Текст книги "Монах"

Глава 5

В решетке, отделяющей камеру от коридора, распахнулась дверь, отряд стражников, человек сорок, выстроился двумя стальными шеренгами, образуя проход. Все солдаты стояли на изготовку, с обнаженным оружием, а значит, никаких шансов сбежать или напасть на них у заключенных не было. Это Андрей понял с первого взгляда и расслабился – все еще впереди, еще не вечер. Командир отряда глухо крикнул из-под опущенного забрала:

– Все на выход! Пора умирать!

Узники медленно и обреченно потянулись из камеры мимо стражников по длинному полутемному коридору, в который еле-еле проникал свет из узких оконцев вверху стены. В коридоре пахло прогорклым дымом от факелов, и по́том заключенных, теснившихся в проходе.

Вскоре заключенные свернули налево и оказались у большой железной двери высотой метра три, перекрывавшей арочный проход. Перед дверью стояли два мускулистых здоровяка, по пояс голые, в длинных кожаных передниках – вероятно, служащие Круга и по совместительству палачи.

У двери пришлось постоять минут пятнадцать, пока снаружи не пропели трубы, лишь после этого парочка в кожаных фартуках тяжело, с напряжением открыли створки, и в проход хлынул солнечный свет, заставивший зажмуриться идущих на смерть.

Стражники сзади стали древками копий и мечами подталкивать заключенных, и те нестройной группой вывалились на арену Круга.

Андрей видел это все на картинках и в кино – ряды амфитеатра, орущую толпу, трибуну для элиты… Узники сгрудились в центре огромной, практически размером с футбольное поле арены. Андрей внимательно осмотрелся – похоже, это и есть стадион, только древний, никакой рекламы и травяного покрытия. Он усмехнулся – в такую минуту думать о рекламе… вот же приучили видеть на стадионах эти дурацкие рекламные плакаты. Хорошо хоть перед смертью в глаза не бросится назойливая реклама кроссовок или спортивных костюмов.

В соседней группе Андрей с горечью обнаружил женщин, и самое главное – детей. Дети были всех возрастов, от младенцев до подростков, видимо, их забрали вместе с матерями. Он вспомнил рассказ Петьки-вышибалы, как тот работал бойцом Круга и убивал женщин и детей, слушать это было мерзко, а уж видеть – совсем жутко.

Андрей постарался выбросить из головы все посторонние мысли. Ему надо выжить, а все остальное потом – жалость, переживания, страх и ненависть.

Он внимательно осмотрел узников – можно ли организовать из них хоть какое-то подобие воинской группы, и с сожалением понял – нет. Это были абсолютно гражданские люди, многие измождены содержанием в мерзкой тюрьме, а те, кто покрепче, больше чем в детских драках не участвовали. Значит, рассчитывать надо только на себя и очень быстро соображать и действовать – пока бойцы Круга расправляются с остальными потенциальными покойниками, бить их в спину, завладеть оружием и попытаться уничтожить всех. Задача непомерно сложная, но возможная.

«Все-таки нужно попробовать как-то организовать этих олухов», – подумал он и громко сказал:

– Слушайте меня все! Шанс убить хотя бы нескольких уродов у нас есть, хоть умрем с честью и заберем с собой несколько негодяев! Держитесь кучно, не разбегайтесь по арене, не набрасывайтесь на бойцов по одному, а только по четверо-пятеро, они не успеют всех сразу убить! Валите их на землю, душите, грызите, рвите – мы успеем убить многих, если не струсите! И не кидайтесь защищать женщин и детей – это бесполезно, а они того и ждут, чтобы вы разбежались и погибли на радость толпе! Бросайтесь группами, стаями, как волки, и вы отомстите за гибель родных!

Мужчины слушали его обреченно, но он видел, как их руки сжимались в кулаки. Если даже добродушную дворовую собачонку загнать в угол, она начнет кидаться и кусаться, а этих несчастных довели до полного отчаяния, терять им нечего.

Андрей погладил рукоятку ножа, который примотал к подмышке куском ткани, оторванным от подола нательной рубахи.

Несколько заключенных побежали к женщинам и детям – видно было, как они прощались с близкими, обнимались и рыдали, понимая, что видят друг друга в последний раз. Они не вернулись к общей группе мужчин, и Андрей их не осуждал – ну кто может осудить человека за то, что он пытается защитить свою семью, ценой собственной жизни продлив их жизнь хотя бы на минуту…

Снова заиграли трубы – теперь они ревели низко, утробно, как будто трубил слон. Открылись двери с противоположной стороны арены, и из них вышли десять вооруженных мужчин. Андрей впился в них глазами, прикидывая свои шансы на выживание.

«Высокие, раскормленные, накачанные – отметил он, – значит, скорость не очень велика. Будут делать упор на силу. Вооружение – прямой меч, кинжал. Щита нет, уже хорошо. Шлем, кожаная безрукавка с нашитыми на груди пластинами… ну правильно – зачем тяжелое вооружение, когда им противостоят безоружные люди, тут сгодится одеяние не воина, а мясника, чтобы резать, рубить, колоть практически безнаказанно. Ну что ж, вы сами хотели. Мы еще поборемся…»

Бойцы выстроились в ряд и пошли на заключенных, а те стали отступать к группе женщин и детей. «Что же, в этом есть резон, – подумал Андрей и последовал их примеру. – Возле женщин биться будут отчаяннее, да и те семь человек, что ушли к своим, будут уже в группе».

– Слушайте все! – крикнул он. – Наваливайтесь на них, как подойдут близко, и вырывайте оружие, вооружайтесь и бейте их!

«Повторяюсь – но лучше повториться, взбодрить их, чтобы не резали как овечек. Чем больше бойцов они убьют, тем легче мне будет убивать остальных, тем меньше их останется по мою душу», – подумал он.

Андрей достал из-под мышки нож и опустил его в рукав, держа за рукоять. Он был готов.

Бойцы разделились на две группы и начали обходить сгрудившихся в кучу людей с флангов, видимо желая начать с самых безопасных жертв – женщин и детей.

Андрей понял, почему они идут на слабых – если убить семьи, то противники уже не будут так отчаянно защищаться. Что ни говори, а мужчин-заключенных было около пятидесяти человек – если набросятся все разом, могут и затоптать, поэтому бойцы осторожничали и были готовы в любую минуту отпрыгнуть в сторону. Не зря этих подонков было всего десять – это якобы уравнивало шансы и позволяло кому-нибудь из заключенных убить своего противника, а ведь зрелище интереснее, если оно более разнообразно. Убийство бойца заключенными тоже интересное зрелище.

На самом же деле шанс победить бойцов Круга у заключенных был минимален – бойцы обучены действовать против групп противника, они тренированы и сильны, а самое главное – в руках у них метровые мечи и тридцатисантиметровые кинжалы. Только глупец мог рассчитывать победить такого противника… или очень умелый человек.

Бойцы как по команде кинулись на заключенных под рев и визг трибун.

Первые же удары выкосили человек десять – упали несколько женщин и трое мужчин, а также два ребенка. Заключенные бросались на палачей, но те ловко уворачивались и не давали себя схватить. Андрей уклонился от удара, за его спиной кто-то захрипел, получив удар в шею, – вроде это был Марк, но некогда было оглядываться и смотреть. Ножом Андрей пропорол кожаную безрукавку нападавшего и выпустил ему кишки.

Пока детина удивленно разглядывал сизо-фиолетовые кольца внутренностей, неожиданно свесившиеся у него до колен, Андрей выбил у него из руки меч, схватил за рукоять и отпрыгнул в сторону.

Его нападение не осталось незамеченным, и за ним началась охота – двое бойцов побежали на него, желая расправиться в ту же секунду. Не тут-то было – Андрей припустил бегом по широкой дуге.

Хотя он и засиделся в камере, а кроме того, ослабел от побоев, бегал еще вполне пристойно. Он оглянулся – один боец отстал от другого шагов на десять, он был очень грузный и мощный, второй был ближе и тут же поплатился за это.

Андрей напал на него, мгновенно сменив направление движения на противоположное – доли секунды, два звенящих удара, и вот преследователь лежит на песке арены с разрубленным коленом и раной в боку.

«Школа Гнатьева не прошла даром!» – подумал Андрей и побежал по дуге назад, к основной бойне. Грузный преследователь так и топал сзади, не в силах догнать. Народ на трибунах улюлюкал, свистел и смеялся, потешаясь над неповоротливым бойцом.

Андрей увидел, что происходит в центре арены: практически всех женщин и детей убили, полегла и половина заключенных-мужчин, но и двое бойцов Круга лежали на песке, едва шевелясь, видимо умирая – под ними растекались лужи крови.

Двое заключенных с мечами в руках рубились с бойцами – с удивлением Андрей узнал в одном Марка – купец истово, пусть и не очень умело, рубил и колол, уворачиваясь и отбивая ответные удары.

«Купцы всегда были отчаянными людьми», – промелькнула на периферии сознания мысль, и Андрей на бегу подрубил ноги сзади одному из палачей.

Сзади топал громила, поэтому Андрей продолжил свой барражирующий «полет», забирая по широкой дуге. «Пусть топает, догнать все равно не может. Потом с ним разберусь!» – подумал он.

На бегу он подхватил с арены кинжал одного из бойцов, и теперь у него было два прекрасных клинка – шансы росли. Он с ходу заколол в спину бойца и ранил еще одного – теперь на ногах стояли четверо бойцов… и пятнадцать заключенных, из них двое с мечами.

Заключенные заметно устали – тот же Марк год просидел в этой душегубке, конечно, какие тут спортивные успехи, так что конец был близок. Андрей снова отбежал в поле, подгоняемый топаньем настырного преследователя, а трибуны просто ржали в голос, глядя на то, как здоровенный мужик гоняется за заключенным.

В конце концов Андрею надоело изображать зайца, он резко остановился и принял бой. Первый же удар этого мастодонта метров двух ростом и весом килограммов сто сорок чуть не выбил из его руки меч – настолько он был силен.

Боец как будто дрова рубил, громыхая по клинку Андрея своим мечом, возможно надеясь, что или меч переломится, или он тупо пробьет защиту. Не тут-то было, хотя Андрей и недотягивал до уровня фехтования Гнатьева, но уж с таким увальнем сладить мог. В фехтовании грубая сила стоит на последнем месте, если, конечно, это не удар двуручным мечом с коня, а потому более быстрый и ловкий Андрей имел гораздо больше шансов завалить своего противника, что он и сделал на третьей минуте боя – сложным отбивом увел в сторону меч противника, увернулся от его кинжала и метнул свой кинжал, попав бойцу в печень.

Кинжал погрузился в тело врага до самой рукояти, боец прижал руку к животу и грохнулся навзничь. На трибунах завопили и закричали:

– Он убил Бешеного Быка! Он завалил Бешеного Быка! А-а-а!..

«Ага, – мельком отметил Андрей, – видать, боров-то личность всем известная, типа местная знаменитость!» Он подхватил кинжал поверженного Голиафа и побежал к группе бойцов.

Их осталось на ногах двое, и они добивали троих оставшихся заключенных – Марк уже был ранен, впрочем, как и оба его товарища. На глазах Андрея тот, что был с мечом, упал под ударом бойца, и его меч перехватил второй заключенный.

Эти мужественные люди дали Андрею возможность напасть на бойцов сзади, отвлекая их внимание на себя. После нападения Андрея один боец упал, подрубленный как сосна, а второй успел проткнуть мечом Марка и обратным движением зарубить второго заключенного. Теперь их оставалось двое – Андрей и этот боец.

Судя по движениям не очень высокого, длиннорукого бойца, бой обещал быть сложным. Этот противник выглядел крайне опасным и быстрым, и Андрей был сильно обеспокоен исходом сражения. Враг поднял голову, и Андрей увидел, как на его губах зазмеилась тонкая презрительная ухмылка.

– Ты рассчитываешь победить меня, глупец? Эти идиоты и ногтя моего не стоили, они были просто приложение ко мне, мясники! Я боец, настоящий боец. И ты умрешь. Ничего личного – просто или я умру, или ты, другого не дано, а я умирать не хочу. Начнем, пожалуй!

Трибуны заревели, как будто слышали их разговор:

– Мясник! Мясник! Мясник!

– Тебя Мясником звать? – усмехнулся Андрей. – Хорошая кличка, подходящая! Резать детей и женщин – это только настоящий мясник может, ублюдочная трусливая тварь! Ты не мужчина! Ты жалкий кастрат, у тебя давно уже нечем баб трахать, вот ты и заменил свой член кинжалом, урод недоделанный!

Насмешки достигли цели, и Мясник в ярости очертя голову кинулся на Андрея, желая покончить с ним немедленно.

Видимо, он был удивлен, когда встретил жестокое и умелое сопротивление – Андрей на встречной атаке ранил его в плечо, нанеся длинный, сильно кровоточащий порез. Сам он тоже пострадал – меч Мясника рассек ему кожу и мясо до кости, прямо над треснувшими ребрами, что было больно вдвойне.

По боку и бедру потекла теплая струйка крови, Андрей понятия не имел, насколько глубока и опасна рана, но одно ему было ясно – надо быстрее кончать с этим уродом, иначе так можно истечь кровью. Он провел серию быстрых ударов, ни один из которых не достиг цели – противник их парировал и напал сам. Он был очень искусен в фехтовании – не так, как Гнатьев, но точно выше уровнем, чем Андрей.

«Что делать? – лихорадочно размышлял Андрей. – Затягивать схватку нельзя, что-то шибко у меня из раны хлещет, в голове звенит, и во рту пересохло – признак большой кровопотери. Если я сейчас его не добью, мне хана…» Вдруг он заметил, что Марк позади Мясника шевельнулся, подтянул к себе кинжал и сделал Андрею слабый жест – мол, гони на меня!

Андрей осыпал противника градом яростных ударов, принуждая отступить. Мясник не видел, что делается сзади, а потому, сосредоточенно отбивая удары, пятился шаг за шагом. Когда он поравнялся с лежащим на песке Марком, тот в последнем усилии приподнялся и вонзил кинжал в бедро палачу. Мясник застонал, пошатнулся, неловко повернулся, пытаясь удержать равновесие и перенося вес на здоровую ногу… и получил мощнейший удар мечом в левое подреберье, практически перерубивший его до позвоночника. Мясник упал как бревно возле Марка. Марк еще шевелился, пуская кровавые пузыри изо рта, поманил рукой Андрея, тот наклонился к умирающему и услышал:

– Помни, что обещал…

Марк вздрогнул, взгляд его остановился, и он умер.

Андрей закрыл ему глаза, выпрямился и осмотрелся – трибуны молчали, ошеломленные происшедшим, на арене слабо шевелились несколько бойцов Круга, тяжело раненные. Заключенные все были мертвы – после ударов профессионалов никто не выжил. На песке лежали десятки трупов, Андрею навсегда запомнилась картина: женщина закрывала собой ребенка, и их убили одним ударом меча – детские ножки торчали из-под ее тела.

Посмотрев на это, Андрей обошел раненых бойцов и воткнул в каждого меч, поставив точку в этом бесчинстве Зла.

Последний удар меча как будто нажал на спуск, и трибуны заревели, завыли:

– Победил! Боголюб победил! Свободу боголюбу! Свободу боголюбу!

Железные двери со скрежетом открылись, и на арену вышел распорядитель – важный человек лет сорока, с большим круглым черным амулетом на груди. Он зычным голосом крикнул:

– По правилам Круга оставшиеся в живых заключенные, кто бы они ни были, освобождаются, им прощаются их прегрешения, им выдаются сто золотых и земля по их выбору! Каждый преступник, победивший в Круге, может рассчитывать на прощение! Славьте нашего Господина Сагана! Славься, Саган! Славься, Саган! Славься, Саган!

Трибуны все громче и громче повторяли славословие Сагану, и вскоре это напоминало рев турбин самолета: «Славься, Саган! Славься, Саган!» Глаза людей были вытаращены, щеки раздуты в напряжении, они вопили и вопили в экстазе, а некоторые крикуны даже бились в конвульсиях, пуская пену, настолько захватила их эта истерия.

Распорядитель призывно махнул рукой Андрею, и тот пошел за ним на дрожащих ногах – кровотечение стало слабее, рубаха прилипла к ране, но крови вытекло предостаточно, и голова по-прежнему кружилась. Андрей не выпустил из руки меч и был наготове, ожидая любой пакости, но, похоже, никто не собирался на него нападать, и он беспрепятственно вошел в коридор под трибунами амфитеатра, скрывшись с глаз зрителей. Спина распорядителя маячила впереди, Андрей миновал пересечение коридоров, и тут из-за угла на его голову обрушился страшный удар, выключивший его, как испорченный телевизор.

Очнулся он в тесной клетушке, за решеткой. Под головой лежала охапка соломы – правда, посвежее, чем в общей тюрьме. Андрей застонал от боли в голове и в боку, повернулся, с трудом разлепив глаза, осмотрелся и увидел на полу чашку с кашей, кусок хлеба и кружку с водой.

Андрей схватил кружку и жадно выпил все, что в ней было, – ему нужно было восстановить силы, организм был сильно обескровлен. Потом он заставил себя съесть холодную замазку-кашу и кусок хлеба.

Подкрепившись, Андрей лег на спину и, преодолевая муть в голове, стал думать: «Итак, никаким освобождением и не пахнет – это фарс для черни, никто и не собирался никого освобождать. А значит, они точно меня убьют, и очень скоро, чтобы никто не знал, что случилось. Мол, получил свое бабло и уехал из города. Потому и в одиночную камеру засунули. Ну что ж, в ближайшее время все должно разрешиться – вероятно, скоро я узнаю, чего они от меня хотят».

Прошло несколько часов, прежде чем Андрея удостоили посещением. Это был тот самый адепт, который казнил семью купца.

Он подошел к решетке, долго рассматривал узника, затем с ноткой уважения сказал:

– Ты меня удивил. Еще никто не выживал на арене Круга. Наверное, слабоваты стали бойцы, зажрались, заплыли жиром. Умеют только женщин и детей резать, а это мы и сами умеем неплохо, не правда ли? – Он усмехнулся, показав белые острые зубы. – Что так смотришь на меня? Ненавидишь, наверное, да? Представляю, каково было твое разочарование, когда вместо ста золотых и земли ты получил одиночную камеру. А что ты думал, мы будем отпускать боголюбов живыми и награждать их? Живите дальше и славьте своего бога? Это же бред… Враг должен быть уничтожен, никакой жалости и снисхождения. Твоя смерть угодна Великому Господину, от твоей смерти у нас прибавится силы. Зачем я тебе это рассказываю? А чтобы тебе было еще мучительнее, чтобы ты умирал в бо́льших страданиях, чтобы понимал, что умрешь, а изменить ничего не можешь! Ну, что скажешь, боголюб? Как тебе тут, в камере? Как нравится у нас в гостях?

– Клянусь, тварь, когда выберусь, я найду тебя и убью. Ты жив сейчас только потому, что стоишь с той стороны, за решеткой. Войди сюда, и ты умрешь, чего бы это мне ни стоило. Такие твари, как ты, не должны жить! – Андрей закашлялся отбитой грудью и сплюнул на пол кровавый сгусток. – Давно надо было отправить тебя к твоему господину, он найдет тебе местечко в аду.

– Приятно слышать твои грозные речи, – усмехнулся адепт. – Это означает, что у тебя сохранились какие-то силы, и ты доживешь до жертвоприношения, и поживешь подольше, доставляя нам удовольствие своими мучениями. Я буду резать тебя кусками – вначале отрежу тебе все пальцы, потом уши, нос, кастрирую тебя, потом буду отрубать ноги и руки по кускам, и ты все это время будешь жить и видеть, как мы твоим мясом кормим собак, а лучшие куски будут съедать наши прихожане. Потом мы посадим тебя на кол, и ты будешь умирать долго и мучительно.

– Да ты ведь психически больной! У тебя не бывают припадки, когда ты пускаешь пену и дергаешься? Уверен, бывают – только больной на голову может наслаждаться страданиями других. Тебе нельзя жить, задумайся, ты не нужен этому миру!

– Сегодня в полночь ты узнаешь, кто нужен этому миру, а кто нет, – многообещающе усмехнулся адепт.

За Андреем пришли примерно через два часа. Не дожидаясь ударов и пинков, он сам поднялся на ноги и пошел за конвоирами – от пассивного сопротивления толку никакого, а здоровья осталось не так много, надо беречь силы.

Рана на боку не кровоточила, залепленная присохшей рубахой, но болела ужасно – ее дергало, и, похоже, начиналось воспаление. Он шел за стражниками и думал: «Неужели все? Неужели все так и кончится, не начавшись? Зачем Господь послал меня сюда? Освободить мир от скверны или отбывать наказание в этом аду? Наверное, второе, и скоро я встречусь с Сатаной, ну что ж, я всегда знал, что окажусь в аду. Видимо, пришло мое время…»

Страдальца погрузили в знакомый фургон – теперь он был тут один. Дверь фургона захлопнулась, колеса заскрипели, и Андрей отправился в свой последний путь. Последний? Он выругал себя матерно. Пока жив – надеюсь! Еще не вечер! Он силен, быстр, пока что жив! Нечего раньше времени себя хоронить!

Фургон остановился после получаса скрипения и колыхания, дверь открылась, и Андрей увидел самый крупный собор города. У входа, освещенного факелами, лениво прохаживались несколько гвардейцев. Пламя факелов колебалось, трещало и воняло маслом и гарью. Вечерний легкий ветерок холодил тело, и Андрей поежился.

– Что, замерз, боголюб? – хохотнул выпускавший его стражник. – Сейчас тебя погреют. Шагай давай, ублюдок!

Солдат сильно хлопнул его по спине, Андрея пронзила острая боль, и он едва сдержался, чтобы не застонать. «Ну нет, я не доставлю вам удовольствия своими стонами… Двинуть ему, что ли?.. Руки связаны… да еще поломают сейчас, толку-то его бить, когда бежать нельзя… пока нельзя. Подожду, что будет дальше».

Его ввели в собор – обстановка ему уже была знакома: иконы с дьявольскими ликами, сцены человеческих жертвоприношений, смрад. Внутри находились несколько десятков прихожан, видимо, из самых состоятельных семей города – они были богато одеты, обвешаны драгоценными украшениями. Его провели к столбу, укрепленному возле алтаря, и привязали к нему, заведя руки назад. Ноги стянули шнуром, довольно плотно, так что через несколько минут он уже перестал их чувствовать, и Андрей угрюмо подумал: «Часа два в такой позе, и я вообще никогда не смогу встать на ноги – просто отвалятся от гангрены».

Началась черная месса.

Прихожане подходили к исчадию и пили какую-то жидкость – вероятно, туда был подмешан наркотик, потому что у них сразу стекленели глаза, краснело лицо, а тела блестели от пота. Андрею это было хорошо видно, так как большинство прихожан уже были голыми до нитки – они скинули с себя одежду, оставшись только в украшениях. Вся эта возбужденная толпа скакала, орала, славила Сагана, многие совокуплялись прямо возле алтаря, оглашая собор криками и стонами.

Один из исчадий скрылся в одном из приделов и вскоре вернулся с розовым комочком – Андрей с ужасом обнаружил в его руках младенца, мальчика, шевелящего ручками и ножками и кричавшего во весь голос.

Младенца положили на алтарь, и все снова начали гнусаво завывать:

– Саган! О-о-о! Саган! О-о-о! Саган!

Исчадие занес над младенцем кривой вороненый нож, и толпа начала скандировать:

– Бей! Бей! Бей!

Нож опустился, и крик младенца оборвался. Исчадие вознес вверх окровавленные руки, провел ими по своему лицу, оставляя кровавые полосы, и запел:

– Саган, прими жертву! О-о-о Саган! О-о-о Саган!

Толпа бесновалась еще пуще, некоторые падали в судорогах и пускали пену, на Земле бы сказали, что они одержимы бесами. Впрочем – разве это было не так?

Потом оргия продолжилась, а исчадие подошел к Андрею, с отвращением наблюдавшему за происходящим, и сказал:

– Теперь твоя очередь отправиться к нашему Отцу! Ты будешь служить ему, ползать у его ног, вылизывать плевки, проклятый боголюб! Что, страшно, ничтожество? Ну, где твой бог, почему он тебя не защищает?

Андрей понял, что настала его последняя минута, и взмолился: «Господи, дай мне силы умереть достойно, как человеку, и дай силы убить хоть одного из этих мерзавцев!»

Исчадие полоснул ножом по связывающим пленника веревкам, и Андрей упал на помост, не в силах устоять – ноги затекли так, что он их не чувствовал, как будто это были деревяшки.

Исчадие засмеялся:

– Смотрите, он уже начинает ползать на брюхе! Скоро он отправится к нашему Господину и будет ему прислуживать! Ведите его к алтарю!

Потные голые люди с перекошенными мордами вцепились в Андрея и поволокли к окровавленному алтарю, с которого, как мусор с кухонного стола, сбросили тельце ребенка. Андрей пытался сопротивляться, ударить рукой или ногой, но в него вцепились с силой душевнобольных и тащили, даже не позволяя прикоснуться к полу, по воздуху.

По дороге его пытались ударить, ущипнуть, расцарапать, любым способом нанести какое-то увечье, но небольшое, так как исчадие-распорядитель крикнул, чтобы его не калечили и что каждый, кто нанесет несанкционированное увечье, тоже займет место на жертвенном алтаре. Какие бы обдолбанные ни были эти люди, страх они понимали и не решались выдавить ему глаз или сломать палец.

И все равно к тому времени, как Андрей достиг алтаря на плечах сатанистов, его тело представляло собой сплошной синяк, а из открывшейся раны на боку сочилась кровь. Его бросили на алтарь и стали срывать с него одежду, через несколько секунд он был гол, как при рождении.

Одна из участниц сатанинской оргии хрипло закричала:

– Я его хочу! – и влезла на Андрея верхом, дергаясь в сладострастных конвульсиях и оставляя на нем полосы слизи и пота.

Другая стала оттаскивать первую и тоже полезла на него, потом третья, и вскоре возбужденные похотливые сатанистки, сцепившись в драке, визжали и таскали друг друга за волосы.

Внезапно дверь за алтарем открылась и вышел адепт.

Он был в какой-то немыслимой тиаре, сделанной из человеческого черепа, костей, засушенных пальцев и скальпов, его лицо было раскрашено полосами красной краски, видимо долженствующей изображать кровь. А может, это и была кровь? На его обнаженное тело был накинут плащ цвета запекшейся крови.

– Тихо все! Молчать! Держите его крепко, сейчас будем совершать обряд жертвоприношения нашему Господину!

Все затихли, глядя на адепта в жутком наряде. Он обвел тяжелым взглядом участников оргии, и они отпрянули в страхе, как будто перед ними стоял сам Саган. Женщины слезли с Андрея, оставив его окровавленное тело в покое.

Адепт подошел к Андрею и спросил с улыбкой сумасшедшего:

– Удобно ли тебе? Как тебе наши женщины, понравилось с ними? Предлагаю тебе: сейчас ты встанешь на колени, вылижешь мне ноги, потом с тобой совершит акт кто-нибудь из мужчин, и ты отречешься от своего бога – и тогда будешь жить, будешь одним из нас, у тебя будут деньги, лучшие женщины, у тебя будет все, что ты пожелаешь. Глупец, неужели ты думал, что богатство, власть даются просто так? Все эти люди, самые богатые и успешные люди города, служат моему Господину! Они все давно уже принадлежат ему, и поэтому для них нет никаких ограничений – они берут все что хотят, для них нет закона, нет никаких моральных устоев, они живут всласть! Ну что, боголюб, готов проклясть своего бога? Готов отречься? – Адепт повернулся к своим последователям и приказал: – Поднимите его на ноги.

Андрея стащили с алтаря и поставили перед адептом.

– Ну что, боголюб, опускайся на колени, лижи мне ноги! Тебе показать, как это делать? Эй, сюда! – Адепт схватил за волосы одну из женщин и бросил ее на колени. – Вылизывай меня!

Она начала истово вылизывать ступни адепта, переходя все выше и выше, пока не занялась его гениталиями.

– Видишь, как старается! Это графиня Мастунская, жена главы городского совета! Старайся лучше, тварь! Видишь, боголюб, что значит власть Сагана?! Бери что хочешь, живи как хочешь и не думай о последствиях! Ну что, отрекаешься от бога?

– Пошел ты на… – с ненавистью выдохнул Андрей и рванулся, попытавшись ударить адепта ногой, но только попал в женщину, удовлетворявшую того во время разговора.

Женщина завизжала и отлетела в сторону. Адепт досадливо поморщился и спокойно сказал:

– Ну вот, испортил ей удовольствие. Ты умрешь, идиот, умрешь страшно и мучительно, уж об этом я позабочусь. Ну что, хочешь что-то сказать перед началом? Чего-то желаешь перед смертью, чего-то хочешь?

Андрей впился глазами в адепта и медленно сказал:

– Хочу, чтобы ты сдох!

Внезапно адепт пошатнулся, схватился за грудь и рухнул с возвышения, как будто его сбили палкой. Настала мертвая тишина, потом женский голос пискнул:

– Он умер! Боголюб убил его! Он убил его!

Руки, державшие Андрея, разжались, сатанисты отхлынули в ужасе, а он повернулся к ним, вытянул руку и, указывая пальцем на одного из них, отчеканил:

– Умри, тварь!

Тот упал как подкошенный. Все завизжали и начали бегать по храму, пытаясь укрыться за колоннами, за скамьями, за алтарем, но Андрей, как снайпер с винтовкой, поворачивался на месте и «стрелял» из пальца:

– Умри! Умри! Умри!

Сатанисты падали на пол один за другим. Андрей не жалел никого – ни мужчин, ни женщин, эти твари не имели права жить. Господь дал ему Силу, и он применял ее по полной. На ногах остались только четверо исчадий, они попытались использовать силу Сагана против него, попытались, как и он, убить на расстоянии – но на Андрея их потуги не оказали никакого воздействия, кроме того что его крестик, чудом оставшийся на шее, нагрелся, будто в печи. Андрей закричал:

– Умрите все, сатанинские отродья! – и внутренности собора превратились в кладбище. Никто не шевелился, вокруг только трупы, трупы, десятки трупов.

Андрей спустился с возвышения, подыскал себе среди разбросанных вещей подходящее одеяние, оделся, оглядел все вокруг, подумал – обошел трупы и собрал с них все драгоценности, которые нашел, свалил их на чью-то рубаху, завязал узел и положил на плечо. Узел получился внушительный и довольно тяжелый – килограмм десять, не меньше. Теперь, если он выберется из города, ему будет на что жить, и не только просто жить… на все хватит.

Андрей пошел к выходу, то и дело спотыкаясь о трупы.

Дверь была закрыта, гвардейцы, оставшиеся снаружи, не видели и не слышали того, что тут происходило. Подумав немного, Андрей решительно толкнул дверь. Гвардейцы о чем-то оживленно разговаривали и вначале не обратили внимания на то, что из храма кто-то вышел, потом один из них вытаращил глаза, указывая рукой – смотри, мол! Доставая из ножен сабли и мечи, они двинулись к Андрею, обходя с двух сторон.

– Умрите!

Гвардейцы кеглями повалились на землю, а Андрей ушел в темноту.

Он шел в одно-единственное место, в котором его бы приняли и поняли, – к Федору Гнатьеву. Идти было недалеко – минут пятнадцать, и скоро он оказался перед знакомым домом.

В одной из комнат горел огонек – видимо, Федор не спал. Андрей стучал в окно до тех пор, пока дверь с грохотом не открылась и громогласный нетрезвый голос спросил:

– Кто еще тут бродит?! Кто развлекается? Вали отсюда, пока башку не свернул!

– А может, все-таки пустишь? – осведомился Андрей. – Вместе будем выпивать, все веселее!

– Ты?! Как, откуда?! Тебя же вроде отпустили после Круга? Заходи скорее!

Андрей, пошатываясь, вошел в дом, таща на плече увесистый узел.