Текст книги "1972. СОЮЗ нерушимый"

Глава 3

– Итак, еще немного записок, и перейдем ко второй части Марлезонского балета – усмехнулся я. Кто там у нас следующий? Ага…вот:

– «Вы растрачиваете свой талант на дешевые сказки! Неужели нельзя было написать настоящую книгу – о жизни, о труде, о свершениях советского народа? Я считаю, вы незаслуженно получили Ленинскую премию! У вас надо ее изъять, а вам запретить печатать ваши разлагающие людей книги! Идите работать на завод, или в село, хватит писать всякую чушь! Окунитесь в народ, узнайте, чем он дышит! И тогда попробуйте написать что-то нормальное, а не эту дрянь!»

– Я вам скажу, чем дышит народ – покивал я, состроив печальную гримасу – Воздухом! И даже скажу на чем он сидит…(пауза…зал зашумел, захохотал) – на земле! Все мы на Земле. Явно это писал мой так называемый коллега, конъюнктурщик, который решил срубить себе денег на романах о трудовых буднях. Получается у него не очень хорошо, премий и званий не дают, вот и злится, несчастный. Понимаю, да. Не одобряю, но понимаю! Во все времена были и будут успешные, и будут те, кого обидели – не дали напечататься, не читают, не любят. Это нормально. Ну а что касается той «дряни», что я пишу…людям она почему-то нравится, эта «дрянь». Может потому, что пишу для них? То, что они хотят прочитать? И не думаю ни о каких премиях и орденах. Они как-то сами ко мне приходят. Вы пишите так, чтобы людям нравилось, а все остальное само придет. И меньше зависти и злобы. Тогда народ к вам и потянется.

– «Кто победит в войне, если столкнутся Советский Союз и США?»

– Я думаю – победит Советский Союз. Но эта победа будет страшной, ценой невероятных потерь. Цивилизация будет отброшена на сотни лет назад. Я не верю в ядерную зиму, которой нас пугают ученые. Не верю в то, что на сотни лет вперед планета будет покрыта льдом и пеплом. Но то, что потери будут огромными – это точно. И не дай бог, какой-нибудь безумный ученый придумает оружие, способное расколоть земной шар…вот тогда все будет очень плохо. А что касается просто войны, без ядерного оружия – нам нет равных. Вспомните Великую Отечественную – как мы надавали по сусалам тем, кто подмял под себя всю Европу? Можем и повторить, если что. Русский человек долготерпим, но не дай боже его разозлить! (гром аплодисментов)

– «Пишут, что вы спасли президента США Никсона. Расскажите – как вы его спасли. И почему на вас охотилось ФБР. И вообще – зачем вы спасали президента вражеской страны? Вы работаете на США? Вы шпион?»

– А что, прямо так и писали – «Писатель Карпов спас президента Никсона?» – я удивленно посмотрел в зал – Не припомню такого. Там получилась идиотская ситуация – я встретился с президентом Никсоном, по его приглашению. Мы обедали с ним и его супругой, разговаривали о спорте – президент большой поклонник бокса. Говорили о литературе, и вообще – о мире. И о политике тоже. А когда уехали из Белого дома, на нас напали агенты ФБР, попытались убить. Уже потом я узнал, что президент Никсон каким-то образом вычислил антипрезидентский заговор в рядах ФБР, разоблачил заговорщиков, и на него тоже совершили покушение. Он долго находился в коме. Так вот эти самые предатели из ФБР почему-то решили, что сведения о заговоре предоставил Никсону именно я! И потому решили меня убрать. Кто-то распустил слухи, что я раскрыл заговор в спецслужбе США. Вот и результат – мне пришлось бежать из США, бросив свой бизнес, бросив дом, деньги, бросив все, что я обрел, работая в США! В настоящий момент ситуация разрядилась – президент крепко принялся за чистку рядов в своих спецслужбах, так что скоро я снова поеду в США – как уже сказал – мне нужно сыграть в кино, уладить свои дела. Потом снова приеду в Союз, и снова уеду за границу. Родина моя здесь, но работаю я по всему миру. И это нормально. Когда-нибудь настанет время, и все желающие съездить за границу туда поедут. Скоро, очень скоро! Уверен в этом! И убедятся, что наша страна, наша Русь гораздо лучше берега турецкого, точно!

Я помолчал, сделал паузу, собираясь с мыслями, продолжил:

– Что касается Никсона, почему я всегда выступаю за него…он лучший президент в истории США. Уверен, он остановит войну во Вьетнаме, и кстати – именно потому его хотели убить. Кое-кому из «ястребов» в американской власти очень не понравились его попытки прекратить эту бессмысленную бойню. Ведь на ней они хорошо зарабатывали! Эти люди связаны с военно-промышленным комплексом, им надо, чтобы по миру разгорались войны. Война – это не только кровь и смерть. Война – это огромные деньги, это капитал, который можно на ней заработать. Никсон хорошо относится к Советскому Союзу, он готов заключить договоры об ограничении гонки ядерных вооружений, истощающих и нашу страну, и США. А что касается «вражеской страны»…нигде у нас не написано, что США страна вражеская. Да, есть там наши враги – я о них только что говорил. Но простой народ, простые люди не считают нас своими врагами, поверьте мне, я с ними много общался! Многие относятся к нам очень хорошо, а большинство – просто живут своей жизнью и не думают ни о какой политике. Им, честно сказать, на всех и на все наплевать – была бы крыша над головой, и было бы что поесть. Ну а вопрос насчет шпионства я просто проигнорирую по причине его абсолютной глупости. Итак, следующая записка:

– «Вы почему не женаты?» (смех в зале)

– Хмм…товарищи, давайте я буду откладывать в сторону те записки, вопросы которых уже были…так будет правильно. Итак…кладем эту женитьбенную записочку вот сюда (кладу на столик перед собой слева). Следующая… «Как вы относитесь к Солженицыну?» Мда…честно говоря, Солженицын меня уже достал! И это притом, что я ни разу с ним не общался! Кладем вот сюда. Сейчас я быстро просмотрю сразу несколько, вы не скучайте, ладно? Если у кого-то есть вопросы – говорите, я отвечу. Оля, займись!

– Товарищ Ефремов хочет спросить – откликнулась Ольга.

– Замечательно. А я пока буду просматривать записки…вот еще три по поводу моей холостяцкой жизни – ну никак людям не нравится мое счастье! Так и хотят загнать в ЗАГС! (Зал снова захохотал).

– Михаил Семенович… – Ефремов тяжело поднялся, и я вдруг вспомнил, что жить ему осталось совсем недолго…он умрет 5 октября этого года, от сердечного приступа. И с ним уже после смерти случится странная история…вернее – не с ним, ему-то уже будет все равно. В его квартире через месяц будет сделан обыск. Чего искали работники КГБ – никто не знает. Генерал, инициировавший расследование и обыск отказался пояснить вдове Ефремова – что им было нужно. Ходили странные слухи – якобы фантаста посчитали инопланетянином и пытались найти свидетельства его инопланетного происхождения. Я когда прочитал об этом, очень удивился. И вдруг подумал – а может не инопланетянином? Может они искали ПОПАДАНЦА?! Такого как я, к примеру! Мол, знает будущее, слишком уж знает будущее! Фантазии, конечно…но я ведь и есть фантаст. И еще, как там говорил Резерфорд? «Достаточно ли эта идея безумна, чтобы быть верной?»

– Михаил Семенович – повторил, глядя на меня фантаст, рассказами и романами которого я зачитывался с самого детства. «Белый рог», «На краю Ойкумены» – это вечное. На все времена. И к этому фантасту у меня нет претензий. Он на самом деле классик и фантастики, и просто литературы. И человек замечательный.

– Вам приписывают способность видеть будущее. Я читал об этом и в наших газетах, и в зарубежных. Конечно, вы будете отрицать ваши способности – чтобы меньше получить хлопот. Но я, который всегда говорил, что возможности человеческого мозга практически безграничны – допускаю, что вы можете видеть это самое будущее, угадывать, рассчитывать его. И вот мой вопрос: как вы видите это самое будущее Земли. Как пойдет прогресс? Когда мы построим базы на Марсе и Венере, базы на Луне? Когда полетим в дальний космос? Когда осуществятся мечты человечества? И да – спасибо вам за добрые слова в мой адрес. Если я на самом деле сумел пробудить в вас талант писателя-фантаста, добившегося таких высот – значит, жил не зря. Вы вашими книгами дали радость сотням тысяч, миллионам людей.

– Как и вы, Иван Антонович – улыбнулся я мэтру фантастики, ученому и путешественнику с мировым именем – не было бы вас – не было бы и меня, как фантаста. Ну а теперь по вашему вопросу…да, иногда у меня бывают прозрения, я так это называю. Иногда я вижу будущее, иногда даже что-то сбывается. Но это нормальное явление! Я же фантаст! А у нас, фантастов, мозг работает совсем по-другому. Мы копим информацию, и на основе этой информации создаем некую теорию. Наша теория чаще чем у других людей оказывается верной – просто потому, что наш мозг в этом направлении работает гораздо более эффективно. Мы как вычислительные машины, вначале накапливающие сведения, а потом выдающие результат. Будущее Земли? Я могу предсказать его с большой вероятностью примерно на пятьдесят лет вперед. Нет, не будет за это время баз на Марсе или Венере. И на Луне не будет. Не хватает у нас пока что сил, чтобы осваивать даже самые близкие планеты. Сил, и умения. Человечество будет занято совсем другим – тем, чем занято и сейчас: поисками средств пропитания, войнами, политикой и накоплением средств. Мир поделен, но будут пытаться отгрызть кусочки той, или иной территории, будут создаваться и рассыпаться государства, перевороты, хунты, террористические акты – все, как обычно. Ну да – автомобили будут более совершенными, да – самолеты еще мощнее и быстрее. Но люди останутся теми же. Только…немного хуже. Да, это не фантастика, это правда. Назовите это…«футурологией». Наукой прогнозов о будущем. Так вот, как футуролог я вам скажу – мало что изменится, и точно ничего не изменится к лучшему. Вот были бы у нас гипноизлучатели, как в романе уважаемых Аркадия и Бориса Стругацких, промыли бы мы мозги человечеству, вот тогда бы люди изменились. А так…нет, ничего нового. Лишь бы не было войны! Лишь бы не было… Не знаю, ответил ли на ваш вопрос, но…снова перейду к запискам (я показал на горку записок перед собой). Эти вот – про мою женитьбу и про мою личную жизнь вообще – сколько у меня было любовниц, считаю ли я гарем нормальным делом и все такое (зал шумит, хохочет). Про любовниц не скажу, про гарем промолчу. «Руссише туристо – облико моралес!» (смех в зале). А вот эта горка – все про Солженицына. Не ожидал, что эта тема так волнует моих коллег. Какое им дело до Солженицына? Пиши книжки, получай премии – тебе какое дело до бывшего зека? Ну и вот небольшая горка настоящих вопросов. Я быстренько пройду по ним, и перейдем ко второй части встречи. Зря что ли я притащил эту гитару? Если ружье висит на стене в первом акте, что это значит? Ну, вы знаете. Итак:

– «Правда, что вы убивали людей в Америке?»

– Это были не люди. Это были бандиты, которые хотели убить меня и других людей. Я их убил, о чем не жалею.

– «У вас американские награды! И вы считаете себя патриотом нашей страны? Да вами должны заняться компетентные органы!»

– А они мной и занимались, эти самые органы. И не нашли в моих действиях ничего криминального. А наград американских у меня пока что одна – от полиции Нью-Йорка, за спасение двух полицейских от верной смерти, и за помощь в нейтрализации уличной банды. Вот, пока что и все.

– «Вы правда победили Мохаммеда Али?»

– Правда. Два раза. Я не хотел его бить, но он оскорбил русский народ, оскорбил русских женщин. За то и получил по морде.

– «Вы богатый человек? Сколько у вас денег?»

– Я богатый человек. А сколько у меня денег – не знаю. Миллионы. И что характерно – ни одного из этих миллионов я не украл.

– «Почему вы ездите на кадиллаке, а не на советском автомобиле?»

– Потому, что кадиллак лучше, и потому, что могу.

– Ну да ладно. Наверное – на сегодня хватит вопросов. Давайте я вам чего-нибудь спою. Только не очень много, хорошо? А то, наверное, все уже устали. Оля, подай гитару, пожалуйста…

Я играл и пел минут сорок. Исполнил песни, которые пел на девятое мая. А потом – песню на стихотворение Пастернака. «Никого не будет дома…» Обожаю эту песню. За ней – «Город золотой». Следом – «Я в весеннем лесу пил березовый сок». Закончив ее петь, сказал в зал:

– Поверьте, нет лучше, чем наша родина! Красивее! Роднее!

Зал громко хлопал, кто-то закричал: «Браво!». А я посидел, подумал, и поманил Ольгу:

– Оля, иди, исполни пару-тройку песен. А я пока передохну.

Ольга, смущаясь, поднялась со своего места и пошла на сцену. Я передал ей гитару, а сам спустился в зал и сел в первом ряду, возле Махрова.

– Колись, чего приехал? Сам, лично! – спросил я Махрова, довольно щурившегося, как сытый кот.

– Потом скажу, не здесь – ухмыльнулся Махров – После всего будет банкет. Сейчас накрывают в столовой. Или уже накрыли. Кстати – деньги министерство культуры выделило! Гордись!

– Уже горжусь – хмыкнул я, и оглянулся на Высоцкого, который с интересом слушал балладу о ведьмах – сам решил, что ли?

– Нет. Оттуда – позвонили – он показал в потолок – да я и сам хотел тебя увидеть. Давно уже не общались. Ты куда-то пропал… Все тайны, тайны. Нет, не спрашиваю – куда ты время от времени исчезаешь. Понимаю, государственная тайна. Ладно…тут тебе кое-что передали.

– Кто? Что передал? – насторожился я.

– Коробку. Потом отдам. Оставил в кабинете директора. И записка: «Карпов знает, что делать». Кто передал? Прислали фельдпочтой. Оттуда. Ну и…все.

Ольга исполнила еще четыре песни, встала, поклонилась под аплодисменты зала, и объявила:

– На этом, с вашего разрешения, вечер прошу считать завершенным. Спасибо вам, что пришли, мы были очень рады с вами встретиться!

– Мало! Еще Карпова! Карпова давайте! Пусть споет! – закричали из зала, я вздохнул, встал, осмотрел зал.

– Так время уже позднее, товарищи! Небось устали!

– Не устали! Детское время! – хохотнули в зале, и по рядам прокатились смешки. Народ не спешил расходиться, ждали. И тогда я предложил:

– У нас тут знаменитый гость! Владимир Высоцкий! Попросим его что-нибудь исполнить? Раз уж попался в наши загребущие руки! Володя, уважишь народ?

Высоцкий встал, под гром аплодисментов улыбнулся, махнул рукой, и начал протискиваться между рядами. Подошел ко мне, пожал руку, а потом мы с ним обнялись. Ей-ей я был рад его видеть. Все-таки человек он если и не однозначный, то совсем не пропащий, это точно. Никогда не гадил своей родине. В отличие, например, от того же Окуджавы, который настолько ненавидел свою родину, что в конце жизни ни одного доброго слова о ней не сказал, и даже умирать уехал за границу. Не знаю, за что он так ее возненавидел. Его никогда не преследовали по политическим мотивам, он жил – как сыр в масле катался. Мажор. И за что Окуджава возненавидел Россию?

И кстати сказать – история с Окуджавой для меня лично очень и очень печальна. Потому что песни его на самом деле хороши.

Вообще, для меня это всегда было если не трагедией, то…поводом досадовать и расстраиваться. Ну вот к примеру – Акунин. Я читал про приключения Фандорина, и мне было очень интересно. Очень. А через некоторое время в голове Акунина что-то щелкнуло, и на мой взгляд – он просто спятил. Сделался патологическим русофобом, махровым оппозиционером. Везде, где только мог – поносил свою родину, которая его подняла, дала ему все, что могла дать, и больше того. Живет себе во Франции, в поместье, купленном на деньги, заработанные в России и эту самую Россию поносит почем зря. После этого я уже не мог читать книги Акунина. Противно! И песни Окуджавы тоже больше не слушаю. Возможно, что это неправильно, возможно – надо отделять автора от его творчества. Автор может быть полнейшей мразью, но его творчество на самом деле замечательно. Ну…это как из грязной гусиной задницы вдруг вылезает золотое яйцо. Но вот не могу я забыть, что это яйцо вылезло из сраной задницы, и все тут! Я вижу перед глазами эту задницу, и мне противно брать «золотое яйцо» в руки.

– Владимир Семенович незаслуженно забыт советской властью, абсолютно незаслуженно забыт! Его песни, стихи – это народное, это плоть от плоти нашего народа! И я рад вам его представить сейчас, с этой сцены. Думаю, министерство культуры в ближайшем будущем озаботится тем, чтобы творчество Владимира Высоцкого ушло в массы не с затертых магнитных лент, а как и положено – с дисков фирмы «Мелодия», с телеэкранов и радиоэфиров. Просим, Владимир Семенович!

Высоцкий выслушал мою тираду с легкой улыбкой, потом повернулся ко мне и как принято у актеров – поклонился. Поклонился и залу:

– Вы правда хотите услышать мои песни?

Голос. Господи, этот голос Высоцкого! Его ни с чем не спутаешь – хрипловатый, сильный, даже жесткий. Голос моего детства, голос юности. Аж мороз по коже! И раздвоение – один «Я» сейчас спокойно смотрит на стоящего рядом со мной человека-легенду, с которым только что ручкался и обнимался, и этот «Я» считает происшедшее нормальным делом. И второй «Я» – тот, кто слегка обалдело разглядывает Высоцкого, и думает: «Да ладно! Не может быть! Но это же ОН!»

– Хотим! Давай, хотим! – голоса из зала и с улицы.

– Тогда, ладно. Но только недолго, хорошо? – улыбается Высоцкий и я отдаю ему гитару. Он садится на стул, пристраивает гитару…

Играет он, честно говоря, хреново. Пару аккордов, трени-брени, но сразу об этом забываешь, когда хриплый голос начинает свою вязь рифмованных строк. Зал молчит, а голос выводит: «Я ЯК-истребитель, мотор мой звенит, небо – моя обитель!»

Спев песню, Высоцкий помолчал, глядя в замерший зал, и как-то даже несмело, даже жалко улыбнулся:

– После песен, который пел мой друг Михаил, я не могу исполнить ничего другого. Не тянет на юмор, не тянет на обычный шансон. Потому – не взыщите.

И он снова заиграл, заговорил…

«Сегодня не слышно биенья сердец… …а сыновья, уходят в бой!»

Потом была песня о Земле (Она затаилась на время), «Черное золото», еще несколько жестких военных и жизненных песен. А закончил он «По обрыву, по над пропастью» – с надрывом, со слезой досады и злости.

Отыграв, встал, и поклонился залу. Зал взорвался аплодисментами, и на этом наши «посиделки» на самом деле закончились.

На банкет пригласили всех, кто жил в этот момент в Доме творчества, и конечно же – прибывших туда звезд. Они, кстати, должны были и заночевать здесь, в свободных комнатах – чтобы не добираться до Москвы после банкета подвыпившими, не вполне так сказать в разуме. Тем более что время уже позднее.

Перед банкетом я забежал вместе с Махровым в кабинет директора (не утерпел, заставил показать заветную коробку). Посмотрел содержимое коробки, и едва не ахнул – иглы! Там были иглы для иглоукалывания! Кстати, теперь понятно, как так «случайно» здесь оказался Высоцкий. Решил – при первой же возможности узнать у него – кто его сподобил приехал на мою встречу с читателями и коллегами.

Рассадили нас на банкете так сказать по степени значимости – за одним столом сидели Махров, Стругацкие, Ефремов, Высоцкий, администратор Нина Викторовна, директор Дома творчества, ну и мы с Ольгой, соответственно. Стругацких посадили через стол, прямо передо мной. Рядом – Ольга, и Махров с Высоцким. Ефремов – рядом со Стругацкими.

Стол хороший – много бутербродов с копченой колбасой, осетриной, с икрой нескольких видов, салатики, мясная нарезка, само собой – селедка с луком, куда же без нее? Особенно под водку.

Водки хватало, как и шампанского, как и вина. Пьют у нас много и умело – литераторы же! «Уговорить» бутылку водки в однова – плевое дело, у многих по внешнему виду и не скажешь, что только что высосали поллитру. Впрочем – тому способствует хорошая, сытная закуска.

Я проголодался, набросился на салаты с бутербродами, но Нина Викторовна заговорщицки подмигнула и сказала, чтобы я не налегал – будет и горячее. И оно было, да – уха из осетрины! С удовольствием похлебал, чес-слово! Пил я только шампанское, и то немного – так, для поддержания тостов. А они были – время от времени кто-нибудь в зале поднимал тост то за литературу, то за присутствующих. Ну и само собой – за родину, за нашу советскую страну. Досталось тостов и мне – примерно половину от общего их количества. Я громко благодарил, отпивал из бокала и ставил его на стол. Я не люблю вкус вина или водки, и вообще спиртного, потому пить просто ради того, чтобы ощутить вкус этого самого спиртного считаю делом глупым и совершенно непродуктивным. Ведь опьянеть я не могу. Мой мутировавший организм мгновенно разлагает алкоголь, превращая его в воду и горючее для организма. Никакого опьянения. Алкоголь – яд, а с ядами мое тело расправляется радикально.

Когда выпили, поели, мой спор со Стругацкими разгорелся с новой силой. И как ни странно – на меня набросился и Ефремов, чего я уже никак не ожидал. И начал спор как ни странно именно он.

– Михаил Семенович! – начал Ефремов, и видно было, что он старается подбирать слова – Я очень благодарен вам за добрые слова в мой адрес, очень уважаю ваше творчество, но…я с вами не согласен. Я считаю, что со временем человек будет изменяться в лучшую сторону! А у вас я постоянно прослеживаю мысль о том, что человек суть животное, на котором имеется тонкий налет цивилизации, и если содрать этот налет – останется лишь животное, руководимое низменными инстинктами! Так вот – это неправда! Вся история человечества доказывает обратное! Люди отдавали свою жизнь, преодолевая инстинкт самосохранения! Жертвовали собой! И вы этих людей называете животными?! Нет, я с вами совершенно не согласен!

– Во-первых, давайте-ка мы вместе поймем – а какие инстинкты вы называете низменными? – усмехнулся я – Инстинкт размножения? Инстинкт самосохранения? Какой из инстинктов так плох, что его можно назвать «низменным»?

– Я немного неверно выразился, в полемическом запале – улыбнулся Ефремов – Но мою мысль вы поняли, уверен. Человек совершенствуется с течением времени! И наш, советский человек становится все лучше и лучше! И зря вы так о коммунизме – я верю, что в конце концов человек станет настолько совершенным, что на самом деле не понадобится никаких сдерживающих его факторов! Законов, власти, карающих органов! Уверен в этом!

– А я вот не уверен – вздохнул я – Вернее уверен, что никогда человек не станет настолько совершенен, чтобы стать равным… хмм… ангелам. Только ангелы совершенны, человек же состоит из плоти и крови. Нет-нет, это я так…никакой теологии! Говорите, что человек даже преодолел инстинкт самосохранения? А вы не думали над тем, что в данном случае действовал еще более мощный инстинкт? Инстинкт сохранения популяции? Отдать жизнь за то, чтобы сохранились другие люди! Чтобы выжили дети этого человека! А что касается человека, который становится все лучше и лучше…позвольте вам не поверить. Увы…жизнь показывает, что никакая идеология не изменяет людей. Им хочется получать, и не хочется работать. Если никто не видит – они готовы украсть, сделать пакость. А уж если голову туманит алкоголь…тут вообще простор для безобразий.

И я тут же вспомнил убитых мной милиционеров, которые пили прямо в отделении, и решили меня ограбить. И возможно – убить. Нарвались не на того…а то бы до сих пор обирали пьяных, убивали и грабили. Нет, все-таки правильно я расправился с этой шайкой. Нет хуже бандитов, чем оборотни в погонах. Эти – совсем беспредельные.

И еще вспомнил писателя, который влачит сейчас не просто жалкое – ужасное существование. Один из моих любимых писателей, по книге которого снят великолепный фильм: «На войне, как на войне». Курочкин. Одним несчастливым днем он шел с зимней рыбалки, и остановился у театральной доски с афишей, на которой красовалась реклама этого самого фильма. И вот на беду – рядом оказались милиционеры. Они заметили странного типа в тулупе и валенках (с рыбалки же!), от которого пахло спиртным. Грелся на льду, сто грамм выпил. Вот запах и остался. Милиционеры потащили Курочкина в отделение. Он пытался говорить, что является писателем, что вот это афиша к фильму, снятому по его книге. Но Курочкина никто не слушал. В отделении его зачем-то стали бить – может сказал что-то не так, может обещал пожаловаться. Его избили так, что у него возник инсульт. После инсульта он ослеп, оглох, он не мог читать, говорить, у него отнялась половина тела. Через 8 лет ада – а по-другому такую жизнь назвать нельзя – он умер. Честно сказать – я не помню, чтобы милиционеры, которые его фактически убили понесли хоть какое-то наказание.

Я мог бы рассказать Ефремову еще многое – и об убитом в 1975 году актере Ленфильма Владимире Костине – его забили до смерти милиционеры. И о маньяках, которые мучили и убивали людей. И это все тоже были люди. И они ничуть не изменились с самого что ни на есть средневековья. Как и люди где-нибудь за границей. Как люди на всей Земле.

Кстати – вот аргумент сторонникам теории создания человека неким божеством, или Богом: людей будто единовременно создали, как по щелчку пальцев, и эти самые люди никак не изменились за тысячи и тысячи лет. Как там сказал Воланд? «…они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…»

Но ничего этого я не сказал. Улыбнулся Ефремову, и подумал о том, что надо ему сказать…о чем? О том, что необходимо заняться лечением его сердца? Чтобы через несколько лет не случился инфаркт? Интересно, и как я ему это преподнесу? Под каким соусом? А надо бы…мужик он правда хороший.

И тут подключились Стругацкие. Начал Борис:

– Вы на самом деле считаете, что обладаете даром предвидения? – спросил он с иронией, глаза его блестели, ехидная улыбка на губах. Понятно – обиделся, решил меня как-нибудь приопустить.

– Хмм…есть такое дело – улыбнулся и кивнул я – Только этот дар очень нестойкий. Что-то могу предсказать, а что-то нет. Притом, что вариантов будущего неисчислимое множество. Даже сообщая кому-либо о грядущих событиях мы неминуемо изменяем судьбу. И предсказания становятся невозможны.

– Так говорят все предсказатели – улыбнулся Аркадий – Наговорят семь верст до небес, а потом – все изменилось! Мол, я и не говорил, что сбудется! Вот вы – можете предсказать судьбу…ну…к примеру тому же Ивану Антоновичу? Что с ним будет через год? Через пять лет?

Я посмотрел на Стругацкого, перевел взгляд на Ефремова. Тот ждал, едва заметно улыбаясь. Мол, давай! Дерзай! Футуролог хренов…

– А что именно я должен предсказать? – вздохнул я – О творчестве Ефремова? Так он классик, его будут помнить и пятьдесят, и сто лет вперед. И читать. Он ученый с мировым именем – как его не помнить? Или вы хотите знать дату его смерти? Так я вам ее не скажу. И ему не скажу – если он не захочет. Единственное, что попрошу…Ивана Антонович, займитесь вашим сердцем. Оно в очень плохом состоянии. Если не займетесь – долго не проживете. А что касается вас, Аркадий, Борис…

– Да! Что касается нас?! – весело перебил меня Борис – Предскажите так, чтобы мы поверили! Дайте что-то такое, чтобы не туманное, и без этих, присущих всем пифиям… хмм… ну вы поняли. Опишите нашу жизнь на несколько десятков лет вперед!

Меня вдруг охватило веселая, бесшабашная ярость. Захотелось выложить все, как есть! С датами, с подробностями, со всем, что прилагается! Но я не мог. Полностью – не мог! Но кое-что я вам все-таки выдам! И вам это вряд ли понравится.

– Как уже сказал – вы разочаровались в советской власти. Не верите ни в коммунизм, ни в социализм. И вообще в социалистическую идею. Сказать напрямую вы боитесь – сочтут диссидентами, начнут гнобить. Как Пастернака, к примеру. Потому вы поступили хитрее – сочиняете книги, в которых пытаетесь рассказать людям, как плох социалистический строй. Делаете это умело, профессионально, хитро. Проживете вы долго. Первым уйдет Аркадий. Когда – не скажу, не в моих правилах. Но вы еще хорошо поживете. Вторым – Борис, который переживет брата на 20 лет. Вы станете идолами будущей оппозиции, противников государства, противников власти. Они будут видеть в вас прозорливцев, светочей, Мессий. Ваш «Трудно быть богом» – удивительно антисоветская книга, и надо отдать вам должное, вы написали ее так, что не очень умный человек решит, что речь идет совсем не об антисоветчине. А на самом деле одна, главная мысль прослеживается во всем романе: «Насильно сделать счастливым нельзя!». И вызывает на мысль: а что собирались сделать большевики?

Я следил за лицами Стругацких, пока говорил, и видел, как они мрачнели, белели, оба поджали губы и похоже, едва сдерживались, чтобы не послать меня в пешее эротическое путешествие.

И еще – я поймал взгляд, который Аркадий бросил на задумчивого и тоже хмурого Махрова. Он наблюдал – как министр культуры реагирует на мои фактически обвинения Стругацких в антисоветчине?

Но уже не мог остановиться. Меня несло. Вся горечь, все злоба, вся обида за обман выплескивалась в моих словах. Я вырос на книгах Стругацких, я бредил Руматой, я путешествовал и боролся вместе с Максимом Каммерером. А оказалось – это просто завуалированная антисоветчина, и ничего больше. И люди, на которых я едва не молился – долгое время разрушали мою родину, мою страну. Вернее – пытались ее разрушить, мечтали о том, чтобы Советского Союза не было. Рассказывали, что социалистическая идея умерла! И в конце концов – может их маленькая капелька в потоке помоев в конце концов и стала решающей, когда этот самый поток подмывал фундамент великой страны. Моей страны. Советского Союза.

Солженицын не так опасен – он открыт, он явен, как враг. А вот такие люди, влиятельные, умные, люди, книги которых читают миллионы и миллионы…эти опаснее.

– У вас не будет могил. Ваш пепел, как вы и завещаете, развеют на Пулковскими высотами и в Подмосковье. У вас будет музей, куда станут приходить люди, ваши поклонники. И да, вы еще напишете достаточное количество книг. Но уже не превзойдете себя самих. Из-под вашего пера будут выходить памфлеты, мало похожие на настоящую фантастику. Ну вот, как-то так. Убедил я вас?

– Откуда вы знаете о том, что мы завещали кремировать нас и развеять прах? – резко спросил Борис – Подслушивали? КГБ? Я так и знал! Вы вечно суете свой нос, куда не следует! И похоже правду про вас говорят – вы агент КГБ! Я ни секунды больше не останусь рядом с вами! Аркадий, пойдем отсюда!

Борис резко поднялся и зашагал к дверям. Аркадий встал после паузы, пожал плечами, хмуро посмотрел на меня:

– Ну что же…беседа была…интересной. Прощайте, коллега.