заговорил он. Мужики тотчас оробели.

– Георгий?.. Жора, это же я, дядя Корней! – робея, произнес один из выпивох.

Беркутов всмотрелся в мужика.

– Дядя Корней?! – прошептал Беркутов.

Он подошел к нему, они обнялись.

– Ты извини! Я тут грузчиков постоянно гоняю! Все же важные люди к нам заходят, а те завели манеру: при каждом удобном случае шасть во двор – и по маленькой! Все вроде бы прекратилось, а тут, смотрю, опять двадцать пять! Ну, пойдем ко мне! А здесь не по-людски как-то! Пошли, пошли!

Он двинулся в магазин, и дядя Корней с товарищем пошли следом.

Люся быстро, десятью пальцами печатала на машинке. Увидев Беркутова, она поднялась, радостно и нежно улыбнулась, всем телом подавшись вперед и взбивая кудряшки. Беркутов также заулыбался ей в ответ, открыл свой кабинет, распахнул дверь, взглянул на нежданных гостей.

– Дядя Корней! И вы тоже. Заходите! Раздевайтесь!

Дядя Корней с товарищем вошли в кабинет. Беркутов разделся, вышел в приемную, взглянул на часы. Люся так и осталась стоять у стола. Он окинул ее одобрительным взглядом.

– Красавица ты наша! Как тебя увижу, на душе светло!

Девушка так и вспыхнула от смущения, опустила глаза, приложила тыльную сторону ладони к порозовевшей щеке.

– Так, сообрази-ка нам, Люсенька, бутербродиков и чаю! Да, и пусть Маша съездит на Максимыче в управление, заберет бумагу у Костикова и привезет сюда! Вера Петровна у себя?

В глазах Люси промелькнула растерянность.

– Она весь день была у себя, а после четырех часов к ней приехал один товарищ, поговорил с ней, потом пришли еще двое, и увезли ее с собой. Я так поняла, что ее арестовали. В сейфе валюту нашли.

Беркутов словно окаменел от этих слов. В приемную заглянула Зоя. Вид у нее был невеселый.

– Зоя Сергеевна лучше меня знает!

Зоя кивнула. Она первой вошла в кабинет Анилиной. Беркутов последовал за ней. На пороге остановился, обернулся к Люсе.

– У меня в кабинете гости! Накрой стол: закуска, водочка, пусть выпьют по рюмке! Скажи, я сейчас буду!

Люся кивнула. Беркутов вошел в кабинет Анилиной. Портрет моложавого Брежнева висел на прежнем месте. Зоя тут же вытащила «Мальборо», закурила.

– Веру Петровну арестовали! Я так поняла: КГБ, причем московское управление. Из рабочего сейфа, что был вот здесь, за портретом Брежнева, изъяли валюту. Доллары! Целую кучу!..

Сердце у Беркутова упало. Вспомнилось кликушество Аримина. Выходит, директор плодоовощной базы не так уж глуп.

Зоя потушила сигарету, шумно вздохнула, взглянула на Беркутова. Он погладил ее по руке.

– Я не переживу, если с вами что-то случится! Она всех нас подставила! Я и не знала, что эта идиотка держит здесь валюту. И не свою, скорее всего, а муженька! Честное слово! В тихом омуте черти водятся!

Беркутов кивнул.

– Я тебе верю! Поэтому и не посвящал ее в наши дела! – обронил он. – Но об излишках она знала! Даже расспрашивала меня, что да как. Но я делал удивленное лицо, заверял, что разберусь и все такое прочее! Но она, похоже, и без меня разобралась!

Он нервно усмехнулся. Потом взглянул на портрет Брежнева, покачал головой, развел руками.

– Она ведь не дура?

– Да нет, конечно!

– Каждого из нас, я имею в виду торговых работников, можно хоть завтра сажать, всех до единого. Так уж система устроена! Все требует взяток! И я не знаю, кто нынче способен поломать эту систему! – он вздохнул. – Разве что Андропов…

Беркутов задумался.

– Этот может! – заметила Зоя.

Дверь распахнулась, вбежала Лида. Она была в таком же бело-синем костюмчике, как и все сотрудники гастронома. Увидев мужа, бросилась к нему, слезы брызнули из глаз. Он обнял жену.

– Ну хватит, хватит! Что мокроту-то разводить?! Вроде бы никто еще не умер, – с напускной сердитостью выговорил он и покосился на Зою. Та мило, но не без иронии улыбнулась и вышла из кабинета. Беркутов с женой остались вдвоем.

– Надеюсь, в твоем сейфе валюты нет? – усмехнулся он.

– Ты что?!

Она испуганно и возмущенно всплеснула руками, потом взглянула на семейный портрет Анилиных, стоявший на столе Веры Петровны: супруги, такие счастливые, на фоне Эйфелевой башни. И по щекам Лиды снова поползли слезы.

Полковник Скачко и Вера Петровна сидели друг против друга в следственной камере. Несколько минут оба молчали.

– Вы же знали, что ваш муж ворует? – нарушив молчание, спросил Скачко.

– Да, знала, – ответила она и вздохнула.

Скачко покачал головой:

– Почему же не остановили?! Или каждая новая тысяча долларов наполняла вас гордостью? Я спрашиваю без протокола, мне просто интересно.

Анилина покраснела, опустила голову, задумалась.

В памяти ее всплыл недавний эпизод. По программе «Время» показывали репортаж о похоронах секретаря ЦК КПСС по идеологии Михаила Суслова. Вера Петровна смотрела этот мрачный спектакль в гостиной, пила чай, когда туда вошел муж. Он взглянул на экран, и его лицо так и просияло от радости. Вера Петровна нахмурилась.

– Старый хрыч умер, серый кардинал, мать твою! – выругался муж.

Жена скривилась, укоризненно покачала головой.

– Ну зачем ты так? О покойниках плохо не принято…

– Перестань! Сколько людей сгнобил, идеолог хренов!

– Ну, хватит! Дети еще не спят, – оборвала она мужа.

Анилин плеснул из графина виски, отпил глоток, потом пошел на кухню, но тут же вернулся и бросил на стол пачку долларов.

– Положи туда же! Здесь пять тысяч!

Анилина не шелохнулась, продолжая смотреть хронику похорон. Пачка оставалась лежать на столе.

– Убери! Выбежит кто из ребят, ни к чему это!

– Я хочу, чтоб ты забрал деньги из сейфа! – категорично заявила она ему. – Ты же обещал! Сказал временно, на месяц, а уже полгода прошло! Это мой служебный сейф!

– Вот и хорошо! Под охраной Лени Б. оно надежнее! – не сдержался Анилин, засмеялся и махнул еще виски. – За упокой грешной души!

– Даю тебе две недели!

– И что потом? Выбросишь на помойку? – снова рассмеялся он.

– Выброшу на помойку! – твердо объявила она.

Муж, сощурившись, зло смотрел на нее.

– Что ты за человек, Вера Петровна?! Твоих родичей советская власть полностью выкосила, ты должна, по сути, смертельно ее ненавидеть! А говоришь и ведешь себя так, точно комиссар в юбке!

Анилина не ответила, продолжала смотреть телевизор.

– Ладно, не дергайся! Давай так: съезжу к отцу, у него юбилей через месяц, доллары отвезу к нему, там не найдут! А после этого решим с разводом! Препятствовать ни в чем не буду, квартиру, барахло, детей, все оставляю тебе! Договорились?

Она молча, не оборачиваясь, кивнула. Муж допил виски, ушел на кухню. Анилина продолжала смотреть похороны. Гремел воинский салют. У многих скорбящих в глазах блестели слезы. Слезинка скатилась и по щеке Веры Петровны.

Анилина, сидя за столом в следственной камере, смахнула слезу, глядя в одну точку. Скачко не сводил с нее глаз.

– Вы можете не отвечать на этот вопрос.

Анилина вытащила платок, отерла слезы.

– Я говорю это к тому, что муж мог принуждать вас к сокрытию преступных денег, а это смягчающее обстоятельство! – мягким тоном уточнил Павел Сергеич.

– Никто меня не принуждал! – сердито выпалила она. – Я, знаете ли, уже взрослая девушка!

В дверь постучали. Вошел лейтенант, отдал честь.

– Товарищ полковник! Вас срочно вызывает товарищ генерал!

Полковник нахмурился, поднялся.

– Лейтенант, напоите чаем Веру Петровну! С печеньем! Печенье у майора Бокова возьмите! Позвоните ему в отдел! Я ненадолго!

И он вышел из камеры.

Весна, буйствовавшая в городе с утра, к вечеру волшебным образом превратилась в осень. Над Москвой сыпал мелкий серый нудный дождик. Горели фонари на Тверском бульваре, девушки, лукаво посмеиваясь, скрывались под зонтами, проходившие мимо юноши заглядывали под них и что-то шептали. В ответ девушки только смеялись и отмахивались.

Антон, прижимая к груди букет красных тюльпанов, вертел головой, он не сразу заметил в расплывчатом от дождя свете фонарей свою избранницу. Но вот она вынырнула из подземного перехода, махнула ему рукой. Он радостно замахал в ответ, подбежал, сунул в руки Марии Ивановны букет и, стараясь быть джентльменом до конца, тут же распахнул над головой своего преподавателя огромный зонт. И они зашагали по улице рука об руку. Мария Ивановна хоть и была лет эдак на десять старше своего двадцатилетнего кавалера, но так легко перепрыгивала через лужицы, что казалась молоденькой задорной девчонкой. «Как же идет ей эта голубая шапочка в облипку, и этот плащ с широким поясом обтягивает талию, такую тонкую, того гляди переломится», – думал он, не уставая любоваться ею, находя в своей возлюбленной все новые неоспоримые достоинства. Жутко хотелось обнять за талию, но приличия не позволяли. Он ограничился тем, что взял ее под руку, но вскоре заметил, что идти в ногу с этим хрупким созданием как-то не очень получается. В какой-то момент он даже обозлился на свой рост: ведь был на голову выше ее и поэтому, когда старался попасть в шаг, чаще попадал в лужу. Несколько раз из-под его больших ступней вылетали грязные брызги, обдавая ее стройные ножки в светлых колготках. Он несколько раз извинялся, а она, словно не замечая ни грязи, ни воды, весело, словно воробушек, продолжала щебетать под его зонтом. А потом вдруг, когда в очередной раз он стал извиняться, резко остановилась, отодвинула его руку с зонтом в сторону, закинула голову – теперь капли дождя омывали ее милое круглое лицо с блестящими карими глазами, – крепко зажмурилась и сказала:

– Это первый дождь после зимы, надо загадывать желание!

Антон тут же выставил руку, снова прикрыл Марию Ивановну зонтом, чтоб не намокла, и поторопился с ответом:

– Я уже загадал!

Маша, не открывая глаз, вновь отодвинула зонт в сторону и спросила:

– И что же, интересно?

– Вы хотите знать? – загорелся он. – Правда, хотите?

Маша кивнула.

Тут Антон совсем как-то по-ребячески засмущался, потом осмотрелся по сторонам, словно боясь, что его кто-то может подслушать, опустил зонт и тихо шепнул:

– О вас!

Маша распахнула глаза.

– Почему обо мне?! – А когда увидела, что он не сводит с нее влюбленных глаз, покраснела, как школьница.

Антон набрался смелости и выпалил:

– Потому что вы самая красивая, самая умная… самая…

Пока Антон подбирал новые слова, должные в полной мере перечислить все ее достоинства, Маша подняла его руку вместе с зонтом и по-взрослому приказала:

– Все, хватит! Идемте! – А потом вдруг покосилась на него серьезно и строго и добавила: – Мне давно пора домой! – С этими словами она ловко вывернулась из-под зонта и ускорила шаг.

Антон быстро догнал ее, вновь поднял над ее головой зонт.

– Дождь холодный, вам нельзя без зонта! Вы можете простудиться, заболеете!

Маша продолжала быстро идти, глядя себе под ноги.

– И что?

– Тогда я буду вас реже видеть и… и страдать из-за этого! – выпалил он.

И настолько осмелел, что уже не старался идти в ногу с ней. Маша заметила это и насмешливо хмыкнула. В глубине души ей было приятно слушать его признания. Да и какой женщине не приятно думать, что кто-то будет из-за нее страдать и убиваться?!

Антон облизнул пересохшие губы, он колебался, не знал, стоит ли задавать этот вопрос.

– А что, у вас такой строгий муж? Не терпит опозданий?!

Маша нахмурилась, резко обернулась.

– Что?.. А вот это вам знать совсем не обязательно! – выпалила она и, вырвавшись из-под зонта, ускорила шаг.

Антон постоял минуту-две в нерешительности, затем бросился следом и догнал Машу только во дворе, под козырьком подъезда. Когда расстояние между ними сократилось до полуметра, он неожиданно поскользнулся в луже и потерял равновесие. И чисто инстинктивно, чтоб не упасть, ухватился за плечи Маши. Та едва устояла на ногах, и в какой-то миг лица их сблизились. Антон наклонился, крепко обнял ее и быстро поцеловал в щеку.

Такого напора и наглости Маша явно не ожидала и, успев вымолвить лишь: «Ты сумасшедший!» – выскользнула из его объятий и убежала в подъезд.

Антон отошел в сторону, чтоб можно было видеть все окна дома. Что, если Маша появится в одном из них? Губы горели, сердце колотилось как бешеное, он испытывал восторг и полное смятение одновременно.

«Буду стоять, пока не увижу!» – решил Антон, а потом, невзирая на то, что промок до нитки, вдруг осознал: он счастлив! Никогда прежде ничего подобного он в своей жизни не испытывал. Никогда!.. Былые детские и школьные влюбленности не в счет – глупость, никакая не любовь, всего лишь абстрактные мечтания, дурацкая жажда этой любви. Он окончательно понял, что именно она, Маша, и есть девушка его мечты, понял это после первого поцелуя, пусть секундного, почти мимолетного. Сколько времени он простоял под дождем, Антон не знал, да и знать не хотел. Стоял до тех пор, пока в окне на втором этаже не вспыхнул свет и – о чудо! – в нем показалась Маша, махнула Антону рукой. Он помахал ей в ответ. Потом она жестами стала показывать, чтоб немедленно шел домой, но он все не уходил. Продолжал мокнуть под дождем…