Текст книги "Поворотные времена. Часть 2"

Опыт релятивистской, и в особенности квантовой, механики уникален для понимания смысла и структуры научной революции. В те первые десятилетия века вполне успешное экспериментальное освоение новых явлений и не менее успешная разработка способов их математического описания не освобождали, однако, ведущих теоретиков от впечатления топтания на месте. Трудности – социально-психологические, философские, логические, – связанные с внутренней необходимостью переключить аналитическое внимание в другое – глубинное – измерение научного мышления, погрузиться в исследование «механики» мысли и уяснить, какие ее основания затрагиваются новыми проблемами, – трудности эти действительно были предельными. Ведь затрагивались принципиальные основы познающего разума, его «трансцендентальные условия»: абсолютность («априорность») ньютоновского пространства-времени, представимость реальности в единственной объективной картине мира, картезианское субстанциальное разделение res cogitans и res extensa. Затрагивались, словом, такие начала, которые на протяжении всей истории классической физики были априорными условиями самой возможности научного познания. По всей видимости, мы наталкиваемся здесь на границу, гораздо более фундаментальную, чем все предшествующие. Речь идет не о теоретических «парадигмах», а о коренных принципах «объективного» познания.

Ситуация столь радикального отстранения от собственного мира – глубоко укорененного в традиции, философски обоснованного, теоретически продуманного и экспериментально выверенного, едва ли не слившегося с миром обычного здравого смысла (до сих пор отождествляющего истинность с объективностью), – эта ситуация напоминает нам об историческом начале современной науки, об эпохе XVI – XVII вв., о «коперниканском» отстранении от птолемеевского, аристотелевского, томистского мира. Мы открываем своего рода современность научных революций начала XX в. и начала XVII в. Может быть, только в этих точках перед нами раскрываются в самом деле принципиальные изменения, охватывающие не столько парадигмы научного познания, сколько саму архитектонику разума, априорно определяющую его как разум научно-познающий (экспериментирующий, объективирующий, гносеологически озадаченный и т. д.).

Попробуем теперь различить черты такого глубинного архитектонического переустройства самого разума (и подразумеваемого им мира) на одном выдающемся и хорошо изученном примере, на примере так называемой коперниканской революции.

2.1. Тайный разум явной теории

Прежде всего поражает контраст между тем, что именно сделал Коперник, и эпохальным переворотом, именуемым «коперниканской революцией». С одной стороны, трактат с традиционным названием «О круговращении небесных сфер»2727
  В полном согласии с Евдоксом и Аристотелем речь шла о небесных сферах (а не «орбитах»). См.: Веселовский И. H., Белый Ю. А. Николай Коперник. М., 1974. С. 239 – 240. Cm. также: Three Copemican treatises / Ed. Rosen. 3rd ed. with a biography of Copernicus and Copernican bibliography, 1939 – 1958. New York, 1971. P. 11 – 21.


[Закрыть], предназначенный для узкого круга профессионалов («математика пишется для математиков»), содержащий несколько специальных астрономических гипотез и массу вычислений, выполненных с виртуозной по тем временам математической техничностью, с другой – мировоззренческий переворот, едва ли не сопоставимый с откровением новой веры. А.Ф. Лосев несколько гротескно, но ярко изобразил этот переход: «Мир не имеет границ, т. е. не имеет формы. Для меня это значит, что он – бесформен. Мир – абсолютно однородное пространство. Для меня это значит, что он – абсолютно плоскостей, невыразителен, нерельефен. Неимоверной скукой веет от такого мира. Прибавьте к этому абсолютную темноту и нечеловеческий холод междупланетных пространств… То я был на земле под родным небом, слушал о вселенной „яже не подвижется”… А то вдруг ничего нет, ни земли, ни неба, ни „яже не подвижется”… Читая учебник астрономии, чувствую, что кто-то палкой выгоняет меня из собственного дома и еще готов плюнуть в физиономию. А за что?»2828
  Лoceв А. Ф. Диалектика мифа. М., 1930. C. 27. (C м. переиздание: Лосев A. Ф. Миф. Число. Сущность. М., 1994. С. 18).


[Закрыть].

Конечно, А.Ф. Лосев нарочито мифологизирует картину, но подобное переживание откровения нового мира вовсе не надуманно. Достаточно вспомнить не менее выразительное описание нового мироощущения Б. Паскалем. Напомним эти знаменитые изречения: «Le silence eternel de ces espaces infinis m'effraie» («Вечное молчание этих бесконечных пространств ужасает меня»)2929
  Pascal В. Оеuvres complètes. Paris, 1954. Fr. 91 (206, Brunschvicq). P. 1113 (Bibi, de la Pléiade) (см. рус. пер. Ю. Гинзбург: Паскаль Б. Мысли. М., 1995. Фр. 201. С. 137).


[Закрыть]; «…глядя на эту немую вселенную, на человека, лишенного света, предоставленного самому себе и как бы затерявшегося в этом уголке вселенной, не зная, кто его туда поместил, что ему делать, что станет с ним по смерти, и неспособного это узнать, – я прихожу в ужас, как человек, которого спящим перенесли на пустынный и жуткий остров и который пробудился, не зная, где он находится, и не имея средств уйти оттуда»3030
  Fr. 393 (693, Brunschvicq). Р. 1191 (см. рус. пер. Ю. Гинзбург: Указ. изд. Фр. 198. С. 131).


[Закрыть].

Ужас Б. Паскаля перед несоизмеримой с человеком вселенной, но также и восторг «героического исступления» Дж. Бруно более, чем все математические доказательства и физические эксперименты, свидетельствуют о неожиданной реальности новооткрывшегося мира. Дело идет не о гипотезах, взглядах, теориях, учениях. He отвлеченные спекуляции, не трезвые наблюдения и, разумеется, не здравый смысл, а чуть ли не метафизический страх и мистическое вдохновение образуют начало новой премудрости. Подлинно философское изумление3131
  Отзвук этого изумления слышится в знаменитых словах И. Канта о «звездном небе над нами». Во «Всеобщей теории и истории Неба» (1755 г.) Кант говорит: «Мироздание с его неизмеримым величием, с его сияющим отовсюду бесконечным разнообразием и красотою приводит нас в безмолвное изумление» (Кант И. Соч. Т. 1.С. 201).


[Закрыть] и бытийный страх перед лицом неведомо как разверзшейся бездны лежат в истоках страсти к научному познанию, – изумление и страх, конечно же сливающиеся с восторгом и страстью. Страсть к познанию захватывает человека, пробудившегося в новом мире, всей мощью метафизического эроса, и нет ничего удивительного в том, что это новое самосознание отливается в традиционную для платонизма (от «Пира» Платона до «Пира» Фичино) форму трактата о божественном эросе, образцом которого может послужить «О героическом неистовстве» («De Gli Eroici Furori») Дж. Бруно3232
  Сопоставляя трактаты М. Фичино и Дж. Бруно, французская исследовательница пишет: «В действительности одними и теми же словами они на деле говорят нечто совершенно различное. Любовь Фичино предполагает христианскую теорию вселенной, тогда как любовь Бруно связана с концепцией мира, исключающей какую бы то ни было идею творения» (Vedrine Н. La conception de la Nature chez Giordano Bruno. Paris, 1967. P. 53).


[Закрыть].

Переворот действительно глубинный, проникающий до сердцевины духа и оказывающийся во всех сферах культуры – в религиозной, художественной, практической – далеко не только в научной. Пробужденные им энергии действуют во всей истории новоевропейской культуры, и вновь и вновь всплывает в сознании участников этой истории образ «коперниканской революции».

Зачинатели современного естествознания в XVII в. образуют своего рода общину «коперниканцев»; Дени Дидро в XVIII в. сравнивает формирование «истинно энциклопедической» точки зрения (планомерный и объективный обзор человеческих знаний) с коперниканским перенесением наблюдателя «в центр Солнца»3333
  Diderot D. Encyclopedic // Encyclopedic ou Dictionnaire raisonne des Sciences, des Arts et des Metiers. Paris, 1755.Vol. V. P. 640D – 641A.


[Закрыть]. И. Кант понимает свой критический переворот в философии как распространение коперниканской революции на метафизику3434
  Кант И. Соч. Т. 3. C. 91.


[Закрыть]. С образом этой революции немецкие романтики (в частности, Ф. Шлегель, Ф. Шеллинг) связывали учение об универсальности человека и бесконечно деятельной природе его духа3535
  Blumenberg H. Die Genesis der Kopernikanischen Welt. Frankfurt am Main, 1975. S. 80 – 91.


[Закрыть]. В конце XIX в., повторяя жест паскалевского остранения мира, А. Шопенгауэр и Ф. Ницше по-новому осознают «неуместность» человека (со всеми его воображаемыми и теоретически конструируемыми космологиями) во вселенной, ничего не знающей о нем3636
  Ibid. S. 123.


[Закрыть]. О. Шпенглер также сравнивает свою «революцию» в понимании истории с коперниканской3737
  Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. Образ и действительность. М.; Пг, 1923. С. 16, 100.


[Закрыть].

Словом, радикальность и эпохальность изменений налицо. Ho как же неприметная астрономическая новация Коперника входит в средоточие этого мировоззренческого переворота? Как можно соотнести одно с другим?

Историки верно замечали, что смысл научной революции XVII в. не в совокупности отдельных открытий, не в том, иначе говоря, что Н. Коперник создал гелиоцентрическую систему, а В. Гарвей открыл законы кровообращения, Везалий в то же время создал негаленовскую анатомию, а Г. Галилей… и т. д., – смысл этой революции они видят по меньшей мере в полном изменении того, что Р. Коллингвуд назвал «идеей природы»3838
  Collingwood R. The Idea of Nature. Oxford, 1945 (1964); Rupert Hall A. On the historical singularity of the scientific revolution of the seventeenth century // The diversity of the history: Essais in honour of Sir H. Koenigsberger. Ithaca; New York; London. P. 201 – 214. Cm. также: Ахутин А. В. «Фюсис» и «Натура». Понятие «природа» в античности и в Новое время. М, 1988.


[Закрыть]. Как же изменение этой идеи связано с изменением астрономической теории? Как вообще возможен мировоззренческий переворот, в котором мир изменяется раньше, чем воззрение (человек словно просыпается в новом мире с ужасом или восторгом)?

Оставим в стороне просвещенческую идею «пробуждения» естественного разума, оставим в стороне и «обратную» ей современную идею деградации человеческого духа, начавшейся-де в эпоху Возрождения. Эти идеологемы философски не интересны3939
  Интересно разве что само столкновение этих схем в нынешних умонастроениях. Оно внушает подозрение в их «естественности» и подсказывает вопрос: нельзя ли взглянуть на историю (духа, мысли, культуры) иначе, вне схематизма прогресса (пробуждения) – регресса (забвения)?


[Закрыть]. Философски значимо продумать само поворотное событие: как одна культурно и метафизически полноценная (универсальная) осмысленность мира может быть переосмыслена, преобразована в другую, столь же полноценную (столь же основательно универсальную) форму осмысленности? Каков должен быть тогда характер связи между этими культурными универсумами? Что значит мыслить в этих «смыслах», что значит быть в этом «многомирии»? Значимо это философски, поскольку позволяет усмотреть в происходящем изменении не поверхностную «борьбу воззрений», а метафизическое событие, происходящее в их смысловых основаниях. Мы не станем здесь входить в обсуждение подобных проблем, но пусть они маячат на горизонте4040
  Горизонт этот, или философский контекст нашего специального исследования, задается идеей диалогической онтологии культуры, развиваемой в трудах В. С. Библера. C м., например: Библер В. С. От наукоучения к логике культуры. Два философских введения в XXI век. М., 1991.


[Закрыть].

Наш тематический вопрос будет звучать более привычно: как оказалась вообще возможной, допустимой сама «гипотеза» Н. Коперника, почему эта «гипотеза» не только была понята, но и осознана как начало эпохальных изменений? Почему астрономическая теория, с деталями которой вряд ли кто, кроме специалистов, когда-либо знакомился, стала символом мировоззренческого переворота?

Одна из распространенных точек зрения состоит в том, что Коперник отважился на свое новшество именно потому, что не связывал с ним никакой метафизики, рассматривая его как некий формальный момент астрономического описания. Т. Кун в книге о коперниканской революции говорит, что учение о движении Земли было «непредвиденным побочным продуктом»4141
  Kuhn Th. The Copernican revolution. Planetary astronomy in the development of western thought. Cambridge, 1957. P. I.


[Закрыть]. «В труде Коперника, – говорит он далее, – революционная концепция движения Земли была первоначально аномальным побочным продуктом и попыткой посвященного астронома преобразовать технику, используемую при вычислении положения планет»4242
  Ibid. P. 136.


[Закрыть].

Отечественный логик и историк науки Б. С. Грязнов фиксировал этот важный для теории развития науки момент – логически последовательное и вместе с тем логически непредсказуемое появление важного новшества, – используя понятие античной логической теории – поризм.4343
  Грязнов Б. С. О взаимоотношении проблем и теорий // Природа. 1977. № 4. См. также: Грязнов Б. С. Логика. Рациональность. Творчество. М., 1982. C.111 – 118.


[Закрыть] Поризм – это побочный продукт доказательства теоремы или решения задачи, неожиданный промежуточный результат. Оспаривая концепцию К. Поппера о возникновении новой теории из новой проблемы, Б.С. Грязнов замечал, что Коперник не решал проблему об устройстве Вселенной, он решал частную задачу старой птолемеевской теории, связанную с необходимостью реформы календаря. Утверждение о движении Земли получилось у него как поризм. Точно так же, как поризмом, побочным результатом, было заключение М. Планка о квантованности энергии излучения, полученное им при решении классической проблемы излучения черного тела4444
  «Введение предложенной Планком гипотезы казалось просто остроумным приемом, позволяющим улучшить теорию интересного, но в общем-то довольно частного явления, а отнюдь не воспринималось как гениальная мысль, которая должна привести к изменению основных концепций классической физики» (Де Бройль Л. Революция в физике. М., 1963. С. 91).


[Закрыть]. Эти неожиданные и поначалу совершенно искусственные предположения как бы ненароком наводят мысль на новые пути и приоткрывают дверцу в новый мир.

Сам Коперник, правда, изображает дело несколько иначе. Разумеется, основной замысел его вовсе не в том, чтобы учредить новую систему мира. Скорее наоборот – усовершенствовать традиционную. Ho дело и не в решении частной задачи. «Я часто размышлял, – пишет он в „Малом комментарии”, – нельзя ли найти какое-нибудь более рациональное сочетание кругов, которым можно было бы объяснить все видимые неравномерности, причем каждое движение само по себе было бы равномерным, как того требует принцип совершенного движения»4545
  Коперник Н. О вращении небесных сфер. Малый комментарий. Послание против Вернера. Упсальская запись. М., 1964. С. 419 (Классики науки).


[Закрыть]. Привести космологическую систему в соответствие с каноническим аристотелевским принципом совершенства равномерного кругового движения и было исходной целью Коперника4646
  Составитель так называемых «Прусских таблиц» (1551 г.) Эразм Рейнгольд написал на принадлежащем ему экземпляре Коперникова труда: «Аксиома астрономии: небесное движение кругообразно и равномерно или же составлено из кругообразных и равномерных частей» (цит. по: Gingrich О.The role of Erasmus Reinhold and the Pruteniс Tables in The dissemination of Copernican theory // Studia Copernicana. Wroclaw; Warsaw; Krakow; Gdansk, 1973. P. 515).


[Закрыть].

Многочисленные «птолемеевские» системы, бытовавшие в эпоху Коперника, были далеки от совершенства и в смысле внутренней связности, и в смысле согласованности с данными наблюдения, не говоря уж о том, что сами эти данные оставляли желать лучшего4747
  Математическая астрономия вообще была слабым местом средневековой учености. Она впервые вышла на уровень Птолемея едва ли не к XV в., когда немцы Георг Пейербах (1423 – 1461) и его ученик Иоганн Мюллер (Региомонтан) (1436 – 1476) перевели из арабских источников первые шесть книг «Альмагеста». С тех пор греческая наука стала восприниматься как искаженный арабами оригинал (см. Kuhn Th. Op. cit. Р. 123). Коперник изучал Птолемея по этому переводу. Cm.: Веселовский И. H., Белый Ю. А. Указ. соч. С. 83 – 84; Кирсанов В. С. Научная революция XVII века. М., 1987. С. 75.


[Закрыть]. Ho Коперника задевает прежде всего то, что они «не удовлетворяют разум»4848
  Коперник H. Указ. соч. С. 17.


[Закрыть].

Говоря во вступлении к «De revolutionibus» о «вращении мира», о «форме вселенной», о прекрасном совершенстве неба, этого «видимого бога», Коперник сетует на несовершенство традиционных систем и объясняет это тем, что «спорящие не опирались на одни и те же рассуждения»4949
  Там же.


[Закрыть]. Стремление к рациональной стройности, даже к совершенной космической красоте, – вот источник вдохновения Коперника. Источник настолько античный, что его труд – во всяком случае, по «идеалам и нормам» – следует считать скорее уж возвращением к античным образцам, чем попыткой мыслить по-новому. В смысле владения математической техникой он тоже представляет собой пример возрождения птолемеевского искусства. А поскольку и данными Коперник пользовался в основном птолемеевскими, прав был Кеплер, упрекавший его в том, что он «больше толкует Птолемея, чем природу»5050
  Цит. по: Cohen I. В. Op. cit. Р. 122. В «Послании против Вернера» (1524 г.) Коперник пишет: «Мы… должны идти по стопам древних математиков и держаться оставленных ими как бы по завещанию наблюдений. И если кто-нибудь, наоборот, хочет думать, что верить им не следует, то, конечно, врата нашей науки будут для него в этом вопросе закрыты…» (Коперник Н. Указ. соч. С. 433).


[Закрыть].

Труд Коперника отличается поэтому двойственным характером, одновременно традиционным и модернистским, консервативным и радикальным. «Революционизирующее произведение, – замечает в этой связи Т. Кун, – одновременно является и кульминацией прошлой традиции, и источником новой будущей традиции»5151
  Kuhn Th. Op. cit. Р. 134.


[Закрыть].

Античный идеал рационально устроенного космоса, убеждение в том, что математическая стройность «разумного порядка» есть критерий красоты, а красота, в свою очередь, ясное свидетельство божественности космоса, – вот что открываем мы, вчитываясь в немногие страницы Коперникова труда, предназначенные не для «посвященных».

Нет, Коперник решал не частную проблему реформы Юлианского календаря, которая занимала Льва X, Климента VII и Павла III в связи с накапливающейся ошибкой при вычислении пасхалий. Во всяком случае, ему было ясно, что ошибка в определении дня весеннего равноденствия – один из многих дефектов и что нужно полное переустройство системы, чтобы она согласовалась со своим собственным основополагающим принципом (равномерное вращение). Реформа календаря обсуждалась на Латеранском соборе (1512 – 1517 гг.)5252
  Коперник Н. Указ. соч. С. 479 – 553.


[Закрыть], а Коперник пишет, что скрывал свой труд 36 лет, т.е. проект его существовал по меньшей мере уже в 1506 г., а может быть, и раньше5353
  Birkenmaier L. Mikolai Kopemik. Krakow, 1900.


[Закрыть]. «Малый комментарий», содержащий «семь требований», формулирующих принципы гелиоцентризма, также был составлен в это время. Известно, что к публикации труда Коперника настоятельно склонял кульмский епископ Тидеман Гизе. Гизе, пишет Георг Ретик, понял, «что не мало будет сделано во славу Христа, если церковь будет обладать правильно установленной последовательностью времен и надежной теорией в науке о движении»5454
  Коперник Н. Указ. соч. С. 544.


[Закрыть]. Ho Коперник, как мы знаем, всячески уклонялся от публикации. Более того, основные расчеты новой системы Коперник сделал, пользуясь данными Птолемея, а к систематическим собственным наблюдениям приступил только в 1512 г., во Фромборке, когда Павел Мидделбургский, участвовавший в соборе, впервые обратился к нему с призывом помочь в реформе5555
  Там же. С. 14 – 15.


[Закрыть]. Решение этой частной проблемы требовало новых точных наблюдений и не имело отношения к построению самой системы.

Вряд ли, далее, можно вообще сомневаться в том, что, несмотря на шаткость физических аргументов, приводимых Коперником в защиту возможности движения Земли, он был уверен в реальности гелиоцентрической системы. Известно, как были возмущены Гизе и Ретик – ближайший друг и первый ученик, – когда они увидели предисловие А. Осиандера, самовольно и анонимно вставленное им в книгу при подготовке ее к печати и истолковывающее все учение в гипотетическом духе. Гизе в письме Ретику называет это «святотатством под защитой доверия»5656
  Там же. С. 485.


[Закрыть].

Кроме того, сама гелиоцентрическая идея вовсе не была неким неожиданным новшеством. Эта идея вместе с представлением о возможных движениях Земли издавна существовала в традиции, и Коперник в обращении к Павлу III ссылается на места из Цицерона и псевдо-Плутарха (сочинения, известные ему со времен учебы в Падуанском университете в 1501 – 1503 гг.), в которых упоминаются пифагорейцы Гикет и Экфант, стоик Филолай, а также Гераклид Понтийский. Знает он и об Аристархе Самосском5757
  Там же. С. 39, 162.


[Закрыть]. Почти все «физические» аргументы, приводимые Коперником в обоснование возможности движения Земли, обсуждались в университетах по меньшей мере с XIII в. и полностью содержатся, например, в трактате Н. Орема (ок. 1323 – 1382) «Вопросы о четырех книгах „О небе и мире”»5858
  Веселовский И. H., Белый Ю. А. Указ. соч. С. 63 – 64.


[Закрыть]. Всеми этими проблемами серьезно занимались и в Краковском университете в годы учения там Коперника (1491 – 1495)5959
  Там же. С. 65 – 89.


[Закрыть]. Иными словами, «проблема» существовала, она не возникла из случайного «поризма» готовой математической теории. Напротив, потому-то гипотеза Коперника и превратилась в теорию, внушавшую автору и его последователям уверенность в ее состоятельности, что помимо успешных расчетов и наблюдений она поддерживалась глубинным движением интеллектуальной культуры эпохи.

Наконец, еще одно. Противореча «общепринятому мнению математиков и даже, пожалуй… здравому смыслу»6060
  Коперник Н. Указ. соч. С. 12.


[Закрыть], явно противореча показаниям чувственного опыта, будучи очевидным и подозрительным монстром в физико-метафизическом мире средневековой учености, система Коперника в действительности не обладала и той рациональной простотой и красотой, которая одна могла бы дать хоть какое-то основание для предпочтения ее птолемеевской. «В чисто практическом отношении, – замечает Т. Кун, – новая планетарная система Коперника была несостоятельна; она не была ни более точной, ни значительно более простой, чем ее птолемеевская предшественница…»6161
  Kuhn Th. Op. cit. Р. 171.


[Закрыть]. «Распространенное мнение, что гелиоцентрическая система Коперника является значительным упрощением системы Птолемея, очевидно, является неверным, – пишет О. Нейгебауэр. – Выбор системы отсчета не оказывает никакого влияния на структуру модели, а сами коперниковские модели требуют почти вдвое больше кругов, чем модели Птолемея, и значительно менее изящны и удобны»6262
  Нейгебауэр О. Точные науки в древности. М., 1968. С. 196 – 197. «Для Вселенной, – говорит Коперник в „Малом комментарии”, – будет достаточно 34 кругов, при помощи которых можно объяснить весь механизм мира и всю хорею планет» (Коперник Н. Указ. соч. С. 430).


[Закрыть].

О каком же «разумном порядке» говорит Коперник? Что за «гармония» и «красота» открываются его мысленному взору? Почему он так спокойно предоставляет физикам и философам выяснять вновь возникшие проблемы? Почему, наконец, и в самом деле появляются эти «коперниканцы»?

Конечно, едва ли не основным вкладом самого Коперника в «коперниканскую революцию» была высокая техника астрономических расчетов, впервые, вероятно, со времен Птолемея доведенная до такого совершенства, – техника, которая сразу же сделала шаткую гипотезу результатом точной науки. Ho вероятно и то, что аргументы интеллектуальной эстетики были существенными для Коперника. В своих вычислениях и наблюдениях он видел воплощение разума. Впрочем, разума особого, разума, предшествующего созерцаниям и физическим объяснениям созидаемого им мира. Преимущественно математический склад ума Коперника сыграл тут свою роль, но не потому, что позволял с легкостью изобретать удобные для вычисления схемы, а потому, что давал опору «отвлеченному» анализу альтернативных схем, анализу возможных «порядков разума», независимых от традиционных идеальных образов. Принцип «порядка разума» (ratio ordinis – буквально: разум порядка) состоит в том, что разум находит в себе разумные конструкции и лишь затем соотносит их с реальным миром6363
  Blumenberg H. Op. cit. S. 52 – 56.


[Закрыть].

Дело не в том, что явления, не «спасаемые» птолемеевской схемой, будут «спасены» коперниканской. Дело в том, что открылась возможность иных оснований разумного порядка (иной разумности порядка) вообще. И если Коперник еще мыслит в традиционном образе (лучше сказать, в идее) равномерного кругового движения как совершенного (в смысле самоочевидного, логичного, «умного»), то «с появлением Тихо Браге и Кеплера гипнотическое влияние традиции было сломлено»6464
  Нейгебауэр О. Указ. соч. С. 197.


[Закрыть].

Конечно же, не в одном математическом складе ума тут дело. Мы чувствуем в труде Коперника особую уверенность, уверенность разума, обретающего тайну мира в себе как источнике возможных форм и порядков. «…Живостью своего ума, – говорит галилеевский Сальвиати о коперниканцах, – они произвели такое насилие над собственными Чувствами, что смогли предпочесть то, что было продиктовано им разумом, явно противоречащим показаниям чувственного опыта»6565
  Галилей Г. Избр. тр.: В 2 т. М., 1964. Т. 1. С. 423.


[Закрыть].

Традиционно говоря о разумном порядке, разумных основаниях и красоте, Коперник неявно для себя руководствуется нетрадиционной идеей разума – автономного источника своих порядков. Пункт этот в самом деле центральный для коперниканской революции. He гелиоцентризм его астрономической системы революционен, а «рациоцентризм» его теоретической установки. Для полной ясности напомним известные, но в нашем контексте, может быть, понятнее звучащие слова И. Канта, суть коперниканской революции видящего в том, что «естествоиспытатели поняли, что разум видит только то, что сам создает по собственному плану, что он с принципами своих суждений должен идти впереди согласно постоянным законам и заставлять природу отвечать на его вопросы, а не тащиться у нее словно на поводу, так как в противном случае наблюдения, произведенные случайно, без заранее составленного плана, не будут связаны необходимым законом, между тем как разум ищет такой закон и нуждается в нем»6666
  Кант И. Соч. Т. 3. С. 85.


[Закрыть].

Присутствие и работу этого нового разума и замечали мы в труде Коперника.

Брожение новой «закваски» в традиционных формах, работа нового разума, сказывающегося повсюду, но стремящегося следовать традиционным «парадигмам», – вот характернейшая черта научной культуры XIV – XVI вв. Таков труд Н. Коперника. Таково еще космологическое мышление И. Кеплера. Обретенную втайне (часто для самих себя) свободу конструктивного воображения они направляют на то, чтобы найти совершенную схему идеального космоса. Новое же сказывается в другом, в свободе от традиционной метафизики, от той мощной логики, которая втягивает астрономический образ в определенную физически и метафизически осмысленную космологию. Традиционная идея совершенного космоса нетрадиционно отщепляется от своего метафизического базиса, и может показаться, что она опирается только на наблюдения и математические конструкции, связывая их в гипотетический образ космоса. Ho сама возможность такого отщепления и уверенность в том, что физико-метафизические оправдания не заставят себя ждать, говорит о присутствии этих оснований в том архитектонически новом уме (со своей метафизикой и даже своим богословием), который мы застаем у Коперника и Кеплера уже за делом.

2.2. «Коперниканская революция» до Коперника

И все же, в чем конкретно, если не считать вроде бы ни на чем не основанной самоуверенности, проявляется «новый ум», новая позиция мысли, новое ее самоопределение? Как это новшество сказывается в структуре коперниковского мира, если конструкции математической астрономии по существу ничего нового не являют (ведь первым делом в глаза бросается как раз верное следование птолемеевской парадигме)?

В самом деле, по куновским критериям Коперник не только работает целиком в птолемеевской парадигме, но даже доводит ее до совершенства. О. Нейгебауэр, например, видит одно из основных достижений Коперника в том, что он вернулся к строго птолемеевской методологии. «Нет лучшего способа убедиться во внутренней согласованности древней и средневековой астрономии, – пишет историк, – чем положить бок о бок „Альмагест”, „Opus astronomicum” ал Баттани и „De revolutionibus” Коперника. Глава за главой, теорема за теоремой, таблица за таблицей, эти сочинения идут параллельно».6767
  Нейгебауэр О. Указ. соч. С. 197.


[Закрыть] Переход к гелиоцентрической системе нисколько не затрагивает эту формальную парадигму. Что же касается более глубоких пластов – космологического и физического, – то здесь Коперник опирается на иные парадигмальные основы. He случайно, скажем, он описывает гелиоцентрический космос в терминах так называемого «герметизма», с которым он познакомился, видимо, в Падуе: «В середине всего находится Солнце. Действительно, в таком великолепном храме кто мог бы поместить этот светильник в другом и лучшем месте, как не в том, откуда он может одновременно все освещать. Ведь не напрасно некоторые называют Солнце светильником Мира, другие – умом, а третьи – правителем. Гермес Трисмегист называет его видимым богом…»6868
  Коперник Н. Указ. соч. С. 35. Этот «герметизм» сыграл значительную роль в высвобождении космологического воображения из жестких схем средневекового аристотелизма и был использован как эзотерический язык для оппонирования ему. Внимание историков науки к этой ренессансной традиции было привлечено книгой британского историка Ф. Йейтс – Yates F. Giordano Bruno and Hermetism. Chicago, 1964 (рус. пер. Г. Дашевской: Йейтс Ф. А. Джордано Бруно и герметическая традиция. М., 2000). Критический разбор этого труда, а также детальный анализ самой проблемы см. в кн.: Визгин В. П. На пути к другому. М., 2004 (главы «Герметическая традиция и генезис науки»; «Герметизм, эксперимент и чудо»; «„Двойная звезда” Джордано Бруно»; « „Эзотерика” и наука»).


[Закрыть].

Дело тут, разумеется, не просто в перенесении центра мира из Земли в окрестность Солнца, а в полном устранении физической и метафизической иерархии аристотелевского Космоса. Первым следствием, имеющим фундаментальное физическое значение, было глубокое изменение того, что можно было бы назвать космической динамикой. Согласно Аристотелю и средневековой космологии, движущая сила передается от периферии – от перводвигателя – к центру. В коперниканской системе энергия движения должна была исходить из центра, от Солнца, и Кеплер, например, делает в «Новой астрономии» именно Солнце перводвигателем6969
  Коперник Н. Указ. соч. С. 35. Этот «герметизм» сыграл значительную роль в высвобождении космологического воображения из жестких схем средневекового аристотелизма и был использован как эзотерический язык для оппонирования ему. Внимание историков науки к этой ренессансной традиции было привлечено книгой британского историка Ф. Йейтс – Yates F. Giordano Bruno and Hermetism. Chicago, 1964 (рус. пер. Г. Дашевской: Йейтс Ф. А. Джордано Бруно и герметическая традиция. М., 2000). Критический разбор этого труда, а также детальный анализ самой проблемы см. в кн.: Визгин В. П. На пути к другому. М., 2004 (главы «Герметическая традиция и генезис науки»; «Герметизм, эксперимент и чудо»; «„Двойная звезда” Джордано Бруно»; « „Эзотерика” и наука»).


[Закрыть]. Трудности новой динамики были бы непреодолимыми, если бы не существовало другого течения средневековой мысли, собственно физико-астрономического, развивавшегося на почве оккамовского номинализма. Именно здесь был создан тот вариант космической динамики, в котором была стерта «лунная грань», грань между сферой «физического» и сферой «небесного», – была стерта, иными словами, грань между физическими предположениями и астрономической теорией. Мир стал познавательно однороден.

Номиналисты, как известно, развивали физику «импетуса», согласно которой тело продолжает двигаться после того, как отделилось от двигателя благодаря «оставленной в нем силе» (virtus derelicta ab ipso primo motore), почему и оказывается способным продолжать движение7070
  Blumenberg H. Op. cit. S. 176; Maier A. Zwei Grund probleme der scholastischen Naturphilosophie. Rom, 1951. S. 166; Clagett M. The science of mechanics in the Middle Ages. Madison, 1961. P. 526 – 531.


[Закрыть]. Жан Буридан в середине XIV в. начинает использовать это понятие для объяснения не только насильственного, но и естественного движения, в результате чего их различие перестает быть принципиальным. Ученик Буридана Н. Орем переносит естественность кругового движения в подлунный мир, а это значит, что возникает возможность приписать такое движение Земле в качестве естественного (что, как упоминалось, он и обсуждает). «Лунная грань» утрачивает свой принципиальный характер. В этой однородной сфере сфер сменить один центр на другой оказывается уже не столь трудным делом7171
  Blumenberg H. Op. cit. S. 196. «Бог пребывает на небе, – пишет Н. Орем, – не более, чем в другом месте». Цит. по: Fellman F. Scholasctik und kosmologische Reform. Münster, 1971. S. 42.


[Закрыть].

Более того, чтобы объяснить отсутствие видимого параллакса неподвижных звезд вследствие годичного движения Земли, Копернику пришлось допустить увеличение размеров космоса чуть не в 2000 раз. Он говорит, что мир «неизмерим и подобен бесконечности», оставляя решать физикам, конечен он или бесконечен7272
  Коперник Н. Указ. соч. C. 23 – 25.


[Закрыть]. Ho образ совершенного космоса все же склоняет мысль к его внутренней завершенности. Коперник традиционно строит образ совершенного и прекрасного космоса, но допустимость хотя бы одной только мысли о его бесконечности свидетельствует, что сам он «обитает» уже в другом мире. Он именно не строит образ нового мира – образ-то как раз парадигматически мало отличается от старого, – а незаметно для себя уже обитает в новом мире, в мире, который может быть и бесконечным7373
  Cм. обсуждение этой открывшейся возможности в кн.: Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. Становление и развитие первых научных программ. М., 1980. С. 528 – 541.


[Закрыть]…

Словом, многое становится возможным, допустимым на закате средневековья, но ни астрономия, ни математика, ни физика не подскажут нам, почему все это становится мыслимым.

Так можно ли вообще считать новацию Коперника началом «коперниканской революции»? Или его труд – лишь симптом, свидетельство уже свершившегося глубинного переворота? Почему же тогда мы склонны именовать этот переворот «коперниканской» революцией? Что дает основания считать появление книги Коперника в 1543 г. историческим событием?

Главное, пожалуй, состоит в том, что коперниканская система стала местом встречи как раз традиционной математической астрономии (аксиома совершенства кругового движения, от которой впервые отказался только Кеплер) и нетрадиционного космологического воображения, свойственного новому образу мысли. Натурфилософская идея, кажется выдуманная новым умом (или почерпнутая в источниках «герметической» мудрости), и точная астрономическая теория могли теперь подтвердить друг друга. Модель Коперника осталась бы гипотезой математического рассудка, противоречащей здравому смыслу и – что важнее – метафизическому разуму, если бы она не была неявно допущена и явно подхвачена самостоятельной работой философского разума, идеи которого сами остались бы натурфилософскими мечтаниями, если бы в технически точной модели Коперника не обрели фактически-наглядную документальность. Система Коперника открыла некое пустое пространство, для «заполнения» которого у разума уже имелись идеи, но эти спекулятивные идеи обрели в системе Коперника силу научного факта7474
  Такой способ действия – теоретическая критика факта с точки зрения универсальной идеи разума и критика проблематической идеи разума со стороны соответствующего ей факта – становится в дальнейшем универсальным методом науки. «Мы можем подвергать испытанию только допущенные понятия и основоположения, построив их так, чтобы одни и те же предметы могли бы рассматриваться с двух различных сторон: с одной стороны, как предметы чувств и рассудка для опыта, с другой же стороны, как предметы, которые мы только мыслим и которые существуют лишь для изолированного и стремящегося за пределы опыта разума» (Кант И. Соч. Т. 3. С. 88 – 89).


[Закрыть]. Верно, система Коперника как произведение точной науки, профессионально и глубоко укорененная в традиции, сделала предположение натурфилософской космологии реальной научной проблемой, но и сама гелиоцентрическая модель осталась бы среди множества гипотетических курьезов и была бы благополучно «снята» традиционным умом, если бы в культуре не существовало напряженное поле соответствующих космологических и философских проблем, если бы новый образ мышления не вызывал на свет новые образы мира7575
  Точно так же – только потому, что в культуре (логике, философии, литературе) конца XIX – начала XX в. уже произошел некий неклассический сдвиг, – нашлись ученые, которые были в состоянии не только заметить «поризмы» и сконструировать «монстры» квантовой механики, но и увидеть в них новый тип проблем, новое понятие предмета, новую идею реальности (см.: Джеммер М. Эволюция понятий квантовой механики. М., 1985. С. 167 – 181, 337 – 338, 344, 365 – 369).


[Закрыть].

У немногословного астронома-математика этот культурный пласт мысли основательно скрыт. Ho уже у Дж. Бруно он начинает обнажаться. Благодаря Бруно, родившемуся через пять лет после смерти Коперника, мы можем выяснить философскую подоплеку коперниканства7676
  Эта философская подоплека и остается философски значимой в отличие от подоплеки «магической», «эзотерической», имеющей только историческое или идеологическое значение.


[Закрыть] и соответственно точнее определить историческое место рождения «коперниканского» ума. Фундаментальнейший архитектонический сдвиг, о котором напоминает нам натурфилософия Бруно, глубинное метафизическое допущение, определившее возможность нового образа мира и нового образа мысли, пожалуй, отчетливей всего выражается и продумывается в XV в. Н. Кузанским7777
  О Н. Кузанском в этом аспекте см.: Библер В. С.Мышление как творчество. Введение в логику мысленного диалога. М., 1975. С. 88 – 108; Ахутин А. В. Указ. соч. С. 45 – 62; Гайденко П. П. Указ. соч. С. 517 – 528; Гайденко П. П. Эволюция понятия науки (XVII – XVIII). М., 1987. С. 20 – 66; Nagel F. Nicolaus Cusanus und die Entstehung der exakten Wissenschaften. Münster, 1984.


[Закрыть]. В размышлениях этого богослова подвергаются радикальному переосмыслению метафизические и логические начала того образа мысли, который можно было бы назвать средневековой культурой разумения, иными словами, принципиально изменяется смысл разумения, смысл ответа на вопрос: что значит разуметь, понимать, постигать. Присмотримся же внимательней к тому, как это происходит, как зарождается сам замысел новой идеи разумности, нового понимания, нового истолкования, новой логики разумения.