Текст книги "Механика вечности"
Автор книги: Евгений Прошкин
Жанр: Боевая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Куцапов перешел на другую сторону, где, презрев вопли запрещающих знаков, стоял ярко-красный «ЗИЛ» с большой вмятиной на левом боку.
– Этот тоже? – поинтересовался Миша-младший. – Тоже из ваших? Ты извини, что я всё валил на тебя. Мне показалось, вести себя нужно естественно. Представляешь, взяли прямо у магазина, я даже моргнуть не успел. Зачем тебе понадобилась его машина? У него же всё схвачено, разве не ясно? Даже на Петровке.
– Возвращайся к Люсьен.
– Нет, я к ней больше не поеду, – запротестовал Миша. – Довольно и одной ночи. Кошмар! Как бы мандавошек домой не принести! Я тебе и так помог, хватит.
Мне стало настолько противно, что захотелось расстаться прямо здесь, однако на Мише оставалась моя одежда, а на мне – его. Выбрав дворик потише, мы зашли в темный подъезд и переоделись. Я молча протянул руку. Он пожал ее вяло и нехотя.
Я пошел к метро, с каждым шагом ощущая всё большее облегчение. Я боялся, что ему придет на ум меня догнать, но, обернувшись, увидел, как он сворачивает в первый попавшийся переулок.
Время близилось к четырем, и в «Реку» я еще успевал. Мне не терпелось поскорее отсюда убраться, и откладывать возвращение еще на один день было незачем.
Я проверил, на месте ли машинка – страх ее потерять уже успел превратиться в навязчивое состояние. А ведь ее запросто могли прикарманить Орехов или Куцапов, или еще хуже – Фёдорыч от нечего делать взял бы и ткнул в какую-нибудь кнопку.
На «Третьяковской», где я собирался сделать пересадку, народу, как всегда, было полно. Около лестницы, ведущей на «Новокузнецкую», меня кто-то схватил за рукав. Это был Кнутовский.
– Чего тащишь? – спросил он, указывая на кейс.
– Рукописи, – кисло ответил я.
– Да? Интересно. Рассказы?
– Роман.
– И о чем вещица?
– Саша, может, потом как-нибудь? Уже начало пятого, я не успею.
– Ты в «Реку»? Они до шести.
– А ты откуда знаешь?
– Повесть недавно возил.
– Ну и как?
Собственные произведения для Кнута были темой особой, и я рассчитывал отвести разговор подальше от чемодана.
– Как-как… Вернули! Есть там один… Хоботков, представляешь? Специально придумаю какого-нибудь урода и назову в честь него.
– Тебя опередили, – огорчил я Шурика.
– Вот чёрт! Жалко. А кто?
– Забыл.
Я и правда не помнил, где читал про некоего Хоботкова, но мне показалось, что это было совсем недавно.
– А у тебя что? Колись, я ведь не отстану.
Я слишком хорошо знал Шурку – он действительно не отстанет. Мне пришлось открыть чемодан и, держа его на весу, чтобы Кнут не заметил остальных романов, достать верхнюю папку.
– Силен, – ухмыльнулся Кнутовский, взвешивая рукопись. – Отойдем, что ли, в сторонку.
Мы расположились у лестницы, и Кнут, кряхтя от удовольствия, развязал короткие тесемки.
– Ты что, читать его собрался? – возмутился я.
– Хотя бы страниц десять, по диагонали. Нет, ну ты и жук! Такую глыбу скрывал!
Я попытался проследить за его реакцией. Как ни крути, Кнут был моим первым читателем и критиком. Вскоре его лицо посерело. Кнутовский резко захлопнул папку и гадливо, как дохлую кошку, бросил ее мне.
– Что тебе сказать? – процедил он, когда грохот отъезжающего поезда утонул в тоннеле. – Что ты вор? Это грубо. Что ты пакостник? Слишком мягко. Ты просто ничтожество, Миша, вот и всё. Это то же самое, что жрать чужие объедки, за это не ругают.
Услышав такое от Кнута, я почему-то разволновался. Не было ни злости, ни обиды, только желание узнать, почему единственный друг, теперь уже, понятное дело, бывший, так со мной разговаривает.
– Я и предположить не мог, что ты на это способен, – сокрушался он. – Неужели ты себя по-прежнему уважаешь?
– Саша, на дуэлях нынче не дерутся, так что я просто сброшу тебя под поезд.
– Меня-то за что?
– За «ничтожество» и за всё остальное.
– А, дурака включаем? Ну-ну. Еще спой, что это всего лишь недоразумение.
– Да о чем ты?
– О романе твоем. Хоботков просыпается на чердаке. Какое совпадение, у меня он делает то же самое! Кстати, знакомый персонаж, ты не находишь?
Точно. Вот откуда я знал этого проклятого Хоботкова – я же утром читал о нем в собственной рукописи. «Теория вероятности плюс ловкость рук». Лихая формулировка Мефодия-старшего вдруг перестала мне нравиться.
– Да если б только фамилия! Мне что, жалко? Чеши Хоботкова в хвост и в гриву, от него не убудет! Но ты же у меня всё начало передрал.
– Начало чего?
– Не знаю еще. Вернулся я тогда из редакции и настрочил пару страниц. Думал, сгодятся куда-нибудь. Теперь вижу: сгодились.
– Саша, посмотри на папку, она рвется. Я ее еле тащил, что мне твои две страницы?
– Это правда. У меня было только начало, и то набросок, а у тебя уже роман готов. Но сцену на чердаке я помню до последнего слова. Хочешь скажу, что там дальше будет? Хоботков допьет остатки одеколона, потом споткнется и упадет. Еще там есть такое: горки голубиного помета он сравнит со сталагмитами. Ну что, проверим?
Вырывая друг у друга папку, мы принялись просматривать текст, и чем дальше я читал, тем большую испытывал тревогу. Когда я нашел то место, где герой давится лосьоном после бритья, сомнений уже не оставалось: будет там и про помет, и про всё прочее. Я выпустил листы из рук. Сейчас Кнут отыщет упоминание о сталагмитах, и тогда я провалюсь сквозь землю.
Шурик продолжал читать, снова и снова переворачивая страницы. Я глянул через его плечо: сцена на чердаке давно закончилась. Кнутовский оторвался от романа и отрешенно уставился на стену.
– Начало ты спер у меня, сомнений нет. Но я думал, ты его механически вставил в свою вещь, а у тебя всё развивается естественно. Такое впечатление, что роман ты написал за неделю.
– Послушай, мы с тобой не вчера познакомились. Неужели я способен на такую подлянку? Не видел я твоих черновиков, чем хочешь поклянусь!
– А как же тогда всё это объяснить?
– Ума не приложу. Мистика, да и только.
– Начало, между прочим, ничего. Нет, я не про чердак, а про то, что идет дальше. У меня этого не было… Но как же ты мог, Мишка? – спросил он с горечью. – Я бы тебе сам отдал, если б ты попросил.
– Ну не брал я!
– Ладно, будем считать совпадением. Тебе куда, в «Реку»? Давай, а то опоздаешь.
Кнут развернулся и не прощаясь направился к выходу. Я долго смотрел ему в спину, пока он не затерялся в толпе пассажиров, высыпавших из подошедшего поезда.
И зачем я показал рукопись? Могу я хоть раз поступить так, как хочется мне, а не как от меня требуют?
Зато теперь я знал, что спросить у Мефодия. Неужели на старости лет я опущусь до такого? Хотя… на чужих черновиках долго не протянешь, имени на них не сделаешь. Может, Кнут действительно презентовал мне свой никчемный отрывок? У него он валялся крошечным файлом в забытой директории, а я заставил его ожить. Но теперь эпизод на чердаке выйдет вместе с моим романом до того, как Шурка мне его подарил. Что это, если не кража?
Сегодня меня дважды назвали вором. Загадочный миллионер Куцапов, ногой открывающий двери на Петровке, и Кнут. Никакой связи. Ну и не надо. Пускай над этим Фёдорыч голову ломает, ему по должности положено. А я поеду в «Реку». Пять остановок до «Динамо» и десять минут пешком. Из всех путей к славе этот – самый короткий.
* * *
Хмурый вторник застал меня в чужой постели рядом с чужим человеком – в чужом времени.
Вчера я был уверен, что воспользуюсь машинкой сразу же, как только отдам рукописи. И я почти сделал это: подвывая от радости, предвкушая скорый успех, забился в какой-то глухой двор и даже набрал на пульте дату – тот самый день и час, в котором меня ждет Мефодий. Однако на ребристую кнопку я так и не нажал. Что-то мне мешало. В своем возвращении я увидел не победный марш, а постыдное мальчишеское бегство. В прошлом я оставлял множество вопросов. Почему ушла Алёна? Откуда взялся мой новый знакомец Костик? Что за идиотская история с угоном «ЗИЛа»? За трое суток, прожитых в две тысячи первом, я вдруг почувствовал, что причастен к такому, о чем раньше и не догадывался. Я дал себе еще одни сутки.
К ночевке у Люсьен я готовился серьезно: четыре бутылки водки должны были снять вопрос о нашей близости. Но человек, как известно, лишь предполагает.
Меня разбудило не сентиментальное пение соловья, не постукивание ветки о раму, а глубокое омерзение к самому себе. Время шло к полудню. Когда спишь так долго, то события, произошедшие накануне, обычно превращаются в путаные обрывки.
На сей раз я помнил всё, вплоть до мельчайших деталей: неудобство от свалявшегося кочками матраса, Люсины сальные волосы на своем лице, тихий плач девочки за стенкой. То, что вчера, несмотря на полное затмение рассудка, я всё же выпроводил Оксану на кухню, позволяло верить: во мне еще осталась капля человеческого. Ее еще можно найти – если как следует поковыряться.
Когда водка кончилась, мы с Люсьен отволокли друг друга в комнату и рухнули на продавленную кровать. Люсьен упала на меня сверху, и я с брезгливым ужасом отметил, что ее тело почти невесомо. Она тут же завертелась, пытаясь добраться до моей ширинки. Слепой инстинкт, вышедший из водки, как ископаемая рыбина из океана, заставил меня вцепиться в Люсину прелую одежку. Вдвоем мы справились с тряпками и, раскидав их по полу, обнялись. Позвоночник Люсьен прощупывался лучше, чем на анатомическом муляже. Она откинулась назад, и перед моим лицом заболтались две иссохшие, выжатые груди. Всякий раз, когда они подпрыгивали, до меня доносился резкий, приторный запах.
– Помнишь, как ты мне делал раньше? – прохрипела Люсьен.
– Не надо, молчи, – взмолился я.
– Боишься кончить раньше времени? Ты так завелся?
Боюсь, что меня вырвет, чуть не сказал я.
Проснувшись, я с радостью обнаружил, что мне ничего не приснилось. Судьба иногда делала такие подарки, но сейчас я оценил ее великодушие особенно высоко.
На кухне было холодно, и Оксанка уснула, клубком свернувшись на столе. Я осторожно взял девочку на руки и, не дыша, отнес ее в комнату. Еду, принесенную с собой, я трогать не стал и позавтракал бутылкой пива.
– Сегодня придешь? – игриво спросила Люсьен.
– Если я тебе денег дам, можно надеяться, что ты не всё пропьешь, а хотя бы половину? А на оставшиеся купишь продуктов?
Вопреки моим ожиданиям, блеска в ее глазах не появилось. Равнодушно отвернувшись к окну, Люсьен коротко и жестко ответила:
– Нет.
– Ну, сама смотри.
Покинув Люсьен, я решил, что пора наконец прояснить ситуацию с Алёной. И заодно разобраться с Кнутовским.
Я выскочил из подъезда и замер. На лавочке, покачивая ножкой, сидела жена.
– Не удержался, значит?
Скучный диалог «она обвиняет – он оправдывается» мгновенно пронесся в сознании, словно я только и делал, что попадался на измене. Все реплики этой пьесы известны наперед, озвучивать их было бессмысленно.
– У тебя есть маникюрные ножницы? – спросил я, не позволяя Алёне начать наступление.
– Хочешь сделать себе харакири? – усмехнулась она. – Только пилка.
Я взял пилку для ногтей и приложил ее к левой ладони.
– Смотри сюда, – предупредил я, прочерчивая острым концом длинную царапину.
– Ты что? Зачем?
– Кровь видишь? Настоящая. Когда я приду домой, обрати внимание на мои руки. Только не забудь, прошу тебя.
– Что ты несешь?
– Запомни: царапина на левой руке. Вечером ее не будет.
– Ну и что?
– Это не я. То есть я не твой муж, а другой. Совсем другой.
– Миша, ты меня пугаешь. Ты слишком увлекся своими фантазиями.
– Понимаешь, Алёна, врать я тебе не хочу. А рассказывать правду…
– Не надо. У меня есть глаза и уши.
– Алёна, всё не так.
– Ты хочешь сказать, что не был у этой сучки?
– Был, но…
– Не на улице, ладно? – она нетерпеливо оглянулась, опасаясь, что нас услышат.
– Хорошо, вечером. Только не забудь, – я разжал кулак, и с ладони сбежало несколько капель крови.
– Психованый, – прошипела Алёна и рассерженно зацокала каблуками в сторону дома.
Не стоило мне оставаться. Вернулся бы вчера, выбросил из головы все эти приключения. Да какие там приключения! Так, набор заморочек.
Скверная бабья черта – любопытство. Из-за него многие девушки попадают в беду, но я-то какого хрена не удержался? Хотелось узнать причину нашего развода. Да вот же она, на ладони! Алёна застукала меня у Люсьен. Почему бы ей не уйти, я и сам на ее месте не простил бы.
Ну уж нет, такой финал меня не устраивает. Эта история может закончиться и по-другому.
Звоня в дверь, я молился только об одном: чтобы Миша-младший был дома. Если Алёна увидит нас обоих, она всё поймет сама.
На Алёну мой визит не произвел никакого впечатления, и это было плохим знаком. Она с преувеличенным вниманием осмотрела мою ладонь и победоносно улыбнулась.
– Ты похож на шкодливого пацаненка. Взрослеть надо.
– Подожди, сейчас придет настоящий…
Алёна достала с антресолей пустой чемодан и молча отнесла его в комнату. Она даже не успела переодеться с улицы. Зачем я поперся прямо за ней? Нужно было выждать хотя бы пару часов.
– Алёна, постой!
Всё это я уже видел – пять лет назад. И молчаливые сборы, и лживое «пока», сказанное без всякого выражения. Так говорят, когда уходят на пятнадцать минут.
Я вошел в спальню и вывернул чемодан. Блузки, юбки и кофточки рассыпались по полу праздничной аппликацией.
– Без истерик, – строго предупредила Алёна. – Будь джентльменом. Хотя бы недолго.
– Всё, чего я прошу, это подождать до вечера.
– Дать тебе время, чтобы ты придумал новую байку?
– Я могу узнать, куда ты уходишь?
– Это ни к чему.
Остановить Алёну можно было только силой, и я со смешанным чувством ожидал того момента, когда придется хватать ее за руки, отталкивать, возможно, даже бить. Я пойду на это. Я ударю свою жену, лишь бы она осталась. Только задержать ее до прихода Миши-младшего, потом она поверит.
Алёна собрала в охапку раскиданные вещи и бросила их обратно в чемодан.
– Выслушай меня. Пожалуйста.
– Говори, – пожала она плечами. – Мне еще нужно найти босоножки.
– Скоро придет Миша, – начал я, кривясь от того, что вынужден нести эту чушь. Однако ничего другого я сказать не мог, ведь это была самая что ни на есть правда.
– Мефодий, а может, ты наркоман?
– Это было бы здорово, – произнес я скорбно. – Я бы дорого заплатил за то, чтобы всё это оказалось сном. Но даже если я проснусь, ты всё равно уйдешь – не сейчас, так через полгода. Это уже случилось. Мы живем отдельно, и в анкетах я указываю, что холост.
Алёна подхватила чемодан и, дотащив его до прихожей, открыла дверь. Я уже изготовился ухватить ее за плечо, но тут она исступленно закричала и сама кинулась ко мне.
– Кто там? – еле выговорила она.
– Твой муж, – буднично ответил я, наслаждаясь эффектом.
– А ты?
– Тоже муж. Только бывший. Ты ведь от меня ушла.
Ради того, чтобы увидеть смятение Алёны, ее широко раскрытые глаза и капельку слюны, повисшую на губе, стоило пережить и не такое.
– Что вы тут хулиганите? – невозмутимо спросил Миша. Оценив обстановку, он решил добавить перца и от себя. – Не надо так кричать, соседи милицию могут вызвать.
– Как это? Почему вас… много? – прошептала Алёна.
– Тезка, покажи супруге руку. Левую, – попросил я, сожалея о том, что накал постепенно проходит.
Миша протянул Алёне раскрытую ладонь.
– А вот моя, – сказал я, выставляя на обозрение неровную полоску запекшейся крови. – Чудес не бывает. Если ручку поранить, то получится бо-бо.
– Не бывает, – покорно повторила Алёна и вдруг потяжелела.
Она сползала на пол, а я не мог ее удержать из-за того, что всецело отдался ликованию.
* * *
– Всё равно, – упрямо твердила Алёна часом позже, когда чемодан был разобран и спрятан на антресоли, а моя неистовая радость победы усохла до слабого послевкусия. Втроем мы сидели на кухне и пили гадкую кофейную бурду, которую Алёна сварила в знак примирения. – Всё равно это измена.
– Позвольте, мадам, – не согласился я. – Мы с вами уже четыре года как в разводе. У меня и кольца-то обручального нет, забыл даже, на какой палец оно одевается.
– Постой-постой! – Алёна пригляделась к нашим прическам. – Ах, вы гады! Я всё понять не могла, чего это ты меня своими расспросами доставал. Поменялись, да?
– А ты, любящая жена, и не заметила, – парировал я. – К мужу надо быть внимательнее, ферштейн? Посмотри на нас: мы же раз-ны-е!
– Да, вижу. А когда поодиночке, вроде одно и то же.
– Так что моя совесть чиста. Если кто-то и попался на измене, так это ты!
– Не считается! – дурашливо возразила она.
Миша оторвался от чашки и с улыбкой посмотрел на Алёну.
– Не считается, – согласился он.
– Это следует понимать как мир? – спросил я. – Значит, вернувшись домой…
– Если только не выкинешь нового фокуса, – пригрозила Алёна.
– Всё хорошо, только что теперь будет с историей? – сказал Миша и, поймав испепеляющий взгляд Алёны, снова сник. – Нет, я рад, конечно. Но причинно-следственные связи… ведь мы их нарушаем. Ты говорил, что квартиру разменяли. Что будет теперь? Кто там окажется – мы или новые жильцы?
– Квартира – ерунда. Если Алёна не уйдет, вы с ней родите ребенка. У него тоже будут дети, потом внуки – это же целая ветвь, которой на самом деле не было!
Я говорил не о том. Ребенок – это тоже не самая большая проблема. Его рождение лежит в плоскости вероятного, возможно, никаких катаклизмов и не произойдет. Просто в две тысячи шестом я окажусь папой. Вся дальнейшая история человечества будет развиваться с этой маленькой поправкой, и вряд ли от нее что-то сильно изменится. Но Мефодий! Он ждет меня в Перово, в том месте, которое теперь не имеет ко мне никакого отношения. Где мы с ним встретимся, как я смогу вернуть ему машинку? Не станет ли он, прожив всю жизнь с Алёной, совсем иным человеком, захочет ли он, другой Мефодий, отправиться в прошлое?
Я судорожным движением ощупал карман – машинка была на месте.
– Ребят, не усложняйте! Я, конечно, в ваших теориях не сильна, но я где-то читала, что вмешательство в прошлое – фикция. Будущего нет, оно рождается каждый миг, и нарушать попросту нечего. «Завтра» естественным образом разовьется из «сегодня», а все хитроумные парадоксы изобрели фантасты, чтобы оправдать свои писания.
– В любом случае не разводиться же нам теперь специально, – заявил Миша.
– Тоже правда.
Пока машинка находилась у меня, оставалась и возможность что-то подредактировать. Значит, точка еще не поставлена.
Последние события вдруг представились мне в необычайно радужном свете. Все тревоги и сомнения показались копеечными, а плюсы моей миссии – выпуклыми и осязаемыми. Я не только обеспечил себе неминуемую славу, но еще и умудрился наладить личную жизнь! Нерешенным оставался единственный вопрос: отрывок про Хоботкова, но после примирения с Алёной мне была по плечу любая задача.
Жена принялась варить суп, а мы с Мишей сели за компьютер.
– Недурно, – заметил он, прочитав с экрана несколько страниц. – Чей текст?
– Вот это и надо установить.
– Ну, брат, ты не по адресу! Какой из меня лингвист?
– Похоже на вещи Кнута. Ты ведь его стиль знаешь?
– Пожалуй, – сказал Миша. – Вот смотри: «приятность». Это его словечко.
– Одно слово ни о чем не говорит.
– Да нет, точно его работа! Что же он скрывал? Да, совсем забыл. Я сегодня к нему ездил, а он со мной даже разговаривать не стал, обложил по-черному и дверь перед носом захлопнул. Придурок.
– Посмотри еще, – настаивал я.
– Кнут. Что хочешь на отсечение дам. Вот опять: «…взговорил Хоботков». Кто, кроме него, употребляет такие глаголы? Мы с ним из-за этого постоянно спорим, да ты и сам знаешь. И Хоботков – что это такое? Я ему говорю: нельзя так героев называть. А он мне про Гоголя – мол, у того ни одной приличной фамилии не встретишь, и ничего, классик.
– Стало быть, уверен на все сто?
– Даже больше. Так чей это всё-таки роман? Кнута или нет?
– Вот завтра и разберемся. Поможешь?
– Не знаю, – потупился Миша. – Как бы снова дров не наломать.
– Опыт показывает: люди не верят своим ушам. А глазам верят. Если мы заявимся вдвоем, это будет совсем другое дело.
– Есть хотите? – крикнула Алёна с кухни.
– Да поздно уже, спать пора. Не выгоните?
– Не чужой вроде, – заявила она, появляясь в комнате. – Раскладушку соседка забрала еще на той неделе. До сих пор не отдала. А может, и не надо?
Мы с Мишей переглянулись.
– Я не настаиваю, сами думайте, – подмигнула Алёна и удалилась.
– Нам с тобой делить нечего, – сказал Миша.
* * *
Сначала зазвонил телефон. Мы одновременно оторвали головы от подушек и долго обменивались вопросительными взглядами – кому брать трубку. Вылезать из-под теплого одеяла никто не торопился, потому что каждый знал, что за этим последует просьба сварить кофе, поджарить яичницу, а заодно и помыть оставленную с вечера посуду.
Пока Миша разыскивал трубку, телефон уже умолк.
– Подождать не могли, – проворчал он, отправляясь на кухню.
Я взял тетрадь в клетчатой обложке и торопливо набросал:
«Поступал в литературный институт. Подошел к доске объявлений, а там схемы подземных коммуникаций. Оказалось, что я поступил в разведшколу. Тоже неплохо».
Как только мы сели завтракать, раздался новый звонок, на этот раз в дверь.
– Кого еще принесло в такую рань? – возмутилась Алёна.
– А чего ты на меня сразу смотришь, как будто это ко мне, – воскликнул Миша.
– Никуда я не смотрю. Иди открой.
В дверь опять позвонили – длинно и негодующе. Точно так же, как Мефодий, когда он заявился ко мне в Перово. Я отодвинул тарелку и, выйдя в прихожую, приник к глазку. На лестнице никого не было.
– Наверное, ребятишки балуются.
– Нет, два раза звонили, – сказала Алёна. – Открой. Что вы как не мужики совсем!
Я выглянул на площадку и прислушался. Ни шороха шагов, ни гудения лифта. Не мог же звонок сам сработать! Я проверил кнопку – в порядке.
– Соседи, – догадался Миша. – Им всё время неймется: то муки́ одолжить, то еще чего.
Штаны нашлись на полу, рубашка – за креслом. Ладони сами хлопнули по джинсам, и прежде чем я сообразил, в чем дело, меня бросило в жар: машинки не было! Я принялся копаться в ящиках, хотя предчувствовал, что это бесполезно. Не оказалось прибора и под кроватью. Слабая надежда на то, что он выпал из кармана, рухнула.
Дальнейшие поиски смахивали на панику. Я перерыл все полки и шкафы в обеих комнатах. Оставалась еще кухня, на которой продолжали ворковать я и моя жена, но уж там машинки точно быть не могло.
Окончательно убедившись, что прибор пропал, я опустошенно сел на пол и закурил. Теперь уже было ясно, что его кто-то спрятал. Вопрос лишь в том, кто и когда. Неужели им хватило тех нескольких секунд, что я провел на лестнице?
– На фиг она мне сдалась? – заявил Миша.
– Мне тоже ни к чему, – сказала Алёна. – Найдется твоя машина времени, завалилась куда-нибудь.
– А сама она не могла исчезнуть? – беспечно поинтересовался Миша. – Наступили ночью ногой, она и включилась.
– Думай, что говоришь! Как я тогда вернусь?
– Не накручивай ты себя! Идите к своему Кнуту, а я еще раз посмотрю, всё равно убираться хотела.
Я снова залез под кровать, отодвинул кресло, заглянул за телевизор – машинка как испарилась.
– Миша, это не шутки, – сказал я на улице.
– Ну не брал я, – ответил он, прижимая руки к груди.
– Пока я открывал дверь, Алёна из кухни никуда не выходила?
– Только за журналом.
– Надолго?
– Туда и сразу обратно. Думаешь, Алёна? Зачем ей?
– Не знаю, – вздохнул я.
– Найдется, вот увидишь.
В двух кварталах от кнутовского дома проходило маленькое, но шумное гулянье. Перед новым одноэтажным зданием собралось человек пятьдесят. Рядом стоял грузовик с откинутыми бортами. В его кузове, как на сцене, несколько молодых ребят, задорно приплясывая и тряся патлами, наяривали на гитарах какой-то хит пятилетней давности.
Кирпичная постройка вся была обвязана разноцветными воздушными шарами – того и гляди взлетит. У входа расхаживал смуглый мексиканец в красивой замшевой курточке с индейским орнаментом:
– Лучшая еда, лучшие напитки! Всем клиентам небывалые скидки! От Москвы до самых до окраин самый щедрый – это наш хозяин!
– Похоже на театр Карабаса-Барабаса, – заметил Миша. – Ресторан, что ли, новый открылся?
– Любимое заведение Кнута. Мне не нравится, у меня от их соусов изжога. А Шурик сюда частенько наведывается. Будет наведываться, – поправился я.
– Сегодня! – продолжал зазывала. – В первый день работы! Скользящие цены! Первая рюмка за полцены, вторая за одну копейку! Не верите? Это еще не всё! Третья рюмка бесплатно!
– А за четвертую доплачиваете? – выкрикнул кто-то из толпы.
– Зайдите и посмотрите на наши рюмки, – не растерялся мексиканец. – До четвертой дело не дойдет!
– Рванем для храбрости? – предложил Миша. – Проверим, что у них за скользкие цены такие.
В ресторане было многолюдно – русский человек редко проходит мимо халявной выпивки. Столики обслуживали несколько приземистых девушек в пестрых гобеленовых накидках. С трудом найдя свободное место, мы уселись напротив двух мрачных культуристов.
– Сразу по три? – легко угадала официантка. Видимо, это был стандартный заказ.
– Вы здесь, гаврики?! – раздалось у нас за спиной. Голос показался знакомым, и мы с Мишей вздрогнули.
Сзади, улыбаясь и слегка покачиваясь, надвигался Куцапов. Мы инстинктивно пригнулись, но Коля прошел мимо и упал в кресло рядом с угрюмыми качками.
– Сестра! – возопил он, едва успев отдышаться. – Где там обещанные за копейку, бесплатно и так далее?
– Скидки действуют только один раз, а вы уже по второму кругу начинаете, – с укоризной ответила официантка.
– Вот она, великая русская смекалка, – шепнул Миша. – Ведь после бесплатной порции можно уйти, а потом снова вернуться. В Мексике до такого, небось, не додумаются!
– Ты че, сестренка, обозналась? Я здесь впервые. Бегом принеси мне водки!
– Мы угощаем только один раз, – настаивала та. – Вам придется заплатить.
– А твой клоун обещал задаром! – Куцапов врезал кулаком по столу, и в зале воцарилась тишина. Колей, человеком, ездившим на шикарном красном «ЗИЛе», двигало не стремление сэкономить, а пьяный кураж. И это было значительно хуже.
Сидевшие за соседними столиками, предчувствуя близящийся скандал, стали потихоньку собираться.
– Пойдем и мы от греха, – проговорил вполголоса Миша.
Опрокинув по третьей, действительно бесплатной, рюмке, мы встали и направились к выходу.
– Вот они где, змееныши! – взревел Куцапов. – Кеша, угадай-ка, кто из них сделал мою тачку?
Кеша что-то промычал и медленно поднялся.
– Надо было сматываться, – раздосадованно сказал Миша.
Культурист, разминая кисти, наплывал на нас стальным равнодушным лайнером. Сбоку подгребал ухмыляющийся Куцапов. Бежать было стыдно, а главное – поздно.
Мы с Мишей посмотрели друг на друга, как это делают люди, расстающиеся навсегда.
Я схватил со стола нож и крепко сжал его в ладони.
– Да ты герой! – засмеялся Кеша. – Возьми вилку, а то равновесие потеряешь!
– Ты на кого с пером, пингвин? – рассвирепел Куцапов.
Он распахнул пиджак, и в его руке появился пистолет. Краем глаза я увидел, как Миша пятится назад. Его не замечали. Всё внимание мордоворотов из-за проклятого ножа было приковано ко мне.
Какая-то женщина ойкнула – робко, будто пробуя голос. После этого снова наступила тишина, но через мгновение она взорвалась визгом, летящим со всех сторон. Посетители, расталкивая друг друга, роняя приборы и поскальзываясь на ярко-красном соусе, устремились к дверям. Я пытался отыскать взглядом Мишу, но он куда-то пропал. Побежал за помощью?
Из подсобного помещения доносилась путаная скороговорка официантки – она звонила в милицию. В ресторане стоял страшный гвалт, но я почему-то расслышал каждое ее слово и с ужасом понял, что она не знает адреса.
В какой-то момент мне показалось, что я сплю. Сон, вопреки обыкновению, имел четко обозначенное начало: визит Мефодия. Под занавес неведомый режиссер выдал кульминацию: пьяный мужик угрожает мне оружием. Окажись видение хоть на грамм реальней, я бы мог испугаться, но амбал с пистолетом – это уже перебор, мы всё-таки не в Чикаго. Сейчас я проснусь.
К моему носу прикоснулось что-то холодное, и я открыл глаза. Мне в лицо упирался вороненый ствол. Упирался вполне натурально, я даже уловил слабый запах, исходивший из его черной пасти.
– Завалю гниду, – тихо сказал Куцапов.
– Потом будешь извиняться, – ответил я, ничего не соображая.
Страх, забрав с собой львиную долю рассудка, остался где-то позади. Говорят, через страх можно переступить. Ложь. Это он переступает через нас – перешагивает, чтобы отойти в сторонку и обождать.
– На Петровке, – добавил я спокойно. – Ты попросишь у меня прощения.
– Колян, угомонись! – подскочил к нему Кеша. – Почудили и хорош!
– Ты слышал? – взвился Куцапов. – Я еще перед ним буду извиняться! Да я перед мамой родной никогда…
– Пошли, пошли отсюда! – Кеша взял его за плечи и круто развернул. – Зря ты пушку засветил. Сейчас опера приедут. Или «Беркут», от них не отмажешься.
К Кеше присоединился третий товарищ. Они уводили Куцапова. Кажется, обошлось.
Страх вернулся в мое тело, и через мгновение меня затрясло. Пот, приправленный адреналином, пропитал рубашку, и я уже не понимал, от чего дрожу, – от потрясения или от холода. Потом случилось то, чего я боялся больше, чем пули: по джинсам быстро расползалось темное пятно. В ресторане не осталось ни души, и это меня обрадовало, однако до Кнута было целых два квартала. Как их пройти с мокрыми штанами?
Эту важную мысль прервал хлопок, глухой и невыразительный. Живот обожгло тысячей пчелиных укусов. Джинсы промокли до самого низа, и в ботинке противно захлюпало. Я шаркнул ногой – на полу осталась темно-красная полоса.
Разве Куцапов еще здесь? Или стрелял не он? И что всё-таки было в начале? Выстрел? Кровь?
Густая лужа увеличивалась в размерах, но всё это происходило не со мной. Значит, на джинсах тоже кровь. Хорошо. Я-то думал…
Озноб прошел, появилась легкость, даже какая-то бодрость, и я отстраненно посмотрел на свой живот. Его пересекала узкая горизонтальная борозда, из которой, как из искусственного водопада, лилось что-то горячее.
Мир наполнился звуками и движением, а тело – невыносимой болью. Внутри живота что-то лопнуло и растеклось. Где же милиция? Где Миша?
Мне снова показалось, что я брежу. Перевернутые столы, смазливая официантка в смешном пончо, продолжающаяся на улице музыка – всё это не более чем плод воображения.
Подтверждая мою догадку, стены принялись раскачиваться. Амплитуда быстро увеличивалась, и вскоре зал опрокинулся набок. Перед лицом сновали грязные ботинки. Где же Миша? Как он мог меня бросить?
Внезапно, без всякого предупреждения мир слипся в одну невидимую точку, и в кромешной тьме прозвучало несколько выстрелов. Зачем стрелять? Я уже убит.
– Пошли все вон отсюда! – крикнул кто-то из пустоты.
Какая бессмысленная, нерационально длинная конструкция. Слово «вон» в ней явно лишнее, оно придает фразе какую-то беззащитность.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?