Текст книги "Большая книга ужасов – 56 (сборник)"

Глава 4. Глаз мертвеца

– Слышь, Битюг, пошли потрофеим, что ли? По окопам пошарим? Так, для разведки. Помнишь, мы каску тогда в березках нашли, глянем, может, тут еще что-то есть. Все равно делать неча. Надоело тут плавиться в собственном соку.

– Чаво? Какие трофеи? – лениво отозвался Бита. – В такую погоду ни один бедуин верблюда из шатра не выгонит, а ты говоришь – пошарим! Что мы там нашарим, кроме солнечного удара?

Они тусовались у Черепа в гараже. Гараж, слава богу, прятался в лесочке, укрывшись среди огромных елей, тут было почти прохладно, не то что в городе.

Кроме старого побитого мотоцикла, в гараже ничего не было, поэтому Череп сделал себе здесь комнату отдыха от родителей: притащил с помойки диван, пару кресел, поставил маленький телик. Бита листал старый потертый журнал с приятно полураздетыми телками, а Череп «прыгал» по каналам, стараясь отыскать что-нибудь достойное. Ничего не попадалось, телик ловил плохо, всего какой-то пяток программ – и по всем, как назло, бормотали нечто невнятное унылые, официозного вида упыри.

– Ща я тебе солнечный удар в лоб накачу, допрыгаешься! Пошли, говорю, прошвырнемся, мозги проветрим… Вечер уже, жара отпустила вроде. Куда тебя ни позови пойти – все тебе лениво.

– Лениво, натюрлих. Ну чего ради мы туда попремся, а? Ради ржавых касок? Там наверняка нет ни шиша, в этих окопах. Мимо столько народа шастает, тропа народная на озеро не зарастает, уже перешарили везде и все, в натуре. Нету там оружия, чего дергаться зря?

– А ну тебя в пупок! – Череп бросил пульт на кресло. – Генке позвоню.

Генка был борзой, и не из их бригады, а сам по себе. Генка много умничал, и вообще, вызывал у Биты смутное желание закопать его заживо в отходы целлюлозного завода, а поверху заботливо заровнять бульдозером. Только вряд ли тот добровольно согласится закапываться, каратист недоделанный. Сближения Черепа с Генкой Бита крайне не одобрял. Но Генка реально три года махал ногами в карате, и с бульдозером к нему просто так не подступишься.

– Ладно, уговорил, прыщ смертный. Куда намылимся?

– А давай пробежимся там, вдоль озера, кругаля дадим по старым окопам. Для начала на Черепа сходим.

Леса вокруг города до сих пор были набиты железом, ржавым наследством двух войн – финской и Великой Отечественной. В финскую тут шли страшные бои. А следом сразу накатила Вторая мировая, так что, где ни копни, – повсюду щедро попадались осколки, гильзы и безымянные кости.

Само собой, оружие там тоже попадалось. Далеко не первое поколение городских мальчишек пополняло здесь свои запасы, да и черные археологи наведывались сюда регулярно. В лесу железа на всех хватало. Конечно, что поверху лежало, то уже давно прибрали, но если знать места – можно было нарыть много интересного.

Поляна в лесу, по дороге к озеру, так и называлась – Черепа. Там, говорили люди, после войны долго еще скелеты неприбранные валялись. Собственно, на этой поляне Череп собственными руками и откопал себе кличку, когда притащил домой простреленную каску, в которую намертво врос настоящий череп. Извращенец Бита череп выковырял и придумал зажигать в нем фонарик, так что глазницы и челюсть загорались адским синим пламенем. Этот готичный прикол им потом здорово пригодился – девчонок пугать. То-то они с визгом по гаражу метались, умора, да и только! Черепа потом забрал участковый (кто-то из девчонок родителям стукнул), а кличка к нему так и приклеилась.

Бита еще поворчал-поворчал для приличия, но от кресла все-таки отклеился. До поляны они добрались примерно за час и принялись бродить по пожухлой траве, лениво тыкая туда-сюда длинными проволочными щупами. Поляна сильно заросла березами, но, приглядевшись, можно было увидеть линию старых окопов, здоровенные воронки от снарядов, обвалившиеся землянки с торчащими обломками бревен… Много чего тут еще оставалось с войны.

Бита чертыхнулся, чуть не напоровшись на колючую проволоку, пригляделся, спрыгнул в окоп.

– Слышь, гоблин, тут, по ходу, оборона была у наших.

– Почем ты знаешь? Может, наши как раз наступали?

– Может, и наступали, – сплюнул Бита. – Ща проверим.

Он расковырял мох, подцепил и отбросил в сторону пласт дерна – и присвистнул:

– Тут, по ходу, кто только не наступал! Глянь, все вперемешку валяется.

На сероватой лесной земле валялись россыпи гильз, куски заржавленной пулеметной ленты, осколки гранат.

– Тут гнездо пулеметное было. Вон, гильзы, сечешь? Да их тут кучи целые!

– Ага, тут его и кокнули. – Череп тоже спрыгнул в окоп, потыкал щупом в землю, подцепил и выкинул наружу черную подошву, потом – нижнюю челюсть с редкими почерневшими зубами.

– Из миномета их накрыли, во! – Он показал Бите вросший в соседнюю березу характерный рогатый хвост мины.

– Бах! – и нет чувака, – кивнул тот.

– Давай пороемся, вдруг пулемет найдем?

– Пулеме-ет! Ну, ты загнул, падре! Пулемет уперли давно, это тебе не Англия, это, как говорится, Россия. Тут пулеметы под ногами долго не валяются. Тут кости одни да гильзы. Пошли лучше, я там землянку присмотрел обрушенную, там вроде никто еще не копался.

Бита выбрался из окопа, попутно прихватил кусок пулеметной ленты, выковырял целые патроны.

– Сухо тут, хорошо. – Он потер патрон об кору ближайшего дерева, и тот заблестел. – Смотри, как сохранился, красавчик! Немецкий, по ходу.

– Ну, значит, фрицу тут капут пришел. – Череп равнодушно отбросил челюсть ногой.

– А знаешь, куда скелеты с черепов делись, кстати?

– Куда-куда, собрали их да похоронили в братской могиле.

– Не-а, – Бита потыкал щупом в землю. – Наших-то, может, и похоронили. А фрицев так и оставили валяться, не до них им было. А потом поляна эта стала, типа, проклятой. Никто сюда ходить не хотел, потому что немцы эти, мертвяки, по ночам из окопов вставали и на луну выли.

– Как собаки, что ли?

– Вроде того. Сами распухшие, страшные! У кого руки нет, у кого ноги, у кого вообще башку оторвало. Говорят, башка одного фрица так по поляне и каталась, сама по себе, только зубами клацала. А утром – раз! – и скелеты опять смирно лежат себе. Короче, народ сюда ходить перестал, только пастух один коров гонял. Тогда ведь у всех коровы были – сплошной колхоз, молоко, кефир… При коммунизме, вообще, обещали, что коровы яйца будут нести! А пастух этот, короче, оказался с прибабахом, ему самому полголовы на войне снесло, ему что скелеты, что мертвецы – все было до лампочки.

– Сам зомби, что ли?

– Натуральный. Вот однажды пригнал он сюда коров, а сам лег на пригорке, в тенечке под березкой. – Бита показал рукой. – Во-он на тот, значит, пригорок… ну и отрубился. А коровы траву-то щипали, а в траве-то – кости. И начали они эти кости жевать.

– Не гони, баклан, – прищурился Череп. – Коровы кости не жрут!

– А ты пасть заткни чем-нибудь, вон, хоть шишкой, – парировал Бита. – Я точно знаю, в книжке читал! Кости к тому времени уже лет десять на земле провалялись, под солнцем, процессы там всякие пошли, так что это уже не кости стали, а известняк. Короче, такие, от которых коровы прям трясутся. К тому же они мягкими сделались. Вот коровы их и схрупали все, до последнего ребрышка.

– Брехня, однозначно, брехня!

– Не брехня, а научный факт, умник ты мой. Спроси у Яндекса.

Череп хмыкнул, давая понять, что не очень-то верит в волшебную силу Яндекса, но перебивать не стал.

– Короче, зомби-пастух проснулся вечером как ни в чем не бывало, коров собрал – и погнал в город. Там их по дворам разобрали, по родным стойлам. А ночью коровы эти сами завыли, как собаки. Глаза горят, изо рта – пена! Сараи все в щепки разнесли и давай в дома ломиться, к людям! Народ весь в панике. А коровы воют и рогами в двери долбят. Говорят, одну семью заживо сожрали, а еще кучу народа рогами по стенам размазали и копытами покрошили в капусту. Пришлось бригаду ОМОНа вызывать, они бешеных коров чики-чик из автоматов, а потом на полигон секретный вывезли, в яму – и бетоном сверху, бетоном! Потом травку посеяли, типа полянка. А где этот полигон – не знает никто. Только до сих пор, говорят, на той поляне трава растет странная какая-то, светится по ночам. Туристы шлялись там… луна была, тихо. Вдруг – вой! Глуховатый и, главное, непонятно откуда! И свет впереди мерцает. Зеленоватый такой, гнилушечный. Вышли они на эту поляну, а у них под ногами земля вдруг как взвоет! И начала поляна на глазах шевелиться, треснула земля…

– Байки все это, – недоверчиво протянул Череп. – Не было тогда ОМОНа.

– Ну, кто-то ж был, народ разгонять-то надо? Ты еще скажи, что про Черную поляну тоже байки плетут.

– Про Черную поляну – реально, – заявил Череп. – Только там разве коровы? Там тарелка села, все знают.

– Тарелка! – презрительно скривился Бита. – Тарелки на острова всякие садятся, малышня, и та в курсе. А на Черной поляне оружие испытывали, секретное. Николай Тесла – слыхал про такого? Это он первый придумал электричество по воздуху передавать. Говорят, что Тунгусский метеорит на самом деле – первая летающая электрическая бомба.

– Так это когда было, тыщу лет назад. Хочешь сказать – этот Тесла нашу поляну… того? Электричеством бомбанул?

– Может, он, а может, и не он. Сейчас оружия разного разработали – полигонов на всех не напасешься. Вот его и испытывают где попало. – Ну и где хоть примерно этот секретный полигон? С коровами твоими замурованными?

– Знал бы, так, наверное, уже был бы он не секретный. Они там, прикинь, наверное, до сих пор под землей воют и землю рогами расшвыривают…

– Слышь, летописец земли Русской, пошли лучше землянку копать. Девкам будешь за гаражами зубы заговаривать!

Череп Биту уважал. Ай-кью у того был накачанный, как у Черепа – пресс. Бита книжки читал, но не лохушные, какими преподы всех в школе грузят, а реально крутые. Череп-то всем книжкам предпочитал хороший боевик, а еще лучше – стрелялку-гонялку, но игровую приставку ведь с собой в поход не возьмешь. А Бита умеет-таки рассказывать, с ним не заскучаешь. Кроме того, Бита умел шевелить мозгами, в отличие от Шрека, который только челюстями шевелить и умел. Череп считал себя умным, но признавал, что в мире есть люди и поумнее его, вроде Биты. Это такие, как Бита, ядерную бомбу изобрели, качалку для пресса и прочие полезные штуки. К тому же и слабаком Бита не был, за чужой спиной никогда не прятался. Реальный пацан, че там! Потому Череп с ним и скорешился.

Они провозились возле землянки часа полтора. Расчистили место, растащили старые расщепившиеся бревна, и узкоплечий Бита смог наконец протиснуться внутрь. Череп уселся покурить, а Бита шуровал в землянке, азартно матюгаясь, – бревна и валуны не очень-то давали ему развернуться.

– Ну че, падре?

– Так… мелочи. – Бита выкинул наружу целенькую каску, кружку, котелок, автоматный ржавый ствол без приклада, снарядные гильзы, еще какую-то железную мелочовку. – Но тут покопаться бы… Вроде под щупом твердое что-то… Хотя, может, это те же бревна…

– С лопатами сюда надо приходить, – прикинул Череп. – Завтра смотаемся еще раз, устал я сегодня.

Бита, перепачканный в земле, вылез наружу, тоже закурил.

– Это возьмем? – шевельнул он ногой каску.

– На кой она тебе?

– Финикам продадим. Они такие штуковины за двадцать евро влет берут.

– Завтра с рюкзаком сюда придем, – решил Череп, – тогда и возьмем, еще, глядишь, какое барахло нароем. Айда на озеро, жарко.

К озеру они тащились минут двадцать по лесному пустынному проселку. Могучие ели по обеим сторонам дороги лениво покачивали темными верхушками. Одуряюще пахло растопленной смолой. Жаркое лето – редкость для Карелии, а тут июньское молодое солнце уже две недели поджаривало окрестности, висело в небе, будто раскаленная сковородка. Мелкие ручьи и лужи все пересохли, ил на дне придорожных канав закаменел и растрескался.

Бита с Черепом свернули с проселка на лесную тропу и вышли, наконец, к круглому озеру с черной торфяной водой. Глубина тут начиналась сразу от берега, и с полчаса они с наслаждением плавали и ныряли. Потом еще с полчаса валялись на песочке. Череп задремал и проснулся, только когда неподалеку отчетливо и резко хлестнул выстрел.

Он приподнял голову. Приснилось? Биты на пляже не было, невидимое теперь солнце уже завалилось за горизонт, чащу пронизывали низкие закатные лучи. По ушам вдруг полоснула целая очередь.

Череп выругался, побежал на звук. На маленькой полянке, поросшей с одного края высоким сухим камышом, горел костер. Бита прятался поодаль за гигантской сосной, а в костре, подскакивая и рассыпая искры, взрывались патроны.

– Охренел, дебилоид?! – Череп с размаху ткнул разлапистым кулаком в сосновый ствол. – А если тут купается кто из туристов?! А городские?! Сейчас сюда пол-леса сбежится!

Бита в ответ только оскалил зубы:

– Ерунда, как сбегутся, так и разбегутся!

– Ну, ты, урод безбашенный, – нахмурился Череп. – Хоть бы на старом стрельбище их спалил, тут шляются кто ни попадя, на той стороне вечно палатки торчат. Нарыл если что-то, так хоть бы до города донес! Так-то зачем?

– А нравится мне, – насмешливо отозвался Бита.

– Слышь, отморозок! – вновь треснул кулаком по сосне Череп. – Сколько их ты хоть туда бросил? Концерт окончен?

– Падре, искусство вечно, – хихикнул Бита. – Сейчас начнется вторая часть марлезонского балета!

Череп прижался к стволу. Был во всем этом некий странный азарт – ждать, пока патроны нагреются и бабахнут со всей дури. Бита вытянул шею, приплясывая от нетерпения. Костер вдруг взорвался весь, целиком, раскинув в воздухе дымно-огненные лепестки, искры разметало по всей поляне. Звук взрыва загудел, проносясь волной по верхушкам деревьев вздрогнувшего леса.

– Ты, долбоящер… – прошептал Череп. – Ты че творишь?!

– Че-че, через плечо. – Бита сплюнул. – Красиво бахнуло, а?

Череп двинулся к нему, потому что Бита, по всем понятиям, нарвался. Но юркий поганец увернулся от его праведного гнева и могучих кулаков и помчался в лес.

– Урою! – орал Череп на бегу.

– Вперед, урук-хайи! – орал, петляя между соснами, Бита. – Мордор жжет! Да здравствует Братство Кольца! Только в борьбе можно счастье найти – Гэндальф шагает впереди!

Череп, наконец, догнал паршивца и с маху кулаком ткнул его в спину, Бита упал и покатился по пригорку. Череп прыгнул на него сверху, но Бита вывернулся и попытался заломить ему руку за спину. Череп брыкнул ногой, легкий Бита отлетел, перекатился, встал на четвереньки и захохотал, выставив вперед ладони, готовый сорваться с места в любой момент:

– Мир, мир! О, воин Гондора, зарой топор войны и отпусти печального одинокого хоббита!

– Я тебе щас… Гондором по Мордору!

Череп вдруг осекся. В лесу что-то было не так…

– Слышь, баклан, погоди… че-то дымом воняет неслабо. – Череп, наконец, понял, в чем дело. Бита сморщил нос.

– Ну, воняет. Туристы костры палят. Ты ж сам говорил – стоянка у них на той стороне.

– Не… – Череп все принюхивался, – трещит че-то… Ну-ка, валим отсюда, валим – ходу, ходу, ходу!

Он рванул обратно, к поляне. Бита пожал плечами и потрусил следом за ним.

По обочине, по краям поляны, треща и выбрасывая в небо огненные фонтанчики, ярко пылали камыши. Рядом, на опушке, полыхали молодые березки, и огонь, не стесняясь, уже выбрасывал дымные языки, облизывая снизу, у корней, густые елочки.

* * *

Проснулся он от холода.

Одинокая машина прогудела под окнами, по потолку пробежали косые тени и лучи фар, и все стихло. Ясное дело: он уснул, лежа поверх одеяла, вот и замерз.

Сашка щелкнул выключателем. Над его головой мягко зажегся улыбающийся желтый месяц, любимый с детства ночник. Мать ворчала, что от него света мало, что Сашка из-за этого читает в полумраке, глаза портит, но он ни за что не соглашался поменять месяц на другую лампу. Хоть и был уже, по выражению мамы, «здоровенным лосем», а нравилась ему именно эта детская штучка.

В мягком желтом свете вокруг все стало уютным, только под ложечкой у Сашки неприятно ворочался какой-то холодный комок. Сашка поежился и внезапно понял, что это не внутренний холод – просто на его животе лежит что-то очень холодное…

Что-то холодное, круглое и скользкое.

Он удивленно моргнул и приподнялся.

Что-то вроде мокрого шарика для пинг-понга, чуть поблескивающего в свете ночника. Белый, в красных прожилках шарик… С темным пятном посередине, и это пятно на него смотрит…

Это был глаз!

У него на животе лежал круглый глаз, целиком вывороченный из глазницы. Белый, в сетке розовых сосудов, с огромной почерневшей радужкой. Сашка завороженно коснулся его пальцем. Студенистый, скользкий шарик легко покатился по его животу…

Мир взорвался, как граната, начиненная обжигающей тьмой.

* * *

Сява грохнул закопченный чайник на плиту. Тараканы суетливо разбежались. Но смылись они недалеко. Они всегда поблизости паслись, а когда загорались конфорки – ломились в щелки, но с плиты не уходили. А зачем? Тепло им, жрачка сверху падает – сплошной оттяг, а не жизнь. Всем бы так жить…

Сява невольно втянул голову в плечи, прислушиваясь. Папахен храпел у себя в комнате, порою мыча что-то невнятное. Угомонился, теперь до утра не встанет. Теперь он, Сява, в доме хозяин.

В бараке дуло из всех щелей. Сява привычно наклонился поближе к гудевшему чайнику, ловя струю теплого воздуха, осторожно, чтобы не обжечься, поднес к его раскаленным бокам ладони.

Тепло, хорошо. Щас чайку с батоном! У него еще шоколадка припрятана, сладенькая, молочная.

Тараканы взволнованно перебегали между дальними горелками, прятались за кучами мусора, валявшимися тут со дня сотворения мира. Плита была тараканьей страной. Вдобавок множество паршивцев угнездилось под потолком, возле мохнатой от пыли вентиляционной решетки.

– Че, букашки, шебуршите? – обратился к ним Сява. – Лапками машете?

Тараканы, вроде как соглашаясь, зашуршали активнее.

– Машете, – удовлетворенно кивнул Сява. – А кто в доме хозяин, вы в курсе?

Тараканы были не в курсе.

– А вот я вас сейчас поджарю, тлей! Чтоб знали.

Он включил соседнюю горелку. Тараканы торопливо порскнули врассыпную. Один, самый непроворный, заметался в углу, отступая от язычков пламени. Сява вывернул горелку на полную мощность, чтоб у него земля под ногами загорелась. Таракан отчаянно рванул напролом – и прорвался-таки к своим. Сява недобро прищурился и попытался схватить ближайшего гада. Тараканы сиганули в разные стороны. Он промахнулся еще раз, а потом все-таки зацепил одного. Тот отчаянно задергался в его пальцах.

– Тва-арь, – довольно хихикнул Сява. – Иди сюда, маленький, иди, дядя Сява тебя погреет…

И бросил таракана прямо на раскаленную конфорку, в центр голубого газового цветка.

Лепестки тут же хищно качнулись, конфорка задымила черным дымом. Таракан мгновенно обуглился, превратился в горелый комочек, а над ним изогнулся и заплясал оранжевый огонек.

– Что, жарко, да? Жа-арко! – потешался Сява. – Поэтому у меня есть для вас специальное предложение – туристический рейс, прямо на Канары! Ну, кто тут самый смелый?

Смелых не нашлось.

Крохотный уголек догорал на конфорке.

Тянуло гарью.

Он выключил бешено исходивший паром чайник, а горелку оставил полыхать во всю мощь. Тараканы перебегали туда-сюда, как партизаны, по краю плиты.

– Кто еще хочет на Канары? – зловеще поинтересовался Сява, наливая себе чаю. – А может, в Египет, а, парни? Горящие путевки со скидочкой, а? Щас, мигом организую.

Он вернулся к плите и нацелился схватить здоровенного рыжего разведчика: тот бесстрашно вскарабкался на дальнюю холодную горелку и нервно шевелил усами.

– Нюхаешь, скотина? – ласково подмигнул Сява. – Сейча-ас мы тебя на курортик, сейчас…

Из комнаты отца послышался грохот и дикий звон бутылок. Сява присел, как таракан, метнулся в коридор и замер, нервно прислушиваясь. Вопль, невнятная матерщина – и вновь зазвучал раскатистый храп. Хорошо, это хорошо. Наверно, папаша просто с дивана во сне спланировал. Это ничего, это с ним бывает.

Резко пахнуло удушливым чадом плавящейся пластмассы – он еще успел удивиться, уж не сгоревший ли таракан так воняет? – и тут какой-то невидимый зверь вцепился ему в поясницу. Когти мгновенно разодрали мышцы спины, и Сява, не помня себя, заорал, задохнулся, корчась от невыносимой боли. Изворачиваясь и колотя себя по спине и бокам, он ввалился обратно в кухню. Вовсю полыхал газ, а кто-то, напавший сзади, вырывал из его спины куски мяса. Откуда-то повалил черный дым. Сява закашлялся, закружился по кухне, роняя табуретки, и рухнул под стол, продолжая дергаться и хрипеть. Откуда ему было знать, что длинный язычок пламени коварно лизнул сзади его китайскую, заношенную до блеска «адидаску», когда он подошел к чайнику! Синтетика сначала затлела, потом радостно полыхнула, мгновенно съежилась и потекла, вплавляясь в его кожу.

Куртка лопалась у него на спине, а ему казалось, что какой-то зверь выворачивает ему ребра и пытается вырвать его лопатки, упираясь в спину когтистыми лапами.

Сява завыл, забился на пределе сил, ударился головой о ножку стола. Стол перевернулся. Следом ему на голову рухнул почерневший потолок, и последнее, что он увидел, – разбегающиеся в разные стороны пылающие огненные тараканы.