Текст книги "Урбанизация"

Урбанизация
Евгений Плотников

Дизайнер обложки Евгений Плотников

Иллюстратор Евгений Плотников

© Евгений Плотников, 2023

© Евгений Плотников, дизайн обложки, 2023

© Евгений Плотников, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0055-5251-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Ты думаешь, что все просто так идет, да? – допытывался у Лукича рыжеволосый мужчина лет тридцати с отсутствующим верхним зубом слева. – Ты думаешь, что если вот стол, – мужчина провел ладонью по поверхности стола, – состоит из молекул, а молекулы из атомов, а те из нейтронов, протонов, а те из еще чего-нибудь, и так до бесконечности. И туда, – мужчина махнул рукой в небо, – тоже до бесконечности. Земля входит в Солнечную систему, дальше есть еще системы и галактики, и еще, и еще, и конца нигде нет. И ты думаешь, что все вот так, да?

– Ну-у-у… – неопределенно протянул Лукич, сделав умное лицо.

– А если эта теория не верна? – рыжеволосый отхлебнул из кружки пиво. – А что если где-нибудь есть жизнь? И там мужик решил узнать, что с ихней жизнью будет потом. К чему они придут? И вот этот мужик создал наш мир в стакане.

Лукич вытаращил глаза и посмотрел в свою кружку с пивом.

– Он там, в стакане, сделал такую среду, создал нашу Солнечную систему и этот стакан герметично закупорил. И на нас в микроскоп смотрит, – мужчина ткнул пальцем в небо слева и чуть сзади от себя.

Лукич посмотрел в указанном направлении.

– Может быть, он и сейчас на нас смотрит. Мы с тобой сидим, а он на нас смотрит.

Лукич пригладил волосы и поправил одежду.

– Жизнь-то у нас быстрее идет, чем у них там. У нас, может, век, а у них – неделя. И вдруг ему надоест на нас смотреть. Вдруг он не захочет больше видеть, куда мы тут катимся. Планету засрали. Оружия всякого наделали, атомного. Радиация кругом, – рыжий плюнул на пол. – И вот как ему это все надоест. И он возьмет этот стакан с нами и как бросит в окно. И все к чертовой бабушке!

Лукич раскрыл рот. Рыжий спокойно потягивал пиво.

– А как же… У меня ж зять только дачу построил. Мы саженцы заготовили, рассаду…

– Все, все к черту! – махнул рукой мужчина.

Лукич вылетел из расположенного на улице Мира кафе «Жигули», в котором продавали фирменное Жигулевское пиво с шарабанками11
  Шарабанка – копченые свиные ребрышки.


[Закрыть], креветками, а иногда даже и с вареными раками; креветки Лукич не любил, чаще всего заказывал шарабанки – они были в наличии практически всегда. Лукич побежал домой, как будто стремился донести налитую в сито воду, пытаясь к тому же ничего не расплескать, ворвался в кухню и закричал жене:

– Сидишь тут, итить твою мать, не знаешь, а мир-то в стакане оказался!

Жена спокойно повернулась и строго посмотрела на возбужденного Лукича:

– У вас он давно там оказался. Залил шары-то.

– Да мужик нас в стакане создал, – хотел объяснить Лукич.

– Ты-то точно после стакана создан.

Лукич расстроился:

– Да он на нас в микроскоп смотрит, чтоб узнать, чем все кончится. Вот ему надоест, и он нас как кинет в окно. И все к черту – и дача и саженцы…

– Я те кину, я те кину! – замахнулась на Лукича жена.

– Да, т… Дура!

«Ничего не понимает, – думал Лукич. – Одно только и знает – встанет у плиты и скребет, и скребет».

Весь вечер Лукич не находил себе места. Он долго не мог уснуть, ворочался, лежа на диване. Было уже поздно, когда Лукич наконец задремал. Ему снилось, что его закупорили в стакан и он метался там, корчась от ужаса, и никак не мог выбраться.

Чьи-то большие глаза смотрели на него с упреком. Потом вдруг чья-то рука обхватила стакан и швырнула его вместе с Лукичом в окно. В животе у Лукича от полета екнуло, он скатился с дивана, ударился об пол, вскочил и забегал по комнате.

– Что?! Все, да?! Все, хана?! – еще толком не отойдя ото сна и потому покачиваясь, Лукич пытался понять: летит он или твердо упирается ногами в пол.

– Диван опрокинулся. Я на край встала, хотела в форточку посмотреть, – растеряно сказала жена.

– Зачем?! Зачем ты полезла в форточку?!

– Да на улице заорал кто-то, я и хотела посмотреть.

– …!!! – Лукич так и не смог ничего сказать и ушел на кухню.

«Да-а-а. Вот ведь оно как обернулось-то, – думал Лукич, насильно засовывая в рот таракану хлебную крошку. – Живешь вот так вот и не знаешь, что ты всего лишь букашка подопытная». Лукич посмотрел в окно и почувствовал на себе чей-то неведомый взгляд. По спине пробежал холодок. Лукич отпустил таракана, вышел на балкон и долго смотрел на ночное небо. Он представлял, что там, за перегородкой, у людей, может быть, тоже есть дачи, а если у них сейчас осень, то они, наверное, уже урожай собирают.

* * *

«Что-что, а это как раз и есть то, что и должно быть. А то, что не должно быть, то его и нет вовсе. А чтобы в этом убедиться, нужно просто знать: есть это или его нет. А как в этом убедиться? Да очень просто. Взять и убедиться. И все». Паша повернулся на другой бок, прошептал: «Что за хрень», немного поерзал и продолжил сон. «В стакане. В стакане. В большом стакане. В очень большом стакане».

Каждый раз, когда по утрам раздавалось ненавистное треньканье механического будильника марки «Витязь», Паша вздрагивал, даже в том случае, если просыпался заранее. «Какой мерзкий звук», – подумал Паша, глядя на настольные часы в круглом металлическом сиреневом корпусе с римскими цифрами на циферблате цвета слоновой кости. Сверху будильника, окруженная белой пластмассовой накладкой, располагалась коричневая кнопочка для остановки звонка; снизу наличествовала идентичная накладке по цветовой палитре и материалу подставка; на задней никелированной крышке находились два таких же никелированных заводных ключа: один для часового механизма, другой – для завода пружины звукового сопровождения.

Первым желанием, постоянно возникающим по утрам, было раздолбать подающее звуковой сигнал устройство, но позже такое желание пропадало. Паша потер левой ладонью лицо: «Галиматья еще всякая снится. Стаканы какие-то. Что к чему?» Паша встал с кровати и отправился в ванную комнату, бурча нараспев слова, вертевшиеся в его голове во время сна: «Стаканы, стаканы».

Завтрак состоял из целого, отрезанного через всю буханку ломтя белого хлеба со сливочным маслом, а также намазанной поверх масла икры минтаевой пробойной. Сливочное масло Паша любил, поэтому первая отрезанная долька всегда отправлялся сразу в рот, миную посредническую цепочку в виде хлеба и икры. Сахар в чай Паша не клал – пил вприкуску, доставая прямоугольные кусочки из белой коробки с надписью «Сахар рафинад».

Пока челюсти тщательно пережевывали утреннюю трапезу, Паша без всякой цели смотрел на лежавший перед ним брусок сливочного масла, завернутый в пищевую пергаментную бумагу, Паша называл такую калькой; на бумаге виднелись написанные простым карандашом цифры, обозначающие вес масла, после цифр красовался знак, похожий на латинскую букву «z». Взгляд постепенно становился более осмысленным, Паша изучал оставленную рукой продавщицы запись, словно проводил почерковедческую экспертизу, уделяя особое внимание плавным обводам цифры «2».

Вообще Паша еще с детских времен с интересом наблюдал за действиями продавщицы в магазине, в котором сливочное масло покупалось на развес; работница торговли длинным кухонным ножом с широким лезвием отрезала от большого брикета бледно-желтый кусок необходимого покупателю веса, стелила на весы лист пергаментной бумаги и выкладывала на него масло. Стрелка на магазинных весах перемещалась к цифре, указывающей вес, и почти всякий раз совпадала с той, которую называл покупатель, если, конечно, верить магазинным весам и стоящему рядом с ними набору черных гирек разного размера и, соответственно, разного веса.

Память такая интересная штука, стоит только копнуть, то можно докопаться не только до сливочного масла, но даже и до его обертки, то есть до пергаментной бумаги. В данном случае раскопки приводили к подростковому возрасту, когда Паше взбрело в голову сделать маленький телевизор из спичечного коробка. Первая модель не отличалась сложным конструктивным решением – на лицевой стороне коробка просто вырезалось отверстие, поверх него, используя пластилин, крепилось стекло, внутрь коробка запихивалась муха и все, телевизор готов. Но такая телевизионная постановка с мухой в главной роли быстро надоедала; действия мухи были однообразны – она тупо бегала внутри коробка, ей явно не хватало осмысленно-постановочных сцен, но мухе объяснить это было сложно. Тогда к процессу был привлечен Пашин друг, Виталик Устьянцев, великолепно справившийся с поставленным перед ним техническим заданием.

Спичечный коробок, как известно, состоит из двух корпусов, выдвигающихся один из другого. Боковая стойка внутреннего корпуса спичечного коробка, на которую обычно давят пальцем, частично удалялась, перед ней устанавливалось увеличительное стекло; в противоположной стойке внутреннего корпуса гвоздем прокалывалось отверстие; крайняя сторона внешнего корпуса коробка с помощью черной резинки от бигуди закрывалась пергаментной бумагой. Изображение на бумаге фокусировалось благодаря принудительному движению взад и вперед корпусов коробка – внутреннего и внешнего. Вот только изображение получалось вверх ногами. Виталик объяснил, что для получения нормальной картинки конструкция должна быть технически более совершенной, но ждать никто не хотел. Зачем? Система работает, а перевернутое изображение – эта та мелочь, которой можно было пренебречь.

После просмотра по самодельному телевизору интерьера комнаты, находящемуся, в общем-то, в статическом состоянии, задачу усложнили и перешли к постановке миниатюрных сцен. В таком случае кому-то надо было становиться у окна и разыгрывать представление, а другой, соответственно, изображал зрителя – всматривался в миниатюрный экран. Особенно понравились сценки, когда один из участников показывал фокусы; в силу того, что детали были сложно различимы, многие фокусы удавались.

Перепробовав различные виды бумаги, друзья выяснили, эмпирическим, так сказать, путем, что лучше всего изображение получалось на пергаментной бумаге – кальке, а на промасленной кальке, отрезанной от обертки из-под сливочного масла, картинка виделась более яркой, и такой телевизор прозвали цветным, в отличие от чистой пергаментной бумаги, изображение на которой определили как черно-белое. Хотя телевизионный канал у импровизированного телевизора был всего лишь один, зато имелось два вида изображений, переключавшихся ручным способом посредством замены экрана, то есть чистой кальки – на промасленную.

Позавтракав, Паша вспомнил, что сегодня четвертая заключительная серия, подумал: «Обязательно надо посмотреть». Это был премьерный телепоказ; все три вечера в одно и то же время, когда шла трансляция минувших трех серий, Паша посвятил одному из своих любимых занятий – наслаждался происходившими на экране действиями. Само собой разумеется, теперь ему очень хотелось узнать, чем же закончится расследование ночного происшествия, начавшегося со слов одного из персонажей фильма, курсанта милиции, с ерунды.

Правда, накануне позвонил брат Герка и пригласил Пашу вечером к себе в гости. Никакого особого события не было, просто пригласил и все. Герка к тому времени уже был женат и проживал с женой Луизой отдельно. Вернее, он жил у Луизы. Паша наотрез отказался наносить брату визит, было бы глупо пропустить окончание фильма, особенно когда ты посмотрел три первые серии из четырех; если бы пропустить какую-то одну серию из середины, еще куда ни шло, а так.

Рабочий день прошел в обычном режиме, за исключением одной особенности – томительного ожидания вечера. Паша не играл с сослуживцами в «Морской бой» и не разгадывал кроссворд. Даже от чая отказался. Он только и делал, что смотрел на часы. Сознание постоянно воспроизводило сюжет из еще не наступившего периода Пашиной жизни, где он, вовремя добравшись, входит в квартиру и включает телевизор. Паша представлял тот сладостный миг, когда указательным пальцем правой руки, нажав заветную кнопочку, можно будет сесть в кресло, ощутив его мягкость и теплоту, испытать легкое волнение от ласково засветившегося экрана телевизора, полностью погрузиться в созданный режиссером мир и забыть обо всем на свете, уплетая булочки с повидлом. Булочки, кстати, Паша неизменно покупал заранее, накануне, как, собственно, и в этот раз.

Мечтатель от природы, рыжеволосый, Паша Хорошев был из тех упрямцев, которые всегда добиваются поставленной перед собой цели. Или по крайней мере стараются добиться, если, конечно, не вмешиваются внешние факторы. Цель может быть любой, даже самой абсурдной с точки зрения не очень интеллектуально развитого обывателя. Причем, конечный результат, имеется в виду его практическое применение, этих упрямцев мало волнует. Главное – сгенерировать идею.

Вот кому из школьников, отнюдь не старших классов, придет в голову создавать на балконе чернозем? Не всякого взрослого посетит такая мысль. Маленькому Павлику пришло. Совершенно не из благих намерений, Павлик не стремился покрыть черноземом земной шар, посадить всякие растения, овощи-фрукты, плодовые деревья и накормить голодающих. Совсем не для этого, а чисто ради интереса. Реализуя задуманное, Павлик отыскал в кладовке старый таз с отколотым кусочком эмали на дне; место скола проржавело до небольшого отверстия, и поэтому таз практически не использовался. Зато Павлик нашел ему применение: разместил на балконе, наложил в таз траву, бабушкин почечный сбор, обрывки бумаг, несколько листьев каланхоэ и засыпал сверху принесенной со двора землей. Хотел через два года посмотреть, что получится. Поливал регулярно, чтобы лучше перегнивало. Для верности вылил туда еще пузырек с глазными каплями брата.

Капли прописал окулист из детской поликлиники. У Герки были проблемы со зрением, и доктор рекомендовал летом в течение месяца при помощи лекарственного средства расширять Герке зрачки, а чтобы солнце не беспокоило, нашел выход в виде ношения на улице очков с темными стеклами, но без диоптрий.

Павлик решил, что для почвы глазные капли хорошо будут, какая-то связующая нить должна образоваться, структура какая-то минерализованная. Павлик даже предусмотрительно червей накопал, вывалил в таз. И чего им не хватало? Черви по непонятной причине жить в новой для них среде обитания отказывались – вылезали, как ни старался Павлик вернуть их обратно.

Завершить эксперимент не получилось. Зимой следить за первоосновой формируемого чернозема было, по меньшей мере, бессмысленно, так как таз находился под слоем снега, а весной бабка совком перекопала содержимое круглого эмалированного изделия желтого цвета и посадила туда лук. Когда же Павлик заметил этот беспрецедентный акт вандализма, разозлился, накричал.

– Хм, все равно там плохо растет, – равнодушно оправдывалась бабушка Павлика, – перья у лука маленькие и желтеют.

– Да и пускай не растет! Мне и не надо, чтоб росло! Я хотел посмотреть, как земля делается! – Павлик расплакался и убежал во двор.

А та история с Вадиком Костоправкиным? Это было уже в зрелые годы. Паша просто хотел рассказать, как ему, Паше, удаляли гланды. Ничего особенного, казалось бы. Однако Вадик слушать никак не желал, отворачивался, побледнел весь. Так ведь нет, Паша завелся, решил непременно показать Вадику то место, где гланды были.

– Да посмотри. Да подожди ты, я быстро. Только самый конец доскажу и все. Самую суть только скажу и все.

– Отстань! Не надо мне никакой сути! – Костоправкин вскочил, побежал от Паши, остановился в пяти шагах, оперся правой рукой о стену, левой потирал область сердца.

Кроме рыжих волос во внешности Павла Хорошева, молодого сотрудника одного из пермских НИИ, расположенного на улице Куйбышева, – ну или на Революции, это смотря по какой улице идти, – имелась еще одна отличительная черта – постоянно отсутствующий верхний зуб с левой стороны. Паша пробовал ставить мостовидный протез, но стоматологическое изделие надолго в полости рта у Паши отчего-то не задерживалось, и коллеги по работе вскоре замечали отсутствие ортопедической конструкции.

Незадолго до окончания рабочего дня Паша все же изменил свой взгляд относительно Геркиного приглашения. В конце концов, посмотреть фильм можно и у них, а булочки купить по дороге. Ничего, в общем-то, страшного. Посмотреть фильм, а затем пообщаться с родственниками. И все будет замечательно: и заключительную серию посмотреть, и в гости сходить. А потом домой уехать. Ну да, все срастается. Ровно в шесть пятнадцать Паша выскочил из кабинета и понесся к выходу, пугая служащих.

По пути до Геркиного дома Паша зашел в кулинарию, купил булочки – не изменять же традиции. Булочки продавщица поместила в свернутый из плотной бежевой бумаги пакет конусообразной формы, называемый кульком22
  Кулёк – бумажный пакет, сверток. От слова «куль»: большой рогожный мешок; также старая русская торговая мера сыпучих тел.


[Закрыть]; бумага для изготовления таких пакетов стопкой лежала на прилавке, заранее нарезанная на ровные квадраты. Продавщица, сверкая золотыми зубами, довольно лихо сворачивала пакеты-кульки: брала одной рукой за угол бумаги, другой – оборачивала круговым движением, аккуратно загибала кончик.

В свернутый пакет помещались пышки, баранки, пряники; после этого наполненный пакет взвешивался, оплачивался и уносился покупателем домой на радость домочадцам. Глядя на то, как продавцы крутят бумажные пакеты, Паша каждый раз поражался отработанным до автоматизма действиям женщин в белых халатах и белых накрахмаленных шапочках. У Паши, например, сворачивать пакеты не получалось еще с детства, как он ни старался. Маленький Паша был так впечатлен, что после посещения магазина, придя домой, брал газеты и, подражая продавщице, пытался сворачивать пакеты. Они, конечно, получались, но какие-то кривые и косые.

Войдя в квартиру брата, Паша сразу заявил:

– Сегодня четвертая серия. Я посмотрю?

– Да ради бога. Смотри, пожалуйста, – Герка включил телевизор и вышел.

Паша сходил на кухню за тарелкой, выложил в нее булочки и расположился в кресле. Вот только кресло у них было не такое комфортное. Паша всегда относился к просмотру очень внимательно: смотрел с самого начала, то есть совсем с самого, чтобы предыдущая программа заканчивалась, экран темнел на секунду-две, затем начинался фильм или какая-нибудь другая передача, которую Паша настроился посмотреть. Читал титры, ощущая поток теплой волны, медленно растекавшийся по телу, предвкушал.

Как-то Паша пересказал маме сюжет фильма «Тридцать три», мама почему-то его не видела, решила посмотреть – уж очень захватывающе было изложено содержание фильма, что называется, с творческим подходом. Паша перед началом повторного показа заранее включил телевизор, пододвинул поближе кресло, но мама задержалась на кухне, подошла позже, она и опоздала-то всего на несколько минут. Паша настолько обиделся, что не просто выразил свое негодование устно, а вообще выключил телевизор, так и не позволив маме сравнить вербальную версию фильма с визуальной.

На экране, на сине-сером фоне, появились буквы. Киностудия имени Александра Довженко. По заказу Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию. Творческое объединение «Луч». Пошел краткий обзор предыдущих серий. Название фильма. Далее – авторы сценария, режиссер-постановщик, оператор-постановщик, художник, звукооператор, монтажеры. Затем – административная группа, композитор, дирижер. После перечисления имен и фамилий большинства людей, причастных к созданию фильма, появились кадры с надписью «Директор картины». Наконец-то! Обычно фильмы начинались после указания директора картины. Правда, в данном случае, как свидетельствовали титры, директор картины был только в первой серии, в последующих трех у картины было два директора.

Все, фильм начался. «Здрасьте!» – входя в помещение, поприветствовал присутствующих Захар Борисыч в исполнении артиста Эрнста Романова. «Здрасьте! Проходите, Захар Борисыч», – ответил генерал-майор КГБ, которого играл Александр Лазарев. То, что он генерал-майор, было известно из прошлой серии, здесь генерал-майор КГБ Трегубов был в гражданском костюме.

Неожиданно экран телевизора погас. Паша немного подождал – надеялся, вдруг это у них там что-то случилось, на телевидении, или пробки в доме выбило. Сейчас заработает. Нет, вокруг все было исправно, только телевизор один не подавал никаких признаков активности. Паша позвал брата. Герка деловито перегнулся за телевизор, что-то на задней крышке пощелкал, отошел, посмотрел на темный экран:

– А все. Сломался.

И сказал-то как-то буднично. Как будто ничего не случилось. Как будто это в порядке вещей. Вроде как быть сломанным – это естественное состояние телевизора. Да что ты за мужик! Какой ты на фиг хозяин, если у тебя телевизор ни хрена не работает.

Само собой разумеется, Паша расстроился. Причем, до боли где-то в районе солнечного сплетения. Представьте, вы строите карточный домик, тратите на вышеозначенную процедуру уйму времени, и когда после нескольких неудачных попыток наконец-то ваше произведение монументального искусства готово, приходит некто и в наглую так выдергивает снизу карту, на которой, собственно, весь ваш карточный дворец держался. Каково будет ваше состояние?

Паша проанализировал сложившееся положение. В сущности, вариантов было всего два: либо остаться в гостях и не смотреть заключительную серию, а впоследствии изводить себя; либо попробовать досмотреть хотя бы окончание серии у себя дома. Паша вспомнил об одной своей приятельнице, так вот ее папа читал книги особым способом – только начало и конец. То есть с чего история началась и чем закончилась. А середина, все эти страсти, любови, переживания, драки, погони папу мало интересовали. Скорее, они его вообще не интересовали, а ведь в конечном счете это как раз и есть то, из чего эта самая жизнь-то и состоит.

Однако, смотря с какой стороны посмотреть. Есть в жизни моменты, скажем, не очень приятные. А вот было бы так: взял и пропустил негативную ситуацию. Возьмем, например, такие неприятные моменты из жизни, которые, может быть, и стоило бы пропустить: прививки или лечение зубов. Подразумеваться, когда не ты делаешь кому-то, а тебе делают. Что хорошего, когда тебе суют под нос нашатырь, а после выводят из кабинета с бледным лицом, а ты идешь «на ватных ногах», не чувствуя под собой твердь земную? А ругань начальника? Взял бы и пропустил, а он пусть себе орет, раз ему это нравится.

Можно, конечно, проявить снисхождение и начальнику позволить пропустить какие-то моменты из его жизни. Что касается Пашиного непосредственного руководителя, Сергея Никитича Басуматорова, то ему лучше было бы пропускать общение с женой. По словам сослуживцев, жена у Сергея Никитича была бешеная, поэтому дома Басуматоров чувствовал себя, как в чужом муравейнике, и большую часть времени пропадал на работе. Дома жена выносила мозг Сергею Никитичу, а он на работе – всем остальным. Паше доставалось больше всех. Особенно после того, как Паша во время очередного разноса со стороны Басуматорова совсем не к месту задал своему руководителю вопрос: «А вы жену поменять не пробовали?» Кто его только за язык-то тянул. Стоял бы себе молча, смотрел не него, как на муху. Так ведь нет, надо же было обязательно влезть, нагадить начальству куда-то далеко в глубину его души, в самое ее больное место. К тому же Паша жену Сергея Никитича не знал, а судил по их взаимоотношениям со слов своих коллег.

На принятие решения ушло не более трех минут. В течение этого времени Паша прошелся по комнате, где находился этот некстати сломанный телевизор, обошел остальную часть квартиры, заглянул в кухонное окно. После таких простых на первый взгляд действий решение было принято – стоит попробовать.

Герка хмыкнул, пожал плечами и вышел из комнаты, так ничего и не сказав. Пробурчал только что-то несвязное. Он никогда не понимал Пашиных страстей. Сидеть, ковырять скобяными изделиями разделочные доски, вот это, с точки зрения Герки, стоящее занятие. Герка всегда увлекался какими-нибудь подобными вещами: что-то мастерил, сплавлялся по рекам на байдарке, ходил в горах на лыжах – один раз даже на Саяны ездил с такими же ненормальными, чтоб там походить на лыжах. Сейчас Герка увлекся изготовлением поделок из дерева – выпиливал разделочные доски и вырезал на лицевой стороне рисунок. Он и Пашу хотел подсадить на это занятие. Безумец! Не дано ему понять рвущуюся на просторы Пашину душу. Рисунков разных у Герки имелось огромное количество, толи сам их придумал, толи нашел где-то. А тут какой-то фильм. Конечно, ему не понятно. Так и Луиза туда же:

– Все равно ведь повторять будут. Потом посмотришь.

– Когда его будут повторять? То, что его будут повторять, это еще бабушкой на воде вилами писано. Его, может, через несколько лет будут повторять. Я что, буду сидеть и ждать, пока его вздумают повторить?

Не Луиза, а сто рублей убытку. Что самое интересное, жену-то себе нашел с таким именем, будто бы специально подбирал – Герман и Луиза. С нормальными именами, что ли, девчонок нет. Хотя с другой стороны, конечно, хорошо, что Луиза, а не, скажем, Даздраперма, то есть сокращенно от лозунга «Да здравствует первое мая!». Это ж уму непостижимо сказать где-нибудь такое: у моего брата жена – Даздраперма.

Еще минута ушла на сборы, прощание и бег вниз по лестнице. А Герка так и не вышел попрощаться. Кстати, лестничная клетка в доме, где жил Герка с Луизой, была достаточно просторная в отличие от типовых пятиэтажек поздней застройки.

Очутившись снаружи, Паша помчался по улице Ленина, налетая на прохожих. Первой жертвой Пашиной невнимательности судьба назначила какую-то женщину с пакетом апельсин, не сумевшую удержаться на ногах. Так она сама виновата, зачем носить обувь на таких высоких каблуках? Придумают черт знает что. Женщина, по всей видимости, в цирке не работала – и сама на ногах не удержалась, и пакет из рук выронила; оранжевые плоды цитрусового дерева безучастными не остались, в пакете задерживаться не захотели и покатились в разные стороны. «Твари уродские! Тут же еще под руку, – негодовал Паша, – обязательно ведь надо выкатиться. Вас положили в кулёк – будьте там. Принесут домой – выложат. Морды собачьи тупорылые». Извинившись, Паша помог только подняться пострадавшей, апельсины собирать не стал, потому что торопился. И напрасно, что не стал.

Впереди по ходу движения стоял крупногабаритный мужчина, что называется крупногабаритный во всех смыслах этого слова, то есть ростом выше среднего, с пышными формами и, судя по всему, находящийся в тяжелой весовой категории. Ученики из класса с буквой «Г», среди которых оказался Паша, когда первый раз пришел в первый класс, человека подобного телосложения, скорее всего, прозвали бы Малышом. Мужчину заинтересовало Пашино поведение, оно ему явно не нравилось, но мужчина держал эмоции при себе. Как позже выяснилось, до поры до времени.

Если таких большегрузных людей не было бы в принципе, то их стоило бы выдумать только лишь для того, чтобы одному из них именно в данное и, что характерно, в строго определенное время Паша наступил на ногу. Это как раз тот случай, когда размер ноги имеет значение; размер ноги у стоящего тяжеловеса значение имел, и немаленькое. Здоровяк позволил, наконец-то, своим эмоциям извергнуться наружу и отреагировал на свободу передвижения Паши такими ругательствами, что ребенок в коляске у молодой мамы выплюнул соску и заверещал на всю улицу, явно осознав всю прелесть звучания русского языка.

Извиняясь направо и налево, Паша достиг углового дома, повернул в сторону улицы Большевистской, пересек сквер имени Дзержинского и добрался до автобусной остановки «улица Хохрякова». Стройные ряды народа, скопившегося на специально отведенном месте, предназначенном для посадки и высадки пассажиров рейсового общественного транспорта, наводили на мысль, что автобуса не было довольно долго. «Что они там, спят что ли? – думал Паша, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, – сволочи! Да где они там?» На одном месте стоять было утомительно, Паша периодически отходил от заполнивших остановочное пространство людей, прохаживался взад и вперед, но вскоре возвращался в гущу собравшихся таких же, как он, угнетаемых транспортной системой, собратьев, прищурившись, вглядывался вдаль проезжей части, откуда должен был появиться курсирующий по десятому маршруту «Икарус».

Доехать можно было также на девятке, но на этом маршруте использовали по большей мере продукцию Львовского автобусного завода, да и ходила она реже, так что шансы увидеть цифру «9» на лобовом стекле ЛАЗа и насладиться в салоне запахом бензина, который почему-то всегда присутствовал внутри моделей Львовского автопрома, были минимальны.

Спрашивается: и зачем спешил? Знать бы заранее, в котором конкретно часу соизволит прибыть это бестолковое средство передвижения, может, не пришлось бы выслушивать кучу гадостей от квадратногнездового представителя умалишенных. Не специально же Паша наступил на ногу, должно же быть хоть какое-то понимание у человека. Все-таки неприятный осадок остался. Вот ведь народ, а? Выплеснул поток скверной информации на другого, освободил себя для чего-то хорошего, доброго и пошел дальше с чистым сердцем.

От проблемы человеческой коммуникабельности Паша вернулся к проблеме транспортной. «Черт бы побрал этих автобусников!» – за время ожидания Пашино сознание на телепатическом уровне отправило проклятия не только в сторону руководящего состава автотранспортного предприятия, но также успело дать негативную характеристику их потомкам и предкам. Вдруг ряды дрогнули, люди задвигались, разминая затекшие ноги и плечи. Это подошла долгожданная десятка. К сожалению «Икарус» оказался не сочлененный, вмещавший большее количество пассажиров, а обычный; хотя людей было в два раза больше, чем автобус мог вместить, влезли все, гроздьями свисая с подножек.

Антонина Егоровна как-то прокатилась на автобусе подобным образом. Автобус подошел переполненный, Антонина Егоровна решила не ждать следующий – хотела быстрей попасть домой. Втиснуться каким-то образом внутрь салона автобуса смогло ограниченное количество пассажиров, на свою удачу оказавшихся перед раскрывшимися дверями; еще несколько счастливчиков умудрились уплотнить тех, кто в салоне автобуса уже находился; остальные, которые не влезли, толкались на подножке, пытаясь вжаться впереди стоящих, как военнослужащие пытаются вжаться в землю при бомбардировке. Двери, соответственно, не закрывались, и транспортное средство передвигалось с торчащими наружу пассажирами. Кому не досталось места ни в салоне, ни на подножке – остались дожидаться очередного автобуса, подойдя к кромке тротуара поближе к проезжей части, чтобы в другой раз быть в первых рядах и желательно напротив дверей.