Текст книги "Карманный ад"

Света, невыспавшаяся и поникшая, начала утро с кофе. Она переминалась на мягкой львиной шкуре, лежавшей на полу; оскалившаяся голова кошки смотрела на женщину со стены, как и чучела других животных, убитых на сафари. Артем обожал выставлять себя победителем, а охота помогала ему поддерживать реноме. Банкир присоединился к постному завтраку, он сел за стол в халате и домашних перчатках.

– У меня сегодня важная встреча, а вечером – прием. Мы должны заехать в бутик и купить тебе платье. Ты не можешь появиться со мной в этих лохмотьях, – он кивнул на лежавшее на стуле платье светло-розового цвета. Света проглотила упрек.

– У моего шефа сегодня день рождения, мы будем отмечать в офисе. Я хочу, чтобы ты заехал за мной.

– Опять накидаешься? Тебе пить вообще нельзя, пьяная баба пизде не хозяйка. – Сироткин цыкнул языком. Он знал, чем Свету нельзя оставлять в компании алкоголя, а Света просто засыхала без любви. Спиртное стало для нее, как сказал бы Артем, «товаром-субститутом». – Я за тобой заеду, только не смей напиться до приема, понятно? А теперь одевайся, нам пора.

Сироткин сточил сэндвич, переоделся и обулся. Он не стал дожидаться Свету и быстро спустился по лестнице. Водитель курил у входа. Артем уселся в машину, женщина задерживалась, банкир барабанил по колену, то и дело посматривая на часы. Наконец она вышла из подъезда.

– Время – деньги, милая моя. – Он недовольно постучал зубами, женщина села рядом и поежилась. – Доложить. – Банкир уставился на водителя, который сел за руль.

– Сейчас едем к стоматологу, потом направляемся в гостиницу, там встреча с японцами, после – в банк.

Несмотря на возраст, зубы Артема постоянно росли, и каждый четверг он отправлялся к дантисту, чтобы отшлифовать резцы и клыки.

– Ясно, трогай.

Автомобиль подъехал к большому торговому центру. Стоматологическая клиника находилась в торце здания, остальные три этажа занимали магазины.

– Отправляйся и подбери себе платье, в зеленых тонах, чтобы мы гармонировали. – Он ладонью провел по лацкану голубого пиджака. – Я зайду за тобой через полчаса.

Водитель открыл заднюю дверь «Мерседеса», выпустив банкира. Света вышла из машины, не дожидаясь помощи. Металлоискатель на входе в молл, как и обычно, не среагировал на появление женщины, будто ее не существовало. Зато рамки запищали на Сироткине, и усатый охранник осмотрел карманы банкира. После этого мужчина и женщина разошлись.

Любимова поднялась на второй этаж. Студент в забрендированной футболке раздавал приглашения в солярий, но Свету он обошел стороной, не заметив вовсе. Женщина неторопливо миновала торговую аллею. По правде говоря, она терпеть не могла люксовые названия и топовые магазины: ей претили шик, роскошь и гламур от кутюр. Она предпочитала одеваться за границей в лавках малоизвестных модельеров, делающих выразительную стильную удобную одежду. Говорят, что одежда – это зеркало внутреннего мира или хотя бы замочная скважина в душу. О чем могли сказать вычурные дизайнерские платья. Света не понимала. Наконец она остановилась у витрины с приличными по стилю и неприличными по стоимости нарядами. Ее лицо и фигура не отражались в стекле.

Блондинке приглянулось красное платье с золотыми узорами змей, будто срисованное с картины Климта. Медянки и полозы с блестящей чешуей оказались живыми: они вытягивались и дышали языками, пробовали воздух на вкус, выискивая жертву, и стоило Свете замереть у стекла, как змеи покорно опустили головы, признав в ней дочь Асклепия и Афины. Сзади послышался скрип зубов, Сироткин подошел к Свете и положил руку на плечо.

– Мне нравится, – он показал на ядовито-зеленое платье, узкое в плечах и широкое снизу. – Примерь.

– Ноя…

– Нет времени, примерь. – Артем уверенно вошел в бутик, хлопнул в ладоши, и продавщица, листавшая журнал, опрометью подбежала к клиенту. Она сняла платье с витрины и проводила понурую Свету в примерочную. Спустя минуту женщина все-таки втиснулась в шелковую паутину. Это платье смотрелось так же нелепо, как букет полевых цветов в золотой вазе. Света почувствовала себя опутанной саваном.

– Заверните, – распорядился Сироткин. – Я тороплюсь, потому не смогу отвезти тебя на работу. Я заеду в офис, как освобожусь, до вечера. – Артем надел темные очки и быстро спустился по эскалатору. Света осталась в примерочной.

– Ну что, берете?

Продавщица продолжала жевать резинку.

– Вы же слышали. – Света поникла и покорилась продавщице. Она помогла снять узкое платье, оформила покупку и упаковала наряд в пакет.

Сироткин быстро выбежал на улицу, уселся в машину, достал конверт, только что доставленный курьером, и внимательно изучил биржевые графики. Торги открылись только полчаса назад, а индекс банка уже подскочил на 2,5 пункта: сделка с японцами, которую широко анонсировали в СМИ, пошла ему на пользу. Артем довольно улыбнулся и отложил бумаги в сторону, взял бутылку «Ведомостей» и быстро изучил этикетку. Взгляду зацепиться было не за что: тара отправилась вслед за конвертом.

Автомобиль подъехал к входу в гостиницу, Артем дождался, пока ему откроют дверь, вышел и застегнул пиджак на среднюю пуговицу. Солнце сильно слепило глаза, Сироткин надел темные очки, выпрямил плечи и медленно поднялся по ступенькам.

Швейцар открыл тяжелые стеклянные двери, и миллиардер вошел в зал. Японская делегация уже ожидала банкира. Артем выучил японский в университете, это был главный капитал, который достался от вуза. Японские инвесторы встали, поклонились, вкрадчивая улыбка не сходила с их лиц.

– Как вам Москва? Согласитесь, шикарный город, Мекка миллиардеров, – начал издалека Артем. На столе уже стоял чайник зеленого чая и полные чашки. – Какой простор для бизнес-проектов, какой масштаб, какие перспективы!

– Спасибо, замечательный город. Но мы хотели бы сразу перейти к делу. – Идзима, один из богатейших людей Японии, заработавший состояние на судостроении, легонько отодвинул чашку от себя.

– По правде говоря, – подхватил речь партнера банкир Саридзава, – еще до вчерашнего вечера мы собирались выкупить 40 % акций вашего банка, – начал он извиняющимся тоном и запнулся.

– Но сегодня мы решили не идти на сделку, – закончил мысль гуру японского фондового рынка Токко.

– Я вас не понимаю, – осторожно начал Сироткин. – Мы же согласовали все детали, прописали каждый пункт… Вы засвидетельствовали вышеупомянутую оферту, в особенности положение о стоимости приобретаемой доли, и стоящие за сделкой российские представители, вероятно, будут крайне разочарованы итогом… Я очень рассчитывал на то, что договоренности, достигнутые между нами, будут исполняться, и это верный путь, залог продуктивных и взаимовыгодных отношений в будущем…

За многие годы работы с японцами Артем усвоил, что они никогда не говорят «нет», к делам подходят аккуратно и выверенно, не совершая опрометчивых ходов и никогда не позволяя себе риска. Такие радикальные шаги, как отказ от покупки акций в последний момент, были совершенно нетипичны.

– Простите нас, но мы не можем пойти на это. – Идзима встал и поклонился Сироткину, продолжая улыбаться.

«Вот ёбаные узкоглазые!» – Артем сжал кулак, но внутренний вулкан, готовый взорваться по любому, самому мелкому поводу (когда в ресторане вместо бокала под белое вино подают бокал под красное; когда в самолете орешки приносят не в стеклянной вазочке, а в пакетике; когда чай с лимоном делают уже с лимоном, а не отдельно на тарелочке), молчал. Банкир случайно задел чашку чая, и она упала на пол. Японцы отодвинулись от стола, посчитав это признаком агрессии, но Сироткин оставался невозмутимым.

– Господа, жаль, что вы не предупредили, не известили меня ранее, а мои советники не предостерегли от этой сделки. Я ожидал, что вы постараетесь проанализировать предыдущее развитие ситуации на российском и международном рынках, спрогнозируете изменения при различных вариантах, поэтому в преломлении к настоящему моменту, со своего угла видения, как говорится, с финансового угла, если позволите, получите объективную картину происходящего, а она говорит о том, что сделка с моим банком – самая выгодная, прибыльная и перспективная из возможных на данный момент.

Сироткин уже и сам не понимал, что говорит, а собеседники обронили нить его мысли и потеряли интерес.

– Мы должны идти, – еще раз поклонился Идзима. Его партнеры вскочили с мест и опрометью направились вслед за коллегой, Артем не сдвинулся с места. «Незадача!» – задумался банкир, подсчитывая возможные убытки, предвосхищая бурю в СМИ и зубоскальские шутки конкурентов.

Сироткин не заметил, как уже 15 минут за ним наблюдал мужчина в очках, закрывшийся газетой. Незнакомец, сидевший в двух столиках поодаль, положил деньги на стол, поставил бутылку «Ведомостей», вынул телефон из пиджака и направился к двери.

Артем перевел дыхание, вытер лоб салфеткой, аккуратно поправил челку и направился к выходу. Водитель, удивленный столь скорым окончанием встречи, затаился, ожидая реакции хозяина.

– Трогай, рядовой. – Банкир пнул носком левой ноги в спинку водительского кресла, шофер нажал на газ, и машина тронулась с места. – Нет ничего более непостоянного, чем обещания и договоренности, – сказал он медленно. Телефон в левом кармане затеребило, банкир вытащил трубку.

– Добрый день, господин Сироткин, газета «Ведомости» интересуется. Меня зовут Олег. Это правда, что сделка с японцами сорвалась?

Сироткин посмотрел на водителя, пытаясь понять, кто успел связаться с журналистами.

– Откуда вы знаете? – Артем понял, что вскрыл все карты, и сразу осадил себя. – С чего вы взяли? Откуда такие сведения?

– Только что «РосАлкоБизнес» опубликовал эту новость. Ваши комментарии?

– Итак, я постараюсь говорить максимально аккуратно. Информация, опубликованная «РосАлкоБизнесом», вызывает огорчение и демонстрирует полнейшее непонимание происходящего. Переговоры с японской стороной продолжаются, наши партнеры пока не дали окончательного ответа, а потому делать скоропалительные выводы, способные нанести урон репутации и вполне осязаемый финансовый ущерб, по меньшей мере недальновидно. Мы обсудим с моими юристами сложившуюся ситуацию и, смею вас заверить, предпримем адекватные и надлежащие шаги в отношении «РАБа». А теперь простите, мое время слишком дорого стоит.

Сироткин сбросил звонок, понимая, что партия проиграна, закрыл глаза ладонью и устало выдохнул. Никакого желания ехать в банк не было, раут, намеченный по случаю сделки, уже отменили. Сироткин на секунду задумался и быстро решил:

– Поехали домой, офис отменяется.

На глаза попался холодильник. Артем открыл дверцу, вытащил бутылку воды и сделал жадный глоток.

– Шеф, может, стакан дать? – подал голос водитель.

– Крути баранку, дед.

Через 15 минут банкир подъехал к дому на набережной, устало вышел из машины, поморщился на слепящее солнце и снова опрокинул бутылку.

– На сегодня хватит, можешь ехать домой. – Банкир ударил ладонью по крыше автомобиля, водитель тронулся.

Артем не спеша прошел к воротам, зашел в лифт и поднялся на верхний этаж. Ему вдруг до боли захотелось увидеть Свету и на ней сорвать злость, медленно закипавшую внутри.

– Привет, вечерний прием отменяется. У меня плохое настроение, я сейчас дома. Это информация к размышлению.

– Ты хочешь, чтобы я приехала? – сказала женщина заплетающимся языком: Света уже успела выпить.

– Верно, я хочу видеть тебя сейчас же.

– Хорошо, но я пьяна. – Слова давались женщине с трудом.

– Черт, я совсем забыл заехать за тобой. Закажи такси, я заплачу, – сказал Артем и тут же добавил: – Деньги позже вернешь.

– Эй, но ведь ты обещал! – Такой поворот Свете совершенно не понравился: во-первых, мужчина должен держать свое слово, а банкир даже не потрудился извиниться. Во-вторых, шутка Сироткина была глупой. В-третьих, мало ли что могло случиться в пути. Наконец, если ты заказываешь музыку – будь любезен организовать доставку оркестра, справедливо рассудила девушка, но огласить свои размышления не посмела и пилюлю разочарования проглотила.

– Не становись в позу, рано, ночью этим займешься. – Сироткин ошерстился.

Такси Света все-таки вызвала. Поездка в подержанном «Ауди» показалась ей полетом на Луну, по крайней мере, нагрузки на организм были сопоставимы с космическими. С трудом выйдя из машины, она добралась до квартиры любовника, на это ушло еще 20 минут. Наконец перед ней оказалась знакомая дверь. Света нажала на звонок.

– Оо, какие мы сегодня красивые! – приветствовал ее банкир. Это был последний момент, который запомнила женщина.

Она проснулась в полчетвертого утра от приступа тошноты. «Где я?» – задумалась Света, вглядываясь в темные стены, с которых на нее смотрели головы оленей, лосей и льва. Торшер слева и громкий храп справа ответили на ее вопрос.

Стук сердца отдавал в висках отбойным молотком, а нёбо связала горькая сухость. Женщине понадобилась минута, чтобы отдышаться. Она вспомнила, как добиралась ночью к Артему, и обида накрыла ее с головой: она поняла, что попала под золотой дождь и ядовитые капли внимания Сироткина придавили ее к земле.

Рядом с кроватью стоял стул, на котором аккуратно висело платье. Даже чулки были повешены по струнке. Это взбесило ее больше всего: чулки не должны висеть, как носки, о чем знает любая школьница. Тем более так аккуратно и по-армейски. В конце концов, она же не жена прапорщика.

Света испугалась, что в этой квартире ей уготована только одна роль: очередного трофея, свидетельствующего о победах хозяина. Ей суждено оставаться его обслугой, придатком, сопровождающим персоналом, женщиной-функцией, говорящей о том, что Артем преуспел в жизни. Любимова почувствовала себя рассадой в тесном горшке.

На полу Света заметила два использованных презерватива. Она тихо и быстро оделась под аккомпанемент храпа, попыталась найти телефон, но его нигде не было. Света решила, что потеряла его в такси. Спустя пять минут она уже рыдала в лифте.

«Если ты мужик, то почему не приехал вчера за мной? Где твое великодушие, какого черта ты смеялся надо мной? И кто, блядь, позволил тебе трахать пьяную женщину?» Эти мысли тяжело ворошились в ее голове: пьяная, она ехала сюда не за сексом, а за вниманием; Артем, если Света ему дорога, должен был отказаться от приставаний и просто позаботиться о ней, как поступил бы любой мужчина.

Развязка этой истории была такой же скоропалительной, как и ее начало. Ни ЗАГСа, ни брачного контракта, ни медового месяца не приключилось: все дело решили один опрометчивый поступок банкира и его неосмотрительные фразы. После этого Света поставила точку в сумасбродных, непродолжительных и, как оказалось, разорительных для обоих отношениях. Весна влюбленности прошла – осталась пожухлая листва.

В эту ночь в Москве приключилась еще одна рядовая ссора, почва которой была удобрена годами пререканий и взаимных обвинений. Голодный Шелудяев сидел на кухне трехкомнатной квартиры в обнимку с рюмкой и курил. Сегодня наконец Лиза призналась, что изменяет ему, но вместо того, чтобы предложить развод, потребовала, чтобы ее новоявленный возлюбленный переехал в гостевую комнату и стал сожителем.

– Артем – потрясающий человек, – убеждала Витю жена. – Он работает в приюте для бездомных животных, он помогает больным кошкам и собакам, выброшенным на улицу такими бездушными, бессердечными людьми, как ты! Ты когда-нибудь хоть что-то сделал для другого бескорыстно? Он великолепно играет на гитаре, он пишет гениальные стихи. Он посвятил мне поэму, а ты подарил мне хоть одну серенаду, хоть одну строчку? Он следит за своим здоровьем, не пьет и не курит, в отличие от некоторых!

Услышав, что ему предлагает жена, Витя осунулся, а внутри что-то оборвалось. Только выпив коньяку и выкурив три сигареты подряд (это была его дневная норма), он собрался с мыслями и задал всего два вопроса, после которых ресторатору все стало ясно:

– А сколько Артему лет? Он москвич?

– Ему 20 лет, он из Архангельска.

– Ой, блядь, ну ты и дура. – Шелудяев потушил сигарету и опрокинул еще одну рюмку. Он наелся порцией бреда, и теперь его тошнило. – Так, уйди с глаз моих, пока я не убил тебя вот этой самой табуреткой. Я дам тебе ответ, но утром. А теперь исчезни, прошу тебя, умоляю, блядь.

Жена послушно ретировалась, Витя сгорбился. В этой истории ему все казалось диким и сюрреалистичным: предложение жить шведской семьей усугублялось планами какого-то лимитчика отжать пряничный домик в центре Москвы у катастрофически тупой женщины, готовой пустить архангелогородца не только между ног, но и в дом. Шелудяев встречал подобных мускулистых подонков – безусловно, красивых, но глупых под стать накачанным силиконом блондинкам. Однако это не мешало им быть хитрыми и расчетливыми. Последним обстоятельством, который добил ресторатора, стало то, что парня зовут Артем. После знакомства с Сироткиным он на дух не переносил это имя: оно скрипело песком на зубах.

Витя попытался понять, что стало с той умной брюнеткой, которую он полюбил десять лет назад, как она вдруг превратилась в тупую пизду с пергидролевыми волосами. Неужели люди действительно становятся плохими, если ты сделал им слишком много хорошего?

Он пять лет потратил на то, чтобы завоевать блистательную и надменную девушку, которая оказалась пустышкой. Он открыл свой клуб, лишь бы купить квартиру, и этот бар заложил основу его благосостояния и позволил больше не думать о работе на дядю. Витя знал, что никогда не стал бы миллионером, если бы не желание покорить девушку. Раньше ради таких женщин развязывали войны, покоряли империи и города, чтобы широким жестом положить к ногам возлюбленной. Он, конечно, не был ни Парисом, ни Наполеоном, но свою маленькую бизнес-империю построил. Теперь же оказалось, что все это было зря.

Ресторатор взял дневник, который жена оставила на столе. Последняя запись говорила о том, как хорош Артем в постели и что у архангелогородца «побольше будет, чем у других».

Шелудяев вырвал чистый лист бумаги и задумался, что написать. Красивые слова и утонченные признания в любви он давно вычеркнул из меню; браниться с женой, тем более заочно, он не хотел – не по-мужски. Перед ним стояла проблема, и она требовала конкретных решений.

«Лиза! Признаться, ты меня огорошила вчера. Я очень разочарован, не знаю, сможешь ты представить, насколько, но речь не об этом.

Я против того, чтобы мы жили втроем, но если ты настаиваешь, так тому и быть: я ухожу. Квартиру я оставляю тебе, но только на словах: я не уступлю свою половину хотя бы потому, что твоему Артему ничего от тебя, кроме жилплощади, не нужно. Поверь мне: через неделю совместной жизни он попросит тебя оформить недвижимость на себя, и вот тогда берегись: я тебе ничем помочь не смогу. Не совершай глупостей, не отдавай ему квартиру: она твоя и только твоя, и это единственная гарантия, что ты не останешься на улице лет через 15. Я никогда больше не появляюсь на пороге, клянусь. Я буду переводить тебе деньги ежемесячно: ровно столько, сколько ты тратишь. У меня будет к тебе только одна просьба: пожалуйста, никогда больше не попадайся мне на глаза. Прощай».

Шелудяев положил письмо на стол, на цыпочках прошел в спальню, открыл шкаф и достал походный чемодан: здесь хранились вещи на случай непредвиденных поездок – все: от носков и зубной щетки до костюма. Лиза спала. Он подошел к жене и поцеловал ее – не потому, что любил, а за все лучшее, что было за потраченные впустую годы.

Он закрыл входную дверь, спустился на улицу и выбросил ключи от квартиры в ближайшее мусорное ведро. Автобусы не ходили, метро открывалось через час. Шелудяев пешком добрался до бара. «Мост» еще работал, в зале оставались двое посетителей и один бармен.

– Добрый вечер, Виктор Михайлович. Что-то вы поздно нынче.

– А я бы сказал, слишком рано. Я у себя в кабинете, не будите меня до утра.

Милан с трудом поднялся по лестнице, придавленный похмельем. Он прошел в кабинет, отвечая на приветствия кивком помятого подбородка, и уселся в тяжелое кресло. В дверь тихо постучали, в проеме показалась секретарша Таня.

– Пес, – сказала она. – Ты почту читал?

– Каюсь, каюсь, каюсь: длинные руки балканских империалистов не дотянулись до эпистолярного наследия руководства «РосАлкоБизнеса».

– М, открой, тебе понравится.

Милан взял корзину, лежавшую на столе, и стал перебирать конверты. Таня не уходила.

– Ну? – Она переминалась с ноги на ногу, ожидая реакции начальника.

Биккок добрался до белого конверта с заголовком «Кадровые перестановки». Корпоративные известия гласили: «Дорогие коллеги! Рады вам сообщить, что к нашей компании присоединился Сергей Лоскутов. Он займет должность шеф-редактора с 8 марта этого года. Сергей имеет большой опыт работы с новостными изданиями, он 10 лет возглавлял редакцию «ТСС». Надеемся, что его опыт поможет нашей компании закрепиться на рынке СМИ и выйти на новый уровень».

– Послали кота за сметаной. – Милан ответил на немой вопрос Тани. – Руководство тасует кадры. Профанация ротации.

Секретарша радостно развела руками: теперь ей было о чем позлословить с подружками, а она была главной сплетницей компании.

– Заметь, и ни слова про Пустякова, – задумался Милан. – А он теперь куда?

– Никто не знает, а он сам не говорит.

– Понятно. Так, ладно, а теперь мне работать нужно. Дело вести – не сплетни плести.

Таня торжествующе улыбнулась и тихо закрыла дверь. Милан знал, что теперь она стоит за дверью и вслушивается, надеясь, что он позвонит. Парень отложил телефон и решил зайти к Пустякову лично. Резко открыв дверь, он заехал Тане в лоб и почувствовал легкое удовлетворение.

– Солнышко, всех сплетен не переслушаешь. – Он приголубил Таню за талию. – Расскажешь на ноготок – перескажут на лоток, но баснями закрома не наполнишь.

– А я что, а я ничего! – заверещала коллега, потирая бордовый лоб. Переписчики дружно посмотрели на дверь, но Биккок на взгляды не реагировал. Он быстро проследовал к коридору, прошел еще 15 метров и постучался в дверь.

– Войдите, – недовольно послышалось из-за двери. – А, это ты. Ну, прошу к столу.

Милан уселся на стул напротив Пустякова. Его начальник уже паковал вещи. Четыре коробки, заваленные кружками, элитными винами, десятками грамот за успешную работу и кубками за выдающиеся результаты в стрельбе, стояли у двери. Пустяков заполнял пятую.

– Кто сплетни разносит, тот головы не сносит, так что хочу услышать все своими ушами. Почему?

– Кто их знает? Решили добавить динамичности в работе. Ну, или на имидже Лоскутова сыграть. Он не один приходит, а с Армянской. Она теперь главредом будет. Хотя, если честно, все это треп: его назначили по приказу с самого верха.

– Да ладно? То есть мы теперь под крылом Кремля, так сказать, авангард на информационном фронте – пропагандистская артиллерия, кирасиры, оседлавшие печатные станки?

– Можно и так сказать.

– А ты куда направишь свои стопы?

– Не знаю. Устрою себе отпуск на пару месяцев, съезжу в Крым, книжки почитаю.

– Книга – друг человека. А нам чего ждать?

– Что-то мне подсказывает, что волны увольнений.

– Осведомленный источник в «РосАлкоБизнесе» поведал нам о скорых кадровых перестановках и массовых сокращениях. Ваши комментарии?

– Есть пару моментов. – Пустяков уселся напротив, достал бутылку виски и вопросительно посмотрел на Милана. Он жестом показал «чуть-чуть», и начальник налил ему полный стакан: восемь лет совместной работы научили их понимать друг друга с полуслова. – Расскажу по секрету, но чтобы никто, хорошо? В общем, три месяца назад мне указали на дверь.

– Ах, вот почему ты не стал отговаривать Зиннурова от увольнения?

В феврале самый талантливый переписчик из молодой поросли, недовольный зарплатой, положил заявление на стол, и к разочарованию Биккока, Пустяков не стал удерживать подающего нескромные надежды редактора.

– Ну да. Так вот, у меня было немного времени, чтобы передать Лоскутову дела. Я ему позвонил, сказал, давай встретимся, прочее. И ты прикинь: в тот день, когда мы договорились увидеться, он мало того что опоздал, так еще почему опоздал? Оказывается, перед этим он хантил шеф-редактора отдела экономики из «России завтра». Ну ты представляешь? Мужик, ты еще никто здесь, а уже кого-то нанимать решил, даже с нашими сотрудниками не поговорив. Это как называется? Это называется хамство. – Пустяков ударил ребром ладони по столу. – В общем, поговорили мы, но вышло скомканно. Я ему предлагаю: давай характеристики на сотрудников передам. Он согласился, но после этого на связь не выходил. То есть он изначально никого из нас и в грош не ставит. Одним словом, неприятно вышло.

– Хамство – смелость тех, кто ее лишен. Ну, мне ли не знать. Это ж из-за него я из «ТСС» ушел.

– Да ладно! А я не знал.

– У всех свои скелеты в шкафу.

– Расскажешь?

– Как известно, у всех своя правда. Опишу, как я вижу эту историю. Отработал я там уже год, и мне предложили переходить к ним на постоянку Ты же помнишь, я тогда как раз университет заканчивал, решил, почему бы и нет. И вот за неделю до официального оформления сижу, значится, такой, новости пишу. И тут выходит флэш: Постояльцев, братец небезызвестного нам вице-премьера, заявил о создании партии. Я и пишу: имярек создает партию, название – такое, цели – такие. Понимаю, что новость-то куцая. Расписал биографию Постояльцева, но тоже не катит-три абзаца, что за текст? Комментарии собирать – долго, а публиковать сейчас нужно. Я, не будь дураком, решил: а добавлю-ка пару-тройку скандальных историй из биографии небезызвестного. Сказано-сделано: расписал, как он с ментами дрался, как понятых на свою стройку не пускал, как брату звонил и просил приехать с ФСО и заступиться. Одним словом, не новость, а шоколад – так и тает. Проходит пять минут, как опубликовали, и Постояльцев пишет в Сети: «Если «ТСС» не удалит порочащую честь информацию, я вчиню им иск». Мы с шеф-редактором посидели, подумали, ну и добавили видео с той потасовкой. Нет, я же ни слова не приврал!

– А вот это вы от души! – Пустяков рассмеялся и протянул стакан, Милан чокнулся и сделал длинный глоток.

– Так вот, – приятное теплое чувство пробрало нутро, – проходит еще пять минут. Постояльцев истерику в Сети поднял. А потом звонит мне Лоскутов и говорит: «Я тебе сейчас телефон Постояльцева скину, ты позвонишь, извинишься перед ним, а потом удалишь новость». Я ему: «С хуя ли?» А он мне: «Ты неправильно себя повел, так в «ТСС» не работают, я тебе позже расскажу, что такое наши стандарты. А теперь звони и извиняйся». И бросил трубку. Что-то в тот момент я не догадался послать его нахуй, это уже потом приключилось. Ну так вот, приходит мне телефон Постояльцева. Я стою и думаю, что делать. Подошел шеф-редактор, говорит, ты не переживай, позвони да попроси прощения. А я искренне не понимаю, за что? Мы же на пару эту новость учудили, а извиняться – мне. Подчистили мы текст, последний абзац убрали. Но звонить-то все равно надо. В общем, спустился в бар, накатил стакан, смелости набрался – еще бы, я же с такими высокопоставленными людьми впервые говорил, – и позвонил этому товарищу. А вот следующий диалог – это вообще феерия была. «Здрасьте. Меня Милан зовут, я сотрудник агентства «ТСС». Это я написал ту новость, которая вам не понравилась». – «А, ты, ну так вот, слушай сюда. Если вы ее не удалите, я выкачу такой иск, что тебя в шею попрут, а вы разоритесь». – «М, начнем с того, что я вам не грубил. И уж простите меня, но я так и не понял, а чем вы оказались недовольны?» – «Не было никаких сотрудников милиции! Это были рейдеры, которые решили захватить мой жилой комплекс». – «А вас не смущает, что это были люди в настоящей милицейской форме, которые исполняли решение суда вместе с приставами?» – «Это ничего не отменяет! Это были рейдеры на службе у моих конкурентов, просто вы ничего не знаете! В общем, удаляйте новость». – «А почему?» – «Я хороший друг Антонины фон Лемминг, вашего начальника!» – «И это основание? Я думал, что в России есть независимые СМИ». – «Так, парень, закройся. Удалите новость». – «Круто вы со мной говорите, не попрешь. Но на заметку возьмите: мы уже удалили тот абзац, который вас не устроил». Постояльцев как-то сразу притих, пары спустил и спрашивает: «Что, удалили?» – «Ага». И он мне: «Ну тогда на будущее, молодой человек: если пишите о политике, пишите о его политической деятельности, а биографию трогать не смейте» И здесь я уже не удержался и говорю: «Так, господин Постояльцев, вы политик, я же не учу вас заниматься политикой. Так что не учите меня работе журналиста, это не ваш профиль». И повесил трубку. Перезвонил Лоскутову, сказал, что извинился. Он мне снова втык устроил и пообещал провести ликбез сегодня же, прислав письмо.

Никакого послания я не дождался ни в тот день, ни на следующий. В итоге, перебрав вискаря, я решил уволиться, сел ночью за компьютер и написал отличное письмо, заявив, что-де я не соответствую высоким профессиональным стандартам независимой журналистики от «ТСС», а посему не могу более отягощать коллектив своей никчемной глупой ленивой персоной. Лоскутов ответил, что заявление принято, и добавил, что отдельно оценил искрометный сарказм. Так мы и расстались. После этого за две недели ни разу со мной не заговорил. Так что я думаю, теперь у меня с Лоскутовым будет собачья дружба до первой кости.

– Хорошая история, ничего не скажешь. – Пустяков довольно ухмыльнулся. – А ты сам как думаешь, он хороший переписчик?

– Борода – уму не замена. – Милан поставил стакан на стол, в дверь громко постучали. Переписчик уставился на начальника.

– Войдите! – ответил Пустяков и убрал стаканы в ящик стола.

Дверь широко отворилась, и на пороге показался низенький мужик с проседью в волосах и густой щетине. Пускай прошло восемь лет, Милан сразу почувствовал запах того самого одеколона, неприятный и резкий.

– Привет, Леша! – Лоскутов подошел к столу и протянул руку, покосившись на собутыльника Пустякова. Экс-начальник нехотя встал и пожал ладонь. – Привет, Милан. – Лоскутов повернулся к Биккоку.

– Помянешь черта… Здравствуй, Сережа. – Непонятная злоба заставила парня остаться в кресле. – Леша, а заявление об увольнении тебе приносить или уже нет? – Он сделал ударение на слове «уже» и вопросительно уставился на Пустякова.

– Я так полагаю, теперь все вопросы через Сергея, – Пустяков указал на незваного гостя.

– Тогда я говорю «до свидания», а не «прощайте». Я зайду через полчасика. – Милан подскочил, ударил себя по коленям, тряхнул головой и вышел из кабинета.

Ненависть, разгоравшаяся внутри, как угли в мангале, придала ему уверенности. Он вернулся в кабинет под прицелом вопросительных взглядов, эти немые вопросы можно было расслышать. Биккок уселся за стол и достал бутылку из нижнего ящика. Он не понимал, что его злило больше: то, как совет директоров обошелся с его другом и начальником; то, что до сих пор не простил Лоскутова, или просто пустой желудок.