Текст книги "Приключения вечных друзей"

Внезапно рации на соседнем столике резко оживились, если раньше речь из них была похожа на ручей, сейчас словно пошел ливень. Генерал выпрямился как стальная пружина и процедил сквозь зубы, -опять!, -и, поднеся одну из раций к губам, молниеносно скрылся в ближайшем окопе полного профиля.

Смысл вприпрыжку пытался следовать за командиром оборонявшихся. Маленькие, липнущие к земле коробочки танков неумолимо приближались к замершем в ожидании шквала огня укрепрайону.

– Али, зови истребителей, нам самим не справиться с этой ордой, – рявкнул генерал. Сухощавый Али вскинул руку к виску и молниеносно исчез. Показались полусогнутые фигуры операторов противотанковых комплексов, несущие на своих спинах треноги, похожие на больших зеленых кузнечиков. Ближайший к Смыслу молодой юноша прильнул к окуляру, спустя мгновение со станка шипя и вращаясь сошла ракета и, как маленький яростный дракон на привязи, устремилась к танкам неприятеля. За ней, мгновенно раскручиваясь в воздухе, летела едва заметная стальная проволока, дополняя сходство боеприпаса со сказочным персонажем. Наводчик с точностью заправского токаря вращал маховики наведения, ориентируя ракету в ее последнем полете. Тандемный боеприпас превратил в атомы пластины динамической защиты, кумулятивная струя ужалила ближайший к стрелку танк в лобовую броню и прошила расположение командира. Тяжело бронированная машина, словно смертельно раненый носорог, дернулся из последних сил и замер, ствол орудия поник к земле и испустил облачко синеватого дыма. Спустя несколько мгновений, из башни, как из раскаленной доменной печи, вырвался яростный факел ослепительного оранжево-желтого пламени, унося души экипажа ввысь, к безоблачному, сияющему торжественной синевой небу. После обоюдного обмена ударами, лихорадка боя стала стихать, стороны взяли паузу для пополнения запасов и придания убитых земле.

Генерал подошел к Смыслу, -уважаемый, я думаю, Вам пора отправляться в путь. По моим данным, увы, следующая атака нашего противника закончится плачевно для всех ныне присутствующих здесь. Моя разведка доложила о прибытии в расположение наступающих на нас частей нескольких дивизионов установок залпового огня. Мне нечем отвечать им, -последние слова дались генералу особенно тяжело. Его лицо словно окаменело, по лбу обильно стекали ручейки пота, глубоко запавшие глаза с беспощадностью гаубицы смотрели в упор на Смысл, -я немедленно приказываю вам покинуть наш опорный пункт, иначе ваши останки не смогут найти даже криминалисты. Карандаш, которым генерал жестикулировал в воздухе синхронно с разговором, треснул как сухая ветка. В блиндаже наступило недолгое молчание, нарушаемое лишь глухими отзвуками рвущихся неподалеку снарядов. Песок сочился едва заметной струйкой между бревен укрытия, придавая происходящему сюрреалистический оттенок.

– Как скажете, генерал, -сказал Смысл, -вы здесь командир. Ваши шансы совсем ничтожны и сопротивление не изменит ход грядущего сражения?

– Единственное, что тут изменится через 20 минут-рельеф местности и панорама этой унылой пустыни дополнится рваными кусками стали и опаленной человечины. Убирайся отсюда! -заорал генерал, с грацией танцора развернувшись к замершему за спиной радисту и гаркнул, -передай комбату-связь со мной дублировать проводом. Дальше-пусть выкатывает все свои орудия на прямую наводку и, увидев идущие на дистанции выстрела коробочки, бьет беглым огнем до последнего снаряда. Начать огонь бронебойными, осколочные оставь, будем ими работать по атакующей пехоте. Пусть гранатометчики будут готовы сразу открыть огонь а не телится, копошась на брустверах, как в прошлую атаку. Командирам подразделений доложить о готовности и усилить посты наблюдения за местностью! О потерях докладывать ежеминутно!

Спустя пару минут ходьбы скорым шагом, Смысл поднялся на небольшой бархан и оглянулся. Тысячеголосое эхо разливалось по опаленной войной долине. Воздух рвал на куски грохот преисподней, земля дрожала от молниеносного, и всесокрушающего залпа реактивных батарей. Местность, где сегодня утром был Смысл, превратилось в ожерелье черных туч разрывов, у основания подсвеченных темно оранжевым пламенем. В воздух взлетали целые батарейные расчеты, ненасытные демоны войны рвали на куски ровные линии окопов и как орехи крошили дзоты, дьявольский танец смерти дополнялся визгом картечи, которую извергали жерла танковых орудий атакующих, бивших с флангов на предельных дистанциях. Они вели огонь с неумолимой точностью, сметая с лица планеты дезориентированных и покидающих занятые позиции людей в длинных черных одеждах. Спустя десяток минут все было кончено, и лишь карты памяти парящих над местом сражения беспилотников записали эпизод большой и кровавой игры, в которой иногда побеждают государства, но неумолимо исчезают люди…

Преисполненный уверенностью в собственной правоте, Смысл продолжал свое одинокое путешествие. Поскольку ему была неведома людская усталость, сомнения в правильности своих действий и прочие человеческие слабости, наш бесстрашный герой продолжал наматывать сотни и сотни морских миль.

Смысл скорым шагом направился большому белому зданию, вход которого украшали две полуобнаженные Венеры, подпирающие тонким руками массивную двухскатную крышу. Большой дворец, словно созданный для ублажения богатых вельмож, был витиевато подсвечен мягким розовым светом, массивные барельефы на стенах представляли застывшие сцены из древнеримских комедий. Замершие в камне герои ушедших эпох смотрели на Смысл, а Смысл смотрел на них. Миновав высокую мраморную лестницу, полукругом обрамлявшую вход в здание, Смысл вошел внутрь. Воздух был наполнен тонким ароматом иланг-иланг и жасмина. В позолоченных клетках на свисающих с потолка цепочках сидели маленькие райские птицы и наперебой щебетали, словно пытаясь донести какие неотложные новости до вошедшего посетителя. Пока Смысл в изрядном изумлении оглядывался по сторонам, перед ним возник двухметровый юноша с фигурой гладиатора. Судя по цвету его кожи, большую часть жизни он проводил в солярии, нежели в библиотеке.

– Чем я могу облагородить минуты жизни прекрасного господина? -прощебетал юноша голосом, который явно не сочетался с его внешностью.

– Добрый день, -деловито сказал Смысл, -мне нужен мистер Приап, местный режиссер и постановщик, драматург и как он там себя еще называет…

– О, так вы гость самого Властителя сцены! -голос парня стал до того слащав, что казалось, в воздухе распылили сахарную пудру.

Гость едва заметно поморщился, -Да, именно!

– Соблаговолите следовать за мной, -жеманно размахивая руками и оттопырив мизинцы в сторону, смуглый хостес стал поднимать по лестнице. Спустя пару минут Смысл оказался перед дверью с надписью «Мистер Приап. Антрепренер.»

Смысл постучал.

– Заходи, кто бы ты ни был, -раздался голос, после которого голос парня казался верхом брутальности, -ну здра-а-авствуйте! Наконец то вы изволили посетить наш скромный уголок искусства, где всякий талант может получить признание и поддержку, -жеманно продолжал Мэтр-наши общие друзья сказали мне, что вы интересуетесь передовыми постановками на театральном поприще. Они просили меня показать настоящую Психею, шаловливую покровительницу искусств, ее, так сказать, самые манящие части тела. Еще наши общие друзья отрекомендовали вас как большого знатока современных постановок и любителя вольнодумства!

«Да, вольнодумства, только мы понимаем это слово по разному» -подумал Смысл и сказал, -да, мне интересно узнать, какие, так сказать, подводные течения приводят в неугомонное движение нынешнюю драматургию, чем движимы портьеры вашего экспериментального театра. Что нынче ставят, какие гиганты сцены, возможно, творят в вашем храме искусства? Какими замыслами и идеями движима ваша творческая эскадра?

– О, мой благородный ценитель красоты и почитатель торса Аполлона, – с прежней интонацией изрек режиссер, бережно касаясь длинным ногтем мизинца диковинный объект в углу своего массивного письменного стола. Объект представлял собой рулон туалетной бумаги, обернутой тремя витками колючей проволоки. Вся конструкция была окрашена в золотой цвет.

– Кстати, а что это у вас на столе такое? – удивленно спросил Смысл.

– О, мой юный ценитель трубадуров, как вы могли так легкомысленно не узнать новую инсталляцию нашего легендарного художника Порфирии Сталь. Этот арт объект называется Тирания, прикупил его на одной выставке за 320 тысяч. Можете вообразить, едва не приключился грандиознейший скандал-недалекая уборщица чуть не выбросила этот апогей скульптуры в мусорку. Ох уж эти крестьянки с мозолистыми руками! -он сделал взмах руками, словно пытаясь собрать расплескавшуюся в воздухе воду.

– Мне вас рекомендовали, мистер Приап, еще и как видного деятеля на поле художественной критики и руководителя ведущего творческого объединения «Пыль». Расскажете мне вкратце, какие у вас проекты в работе? -спросил Смысл и приготовившись слушать, наклонил голову в сторону собеседника.

– О, любезный мой импровизатор, -заговорщицки зашептал Приап, -сейчас у меня в работе находится несколько творческих замыслов, работ, так сказать. Это и сценарии, которые создаются для постановок в моем скромном заведении, так и ряд перфомансов, служащих для привития народу ростков прекрасного. Не скрою, я также активно творю для внешних заказчиков. Видное место в палитре моих работ занимает легендарный перфоманс «ЫЫЫ».

– Какое интригующее название, -заинтересовался Смысл, -вероятно, это про мытарства простых филологов?

– Любезнейший ценитель кулис, – всполошился режиссер и стал нервно постукивать пальцами по столу в очередную минуту творческой горячки, -что вы! Это легендарный перфоманс служит одной цели-все участвующие в нем ни от чего не зависят и не боятся делать, что им вздумается. Для этого они выходят на площадь, заворачиваются в фольгу и что есть мочи кричат Ыыыы! Потом они, собравшись в круг и приплясывая, занимаются внутренним отреагированием.

– Какой интересный, воистину глубокий замысел в вашем творении, -с жаром и плохо скрываемым сарказмом сказал Смысл, -я ни на йоту не сомневаюсь, что даже сам Бенуа, увидев столь блистательную премьеру, хлопал и хлопал в ладоши не переставая, а когда набил бы на них мозоли, нашел бы вас за кулисами и обнял бы в знак глубочайшей признательности!

– Ох, любезный, спасибо за столь ароматный слог, но, увы, я перестал пить ликеры, и упомянутый вами, к глубочайшей скорби, так и не успел найти и вкусить. Зато у меня есть маленький винный подвальчик, где мы могли бы дегустировать мои вина, сначала вы, потом я, а потом бы вместе сидели бы и дегустировали всю ночь, -сказал режиссер и в его речи слышалось алое пламя.

– За приглашение спасибо, но не пью. Как по мне, так это совершенно бессмысленное занятие, -сказал Смысл и посмотрел на собеседника, ожидая услышать мнение визави.

– Не пьете? Совсем? Да что вы такое говорите, дражайший друг! Подумать только, такой видный благородный джентльмен и совсем не пьет. Вы просто какой то бунтарь, дорогой мой. Да, да, бунтарь и Робеспьер! -сказал режиссер и патетически ткнул указательным пальцем в потолок для убедительности.

– Позволю себе заметить, монсеньор, -повышая градус жеманности, чирикал Приап, -сейчас, в эпоху употребления сухого алкоголя без запаха, пить его могут даже младенцы, престарелые мужчины да женщины. Знаете старинную византийскую поговорку «то что нас не убивает, делает нас сильнее.»? Так вот, сухой алкоголь есть ни что иное, как наше спасение, в то же время дружелюбное и безопасное к нашим телам. Позвольте, к тому же заметить, что публика на моих премьерах обостряет чувство и оттачивает слух не иначе как с помощью именно сухого алкоголя. Эх, жаль, сегодня не пятница, а то вы бы посмотрели, какой феерический аншлаг происходит здесь. Зритель идет, как косяки сельди. И, милейший друг, я их очень люблю, они такие изможденные своими праведными трудами, как римские каменотесы, выползают из утлых клетушек своих офисов и порхают в мои творческие объятия. Что еще придаст смысл их существованию, как не мои гениальные творения! Отмечу, что из них так и называется, Самый Гениальный Шедевр. Да, да, смею вас заверить, тоже пользуется успехом как у ныне признанных, не конъюнктурных критиков, так и у интеллигентной публики, имеющей хотя бы немного более воображения и культуры, чем рыба! -закончил говорить режиссер и стал, кокетливо оглядываясь на собеседника, примерять алый фрак с ярко-золотыми полосами на груди и спине. Его ноги украшали кожаные ботфорты и облегающие лосины из мягкой телячьей кожи. Напомаженные волосы лоснились как спина морского котика и изредка отражали свет потолочных светильников в глаза Смыслу.

– Более того, я недавно поставил шикарнейшую пьесу, которую просто захлестнула ревущее цунами успеха, -затараторил режиссер, – я ее назвал «Зевота». Я состряпал такую фабулу-вечный клерк, страдающий гайморитом и тиками, знакомится с роковой красоткой с платьем из алых роз и они плывут, плывут…, протяжно вещал творец.

– К психиатру?, -выпалил, не выдержав накала сценария Смысл.

– Этот грек был неважный сценарист, я думаю, -с затаенной обидой произнес режиссер, -нет, они попадают на тренинг по развитию обаяния и клерк добивается внимания прекрасной незнакомки, потом они делают много денег и клерк становится владельцем сети дисконтных прачечных. Эта сеть становится крупнейшей в городе и он избирается мэром, выжав из жизни все и став очень богатым человеком, -с азартом проговорил деятель и отхлебнул из хрустального бокала воду с лепестком розы.

– Да, кажется вы напали на золотую сюжетную жилу, -пожалуй, даже сам Аврелий пришел бы продегустировать такой шедевр, -с трудом сдерживая улыбку, заметил Смысл

– Знаете, я не очень люблю звать на свои премьеры городских чиновников, сказал Приап, -хоть они и позволяют немного пощипать за вымя городскую казну, но уж скользко, знаете, иметь с ними дело. Их настроения капризнее Гольфстрима, к тому же я человек прямой, принципиальный, привык говорить без прикрас все что думаю, и эти липкие государевы человечки точно могут натерпеться от меня неприятностей. Есть среди моих друзей несколько прямых в делах своих слуг государевых, они тоже чисты и несгибаемо принципиальны, как клинок юнкера! А так, в массе своей, в основном порченые корыстью попадаются…

– Я премного благодарен вам, мэтр кулис, за столь детальное изложение ваших творческих замыслов, за взгляд в самый темный уголок вашего театрального алькова!, источая любезности, сказал Смысл, -возможно, если вы сочтете эту дерзкую просьбу выполнимой, вы позволите мне в полной мере насладится блеском всех граней вашего бескрайнего таланта, и продемонстрируйте мне воплощение соцветий вашего театрального замысла, -поливал тягучей патокой Смысл самолюбие режиссера. Облокотившись на согнутую в локте руку и положив ногу на ногу, Смысл вопросительно посмотрел на собеседника.

Режиссер заметно оживился, его разгоряченное лицо, покрасневшее еще час назад, приобрело совсем уже малиновый оттенок. Он деловито циркулировал по просторному кабинету, делая причудливые восьмерки вокруг кресла, где расположился Смысл, напоминая большого мохнатого шмеля с волооким взглядом. Казалось, что подошвы его ботинок отталкивались от пола как подпружиненные, делая гигантские шаги по комнате, он шумно рубил воздух, размашисто опуская руки поочередно с таким запалом, что не всякий гусар смог бы за ним угнаться. Наконец это броуновское движение закончилось. Режиссер замер как вкопанный напротив Смысла и сказал, кокетливо подмигнув собеседнику, -о, подсластитель души моей, -в его словах уже слышался натуральный мед, -конечно, все мое искусство до этого я посвятил служению людям. Я барахтался в театральной рутине, боролся с коварными сутяжниками, стращал дерзких бездарей. О, сколько никчемных карьеристов стачивают остроту дарований нашего брата-режиссера! Однако моя скромность и тяжкий труд ради высшей цели принесли свои плоды и теперь столь уважаемый и любимый светом человек как вы, посетил мой скромный алтарь искусства. Стоит ли говорить, мой любезный друг, сколь много значит для меня шанс пригласить вас на свою премьеру. Я срежиссировал новую театральную постановку, выступив и режиссером, и продюсером, и актером, и критиком в одном лице. Я знаю, что в вас уже зреет вопрос-как, ка-а-ак в этом маленьком, хилом и истощенном бессонными ночами теле кипит, бурлит и журчит такой вселенский талант, эдакий гейзер идей и карьер вдохновения? -он погладил себя по волосатой груди в розовой рубашке, -это все, мой друг, тяжкий труд, -он шумно отхлебнул глоток из стакана с розовой водой.

Смысл, утомленный тирадой и уже липкий от приторных речей собеседника, воспользовался паузой и спросил, -так когда же, мэтр? Когда и к которому часу мне прийти на вашу премьеру?

Приап положил ему на плечу ладонь с толстыми короткими пальцами, безымянный палец которой был украшен кольцом в виде жирной золотой гусеницы.

– Любезный мой ценитель прекрасного! Немедля запишите в блокнот-премьера моего спектакля-мюзикла завтра ровно в двадцать ноль-ноль!. А теперь позвольте откланяться, я вынужден вновь заняться делами, у меня еще просмотр горстки бездарей на роль королевы Торговли. До завтра! -воскликнул творец, прищурившись.

Смысл со вздохом облегчения пожал протянутую в жеманном жесте ладошку режиссера и, с трудом сдерживая приступ тошноты, отправился на свежий воздух. Выйдя за пределы обширной территории на тенистую городскую улицу, он отправился дышать терпким летним воздухом и растворился в наступающих сумерках.

На следующий день Смысл был на оговоренном месте, приехав за час на премьеру. В ожидании третьего звонка он слонялся по коридору, ловя на себе взгляды представительниц местного полусвета. Они одаривали его томными взглядами, стреляли глазками и кокетливо пощипывали странного цвета манто на своих тонких плечиках. Некоторые из них подстегивали фантазии окружающих грандиозностью своих причесок, которые были в несколько раз больше голов самих владелиц. Оттенок гротескности добавляли и наряды фланирующих театралок-пестроте и размерам этих одеяний стали бы завидовать даже павлины. Наконец в начале коридора показался сам режиссер, походкой Петра Первого направлявшийся в Главную ложу. Его сопровождали два вальяжных мулата с зафиксированными на голове ободками из перьев. Завидев издали Смысл, Приап императорским жестом поманил его к себе.

– Нектар моих фантазий, как вы отдохнули в эту ночь? Рассказываете! -прошелестел режиссер.

– Нормально, -обдал мэтра своей лаконичностью Смысл и быстрым шагом направился в ложу. Прозвенел третий театральный звонок.

Массивный занавес распахнулся и перед Смыслом открылась обильно освещенная сцена. На ней находилась группа актеров, одетых в помятые полу деловые костюмы. Перед каждым из них на специальном столике лежал кочан свежей зеленой капусты и небольшой, остро заточенный нож. Актеры, размещенные полу боком к зрителям, застыли в одинаковых позах. Спустя мгновение, под одуряющий визг скрипки, они начали как один стругать лежащий перед ними овощ, все убыстряясь и убыстряясь. Внезапно они как вкопанные замерли. На разделочных досках лежали идеально порезанные хрустящие дольки. Под аккомпанемент пианино они молниеносно сбросили нарезанную капусту в специальные ящички, расположенные рядом со столиками. Под лихорадочную дробь барабанов, каждый поднял руки над головой, и, стуча рукояткой ножа о доску, принялся кружить вокруг столиков. Из невидимых динамиков хлынул визгливый голос:

чтобы день наш не был пуст,

мы строгаем сто капуст

а в конце недели мы

купим новые штаны

распродажа манит нас,

не упустим звездный час.

забудь милый друг,

про лирический слог,

подумай ты лучше о цвете сапог!

Голос смолк так же резко, как и возник. Актеры как запрограммированные резко сели на свои места и сложили руки за столами наподобие школьников. На сцене громко затикали невидимые механические часы. По сцене с видом залихватских болельщиц прошла группа девушек с большими кумачовыми транспарантами, на которых было намалевано-«Требуем пятницу!»

Спустя пару секунд все действующие лица мгновенно подпрыгнули и со скоростью испуганных головастиков скрылись за кулисами.

Прозвучал звонок, знаменующий конец первой части. У Смысла так разболелась голова, что он весь антракт провел в ложе, растирая виски большими пальцами.

Десять минут паузы быстро закончились и гость режиссера вновь обратил внимание на сцену. На ней высилась подсвеченная светодиодными прожекторами площадь, на которой в форме древнеегипетской пирамиды были уложены друг на друга большие плазменные телевизоры, плееры, блестящие пылесосы несуразных размеров, маленькие телефончики, похожие на полированные куски слюды, миксеры, наушники и еще бог знает какой разномастный скарб. Все элементы этой странной конструкцией были соединены между собой тонкой медной проволокой, чтобы сооружение сохраняло форму. Лучи софитов сонно скользили по боками пирамиды, отчего та светилась и переливалась всеми цветами радуги, будто елочная игрушка. Вдруг раздался приглушенный бой барабанов. Смысл от любопытства даже привстал со своего места и ухватился за ограждение ложи, ожидая увидеть как минимум марширующий римский легион, но его предположения не оправдались.

Барабанная дробь мгновенно смолка, подчиняясь воле невидимого дирижера. Опять послышался истерический визг смычка и на сцену с невообразимой скоростью высыпала целая толпа актеров: мужчины в помятых костюмах с феерической энергией толкали перед собой покрытые позолотой тележки, в которых возят продукты в супермаркетах. В тележках, приняв позы комнатных хищниц, замерли молоденькие актрисы, открытые части тел которых лоснились от искусственного загара и нещадно бликовали.

Мужчины высыпали на сцену и, толкая перед собой тележки, стали вытягиваться в полосу, словно пчелиный рой. Рой постепенно окутал подножие пирамиды и завертелся в таком танце, что у Смысла стала кружиться голова и заложило уши. Из динамиков ревело:

Вот и пятница опять.

Ать! Ать!

Заработал-так потрать!

Ать! Ать!

Знает каждый наш герой!

Ой! Ой!

Деньги дай и стань собой!

Ой! Ой!

Воздух сцены разорвал удушливый фальцет:

Пусть день повседневный

Уныл и бесцветен

А жизнь-мелодрама болезней и сплетен

Пусть день -череда суеты ради денег

А жизнь твоя словно изношенный веник

Ты пятницу эту дождись и тогда

Отступит тоска, растворится беда

Ты словно король, на вершине вниманья

Даешь же веселье! Умрите, страданья!

Вдогонку нелепым куплетам устремился тонкий детский голосок:

Так не будь же ты сердит!

Вещь скорей бери в кредит!

Голос опять резко оборвался. Люди на сцене замерли и все как один развернулись направо в сторону кулис. Раздался грохот фанфар и за занавесом угадывалось шумное движение каких то совершенно безразмерных предметов. Под беспощадный к слуху зрителя писк скрипки и гудение тромбона на сцену чинно и неумолимо, как стадо слонов, выдвигалась неторопливая процессия. Сотни полуобнаженных мужчин и женщин с картонными фуражками на голове абсолютно синхронно тыкали указательными пальцами вверх и подпрыгивали на носках, как делают люди, увидевшие на кухне мышь. Посреди процессии высились два похожих на паланкины сооружения ярко розового цвета, нещадно посыпанных стразами. Сооружения были зафиксированы в кузовах двух грузовиков матово черного цвета, за рулем которых сидели девушки в костюмах зайцев. В импровизированных паланкинах, на бархатных подушках, поблескивая золотом и бриллиантами, возлежал Приап. Над его головой большими неоновыми буквами было написано «господин Бартер», на аналогичном ложе расположилась сегодняшняя муза Приапа. Ее покрытая иссиня коричневым загаром кожа блестела, как лихо начищенные сапоги унтер офицера. Над головой женщины сияла надпись «Миссис Торговля». На полу площадки между героями сцены располагался огромный варан грязно зеленого цвета, маленькие блестящие глазки рептилии беспощадно сверлили пространство, раздвоенный язык то и дело зондировал воздух. Толпа актеров, танцевавших только что вокруг пирамиды расступилась, как волны расступаются перед кораблем, и процессия выкатилась прямо в центр сцены. Невидимый оркестр яростно и беспощадно заиграл туш и на мгновение замер. Приап и «Торговля» встали со своих лож и жестами римских патрициев начали рассыпать в толпу ярко желтые купоны с черной надписью «Скидка». Люди, окружавшие обе машины, стали подхватывать сыпавшиеся с высоты кусочки бумаги, и в суррогатной творческой эйфории принялись демонстративно втирать их в одежду, как это делают курортники, дорвавшись до целебных грязей.

Грохот сотен инструментов продолжался, рождая какофонию, подобной которой Смысл еще не видывал. Одновременно с громыхающей в тысяче оттенках музыке с невидимого из ложи потолка посыпался мелкий порошок, похожий на мелко порезанное и засушенное растение. Спустя мгновение в воздухе отчетливо запахло петрушкой. Перед гримасничающими и кривляющимися на все лады актерами неторопливо съезжался занавес. Смысл, зажимая нос ладонью, начал протискивать к выходу, локтями пытаясь преодолеть плотные кордоны восторженно хлопающей публики. От криков «браво!» в холле здания тонко вибрировали стекла и покачивалась массивная люстра. Энергично работая локтями, Смысл поравнялся с Приапом, которого как мухи облепили экзальтированные зрители. Он с видом доброго цезаря подставлял небрежно сложенную щепоткой ладонь, которую страстно лобызали фанаты мэтра. Внезапно его блуждающий в подворотнях собственного величия взгляд наткнулся на Смысл. Тот начал еще интенсивнее протискиваться к выходу.

– Куда же вы, мой Аполлон! -патетично воскликнул режиссер, на деле сохраняя полное равнодушие к уходящему гостю. Толпа поклонников мгновенно шарахнулась от мэтра, словно испуганные выстрелом перепелки.

– Как вы находите мой перфоманс-мьюзикл? -спросил Приап.

Э-э-э, -подбирал фразу Смысл, -кажется, ваши почитатели испытали творческие оргазм. Только роль в драматургии сыпавшейся с потолка приправы я, честно говоря, не распознал. И роль вашей благородной ящерки я не очень понял.

– Ах вы шалун эдакий, -сказал режиссер и подмигнул, – меня озарила эта светлая идея, когда я изучал старинные театральные постановки. Там неоднократно упоминался королевский шут, которого звали Петрушка. Тем самым я передал благородной публике сигнал, введя в фабулу постановки сию специю, что и тут есть место юмору и гротеску. А мой домашний дракончик Тотоша – просто забавный дружок, который держит мое вдохновение в постоянном тонусе. Когда я его глажу по складчатой коже, он урчит и мне становится легче на душе. Он практически полноправный член моей большой и свободной семьи, -на лице мэтра отразился и заиграл оттенками яркий золотистый свет от при потолочного освещения.

Внезапно Смысл почувствовал сильное головокружения, перед его глазами поплыли сине-желтые круги, к горлу подкатил ком, в ушах зашумел монотонный гул, словно он попал в огромную центрифугу. Смысл, не прощаясь, изо всех сил устремился к дверям. Толпа, увидев его выражение лица, шарахалась, как от прокаженного. Лишь спустя десять минут бега наугад по заполненной гуляющими людьми улицам вернули ему ясность сознания и он смог ориентироваться в городских джунглях.

Верный своему намерению оценить людскую жизнь во всех нюансах и красках, во всем противоречивом многообразии, Смысл накручивал многие тысячи километров, используя в своей непростой миссии все возможные виды транспортных средств, за исключением, пожалуй, подводных лодок. Впрочем, если бы ситуация бы потребовала воспользоваться последней, Смысл бы ни секунды не мешкая прыгнул бы в командирскую рубку субмарины. К счастья, пока ход событий не требовал столь радикальных усилий, он вполне успешно пользовался обычным транспортом, что ежедневно с армейской и не очень пунктуальностью перевозят пассажиров по всему земному шару. И вот, по-прежнему влекомый своей намерением, наш путешественник прибыл в один крупный город, где по предварительной договоренности ему была уготована встреча.

Смысл вышел из черного такси, быстро расплатился и решительными шагами направился в сторону близлежащего здания. Строение представляло собой куб, расположившийся на обширной территории, на которой запросто бы разместилось несколько футбольных полей. Периметр этого места был продуманно окружен ограждением из нержавеющей стали, поодаль от кубического здания располагалось не менее просторное поле, сплошь заставленное близко расположенными к друг другу антеннами спутниковой связи, напоминающих шляпки грибов, перевернутых вверх ногами. Над входом в здание красовалась голографическая надпись «Синдикат Трансляции Смыслов», она находилось в воздухе совершенно без опоры, наполняя воздух ровным белым светом. Полюбовавшись пару секунд на произведение электротехнического искусства, Смысл вошел в здание с черными стенами. К его немалому удивлению, изнутри здания была прекрасно видна окружающая действительность, более того, при усилении солнечного света происходило автоматическое затемнение стекол, что ассоциировалось с удивительными живыми организмами. Около стойки ресепшн, облокотившись на нее локтем, стоял высокий голубоглазый юноша в лаконичных джинсах, темно-сером свитере и больших очках с овальными стеклами без диоптрий. На ногах юноши красовались неопределенного вида кеды с кокетливыми, абсолютно оранжевыми шнурками. Увидел входящего в дверь Смысл, юноша заметно оживился и в одно мгновение превратился в Мистера Сама Любезность. Взяв ненавязчивым движением Смысл под руку, он сказал наигранным басом, -А вот и вы! Мой начальник уже заждался вас, растревожив звонками всю нашу рецепцию и меня-ну когда же мистер Бодлер приедет к нам? -затараторил парень.

– А вот и я, -без тени иронии сказал Смысл, -не будем терять время, молодой человек! Ведите меня к вашему боссу!

Спустя пару минут скорой ходьбы по витиеватым коридорам здания, они подошли к дверям просторного кабинета, стены которого были весьма искусно выполнены из цельных кусков оранжевого стекла. Слегка постучав в дверь, парень замер, заметно нервничая и кусая губы. -Войдите, -сказал невидимый голос. Сопровождавший Смысл парень в ту же минуту выдавил из себя скомканную улыбку и жестом предложил войти, после чего спешно удалился в бескрайние коридоры.

– Директор по синтезу смыслов СТС, – решительно протянул руку Смыслу долговязый мужчина в больших квадратных очках и замшевом пиджаке. Его ноги украшали кожаные кеды и расклешенные штаны из вельвета. За прозрачными стеклами очков скрывались немигающие, смотревшие в упор холодные голубые глаза, напоминающие беспристрастные объективы кинокамер. Лоб собеседника, был испещрен складками, словно строчками телесуфлера. Рот менеджера занимала небольшая сигарилла, наполняя пространство ароматами Барбадоса и Таити, каждую сказанную фразу новый знакомец притворял обильными клубами дыма, захламлявшего и без того душное помещение. На стене, перед которой был расположен письменный стол, висела большая картина, исполненная в лучших традициях абстракционистского искусства. Пожалуй, в своем стремлении к смешению красок автор превзошел даже Веллема де Кунинга. Лишь благодаря весьма развитому воображению Смысл смог различить на картине кончик сигары, зажатой в руке нарисованного персонажа и его пронизывающий насквозь колючий взгляд.