Текст книги "Никого впереди"

Атаманов, Брюллов. Осень 1964

Санька не бросался словами, когда год назад сказал Юре: «С меня причитается». Свое обещание он не забыл. Но чем достойно ответить другу, пока не находил. И вдруг такая возможность появилась.

Вернувшийся в спорт Брюллов устойчиво входил в сборную области, занимая вторые-третьи места. На первом же месте непоколебимо царил молодой талант. Именно с ним Юра безуспешно сражался в этот момент.

Приготовившись подавать, Юра увидел подходящего к их столу Саньку. С ним оживленно что-то обсуждал молодой, но уже основательный мужчина в железнодорожной форме с большими звездами на петлицах.

Завершив партию, соперники, окруженные менее именитыми теннисистами, еще несколько минут обсуждали тонкости завершенной игры. Гости подошли поближе.

– Директор, полковник тяги, НОД-4 Атаманов Николай Петрович. Будущий инженер, звезда настольного тенниса Брюллов Юрий Владимирович, – представил их друг другу Санька.

– Ладно, не пыли, – осадил его Атаманов. – Звания и погоны с нас сняли. Петлицы, правда, оставили. Юрий, я к тебе, как говорится, с серьезными намерениями, – продолжил Атаманов. – Нас, железнодорожников, по совнархозам не растащили, но по их примеру решено централизовать некоторые уральские ремонтные службы. Через два года мы запустим свой металлургический центр: литейка, сварка, ковка-штамповка, термообработка. Выбирай на любой вкус. Но не буду хитрить. Прежде всего ты нас интересуешь как теннисист. Если согласишься, то с порога оформляем «заводским стипендиатом». Пожелаешь вести секцию в «Локомотиве» – не обидим. Ну, как? По рукам? Или еще подумаешь?

Он посмотрел по сторонам и повернулся к Саньке:

– Дьяков, а может, мы и парня, который Юрия наказал, тоже соблазним?

– Не получится, Николай Петрович. Хороша Маша, да не ваша. Он с детских лет в «Динамо». Как двадцать лет исполнится, так на следующий день появится новый «лейтенант внутренней службы».

Быть тренером Юра отказался, а договор на распределение в распоряжение МПС подписал.

Дьяков. 1965

Человек «с улицы», по делу или случайно оказавшийся в шестидесятые годы в Камском университете, в перерыве между занятиями мог услышать несчетное число глаголов, означающих действие или просьбу в сочетании с именем Жора.

– Спроси у Жоры.

– Согласуй с Жорой.

– Возьми у Жоры.

– Только не говори Жоре!

И даже:

– Да пошел он, знаешь куда, твой Жора.

Услышав подобное, редкий студент или преподаватель не был в курсе, что речь идет о председателе студенческого профсоюза Жоре (Георгии) Трофимове.

В университет Жора поступил после трех лет службы в армии, из которых два года прослужил освобожденным комсоргом. На втором курсе он был избран студенческим профсоюзным боссом и уже шестой год тянул эту лямку. Два последних года он числился аспирантом, но грызть гранит науки так и не начал. К профсоюзной работе Жора относился, как к жене, с которой в согласии прожито два, а то и три десятка лет. Это когда в любви давно не объясняешься, но существовать без нее не можешь.

В свои двадцать восемь он выглядел на тридцать с солидным хвостиком. Неудивительно, что с каждым годом для посторонних неизменное обращение к нему – Жора – казалось все более неуместным.

Последний раз таким «посторонним» оказался секретарь горкома по пропаганде, приехавший разъяснять студентам политику партии и правительства на новом этапе. Старым «этапом» был смещенный в конце прошлого года Никита Сергеевич Хрущев. Вместе с комсомольским секретарем Жора толково вел эту встречу. Чувствовалось, что для студентов он, что называется, «свой человек». Даже вопросы они почему-то адресовали не докладчику, а ему. К этому секретарь горкома отнесся нормально. Но его раздражало, что вполне зрелого и солидного мужика какие-то «сопляки», «тыкая», называли Жорой.

В итоге руководству университета было сделано внушение за «неуместный консерватизм в кадровой работе», а Георгию (!) Николаевичу (!) Трофимову была предложена должность инструктора орготдела горкома.

Пока Жора руководил университетской «школой коммунизма», к нему относились хорошо, но не более того. Истинная его ценность стала очевидной, когда он покинул свою «альма-матер».

Студенческий профсоюз являлся скорее хозяйственной, чем идеологической организацией. Его председатель решал, кому жить в общежитии, кому нет. Бдел, чтобы студентам было тепло и весело в университетском доме отдыха, в летних лагерях, в профилактории. Он был родным отцом студенческого спорта и искусства.

Много лет неброско, но уверенно он исполнял все эти роли. Да так, что даже создавалось впечатление, что это может делать любой. Увы, его заместитель, назначенный «исполняющим обязанности», уже через две недели оказался вовлеченным в скандал с распределением мест в общежитиях и вынужден был вообще покинуть университет. Брошенный на «отстающий участок» заместитель секретаря комсомола был отличным парнем. Он немедленно подтвердил справедливость старой поговорки: «Хороший человек – это не профессия», продемонстрировав полную беспомощность в хозяйственных вопросах.

– Считали Жору «середнячком», а он, оказывается, незаменимый, – полушутя-полусерьезно посетовал секретарь парткома ректору.

Ректор юмора не оценил.

– Считали, что Сталин незаменимый, а ничего, третью пятилетку без него перебиваемся. Не там и не тех ищете! Кто там у вас в кандидатах?

Секретарь парткома протянул тонкую папочку.

– Опять одни ораторы да идеологи. Дорогой мой, попробуйте с другой стороны подойти. На этом поприще нужен скорее неформальный, чем формальный лидер. Это раз. Не склочник. Это два. Способный угомонить буйных и, подобно Трофимову, освободить нас от такой неуютной миссии, как распределение студентов по сельхозработам. Это три. К тому же он должен быть хозяйственником, который не даст себя обмануть всякому жулью вроде ремонтников и строителей. По менталитету из тех, кого на арго называют «деловой». Знаете, кто мне представляется близким к нарисованному нами портрету?

– Нарисованному вами, Петр Павлович, – подкорректировал секретарь, – хотя я с этим обликом полностью согласен. Так кого вы видите на этом портрете?

– Семичева – комиссара строительных отрядов. Почему бы его не посмотреть?

– Да, Володя действительно «вписывается в образ». Но он завершает четвертый курс и у нас не останется. На него госбезопасность «глаз положила». Уговорили и зачислили в свой резерв. А брать его на один год не имеет смысла, да и они просили, чтобы без крайней необходимости он не светился. Петр Павлович, вы сказали, что кандидат должен соответствовать почетному званию «деловой». А вы в курсе, кого ребята так называют?

– Не осведомлен.

– Нашего спортивного «Perpetuum Mobile» – Сашу Дьякова.

– Вот о нем я не подумал. Возможно, что зря. «Портретное сходство» явно имеется. Я вас попрошу, поговорите с теми, кто его знает поближе, посмотрите с разных ракурсов.

Смотрины выявили полное единодушие: Дьяков – то, что надо.

Три дня, данные ему на размышление, Санька употребил с максимальной пользой. Сначала сходил в горком посоветоваться с Жорой. Потом повстречался с профсоюзными вожаками политехнического и медицинского институтов, с которыми был знаком по спортивным делам. Мимоходом, по привычке поразмышлял вслух на эту тему с однокурсниками и футболистами.

Для принятия решения он должен был себе ответить на два главных вопроса. Способен ли он выиграть игру, которую на его глазах проиграли два его предшественника? Нужна ли она ему? Или, как будущему юристу, полезнее заняться чем-то иным?

Именно так он все и изложил своим «стратегическим консультантам» – Юре Брюллову и бывшему школьному физруку.

Василий Иванович был лаконичен:

– Что ты с этой работой справишься, я не сомневаюсь. Стоит ли тебе этим заниматься? Пост, который тебе предлагают, если я не ошибаюсь, номенклатурный и выборный. Помнишь, я тебе сулил, что будешь играть в футбол за сборную Верховного Совета? Сегодня тебе выписывают билет на поезд, который идет именно в этом направлении.

Юра первый вопрос даже не стал обсуждать. Когда Санька назвал фамилии своих неудачливых предшественников, Юра презрительно сморщил губы:

– Сравнил импотентов с развратником.

– Я что ли развратник? – с неподдельным интересом уточнил Санька.

– А кто еще? Ты типичный деловой развратник. Гоняешься одновременно за несколькими «юбками» и, как ни странно, у всех добиваешься успеха. Что касается «быть или не быть», то ответь мне честно, что тебе интереснее: вникать в тиши кабинета в юридические тонкости, выискивать в формулировках законов и указов противоречия и двойные толкования? Или преобразовывать бардак в порядок, а толпу в организованную колонну. При этом ездить не за рулем «Москвича», а на черной «Волге» рядом с персональным водителем? Мне представляется, что второе. Если это так, то соглашайся, низко кланяйся и благодари!

Дьяков, Брюллов. Февраль 1966

В приватном разговоре настоящий театрал не упустит возможности показать, что находится в курсе того, что происходит за кулисами. Знаток автомобильных двигателей расскажет не только о гидрокомпенсаторах клапанных зазоров, но и кем они создавались. Уважающий себя гурман поинтересуется не только тем, что подают на обед, но и кто сегодня стоит у плиты…

Через много лет, а точнее – в начале девяностых, слушая что-то подобное, Александр Игоревич Дьяков одобрительно кивал, а про себя снисходительно улыбался.

Если поверить на слово всем этим знатокам, то все системы, о которых они рассказывали, были двухэлементными: «зрительный зал»-«закулисье», «характеристика готового изделия» – «процесс его разработки», «обеденный зал» – «кухня».

В отличие от рассказчиков он точно знал, что любая из этих систем не может быть жизнеспособной без наличия еще одного элемента, называемого правильным распределением благ. В реальности существования «третьего элемента» и его чрезвычайной важности Дьяков убедился уже в первый месяц своей руководящей профсоюзной деятельности.

В СССР профсоюзных активистов полушутя-полусерьезно называли «защитниками прав трудящихся». У капиталистов (они же – эксплуататоры) в качестве нападающих в этом футболе выступали собственники. Но в связи с их отсутствием на одной шестой части суши получалось, что трудящихся следует защищать от единственного собственника – государства. Это было бы недопустимым перебором.

Однако гармония была найдена. Называлось все «по-настоящему», а фактически в любой организации профсоюз являлся подразделением по социальным вопросам и быту, а его руководитель – заместителем первого лица по исполнению соответствующих функций. Никого защищать ему не позволялось, а вот помогать и ходатайствовать – самое то.

Довольно быстро подремонтировав и смазав заржавевшую после ухода Жоры профсоюзную машину, Санька обнаружил, что даже в ухоженном виде ей не хватает чего-то очень важного. Прожорливый механизм работал не на бензине, не на солярке и даже не на дровах. Он работал на просьбах.

Деньги на стабильные, постоянно повторяющиеся профсоюзные потребности выпрашивались в «плановом порядке». На это их более или менее хватало. Но иногда возникало «непредвиденное». Оно могло быть плохим и хорошим. Неожиданно плохой была ликвидация последствий затопления секции общежития. Хорошим сюрпризом оказалось попадание университетского эстрадного оркестра в финал всесоюзного смотра. Но и ремонт общежития, и покупка новых инструментов для оркестра требовали одного – денег. Много и срочно.

Тогда и приходилось идти с шапкой по кругу. Попрошайничать было не только унизительно. Это было еще и очень дорогим «удовольствием». Чем мог расплатиться ректор со строителями за цемент и краску? Гарантированным поступлением в университет «ребенка» главного инженера СМУ, хорошим распределением после окончания вуза и улаживанием текущих неприятностей во время учебы.

В эти комбинации приходилось вовлекать деканов, заведующих кафедрами, преподавателей. И после этого проявлять к ним требовательность?

Правда, уже в те годы появилась поросль ректоров, для которых эта система отношений с внешним миром не только не была в тягость, но и воспринималась как очень даже комфортная. Петр Павлович, ректор КамГУ, в нее не входил. Этот «бартер» его тяготил, поэтому по возможности он предпочитал обходиться без него.

Этими наблюдениями поздним февральским вечером Санька, поддерживая традицию, делился с Юрой Брюлловым. Общались они в небольшой комнате, на двери которой висела табличка:

ПРОФКОМ СТУДЕНТОВ

Начались зимние каникулы, иногородние студенты разъехались по домам, «городские», наоборот, из дома. Сейчас в этом редко пустующем кабинете, кроме них, никого не было.

– Как говорили интеллигенты, у тебя проблема «карманных денег»? Я правильно понял? – вступил в разговор Брюллов.

– Что «карманных денег», правильно, а вот что «у меня», так не совсем. Это наша общая проблема – ректората, комсомола, профсоюза. Карман-то, по сути дела, общий.

– Тогда я чего-то не понимаю. Куча вашего народа заколачивает трудовой рубль в стройотрядах. На доске объявлений твоего профкома размещена информация студенческого отдела кадров: «Сортировщики овощей на базе общепита! Касса работает по четным с 10.00 до 12.00». «Лабухи» из университета выступают на самых крутых танцплощадках. И все они «куют металл» не просто так, а под университетским флагом. Вы что-то с этого имеете?

– Стройотряды полностью под комсомолом. Вроде бы что-то ему от них перепадает. А все остальные – врассыпную. Каждый тащит в свою норку.

– Санька, это непорядок! Университет выводит их всех на покупателя, музыканты играют на ваших инструментах. Это все денег стоит. Поставь перед ректором вопрос о специальном фонде на оперативные нужды с правом использования всей вашей троицей. Думаю, что комсомол тебя поддержит. Только прежде чем к нему идти, не забудь об одном сюжете. Ты мне говорил, что ваш Петр Павлович дорожит своей репутацией. Прокачай, чтобы все в этой схеме было чисто. Впрочем, что я, технарь, учу юриста бдительности.

– Ты, Академик, не учишь, а напоминаешь. И не столько о бдительности, сколько о порядочности.

– Спасибо, что оценил…

Проект документа, представленный ректору, предписывал всем, кто оказывает услуги от имени КамГУ, в обязательном порядке заключать договор, в котором заказчик брал на себя обязательство от трех до пятнадцати процентов от суммы контракта перечислять на особый счет «оперативных расходов» университетского фонда социально-культурных мероприятий.

Там же были прописаны доли администрации, комсомола и профсоюза, конкретные распорядители средств и порядок отчета и контроля за их использованием.

Ректор внимательно, с красным карандашом в руках, прочитал проект и написал резолюцию:

«Принципиальный подход не только одобряю, но и приветствую.

Смирнову и Георгадзе (проректору и юристу):

Довести до кондиции, оформить приказом».

Листочек с резолюцией он прикрепил скрепкой к пояснительной записке и проекту положения, передав все это проректору.

– Одно обязательное условие, – добавил шеф, глядя на инициаторов проекта. – Чтобы исключить вероятность возникновения нездоровых хватательных рефлексов, никаких наличных расчетов в этой сфере быть не должно.

Не прошло и года, как идея фонда звонко выстрелила.

Расположенный недалеко от университета завод бензопил готовился к празднованию полувекового юбилея. Кроме всего прочего, решили обновить занавес сцены заводского Дворца культуры. Производство занавеса было штучным, изделие супер дефицитным. Снабженцы для перестраховки заказали его двум фабрикам. И обе заказ выполнили. Зрительные залы заводского Дворца культуры и двух студенческих клубов, университета и мединститута, строились на основе одного типового проекта. По размерам занавес подходил всем. Машиностроители демократично сделали предложение и медикам, и университету. Медики бросились в министерство просить деньги и на полгода увязли в согласованиях. Университет «распечатал» свой «спецфонд» и через две недели перечислил требуемую сумму.

Потом, правда, ревизоры что-то накопали. Было вынесено несколько выговоров, ректору и главному бухгалтеру даже сделали денежный начет, но новый занавес, сразу преобразивший зал, уже висел на положенном ему месте, радовал глаз и наглядно демонстрировал приоритет больших свершений по отношению к сиюминутным неприятностям.

В «личном листке по учету кадров» Александра Игоревича Дьякова 1966 год оставил заметный след, отметившись трижды.

В апреле Дьяков, завершив кандидатский стаж, стал полноправным членом КПСС.

Спустя два месяца на правом лацкане его пиджака засиял университетский «ромбик», что нашло развернутое отражение в строчке № 6: «Образование».

В четырнадцатом пункте, между отношением к воинской обязанности и домашним адресом, теперь значилось: «Семейное положение в момент заполнения личного листка» – женат.

… Хотя в шестидесятые годы в СССР появилось уже второе поколение отечественных ЭВМ, используемых для прогнозирования, Варя Фокина не имела к ним ни малейшего отношения. Тем не менее, ее личный прогноз, сделанный еще в шестьдесят четвертом, полностью оправдался. На улаживание их с Саней совместных «частных вопросов» потребовалось два года. Он окончил университет, она – училище. В их паспортах появились штампики ЗАГСа. Но все это шло непросто, порой даже «через не могу».

Обсуждение Саниного будущего, неожиданно для них, вышло за рамки семейного круга. В феврале в университете начинала работу комиссия по распределению молодых специалистов. Накануне ее заседания Дьякова пригласил к себе ректор. Кроме него в кабинете присутствовали второй секретарь райкома партии и заместитель председателя облпрофсовета[16]16
  Областной совет профсоюзов.


[Закрыть].

Ректор представил своих гостей и поблагодарил Саню «за энергичную и творческую работу». После чего сообщил, что в этом году министерство выделило юристам места только в пределах области. К выпускнику Дьякову проявляют интерес кадровики прокуратуры и МВД.

– Если вас, Александр, интересует мое личное мнение, то я бы предложил вам два, максимум три года продолжать возглавлять студенческий профсоюз. Я понимаю, что мое мнение не может быть объективным, но это тот самый случай, когда мое личное желание продолжить работать с вами совпадает с общественной пользой. Попытаюсь аргументировать привлекательность университетского предложения и для вас. Если перевести все на воинские звания, то прокуроры и МВД предложат вам лейтенантскую должность. У нас, по гражданскому ведомству, вы уже как минимум капитан. Через два года работы в профкоме для вас возможны следующие варианты трудоустройства: освобожденный заместитель секретаря нашего парткома, инструктор райкома, заведующий отделом облпрофсовета и даже заместитель председателя райисполкома. То, что это не пустые слова, подтвердят присутствующие здесь товарищи. Вы уже втянулись в режим заочной учебы. Чтобы не терять форму, я рекомендую поступить в заочную аспирантуру. И последнее. Я ценю вашу деликатность: два года распределяя комнаты в аспирантском общежитии, вы ни разу не заикнулись, что живете с родителями. Чтобы не ставить вас в неловкое положение, я распорядился выделить вам блок из ректорского резерва. Перебираться можете хоть сегодня. На первое время этого хватит, а при необходимости за квартирой дело не станет. С нашими гостями мы этот вопрос также согласовали. Да, раз уж об этом зашла речь, изменения в семейном положении не предвидятся?

– Предвидятся, Петр Павлович. Если бы не они, то я сразу бы на ваше предложение ответил «да». А сейчас прошу дать мне несколько дней для совета с причиной этих «изменений».

Консультации он начал с Юрки. Погрязший в творческих муках дипломного проекта Брюллов долго не мог врубиться в суть Санькиных проблем.

– Что ты мне мозги компостируешь? Ежу понятно, ректорское предложение на порядок лучше всех остальных. Это я тебе заявляю со стопроцентной уверенностью. А вот как тебе «разрулить» ситуацию с Пружинкой – уволь! Тут я тебе не советчик. Наговорить могу много чего, но все это не стоит и копейки. Подобным опытом я, слава Богу, обделен, но он вам вряд ли бы пригодился. Такие изделия по чужим чертежам не делают.

Для того чтобы отыскать Варю в ГДР, где гастролировал ансамбль, и семь минут переговорить с ней по телефону, потребовалось почти два дня.

– Санечка! Это очень лестное предложение. С моей эгоистичной колокольни все три варианта «не блеск». Я бы не возражала, если бы тебя назначили прокурором… к нам в ансамбль. Или что-нибудь подобное, означающее: «Дьяков – Варькин хвостик». Ну как? Хотела бы я сейчас посмотреть на твое выражение лица! Чтобы больше тебя не провоцировать, перехожу к рекомендациям: соглашайся, а дальше будем думать. Целую!

Варин ответ на Санин монолог занял всего тридцать шесть секунд.

Возможность продумать все вместе и тщательно подвернулась через два месяца. Завершив гастрольный тур «ГДР – Чехословакия – Польша», ансамбль почти без пересадки развернулся на восток. В апреле его ждали крупнейшие города Урала и Сибири. Первым из них оказался Свердловск, в котором должны были состояться два выступления.

Путешествие на пассажирском поезде от Камска до Свердловска занимало девять «ночных» часов. Естественно, что у председателя студенческого профсоюза сразу обнаружились неотложные дела в «столице Урала», как не без основания любят называть свой город тогда еще свердловчане, а ныне екатеринбуржцы.

Отпроситься у ректора в командировку Дьяков решил заблаговременно. Без всяких «финтов» он сказал Петру Павловичу, что по личным причинам ему со среды до пятницы требуется посетить Свердловск. И добавил, что попутно он собирается прощупать и одну «служебную» тему.

Уже пятый год на советском голубом экране блистала студенческая передача КВН. На равных с москвичами в ней выступали ребята из Баку, Горького, Минска, Одессы, Харькова. В последнее время к ним стали подтягиваться и свердловчане. Попытки команды КамГУ пробиться в «элитный круг» КВНщиков пока успеха не имели. Разузнать о скрытных дорожках, ведущих к КВНовскому Олимпу, и собирался Саня у своих коллег из свердловского «политеха» и университета.

Ректор эту затею поддержал с осторожным энтузиазмом.

– Когда вы собираетесь быть в Свердловске? – уточнил он.

– Через неделю, со среды по пятницу, – Саня назвал даты.

Ректор взял свой ежедневник.

– В четверг я выступаю в УПИ оппонентом, зайду к их ректору. Вы накануне повстречайтесь с ребятами. Если почувствуете, что нужна моя помощь – дайте знать. Я остановлюсь в «Большом Урале».

У Сани мелькнула идея.

– А когда уезжаете домой?

Ректор набрал секретаря:

– Валентина Ивановна, посмотрите в билете время отхода поезда из Свердловска?

И выслушав ответ, продублировал:

– Проходящим новосибирским в 0.20.

– Петр Павлович! А если в Свердловске я вас приглашу на концерт ансамбля Моисеева?

Ректор еще раз заглянул в свои записи:

– Защита с четырнадцати, максимум – до семнадцати. Минут на тридцать заглянем на банкет. Считайте, что приглашение принято с благодарностью. От вопросов пока воздержусь…

С администратором ансамбля, бывшим его солистом Федором Алексеевичем (после четвертинки коньяка по его же инициативе – Федей), Дьяков познакомился еще год назад. Чокаясь, администратор покровительственно спросил Саньку:

– Ты, наверное, думаешь, что Федя из тех, кто «возьми – принеси»? Ошибаешься! Спроси любого: «Кто у нас обеспечивает связь партии и народа?». Любой скажет: «Федя»!

Еще один наводящий вопрос понадобился, чтобы выяснить, что под «партией» подразумевалось ближайшее окружение мэтра.

Когда около десяти утра автобус, встречавший «народ» в аэропорту, подкатил к гостинице, вместе с администратором их встречал отутюженный и свежевыбритый Санька.

В правой руке он держал букетик гвоздик. Еще вчера вечером они благополучно росли в университетской оранжерее. Привезти цветы из Камска было надежней, чем с утра рыскать в поисках еще одного вида дефицита по незнакомому городу.

На указательном пальце левой руки Санька недвусмысленно крутил колечко с биркой и ключом от Вариного номера.

Варя, едва успев соскочить со ступеньки автобуса, радостно ойкнув, повисла на нем.

– Санька! Тебе к этим ключикам еще бы и усики, ну чистый сутенер, – шепнула она, целуя его в подбородок.

– И много ты их видела, сутенеров?

– Уж точно больше, чем нобелевских лауреатов!

Через пару часов, завязывая перед зеркалом галстук, Саня размышлял вслух:

– Помнишь, папа Вася предлагал называть нас «любовники». Зря отказались. Вполне бы соответствовало.

Когда в субботу в шесть утра Саня у того же автобуса провожал Варю в аэропорт, статус «вахтового любовника» уже не вызывал у него восхитительно-дурашливого настроения.

Но это было потом. А пока в их распоряжении оказалось целых три дня и три ночи. Не так мало для того, чтобы чуть притушить молодой пыл и заодно обсудить серьезные «взрослые» темы.

За два года, промелькнувших после их с Варей памятной июльской ночи незабвенного шестьдесят четвертого года, Саня много раз вспоминал слова, с которыми его Варюха обратилась к родителям: «Главное, что мы любим друг друга».

Несмотря на тысячи километров расстояния между «молодыми», их совместная сдача экзамена по этой основной учебной дисциплине пока проходила успешно, тепло и на удивление спокойно.

Почему «пока» и «на удивление»?

Любовь на расстоянии – штука весьма сложная и, что еще хуже, противоречивая.

С одной стороны, это сфера повышенного риска. И Варя, и Саня имели высокую «конкурентоспособность», пользовались успехом у противоположного пола. Их окружало множество соблазнов. Оба постоянно были на людях, «вызывая огонь на себя». Чтобы избежать искушений, надо было этого не только желать, но и иметь в придачу надежный внутренний тормоз. Благодаря многолетним занятиям спортом, необходимости «режимить», терпеть, у обоих эти качества сформировались в необходимом объеме.

С другой стороны, «дистанционная» любовь имеет важное преимущество. Она, словно вино в бочках, не только сохраняет, но и повышает романтический градус. На расстоянии возлюбленные избавлены от мелочных конфликтов и беспредметных ссор. К минимуму сведена вероятность аварии, выраженной всего одной строчкой не совсем, как со временем выяснилось, пролетарского поэта Владимира Маяковского:

 
«Любовная лодка разбилась о быт».
 

Нынешняя встреча в Свердловске была неслучайной. Варя и Саня никогда не упускали малейшей возможности встретиться в Москве и в Камске. Если «моисеевцы» гастролировали в городах, которые находились в радиусе полутора-двух часов полета от Камска, свидания происходили на «нейтральной территории». Появление на воздушных трассах «быстрых» самолетов Ил-18 и доступная цена билетов делали такое десантирование реальным.

Это было здорово, интригующе, освежало чувства.

Это было хорошо. Для любовников. Но не для семьи.

Последний вывод как-то нарисовался сам собой, совпал с завершением учебы. Юношеская поэзия жизни оставалась позади. На смену ей неумолимо шла взрослая проза.

В правоведении, особенно зарубежном, давно прижился сухой, словно галета, термин: «раздельное проживание супругов». Чаще всего он отождествляется с неладами в семье.

Семейная практика предполагала и неконфликтное раздельное проживание супругов. Для моряков, полярников, разведчиков-нелегалов, космонавтов, просто работяг, завербовывавшихся на «севера», чтобы заработать на квартиру или автомобиль.

При всех красивых словах и возвышенных чувствах, «разделенная» семья не являлась полноценной. Неполноценна она для детей, для обеспечения единства душ и, извините, тел. Разделенная семья – всегда жертва. Жертва «куску хлеба», карьере, амбициям. Рано или поздно и ей, и ему все равно предстоит определиться с ценой этой жертвы и решить для себя: стоит ли эту цену платить?

Для Вари и Сани этот момент настал. К такому выводу они, не сговариваясь, пришли уже в первый «свердловский» вечер. Обстановка располагала к спокойному разговору. До закрытия гостиничного ресторана оставалось около часа. Официанту этого времени было слишком мало, чтобы обслужить новых клиентов. Поэтому засидевшиеся гости больше его не раздражали, и он любезно выполнял их малые прихоти. Вроде «только, пожалуйста, бифштекс – без лука».

К тому же громогласный оркестр покинул сцену, и в зале лишь приглушенно звучала старая запись песен Клавдии Шульженко. Их вызванная встречей бурная радость вошла в берега, эмоции поубавились и приблизились к той отметке на шкале, после которой чувства вежливо уступают место рассудку.

В эти два прошедших года как у Саши, так и у Вари все складывалось хорошо. На обочинах дальнейшей Вариной танцевальной стези отчетливо вырисовывались интересные и выгодные заграничные гастроли, покупка или, если очень повезет, получение квартиры, московская прописка.

Санино будущее, как выяснилось недавно, на ближайшие годы было связано с Камском. Теоретически Дьяков имел возможность попасть на работу в Москву. Для этого «молодым» следовало срочно оформить свои отношения, то есть «расписаться». После чего Саня получал право на «свободное» распределение «по месту работы жены».

В февральском телефонном разговоре из ГДР Варя спонтанно, но очень точно охарактеризовала такое развитие событий: «Дьяков – Варькин хвостик». Но эту формулу даже в коротком разговоре она не могла воспринять всерьез. Дьяков и «хвостик» были для нее понятиями несовместимыми.

– Варюша! Но и ты сегодня никак не вписываешься в «хвостячий» формат, – сказал Саня. – Твои победы нисколько не уступают моим. Скорее, наоборот.

Варя благодарно погладила его руку.

– Спасибо, Санечка. Для меня эти слова очень дороги. И обещаю, что я не буду ими спекулировать.

Она замолчала, вслушиваясь в слова песни.

Сигнализируя, что дорогим гостям пора закругляться, дважды мигнул свет.

– Хорошо, Сань, что у нас есть еще два дня. Утро вечера мудренее. Неужели мы с тобой да ничего не придумаем?

Утром Варя поехала на репетицию, а он отправился на встречу с местными КВНщиками. Ребята встретили его доброжелательно, откровенно поделились некоторыми «фирменными секретами», предложили подумать, чтобы объединить усилия. Особенно в создании сценариев.

В полдень он позвонил в номер ректора, рассказал ему о результатах переговоров и спросил:

– Петр Павлович! Не передумали пойти на концерт?

– Нет, как договаривались.

– Тогда я оставлю контрамарку у дежурной на этаже.

– Контрамарку? Это уже интригует! Александр, простите за любознательность: вы-то к ансамблю имеете какое отношение?

– К ансамблю, Петр Павлович, не имею. Но к артистке ансамбля – да.

– Ну и прекрасно. Тогда после концерта я заказываю столик на троих. Давно не ужинал с танцовщицами!