Текст книги "Большая книга ужасов – 56 (сборник)"

– Ты должен, Сашка, – как обычно, к чему он уже немного привык, ответила на его невысказанную мысль Вега. – Не для них. Для себя. Вот представь, что ты – воин и сейчас – война. Скажи, ты бы защищал добро?

Вега приподнялась на локте. Зрачки у нее были огромные, черные. Подпаленные брови, лоб и щеки – в грязных разводах, а на ресницах подрагивают капли невысохшей воды.

– Сдалось мне это добро! Я бы только тебя защищал, – честно признался Сашка, – и маму еще. А их-то я почему должен?!

– Не их, – Вега встала, – себя, только себя, пойми! Это твоя война, твой выбор. Тебе и решать.

Сашка зажмурился.

Не хотел он никуда идти. Не хотел. В конце концов – вот не встанет он сейчас… или встанет, но двинется прямиком к дороге, вслед за пожарными. Тропу он помнил, тут рукой подать. Дяди взрослые шибко обрадуются, что он из опасной зоны вышел. И вернется он к маме…

И что будет?

Да ничего!

Вега говорит, что у него теперь есть неведомая сила, – вот и отлично. Пригодится! Это же как… как пистолет. Только круче. Как автомат Калашникова. С силой у него проблем не будет, у него как раз без силы были проблемы. А Вега заладила одно – добро, добро…

А вот не хочет он быть добрым! Хочет быть злым. Страшным. Пугающим. Зато никакой Череп к нему больше не сунется. Эх, как хорошо, как здорово – быть сильным! И пусть все его враги сдохнут!

А захочет – так он и школу подожжет, он ведь вроде способен теперь и на это. Круто, да… уроки отменят сразу. А еще можно в старый свой двор смотаться и джип поджечь, который Вася Окорок недавно пригнал. Про Васю все знают, что он бандюган, небось никто его жалеть не будет.

А сосед этот сгоревший… Разберется он как-нибудь! Он уже думал – святая вода, осиновый кол, крестик там серебряный. Это, конечно, больше против вампиров действует, но ведь и сосед у него не ангел, вдруг сработает? А не получится – он маму уговорит квартиру продать. Пусть этот несгораемый мужик свои органы новым жильцам подсовывает, раз у него так руки чешутся.

– Пошли, времени мало. – Вега топталась над душой, он следил за ней сквозь ресницы. Все косички искрутила.

– Смотри, облысеешь, – мрачно буркнул Сашка. – Будут тебя звать Лысая Вега.

Девчонка опустила голову, развернулась, молча зашагала вперед, вдоль ручья. Сашка со стоном выпрямился, поплелся за ней.

Тут, в овраге, дышалось легко. Шагать бы так и шагать, глядя, как ходят под ветровкой ее лопатки, как обозначается порою между ними гибкая впадинка, будь она неладна. Так нет же, у него впереди, по расписанию, – подвиг!

Овраг стал глубже, расширился. Опять появился дым, Вега натянула на лицо бандану. В конце оврага раскинулись сплошные свирепые кусты. Сквозь ветви им пришлось пробираться почти на животе.

– Кабанья тропа, – пояснила Вега. – Все, где-то здесь они!

– Кто здесь? Кабаны? – не удержался, съязвил Сашка.

– Кабаны не такие идиоты, чтоб в самое пекло лезть. – Вега развернулась, положила ладони ему на грудь. Знакомый уже лед просочился сквозь брезентовую куртку. – Сашка, пойми! Я даже не знаю, хорошие они люди или плохие. Они зовут – я иду. Наплевать мне, какие они. Они есть. Они живые! Они мучаются. Нельзя мучить живое. А им больно. Я чувствую.

Она убрала руки, но холод остался.

– Ну и пусть помучаются. – Сашку переполняло упрямство. – Тебе наплевать, а мне – нет! Это не тебя они в беседке ногами пинали. Они никого не жалели. Лохи мы, что их спасаем! Собой рискуем… а ради чего? Чтоб добро победило, надо же! А ведь добро тоже, того, с кулаками бывает. А еще лучше – с гранатометом. Вот это – добро, я понимаю! А за гопниками в огонь лезть, потому что я такой весь добрый, – это чистой воды маразм.

Но Вега его не слушала. Она напоминала сеттера, взявшего след. У Сашки в детстве был сеттер – веселый рыжий ирландец, бестолковый и шумный. К голубям точно так же подкрадывался.

Она вся вытянулась в струнку, словно ловя что-то в воздухе, и, определившись с направлением, рванулась вперед, и он поневоле ринулся за ней. Овраг вывел их к устью Гремячки. Ничего удивительного, ручей петлял по всему лесу, порою превращаясь в маленькую речку, порою – в ниточку ржавой вонючей воды. А дальше он впадал в болото.

Тут, на краю болота, елки сплошь заросли мохнатым лишайником, под ногами хрустел пересохший белый мох. Сашка никогда не забирался в такие дебри. Хоть фильм снимай – «Баба-яга и другие страшные бабы». Вега летела вперед, огибая ямы, перескакивая через оплывшие старые окопы. Один раз она молча указала Сашке – колючая проволока, осторожнее, мол.

А потом она спрыгнула в окоп. И Сашка спрыгнул.

Череп и Бита сидели тут – целехонькие. Бита вытаращился на них, точно перед ним явился сам папа римский. Сашка скривился. Поначалу, как только он увидел этих уродов, особенно крысиную мордочку Биты, – страх и ненависть ударили изнутри в его сердце с такой силой, что захотелось немедленно поджечь обоих. Сразу, чтоб не мучились.

– А вы… откуда?! – Череп, кажется, не поверил, что они – настоящие.

– Из Общества защиты животных, – буркнула Вега. – Идти сможете?

– Куда?

– До городу Парижу!

– Ой, мы сейчас, сейчас!

Череп засуетился, а вот Бита, после первой вспышки оживления, потерял к происходящему интерес. И тут только до Сашки дошло, что Бите, похоже, очень худо. Он прикрыл глаза и монотонно раскачивался из стороны в сторону.

Вега заметно торопилась, постукивала ногой по земле.

– Мы вас выведем. Только скорее надо. Огонь сюда идет!

Череп, страшный Череп, с готовностью потянул за собой дружка:

– Вставай, Веня, ты чего, ну? Чего раскис? Давай-давай, осторожненько, ножками, вот так…

Сашка понимал, что радоваться нехорошо, но все равно – кровожадно радовался, глядя на Биту. А не надо им было по почкам его лупить, тем более – лежачего. За что боролись, пацаны, на то и напоролись, так-то!

– Погоди, – остановила Черепа Вега, быстро вытащила из рюкзака две повязки на лица. – На, завяжи, так дышать легче. А с этим что? Совсем плохо ему? Дыма наглотался?

Она склонилась над Битой, и Сашка поморщился. На его собственной груди еще сохранился холодный отпечаток ее ладоней. Ему было неприятно, что она дотрагивается до этого хмыря.

Череп подскочил с другой стороны, вдвоем они поставили Биту на ноги – и Сашка вздрогнул, поймав его взгляд. Как будто старого Биту выжгли изнутри, а из нового волнами изливалось лишь одно – ужас. Казалось, в его голове сидит свихнувшийся радист и сигналит, не переставая: «Смерть… смерть… смерть…»

Бита качался под дробь своей неслышной другим морзянки. Одной рукой он баюкал другую – кожа на ней вспучилась огромными водянистыми пузырями. Кое-где кожа вообще отошла от тела, и там виднелось красное, ничем не прикрытое мясо.

– Держи его, – приказала Вега Черепу.

Череп потянул Биту за здоровое плечо, и тот заорал. На Сашку накатило сильнейшее желание убраться куда подальше. Мигом пересохли губы, он нервно глотнул из фляжки, тоскливо оглянулся. Дым волнами подползал к ним, до их ушей доносился знакомый гул. Вега вытряхнула из рюкзака набитую лекарствами косметичку, принялась осторожно смазывать и заматывать руку Биты. Череп прижимал его к осыпавшейся стенке окопа, Бита дергался, а Сашке все сильнее хотелось сбежать.

– Все, давай! – Череп подтолкнул Биту к пологому спуску, и тот опять заорал.

– Сашка, помоги! – Вега сверкнула на него глазами. Сашка на подгибающихся ногах протиснулся к недавнему врагу.

– На плечо закидывай… да не слушай ты его вопли! Ветер сюда повернул, бежать надо! Вот так, на плечо… да не бойся!.. Ну, сожми, а что делать?.. Ребята, быстрей, быстрей, быстрей!

Они с трудом вытащили Биту наверх и понесли-поволокли, подхватив его под руки, как в кино про партизан. Бита, гад, оказался тяжелым. Метров через сто Сашка выдохся. Тот вдобавок обвис на нем мешком, приходилось, не слишком-то церемонясь, переть его волоком. А сзади волнами накатывал дым, теплый ветер становился все горячее, густыми хлопьями сыпалась на голову и плечи сажа, гул и треск смешивались с толчками крови в ушах. Бита цеплялся ногами за камни, их всех шатало на каждом шагу. Сашке ужасно хотелось его бросить. Футболка его насквозь промокла от пота под брезентовой ветровкой, бандана отчаянно мешала дышать, а уж Бита как ему мешал – слов нет! Ладно, он хоть орать перестал, только стонал, когда Сашка покрепче перехватывал его замотанную руку. Вега поверх бинта натянула на него свою курточку, мчалась вперед в одной футболке, волк на спине, почерневший от пота, тревожно задирал морду вверх.

Если начнется верховой пожар…

– Сюда, в овраг! – Вега юркнула в темный лаз в гуще низеньких елок. Тут втроем было не развернуться.

– На шею его закинь, быстрее, нельзя тормозить, ветер на нас идет! Быстрее, ну быстрее же!

Череп забросил Биту на плечо, как мешок с цементом. Хоть тут его плечи пригодились. Вега пробиралась первой по узкому проходу, Сашка шел замыкающим. Перед ним болталась голая спина Биты (его ветровка задралась), стриженый затылок, бессильные руки. В глаза Сашке лезла его красная распухшая ладонь.

Сашка то и дело оглядывался, тяжело дыша, – ему казалось, что огонь сейчас прыгнет в овраг и погонится за ним, как тигр. Он понимал, что это просто паника, но сдерживаться было ох как трудно! Ему отчаянно хотелось завизжать, оттолкнуть с дороги Черепа и бежать, набирая скорость, бежать, не разбирая куда, только бы подальше отсюда!

Череп споткнулся и привалился к краю оврага. Сашка с разгону ткнулся в спину Биты, отчего тот дернулся всем телом. Вега протиснулась к ним, потрогала повязку на руке, бросила Сашке фляжку:

– Глотни, сейчас наверх полезем!

Сашка хотел смочить высохшую бандану, но девчонка не позволила:

– Ты чего, там же открытый огонь, ты паром обожжешься. Ну все, с Богом! Идем на прорыв. Готовы?

У Сашки закаменели челюсти. Вега задержалась на миг, провела ледяной ладошкой по его щекам, по волосам, привстала на цыпочки и тронула его губы своими губами.

– Ничего, все будет хорошо. Ты ведь больше не хочешь… ну… чтобы они сгорели?

Сашка тут же с готовностью представил, как огненный язык накрывает Черепа с Битой, как они корчатся, и кожа их сначала краснеет, потом сворачивается берестой, как шипит их кровь, брызгает жир, мускулы обугливаются и вкусно пахнет жареным мясом…

Его замутило.

Он с трудом помотал головой.

– Ладно, Сашка… Тогда – банзай!!!

Склон тут оказался крутым. Вега вскарабкалась первой, за ней полез Череп. Биту они прислонили пока что к земляной стенке оврага, Сашка прижимал его, чтобы он не упал. Бита вроде был в сознании, но тело его сделалось словно бы ватным – оно гнулось в самых неожиданных местах и все норовило сложиться, съежиться в комок. Череп свистнул сверху, Сашка попытался приподнять Биту за пояс, но у него ничего не получилось.

– Не могу! – заорал он. Дым выедал глаза. – Тяжелый, скотина, падает!

Через пару секунд вниз скатилась Вега.

– Давай, навались!

Они, уже не церемонясь и не обращая внимания на его стоны, вцепились в Биту с двух сторон. Череп наконец поймал его за руки, рванул вверх, на себя, Сашка перехватил его ноги, помогая изо всех сил, подпихивая, подталкивая. Бита вяло отбрыкивался, заехал кроссовкой ему в скулу. Сашка не почувствовал ни боли, ни злости.

Наконец они втащили Биту наверх, Вега полезла следом, Сашка – за ней, практически на четвереньках.

Огонь успел перебраться через овраг. Вокруг все дымилось, земля чернела прямо на глазах, подергивалась серым пеплом. Маленькие язычки пламени танцевали на моховых кочках, словно острые рыжие зубы один за другим вырастали из мшистой лесной подстилки. Сашка почувствовал жар, идущий снизу, из-под земли, и мысленно расцеловал Вегу за то, что она заставила его надеть толстые носки и армейские грубые ботинки. Пепел взлетал тучами, лип к мокрым футболкам, лез в глаза. Теперь они все стали одного цвета – серо-черного, с разводами.

– Быстрей! – Вега нырнула в гущу дыма, пепел заклубился, Череп тяжело потрусил следом. Но через пару шагов он вдруг застонал, привалился к целой еще березе и стряхнул Биту с плеча.

– Не могу я его больше переть! Он тяжелый! Хватит!

И он заплакал.

Слезы размыли грязь на его лице, проложили на черных щеках две серые дорожки.

– Сашка, помоги! – Вега потащила Биту к себе. Сашка забежал с другой стороны, торопливо закинул безвольную руку парня на плечо. Рядом, стиснув зубы, встала Вега, пригибаясь к земле от тяжести тела Биты.

Они шли, тяжело сопя и топая, глядя под ноги, чтобы случайно не ступить в огонь. Дым забивал легкие, проникая даже сквозь повязку. Первым закашлялся Сашка. Мучительно хотелось опуститься на четвереньки, переждать хоть минуту, глотнуть чистый свежий воздух, а не дым. Проклятый Бита висел на его шее, как тяжеленная ватная гиря.

На Сашку накатил очередной приступ паники. Он понимал Черепа – ему тоже отчаянно хотелось бросить Биту и скорее бежать, спасаться самому. А с этим довеском… Так ведь можно и не выбраться отсюда. Нет, он верил Веге… какая-то его часть верила. Но из темных глубин подсознания поднималось черное безумие, и он еле сдерживался.

Сашка прикусил губу и упорно попер вверх по склону, упираясь в землю ботинками, как носорог – своими ножищами. Череп плелся позади и всхлипывал на ходу. Вега вдруг прохрипела:

– Все…

Сашка вздрогнул.

– Все, вон дорога!

Он прищурился, но ничего не увидел – только дым, дым и дым.

– Метров сто, – пояснила Вега, – из-за валунов сейчас выйдем и рванем. Только, это… огонь там. Давай, прислоняй его к дереву, вот так… Куртку на голову накинь. А ты свою сними, она же синтетическая: потечет по спине – и хана тебе. Расплавится вместе с кожей.

Череп торопливо стащил «олимпийку», бросил ее на землю, причем умудрился уронить ее аккурат на тлевшую кочку. Куртка мигом зачадила, пошла мерзкая вонь сгоревшего пластика. Вега поправила сползшую повязку Биты. Сунула Сашке фляжку. Он с наслаждением отхлебнул глоток. Вода была изумительно вкусной, сладкой, живой… Он не мог оторваться, вода кончилась, а он все вытряхивал из фляги в рот последние капли. Череп жадно пил из бутылки, которую ему протянула Вега.

– Дальше ты его потащишь, – приказала она, ткнув в Биту пальцем, и Череп кивнул.

Сашка только сейчас осознал, что Вега осталась в одной футболке, потянул было с плеч ветровку – отдать ей, но она не позволила.

– Я бегаю быстро, а тебе еще этого типа переть придется на себе. Ну, готовы? Главное, пламени не бойтесь, шуруйте напролом, только не останавливайтесь. Прорвемся, ничего. Глаза закройте перед тем, как в самый огонь нырять. И старайтесь не дышать, а то легкие обожжете. Ну, вперед!!!

Сашка с Черепом ломанулись в огонь, Бита болтался между ними, как сосиска. Дым, треск, раскаленный ветер – и они оказались перед стеной огня. Гул, жар, обламывающиеся ветки деревьев.

Дрожащий, плавящийся воздух.

Вега летела прямо туда, в самое пекло.

Сашка, набирая скорость, рванул за ней. Череп тяжело скакал рядом. У Сашки в мозгу с каждым прыжком будто вспыхивала красная мигалка: «Смерть! Смерть! Смерть!» Они ворвались в эпицентр огненного жара и треска, огонь метнулся в сторону, а потом вдруг прыгнул им навстречу.

Сашка заорал. Он забыл, что дышать нельзя!

Расплавленный воздух разорвал его рот. Тигр догнал его и вцепился в ноги, в локти, в коленки… Он грыз его лицо, он просунул когтистую лапу в Сашкино горло и выворачивал, выдирал его окровавленные внутренности…

Огонь вдруг куда-то исчез.

Они кучей вывалились на опушку, цепляясь друг за друга.

Тут тоже все горело, но как-то тихо, нестрашно, островками. Поодаль трещала высокая ель, дружно полыхали молодые березы. А за ними рычал трактор, заходились бензопилы, мелькали в дыму темные фигуры.

Их заметили, закричали, замахали им руками. Сашка видел впереди только черную спину Веги – от ее футболки валил дым. И тут Череп споткнулся. Споткнулся и уронил Биту.

Сашка от этого внезапного толчка полетел кувырком, взвизгнул, напоровшись рукой на тлевший мох (на секунду показалось, будто тигр начисто отгрыз ему ладонь). Череп вскочил и, хромая, бросился к дороге. Сашка в панике потянул Биту за собой – но одному ему было не справиться. Он выпустил руку парня и с облегчением шарахнулся в сторону – туда, где суетились и махали руками люди.

Но тут Вега обернулась. Точно чует, чокнутая!

Эта рыжая, уже успевшая добежать до просеки, метнулась обратно, к ним. И первым делом принялась лупить Биту по голове. Сашка охнул – у парня, оказывается, горели волосы. Потом они уже привычным движением подхватили тело с двух сторон. Сзади что-то громко затрещало, Сашка обернулся и увидел, что на них падает горящая береза, растопырив обуглившиеся ветки. Перед его глазами от ужаса поплыли круги. Они с Вегой прыгнули одновременно, еще не успев понять, что прыгают, машинально выдернув Биту. Дерево тяжело рухнуло на землю, взметнулась туча искр и пепла, но Сашка с Вегой уже неслись по зеленой, еще уцелевшей траве.

Сашка врезался в кого-то, его подхватили под руки… Он еще не верил в спасение, а его уже тащили к дороге, поливали водой, трясли, хлопали, возбужденно кричали что-то в оба уха… Какие-то мужики на руках пронесли Биту к машине «Скорой помощи». Сашка рухнул на обочину и закрыл лицо руками.

На его зубах хрустел мелкий уголь. Соленый, очень соленый… Уголь и пепел.

Очнулся он только в машине. Военный «газик» раскачивался и трясся, мчась по проселку, петлял, огибая ямы. На переднем сиденье потрясенно молчал Череп. Как потом выяснилось, Биту сразу в больницу не повезли, врачи его полчаса на месте откачивали, и непонятно было – выживет, нет?

А они вот выжили.

Глаза слезились. В легких болезненно кололо. Отчаянно ныла обожженная ладонь, вся кожа на лице горела, словно ее хорошенько наждачкой надраили. «Газик» подпрыгивал на кочках, и Сашка ощущал каждое препятствие на дороге всем своим измученным телом.

Но они выжили…

На очередном повороте их с Вегой швырнуло друг на друга. Сашка поймал ее руку, стиснул узкое запястье, вцепился в него, как маньяк. Ладонь Веги, совсем недавно выбравшейся из огня, вышедшей из огня, ни капли не нагрелась – чистый лед, а не ладонь.

Надо было сказать ей одну вещь, срочно. «Уазик» тряхнуло, их раскидало по углам, потом вновь швырнуло друг к другу.

– Вега… – шепнул Сашка, понял, что она ни черта не услышит сквозь дребезжание и рык мотора, и крикнул, уже не стесняясь: – Вега! Я хотел тебе сказать! Я люблю… я ужасно люблю лед!

Глава 8. Ее звали Вега

– Где кошак?! Кто пустил кошака, скинхеды?! Я вам головы-то лысые поотрываю по самые эти… ноги! Где эта сволочь, аспид косматый?! А?! Я ж ведь его найду, я найду… Кис-кис-кис, чтоб ты сдох, скотина, тридцать три раза подряд, чтоб тебя главврач на обходе загрыз…

Голос стих. Шрек заглянул под кровать. Там, в углу, полыхали адским пламенем зеленые непримиримые глаза.

– Вылезай, аспид косматый, – ласково позвал его Шрек. – Опять у дяди Коли куру спионерил, партизан?

– Сосиски, – поправил его Сява. – Сосиски он подрезал. Злые люди бедной киске не дают украсть сосиски. Сторож обещал его к дверям холодильника прибить.

Палата дружно заржала.

Все знали о войне, которую вел рыжий кот Чубайс с вахтером (и санитаром по совместительству) дядей Колей. Все болели за Чубайса. Кошак, прекрасно разбиравшийся в людях, любил прятаться в их палате, куда вахтеру соваться было нельзя – ожоговое отделение как-никак. Он довольствовался коридорными маневрами, во время которых громко перечислял крупные и мелкие недостатки Чубайса, а заодно и сочувствующих коту-ворюге пациентов.

Они лежали в дальней маленькой палате, в закутке, «запечке», как ее тут называли, всей своей дружной «грядкой»: Череп, Сява, Шрек. Других детишек, слава богу, в отделении не было. Один раз на ночь к ним подселили взрослого дядьку, лесника, обгоревшего на пожаре. Но его быстро перевели из «запечки» в большую палату. Так что компания подобралась исключительно своя.

До обхода оставался целый час, поэтому Шрек смело ухватил Чубайса за лапы и втащил его на свою койку. Докторшу из-за этой антисанитарии удар бы хватил, но кошак еще ни разу не попался. Перед обходом Чубайса тайно выносили на черную лестницу, от греха подальше. А оттуда уже он просачивался обратно в больницу своими заветными тропами, обычно к вечеру, когда вся палата затихала. Боевой кот! Че Гевара какой-то, а не Чубайс.

Шрека и Черепа в понедельник обещали выписать.

Шрек отделался парой красных пятен – следов от ожогов – на лодыжках, у Черепа остался корявый шрам через весь лоб. Шрам придавал его лысому бугристому черепу необычайно брутальный вид. Сразу видно – первый шахматист на деревне! Череп то и дело самодовольно поглядывал на себя в зеркало, висевшее над умывальником. Теперь он был неотразим, как снайперская пуля.

Сява до сих пор спал исключительно на животе, но спина его уже подживала, затягивалась розовой младенческой кожей.

Делать в больнице было абсолютно нечего, они только ели, спали, резались в карты, садясь всей кучей на кровать Сявы, да пялились в телик, который притащили сюда родители Шрека. Да еще партизанский кот немного их развлекал.

В дверь стукнули, и, не дожидаясь ответа, в палату заглянула медсестра Лида. Хорошая медсестра, веселая – они все оживали, когда выпадало ее дежурство. Шрек мгновенно накинул на Чубайса край одеяла. Лида знала о коте, но делала вид, что ничего не замечает. Она его потихоньку прикармливала, хотя, конечно, в палату не пустила бы.

– Привет, погорелые! Посетитель к вам. Давай заходи, мальчик, тут они все, – позвала она кого-то.

В палату вошел Сашка, а Лида вышла.

Получилась то ли картина «Не ждали», то ли «Явление Христа народу». Никто не знал, что делать. Первым поднялся с кровати Череп, подошел, протянул Сашке руку:

– Здорово, амиго! Проходи, гостем будешь.

– Привет. – Сашка сдержанно тряхнул его лапу. Череп вернулся к своей койке, открыл тумбочку и вытащил оттуда мобильник.

– Держи. Твой. Ну и это… извини, брат.

Сашка взял мобилу, оглядел всех троих. Сява уставился на свои тапочки, Шрек неуверенно улыбнулся, поглаживая кота, а Череп смотрел в окно.

– Ты, того, Санек, правда, извини… А если что – звони. Я тебе номер свой забил. Мало ли, всякое бывает.

– Лады, – кивнул Сашка, хоть и знал – никогда он ему не позвонит. И Череп, похоже, это знал.

Когда их всех привезли в больницу, Сашку с Вегой сгоряча тоже чуть не упекли на неделю в ожоговое отделение (и почему-то Сашку совсем не удивило, что Шрек и Сява уже парились там).

Но они легли сюда только на одни сутки, потом Вега взбунтовалась, а Сашка – с ней за компанию. У него, по сравнению с остальными, оказалась чистая ерунда – ладонь вся в страхолюдных пузырях да небольшое отравление дымом, так врачиха сказала.

В больнице им первым делом, после всяческих лечебных процедур, пришлось долго и нудно объясняться с ментами, объяснять им, как они оказались в лесу. Версию заранее предложила Вега: пошли, мол, вчетвером, всей ордой, к озеру – с ночевкой, обратно решили срезать путь – и заблудились в дыму. Версия эта прокатила, придираться к ним не стали. Лес, оказывается, загорелся в ту жуткую ночь сразу во многих местах, большой пожар начался вдали от Гремячки, так что власти грешили на туристов, бросивших на землю окурки. Въедливо спрашивали – не встретили ли они в лесу кого-нибудь подозрительного? Сашка лишь округлял в ответ глаза и наивно хлопал ресницами, так что «дяденьки полицейские» быстро от него отстали.

С мамой оказалось и проще, и тяжелее. Она почти ни о чем не спрашивала, только много плакала и взяла неделю отгулов. И за руку его держала все время. И вздрагивала, когда он к дверям подходил.

Мама его и забрала из больницы на следующий день, клятвенно пообещав врачам менять сыну повязки. Вегу хотели было замуровать в больнице надолго, но она уперлась, заявила, что все равно сбежит, уж лучше пусть ее отпустят по-хорошему. И на перевязки ходить отказалась – мол, дома ей все в лучшем виде перевяжут. Врачиха повозмущалась, повздыхала, сердясь на упрямую девчонку, поговорила с ее бабкой – и отпустила. Сашке показалось, что Вегу тут хорошо знают, поэтому так легко и согласились ее выписать – «под вашу ответственность». Видно, она из этой больницы уже сбегала.

Сейчас он дышал въедливым больничным запахом – смесью йода, хлорки, еще какой-то гадости, – и его нестерпимо тянуло на улицу, на свежий воздух. Права Вега, день в больнице – все равно что месяц на воле. Сяве, Шреку и Черепу он не сочувствовал, но и зла на них больше не держал. Просто видеть их лишний раз не хотел. Это Вега его сюда отправила – «проведать» их. Сказала, что долги надо отдавать, ну, он и пошел. Вега в таких делах разбиралась лучше его.

– …Девчонке своей привет передавай. Она в какой школе, кстати?

– В первой, – буркнул Сашка. – Только ее там нет никогда, можешь не искать. Она на домашнем обучении.

– А номерок подкинешь?

– У нее мобильника нет, – нагло соврал Сашка.

Вега произвела на Черепа неизгладимое впечатление. Когда она в первый раз пришла к ним в палату – договариваться о версии для полиции, Череп заметно стушевался. Таращился на девчонку из-под повязки на лбу и помалкивал в тряпочку. А ведь раньше без его разрешения никто и вякнуть не смел. А эта рыжая только глянула на него пару раз, как бритвой, глазами полоснула – вжик, вжик! – и он сразу притих в уголке.

После пожара Сашка с Вегой виделись только урывками. Мама, прежде чем отпустить его на улицу, тысячу и один раз спрашивала, куда он идет и зачем. Впутывать в это Вегу ему не хотелось, тем более, подозрений тогда не оберешься – еще бы, та самая девочка, с которой он был в лесу!

Зато по скайпу они переписывались, перекидывались ссылками на фильмы, фотками, музыкой, просто болтали по ночам. Сашка до сих пор спал в маминой комнате, а комп перетащил в кухню. Нет, он больше не боялся засыпать в одиночестве. Но теперь мама пугалась, когда в полусне не нащупывала его под своим боком. А ради мамы чего только не потерпишь? Ради мамы он и в шкафу готов был ночевать.

Сегодня Вега прислала ему туманное сообщение: «Полнолуние, самое время». Полнолуние так полнолуние, Сашка не спорил. Он в этой магии – ни в зуб ногой, а она в ней ориентировалась, как ведьма в черных кошках. К тому же и мама ночью будет на дежурстве, очень все удачно.

– …Ну, ты обнаглел, пацан! – фыркнул Череп с восхищением. – Так и надо, молоток! В первой школе, говоришь, она учится? Кто там у нас в первой?

– А как там поживает Бита? – вероломно спросил Сашка, чтобы сменить тему. Биту они все старались не вспоминать… уж очень страшно было.

Конечно, он получил по заслугам. Но когда Сашка мысленно видел его серое лицо, лопнувшую кожу, красное, сочащееся кровью мясо, ему резко становилось плохо. Теперь он понимал Вегу. Нельзя мучить живое. Потому что от этого больно всем. Если ты нормальный человек – тебе тоже будет больно. Даже если мучается твой враг.

Вот Сашка и носил в себе эту боль, словно клубок колючей проволоки или сгусток свернувшейся черной крови.

– Бита… – Череп, похоже, тоже не горел желанием вспоминать бывшего друга. Все-таки Череп Биту бросил… умирать бросил, если честно. Но Вега об этом молчала, и Сашка, глядя на нее, молчал тоже.

– Бита в Петрозаводске, все там же. Состояние, типа, стабильное. Но… сам понимаешь. Стабильно плохое. У него там и ожоги, и болевой шок. И еще… Я слышал, наша главная говорила, – с мозгами у него чего-то, не то кислородное голодание, что ли? В сознание он не приходит. В отключке. Но, типа, надежда еще есть.

– Ясно… – Сашка не почувствовал ни радости, ни тоски – ничего. Только колючка царапнула по сердцу и улеглась на прежнее место. Будто камень в болото бросили – бульк! – и темные круги пошли по темной воде.

– Ладно, пойду я.

– Погодь! А тебе, это, сон такой не снится? Про черные головы? – подал голос Сява. – Мне все время снится, короче, – будто у меня башка вся в смоле и без глаз. И пацаны тоже – как зомби, короче, только страшнее. А ты спичкой так – шшширк! – и поджигаешь нас всех… Дурацкий сон это, но все снится и снится! Ночью и так спать не могу, верчусь, как Бобик на вулкане, а тут еще байда эта со смолой. Просыпаюсь весь мокрый, руки дрожат, во рту как эскадрон ночевал…

Сашка внимательно выслушал Сяву, склонил голову:

– Извини. Я постараюсь вам не сниться больше…

И вышел.

На крыльце он вдохнул легкий ветер, несший куда-то пушинки одуванчиков, достал свою вновь обретенную мобилу. Мама ему купила еще одну – он ей наврал, что старую потерял на пожаре. Теперь придется заливать ей, что пожарные ее нашли, она все равно ничего проверять не будет. Ладно, два телефона лучше, чем один.

Впереди была свобода.

Он постоял, сжимая в каждой руке по телефону, выбрал старый и набрал номер Веги.

* * *

– Ты его боишься?

– Да что ты зациклилась – боишься, боишься? Теперь уже не боюсь. Вернее, мне страшно, но я не боюсь. Понимаешь?

– Ага. Ну, давай тогда, с Богом…

Сашка медленно шел по коридору.

Кажется, это уже было в его жизни. Или во сне?

Привычный обшарпанный больничный коридор, крашенный болотной масляной краской, словно медленно наклонялся к нему. Со стен на него в упор пялились чьи-то глаза – они плавали в тусклой зелени, как амебы. Или росянки. Хищное растение росянка пожирает мух и комаров, а похожа она на зеленый глаз с длинными ресницами. Эти глаза тоже были хищные. Когда Сашка подходил к ним ближе, они словно медленно тонули в зеленой глубине стен, чтобы потом всплыть за его спиной, блистая влажными белками в красных прожилках.

В кулаке его тихонько возился, ерзал склизкий шарик.

Впереди на ступеньках виднелись следы – черные отпечатки босых ног. Похоже, человек, прежде чем войти сюда, хорошенько потоптался в мазутной луже. Сашка осторожно двинулся по ступенькам, тщательно обходя мазутные кляксы. Глаза на стенах взволнованно заметались.

Поворот, ржавые перила. На его пальцах остались хлопья серого пепла и налет рыжей ржавчины. Черные следы вдруг вспыхнули и загорелись. Он постоял немного, пережидая, когда исчезнет огонь, но следы пылали ровным пламенем и не собирались гаснуть.

Сашка с удвоенной осторожностью зашагал по ступенькам, внимательно выискивая взглядом, куда поставить ногу. Плавающие по стенам заволновались, захлопали ресницами, потянулись за ним, рассекая пласты штукатурки, как стая пираний. Сверху пошел запах гари.

Сашка медленно шагнул с последней ступеньки на площадку пятого этажа. Соседская дверь, немного обгоревшая по краям, была гостеприимно приоткрыта. Туда, за эту дверь, уходили пылавшие следы. А оттуда на площадку выползал серый дымовой сквознячок.

На двери, ведущей в его, Сашкину, квартиру, кто-то оставил отпечаток измазанной сажей ладони и когтистый росчерк. Как будто пытался разорвать дверь пополам.