Текст книги "Встречи на перекрестках"

Прежде всего хотел бы отметить, что нагорно-карабахский конфликт, подобно многим другим, проявившимся после окончания конфронтационного на глобальном уровне периода, возник как внутригосударственный. Это не помешало ему сразу же приобрести и межгосударственное, армяно-азербайджанское измерение.

Мир давно уже стоит перед дилеммой: либо сохранение многонациональных государств, либо их раздробление по национальному признаку. В период существования колониальных империй национальный вопрос был тесно связан с колониальным. В целом ряде многонациональных государств, особенно в XIX – первой половине XX века, национальный вопрос возник также как реакция на неравноправное положение различных нацменьшинств. В таких условиях и было провозглашено право наций на самоопределение. Это положение в дальнейшем оказалось отражено и в Уставе ООН, и в ряде других документов международного и межгосударственного характера.

Во второй половине XX века изменился контекст решения национального вопроса. Если учесть, что две тысячи различных наций и народов проживают более чем в 150 государствах, то можно прийти к универсальному выводу, что магистральным путем является обеспечение прав национальных меньшинств в многонациональных государствах. Но как, с какой степенью самостоятельности, в какой форме – все это зависит от конкретики.

Диапазон решения вопроса национальных меньшинств велик – от культурной автономии до федеративного или конфедеративного устройства общего государства.

Нужно сказать, что попытка обозначить содержание и форму самоопределения, или, иначе, точку отсчета в этом диапазоне, ссылками на историю абсолютно непродуктивна. Об этом я говорил на закрытом заседании Президиума Верховного Совета СССР 1 марта 1990 года. И действительно, если бы, например, существовал такой критерий, как принадлежность Нагорного Карабаха к Армении или к Азербайджану, скажем, в XIX или в любом другом веке и из этого делался вывод о современной его принадлежности к одному из этих государств, то все было бы проще. В жизни, однако, все сложнее. Обе стороны могут, и не без основания, использовать «исторические аргументы». Как быть в таких условиях?

Выступая на заседании Президиума Верховного Совета СССР, я предложил вести дело к созданию автономной Нагорно-Карабахской республики, повысив ее статус – она была в то время автономной областью в составе Азербайджанской ССР.

Вообще мирный процесс политического урегулирования нагорно-карабахской проблемы можно было бы разбить на три части: попытки решить вопрос до начала широкомасштабных военных действий; сложная деятельность по прекращению огня; дипломатические усилия с целью добиться стабильного всестороннего урегулирования уже с учетом последствий войны. Я в той или иной степени имел отношение к процессу урегулирования этого конфликта еще задолго до перехода на работу в МИД, так что довелось кое-что видеть и кое о чем судить не понаслышке.

Еще до моего выступления на заседании Президиума Верховного Совета СССР, весной 1989 года, в Москве встретился с двумя реальными руководителями карабахского движения – я не говорю о тех, кто выдавал себя за таковых, находясь вдали от Степанакерта, и подчас играл подстрекательскую роль, но никогда и ни при каких обстоятельствах не рисковал собой, обходя стороной пламя поджигаемого им пожара. На встречу с одним из руководителей ЦК КПСС прибыли Роберт Кочарян и Максим Мирзоян. После бесед на Старой площади они через Нами Микоян, с которой у меня и моей покойной жены была тесная дружба, попросились в частном порядке на беседу со мной, тогдашним Председателем Совета Союза Верховного Совета СССР.

Встретились у меня на квартире. Сразу спросил: готовы ли к откровенному разговору? Ответили согласием. В обстоятельном и откровенном диалоге я высказал мнение, что наилучшим выходом был бы особый автономный республиканский статус Нагорного Карабаха в границах Азербайджана. Добавил, что, по нашей информации, азербайджанское руководство, особенно после антиармянского взрыва в Сумгаите, который потряс общественность СССР, к этому готово. Подчеркнул, что новый статус даст карабахцам большие преимущества, но, что, может быть, еще важнее, с учетом развивающихся процессов на территории СССР этот республиканский статус сулит им еще больше прав в границах Азербайджана в будущем.

При разговоре присутствовали мой друг со студенческой скамьи обозреватель «Известий» Костя Гейвандов, Н. Микоян и ее сын, уже известный музыкант Стас Намин. Гостеприимной хозяйкой была моя дочь Нана, унаследовавшая эту прекрасную черту у своей матери.

Беседа была настолько непринужденной, что я сказал, не рискуя обидеть своих гостей: армяне исторически славились как ученые, негоцианты, деятели культуры и искусства, полководцы, но не политики. Может быть, поэтому были такие потери, как Западная Армения, отошедшая к Оттоманской империи. Сегодня нужно быть очень зрелыми политиками.

Максим Мирзоян склонялся к тому, что, возможно, на сегодняшний день статус автономной республики – наилучшее решение. Роберт Кочарян отпарировал: наш народ в Нагорном Карабахе этого не примет.

Между тем обстановка накалялась. Областной совет Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО) принял постановление о выходе из состава Азербайджана и присоединении к Армении. Ереван выразил готовность принять НКАО в свой состав, ссылаясь на действовавшую Конституцию СССР. Со ссылкой на ту же Конституцию Баку выступил категорически против. В результате страсти в регионе накалились до предела.

С самого начала было ясно, что у компромиссного решения проблемы нет альтернативы. 12 января 1989 года был принят Указ Верховного Совета СССР о введении в НКАО особого управления и создании в этих целях Комитета особого управления (КОУ) во главе с многоопытным Аркадием Ивановичем Вольским, который уже в течение года находился в Степанакерте как представитель Верховного Совета СССР. На основе этого указа были распущены обком партии и областной совет НКАО. Полнота власти передавалась Комитету особого управления. Но в полулегальной обстановке продолжали действовать местные органы, контролируемые карабахскими армянами. Начинались вооруженные стычки.

А.И. Вольский призывал Центр к более масштабному вмешательству. Об этом он говорил 29 июля 1989 года на политбюро ЦК КПСС в своем докладе, который содержал конкретные рекомендации и предложения. Параллельно работала комиссия по Нагорному Карабаху, созданная Верховным Советом СССР. Но ситуация оставалась критической.

Армянское население НКАО уже выступало против административно-хозяйственного управления областью со стороны Баку. Один из высказываемых при этом мотивов заключался в том, что жилищное и промышленное строительство осуществлялось лишь в азербайджанской части Нагорного Карабаха. По мнению местных армян, это создавало предпосылки для изменения демографической ситуации в области. Выражалось открытое недовольство и тем, что ликвидация областного исполнительного комитета лишила местное население самоуправления.

Что касается азербайджанцев, то они исходили из того, что создание КОУ лишает Азербайджан его суверенитета. Враждебно воспринимались любые хозяйственные и иные контакты Нагорного Карабаха с Арменией. Особую тревогу вызывал тот факт, что Армения не пускала к себе ни одного беженца и отказывалась выплачивать, несмотря на решение Совета министров СССР, компенсацию за их имущество, что провоцировало постоянное давление на азербайджанское руководство со стороны азербайджанцев – беженцев из Армении, требовавших выселения армян из Баку, Кировабада, вообще с территории Азербайджана.

Есть основание считать, что, несмотря на крайне тяжелую обстановку, в тот момент не сработал Центр. Среди конкретных предложений, содержащих меры по нормализации положения, была и моя записка, которую я направил М.С. Горбачеву 22 августа 1989 года.

По моему глубокому убеждению, сложность и запущенность проблемы Нагорного Карабаха требовала к тому моменту уже не одноразового, а поэтапного решения. После бесед с тогдашним первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана А. Везировым, А. Вольским, с которыми меня связывали долгие товарищеские отношения, председателем президиума Верховного Совета Армении Г. Восканяном, прибывшим по моей просьбе конфиденциально в Москву, председателем Степанакертского горисполкома М. Мирзояном, а также депутатом Верховного Совета СССР Т. Исмаиловым, трагически погибшим через два года во время вертолетной катастрофы, и некоторыми армянами и азербайджанцами-москвичами, хорошо знавшими ситуацию, я предложил в записке:

восстановить облисполком, но подчинить его КОУ, то есть непосредственно Центру;

создать в областном совете две палаты – условно говоря, армянскую и азербайджанскую – с правом вето каждой из них на принимаемые решения в отношении «своей» части населения;

установить жесткие миграционные ограничения одновременно в отношении обеих частей населения НКАО;

обеспечить деблокирование дороги в Нагорный Карабах и Нахичевань (в первом случае блокаду осуществляла азербайджанская сторона, во втором – армянская).

Все предлагаемые меры должны были быть зафиксированы в виде наделенного широчайшими автономными правами Нагорного Карабаха «в границах Азербайджана». Если после объявления этих мер экстремистские националистические элементы спровоцируют межнациональные столкновения, в записке предлагалось применить против них репрессивные действия.

Ради правды хочу признать – моя записка на имя М. Горбачева заканчивалась словами: «Вообще-то мы катастрофически упустили время».

Между тем в связи с событиями в Нагорном Карабахе летом 1989 года резко обострилась ситуация в Азербайджане. 16 июля в Баку состоялась учредительная конференция Народного фронта Азербайджана (НФА), который, умело используя недовольство масс, открыто прибирал к рукам власть и в столице, и на периферии, создавая собственные, параллельные официальным органы управления. В Баку в середине января 1990 года произошли армянские погромы. В центре города на многотысячном митинге выступал один из руководителей НФА, а в сотне метров заживо сгорел в контейнере человек, и никто даже не призвал броситься спасать несчастного.

14 января встречали Горбачева, прилетевшего из Литвы. На аэродроме Крючков доложил ему о ситуации в Баку. «Нужно направить на место заместителя председателя Совмина, – сказал Горбачев. Потом задумался и – я как чувствовал – уточнил: – Пусть поедут трое: Примаков, секретарь ЦК КПСС Гиренко и заместитель предсовмина Догужиев».

Вылетели в Баку рано утром 15 января в воскресенье, чтобы уже на следующий день вернуться и доложить обстановку на политбюро. Но пробыли вместе с Гиренко в Баку две недели. Организовывали эвакуацию армян, главным образом по Каспию до Красноводска, вели переговоры с НФА.

Должен сказал, что М. Горбачев ориентировал нас на мирные переговоры с Народным фронтом. Встречались несколько раз с А. Алиевым (будущим президентом Эльчибеем), И. Мамедовым, И. Гамбаровым, Н. Панаховым. Все уговоры разблокировать советские воинские части, отказаться от насилия ни к чему не приводили.

Между тем страсти нагнетались. У здания ЦК, где мы находились, шли ежедневные митинги. Подстрекатели призывали к насилию. Во время одного из митингов притащили несколько виселиц. Группа митингующих прорвалась и стала раскачивать железные ворота, пытаясь ворваться во двор здания. Митинги шли и на центральной площади Баку.

Ко мне в здание ЦК пришла делегация женщин-врачей с просьбой выйти и выступить. Меня отговаривали, но я согласился. Как сейчас помню, подбежал ко мне И. Мамедов и сказал: «Выступайте с балкона», – видимо, он искренне боялся эксцессов толпы. Я ответил, что буду говорить с парапета, откуда выступали все. Никогда не забуду, как передо мной стал в бронежилете азербайджанский парень. Все ребята из моей охраны тоже были рядом. Начал с того, что как востоковед могу к ним обратиться, процитировав суру Корана. Что и сделал. Но могу и просто сказать так, как мы тогда начинали свои выступления: «Дорогие товарищи!»

Слушали внимательно. Я подчеркнул, что, если будет снята блокада с казарм и аэродромов, никакой эскалации со стороны властей не будет. Именно в этот момент, очевидно опасаясь, что устанавливается связь между выступавшим и слушавшими, Казиев[49]49
  Позднее стал военным министром в правительстве Народного фронта. При Г.А. Алиеве был арестован и осужден за преступление.


[Закрыть] прокричал в мой микрофон: «Перед вами выступает член мафии!» После этого не без труда я прорвался в здание. Милые, хорошие азербайджанские женщины были обескуражены, и нам их пришлось успокаивать.

В это время уже боевики НФА ввели «чрезвычайное положение» в Баку. При въездах и выездах из города их патрули проверяли машины. Команды передавались через радиосвязь таксомоторного парка. В Баку находился один из руководителей союзного КГБ Ф.Д. Бобков. Человек с большим опытом, он понимал, что любыми путями следует избежать кровопролития.

Но напряженность росла не по дням, а по часам.

19 января с секретарем ЦК Компартии Азербайджана Везировым я был у него в кабинете, когда позвонил Горбачев. Он сообщил, что состоялось решение Президиума Верховного Совета СССР и в Баку будут введены войска. Я сказал Михаилу Сергеевичу, что военными действиями руководить не могу. Последовал ответ: через час в Баку вылетят министр обороны Язов и министр внутренних дел Бакатин.

Это были страшные дни. При вводе войск погибло сто с лишним азербайджанцев, в основном боевиков, но были жертвы и среди мирного населения – отвечали огнем по окнам, из которых стреляли. Армия, одетая в броню, тоже потеряла 38 человек убитыми. Чрезвычайное положение, комендантский час, ночной пленум ЦК, на котором А. Везирова освободили от обязанностей первого секретаря и избрали А. Муталибова, – жизнь еще долго не входила в нормальное русло.

Скажу честно, я был по-настоящему счастлив, когда позвонил Горбачев и, сославшись на необходимость того, чтобы не было видимости, будто Муталибов работает «под контролем», сказал: «Возвращайтесь с Гиренко в Москву».

События в Баку несомненно прибавили мне седых волос. Я провел в этом городе в юности два года в Военно-морском подготовительном училище. У меня там было, да и по сей день остается много друзей. Я искренне любил и люблю Азербайджан, и вне зависимости от того, кто виноват в произошедших событиях, они были настоящей трагедией и для меня.

Раздражителем, который не давал нормализовать обстановку в Азербайджане, оставалась нерешенная проблема Нагорного Карабаха. Была ли возможность ее решить?

В то время я особенно тесно сотрудничал с профессором Тофиком Исмаиловым – человеком умным, доброжелательным, с широким кругозором, горячо любящим свою Родину, но свободным от всяких предубеждений. Мы договорились о «малых шагах»: Азербайджан, например, открыл «газовую трубу» в Армению – к сожалению, это не нашло положительной реакции в ереванских средствах массовой информации. Тем не менее было принято предложение о первой встрече руководителей двух республик.

10 ноября 1990 года в Кремль в кабинет председателя Совета Союза были приглашены два главных руководителя Азербайджана и Армении – А. Муталибов и Л. Тер-Петросян. Я предложил им хотя бы вчерне согласовать документ – компромиссный «пакет» мер, которые, как представлялось на тот момент, позволяли выйти из кризиса. Сидели над этим «пакетом» с Муталибовым и Тер-Петросяном часа четыре. Предложения не раз за это время уточнялись, изменялись к обоюдному согласию и перепечатывались.

Суть «пакета» состояла в том, чтобы вначале считать утратившими силу все решения Армении, Азербайджана, НКАО и Союза, принятые по НКАО начиная с 20 февраля 1988 года, и сделать об этом совместное заявление. Вслед за этим заявлением предполагалось ликвидировать КОУ, восстановить органы власти в Нагорном Карабахе и с этой целью провести выборы.

В документе предлагалось Верховному Совету Азербайджанской ССР принять соответствующий закон (заранее согласованный) по статусу НКАО и гарантиям ее автономии. Одновременно отменялось чрезвычайное положение, введенное на территории Азербайджана, в том числе в НКАО.

«Пакет» предусматривал нормализацию отношений между Армянской ССР и Азербайджанской ССР. На первоначальной стадии по просьбе двух республик предлагалось ввести с каждой стороны пятикилометровую зону особого режима при временном нахождении в ней подразделений Советской армии и внутренних войск. Распускались все вооруженные незаконные формирования с обеих сторон. Снимались все виды блокады с республиканских артерий, включая железнодорожный, автомобильный, авиационный транспорт. В случае возобновления экономических санкций одной из сторон предлагалось незамедлительно рассмотреть этот вопрос на союзном уровне с принятием необходимых мер.

Высшие органы законодательной и исполнительной власти двух республик должны были компенсировать ущерб всем лицам, вынужденно покинувшим ее территорию, за счет средств каждой республики и начинать налаживать нормальные контакты в политической, экономической, культурной сферах.

Оба руководителя согласились с этим «пакетом», но сказали, что хотели бы заручиться поддержкой своих депутатских групп в Верховном Совете СССР. Расставаясь с моими партнерами, я был заряжен оптимизмом. Уезжая в командировку, договорился с Р.Н. Нишановым, что переговоры с депутатскими группами он возьмет на себя. С ними первоначально он тоже договорился. Но на следующее после этой договоренности утро депутаты, подогреваемые экстремистами с двух сторон, отказались поддержать предлагаемое решение.

В середине 1991 года еще предпринимались шаги с целью избежать широких военных действий. Среди этих шагов можно назвать обращение к президенту Азербайджанской Республики группы руководителей районов НКАО с призывом «перехода от конфронтации к диалогу с союзными органами и властями Азербайджана». Баку не устраивал предлагаемый формат диалога и некоторые условия его начала: переговоры между политическими силами всех уровней – союзных, республиканских (Азербайджан, Армения), Нагорного Карабаха, который должен быть представлен «лишь его государственными органами в лице утвержденной ими группы людей, что вызывает необходимость до начала переговоров восстановить полномочия областного Совета народных депутатов и его исполкома».

Несмотря на то что А. Муталибов 8 сентября 1991 года был избран президентом Азербайджанской Республики, он все в большей степени обнаруживал неспособность овладеть ситуацией. В Азербайджане установилось двоевластие с тенденцией его перехода к образовавшемуся Милли меджлису (Национальному собранию), в котором НФА уже обладал 50 процентами голосов. В марте 1992 года А. Муталибову пришлось добровольно отказаться от власти. Хотя в мае 1992 года он вернул президентскую власть, но лишь на два дня, так как был свергнут. В военном перевороте приняли участие НФА, Партия национальной независимости (ПНР) и «Серые волки» – азербайджанское отделение тюркистской одноименной партии с центром в Турции. 7 июня 1992 года состоялись новые выборы, в результате которых победил лидер НФА А. Эльчибей.

В это время уже начались масштабные боевые действия, которые выхлестнулись за пределы Нагорного Карабаха. Руководство Народного фронта оказалось полностью некомпетентным и в управлении страной, и на военном поприще, и в деле поисков политического урегулирования. Такое тяжелое наследство досталось Гейдару Алиеву, в течение долгих лет возглавлявшему Азербайджан в советский период, затем переведенному на руководящую работу в Москву (член политбюро, первый заместитель председателя Совета министров СССР), вынужденному уйти в отставку, а затем вернувшемуся в Азербайджан, но не в Баку, а на свою «малую родину» Нахичевань, где он был избран председателем Верховного Совета. В начале июля 1993 года, отвечая на многочисленные просьбы азербайджанской общественности, Г. Алиев прибыл в Баку. Сначала его избрали председателем Милли меджлиса, а 3 октября 1993 года, на досрочных выборах, – президентом Азербайджанской Республики.

С приходом Г. Алиева наметились кое-какие перспективы перемирия, хотя война продолжалась и в результате семь районов Азербайджана, население которых превратилось в беженцев, были оккупированы.

Вообще этот конфликт привел к массовому исходу и армян, и азербайджанцев. В январе 1990 года из Баку бежало более 300 тысяч армян. Опустели азербайджанские дома в Шуше в Нагорном Карабахе, на оккупированных азербайджанских землях вне его пределов, в приграничных районах Армении. Война унесла 30 тысяч человеческих жизней.

Огромные усилия понадобились для того, чтобы привести стороны к соглашению о прекращении огня, и Россия сыграла в них самую что ни на есть значительную роль. Еще в сентябре 1991 года Б. Ельцин и Н. Назарбаев совершили поездку в район карабахского конфликта, а затем в Железноводске встретились с лидерами конфликтующих сторон. Можно считать, что с этого момента акцент был сделан на безусловное прекращение огня, которое рассматривалось как отправная точка процесса политического урегулирования. Россия стремилась к этой цели, действуя по всем каналам – в СНГ, ООН, Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе (позже ставшем ОБСЕ), которое в середине 1992 года создало для прекращения военных действий сторон, вовлеченных в нагорно-карабахский конфликт, так называемую «минскую группу». Одновременно российские представители усилили свою собственную посредническую миссию, в результате деятельности которой, а также усилий «минской группы» и Казахстана устанавливалось несколько краткосрочных перемирий, но вооруженные действия каждый раз возобновлялись.

15 апреля 1994 года по инициативе России Совет глав государств СНГ с участием президентов Азербайджана и Армении принял решение, в котором говорилось: «Главный приоритет, императив урегулирования – незамедлительное прекращение огня, всех военных действий и вслед за этим его надежное закрепление. Без этого не перейти к ликвидации последствий трагического противоборства». С учетом упорного нежелания представителей всех стран встретиться и скрепить единый документ, подписи были получены раздельно на трех листах с идентичным текстом – 9 мая в Баку министра обороны Азербайджана, 10 мая в Ереване министра обороны Армении и 11 мая в Степанакерте командующего армией Нагорного Карабаха. Обращаясь к России как к государству-посреднику, каждый из них брал обязательства прекращения огня.

Но что же дальше?

МИД России, руководствуясь неоднократными указаниями Ельцина, пытался развязать этот тугой узел, понимая всю хрупкость в конечном счете решения о прекращении военных действий. Нам, россиянам, трудно в чем-то себя упрекнуть. Мы в МИДе исходили только из стремления найти тот выход, который устроил бы всех. И опять действовали по всем направлениям, в том числе в качестве сопредседателя «минской группы».

Продолжали активно работать и самостоятельно. В 1996 году удалось, например, провести обмен пленными, – «всех на всех», по списку Красного Креста, – которые несколько лет томились в неволе в Азербайджане, Нагорном Карабахе и Армении. «Заочно» это было сделать трудно. В Баку некоторых пленных приговорили к высшей мере наказания, в Степанакерте не отпускали нескольких человек, включенных в списки Красного Креста, так как «они были осведомлены о расположении средств ПВО». Я решил лететь на место – сначала в Баку, потом в Ереван – прямо с аэродрома вертолетом в Степанакерт, – затем уже основательно в Ереван, затем снова в Баку.

В Баку сразу же встретился с Гейдаром Алиевичем Алиевым, с которым был не просто знаком, а поддерживал теплые товарищеские отношения уже несколько десятилетий. Еще будучи руководителем Азербайджана, он выделялся необыкновенной целеустремленностью, тонким и точным видением обстановки, умением находить решения при достаточно сложных обстоятельствах, сильной волей. Судьба в последние годы Советского Союза не всегда была к нему справедливой, и не без влияния превратностей этой судьбы Г. Алиев перенес тяжелый инфаркт. Я был искренне рад тому, что в свои семьдесят с лишним лет Гейдар Алиевич выглядел отлично. Я всегда относился и буду относиться к нему с большим уважением.

Президент Алиев по моей просьбе дал указание включить в группу обмена и тех, кто находился в камере смертников. А ведь без этого обмен вообще не мог бы состояться.

Сопровождать пленных до Еревана, чтобы сдать их там по списку, назначили азербайджанского заместителя министра юстиции Чингиза Амирова. Этот приятный, судя по всему добрый, человек очень волновался – ведь летел в Ереван, где должен был оставаться один до моего возвращения из Степанакерта. Я сказал ему, что может остановиться в российском посольстве. Но армянские представители обиделись, окружили его особым вниманием, и чувствовалось, что делается это от всего сердца. На обратном пути в Баку заместитель министра был в приподнятом настроении. Мы с ним в самолете даже выпили по рюмке, хотя, как он уверял, раньше не пил водки. Я был искренне огорчен, узнав, что через несколько месяцев этот такой симпатичный человек умер.

В Степанакерте тоже удалось уговорить отпустить всех. Далось это нелегко, так как среди вернувшихся в Ереван, по словам карабахцев, было мало их земляков, в то время как основной поток пленных, воевавших на стороне Азербайджана, возвращался в Баку именно из Степанакерта. Обмениваемых пленных из Степанакерта отправляли сначала в Ереван в автобусах. Потом они сели в мой самолет, направляющийся в Баку. До этого момента все еще волновался: а вдруг вернут с полдороги?!

В результате привез в столицы Армении и Азербайджана двести с лишним человек. Страшно было смотреть на многих из этих людей – и тех и других, – оборванных, голодных, избитых. Слезы были на глазах, не смог их удержать, когда, входя в общий отсек самолета, слышал крики: «Спасибо России!»

Было среди военнопленных и несколько русских ребят. Их сразу же передали нашим посольствам в Ереване и Баку с указанием купить им авиабилеты и немедленно отправить домой, в Россию.

В 1996 году на Смоленской площади родился проект комплексного, «пакетного» урегулирования, который мы решили «челночно» доводить до всех трех сторон, погруженных в конфликт. К сожалению, одобрительно к нему отнеслись только в Ереване, посчитав, что он может служить основой для переговоров, но в Баку и в Степанакерте его категорически отвергли.

В целом этот комплексный проект, который, естественно, предлагался в качестве основы для переговоров, содержал в себе принципы урегулирования одного из самых кровавых и затянувшихся конфликтов.

Признание Арменией и Нагорным Карабахом территориальной целостности Азербайджана и нерушимости его государственных границ связывалось с самоопределением населения Нагорного Карабаха в рамках Азербайджана в качестве государственного образования с самой высокой степенью самоуправления.

Предусматривались практические меры с двух сторон: согласие Азербайджана на ликвидацию «анклавного» характера Нагорного Карабаха и установление между ним и Арменией беспрепятственного сообщения через так называемый Лачинский коридор, а также согласие Армении на свободное железнодорожное сообщение Азербайджана с Нахичеванской областью.

Предполагалось подписание между Азербайджаном и Нагорным Карабахом соглашения, по которому Нагорный Карабах будет иметь свою конституцию. Она не должна содержать положений, противоречащих основным принципам, зафиксированным в соглашении сторон (об урегулировании нагорнокарабахского конфликта); одновременно парламент Азербайджана должен внести соответствующие изменения в Основной закон государства.

В выработанной российским МИДом схеме предусматривалось, что законы Азербайджана действительны на территории Нагорного Карабаха, если они не противоречат его Конституции и законам, Нагорный Карабах самостоятельно формирует свою законодательную, исполнительную и судебную власти, будет иметь собственный флаг, герб и гимн, силы обеспечения безопасности (национальная гвардия) и полицию.

Вместе с тем население Нагорного Карабаха должно выбирать своих представителей в центральный парламент Азербайджана, а также принимать участие в выборах президента Азербайджана. Граждане Нагорного Карабаха будут иметь паспорта Азербайджана со специальной надпечаткой «Нагорный Карабах».

При этом подчеркивалось, что будут действительными только те решения центральных властей в отношении суверенных прав, безопасности, территориального деления и границ Нагорного Карабаха, которые получат одобрение нагорнокарабахского парламента и правительства.

Определялось, что на территории Нагорного Карабаха будет создана свободная экономическая зона с хождением в ней валюты других государств, Нагорный Карабах будет иметь право на осуществление непосредственных внешних связей в области экономики, культуры, спорта, политических (кроме дипломатических) отношений с иностранными государствами и международными организациями, иметь за рубежом свои соответствующие представительства.

Предусматривалось возвращение беженцев (за исключением зоны Лачинского коридора) и гарантии соглашения между Азербайджаном и Нагорным Карабахом со стороны России, США, а также других членов ОБСЕ, являющихся постоянными членами Совета Безопасности ООН.

Так как предложенный Россией комплексный проект урегулирования был отвергнут и Азербайджаном, и Нагорным Карабахом, сопредседатели «минской группы» – Россия, США и Франция совместно выступили с планом поэтапного выхода из кризиса. Сохранялись многие элементы комплексного подхода, но с учетом того, что Нагорный Карабах отвергал в качестве отправной точки формулу: «признание территориальной целостности Азербайджана при предоставлении Нагорному Карабаху самого широкого самоуправления», и была предложена поэтапность. На первом этапе предусматривалось: ликвидация анклавного характера Нагорного Карабаха путем сохранения Лачинского коридора, освобождение оккупированных семи азербайджанских районов, возвращение беженцев (но не в зону Лачинского коридора и не на территорию Нагорного Карабаха), создание зоны безопасности, контролируемой международными силами, снятие всех видов блокады с Армении, сохранение статус-кво в режиме Нагорного Карабаха. На втором этапе – определение его статуса в границах Азербайджана.

Президент Алиев и президент Тер-Петросян согласились с этим проектом. Нагорный Карабах заявил, что категорически его не приемлет даже в качестве основы для дальнейших переговоров и считает, что необходим… комплексный подход, который позволит с самого начала определить статус Нагорного Карабаха.