Текст книги "Слава. Возрождение"

Возможно, Слава, когда псионически связывался с кораблем, как-то уловил эту информацию, а может, просто интуитивно почувствовал: вот так надо сделать! Так, а не иначе! Система восстановления Шаргиона была жива. И она ждала чего-то подобного. Скорее всего, Шаргион был не первым и не последним кораблем, впадавшим в подобную «спячку», а его хозяева не могли ждать, когда он из нее выйдет, – может, это вообще продлится сотню тысяч лет? Поэтому и существовал такой способ пробуждения. Опытный оператор, умеющий работать с живыми кораблями, обученный и тренированный, мог подключиться к кораблю без ущерба своему здоровью и без ущерба своей личности. Но Слава не был обученным, опытным и тренированным. Все, что он хотел, – подсоединиться к кораблю, чего бы это ему ни стоило, и когда он добился желаемого, то просто стал Шаргионом. Вернее, их стало двое в одном теле, как Хагра и Лера например. Вот только девушки были в сознании, могли общаться, а Слава с Шаргионом не мог.

Мысли-щупы рассыпались по дальним уголкам корабля – он был полуразрушен. И Слава много узнал о корабле, пробираясь мыслью по его уголкам… В нем находились склады каких-то механизмов, роботов, которые, видимо, и занимались теми кораблями, что прилетали на ремонт. Они бездействовали, и Слава пока не знал, как их запустить. Да и был ли смысл? Что ремонтировать? Если только флаеры, что лежали разбитыми в космопорте… но для этого надо, чтобы их позитронные мозги были целы, исправны и дали схему, как ремонтировать корабль. Впрочем, они и должны были быть целы – уничтожить их очень трудно. Но пока задача стояла другая – исправить Шаргион, без этого никакие работы невозможны.

Первое, что сделал Слава, – попытался нащупать гранов. Они валялись везде, вялые, неподвижные, бессильные. Накопитель энергии, который подпитывал корабль, был переполнен, но добраться до него и черпнуть энергии, пустить ее на оживление механизмов было невозможно. Все пути перекрыты, каналы порваны или заблокированы. Слава попытался прочувствовать, как восстановить каналы, и заметил, что слабый отклик пошел от точки питания гранов в глухом конце корабля, почти не используемой точке, в самом его центре.

Он прошелся мыслью по своим биороботам, нет ли какого-нибудь работоспособного, и обнаружил одного-единственного, который еще сохранил энергию, чтобы кое-как ковылять по коридорам. Он направил робота к точке питания, надеясь, что тот дойдет, не сдохнув по дороге.

Гран ковылял долго, падая, застывая на месте, но воля Славы гнала и гнала его вперед. С огромным трудом биоробот, выжимая последние остатки энергии из своего тела, подсоединился к единственному ненарушенному каналу корабля, идущему от накопителя.

Энергия хлынула в робота, и он через несколько секунд был полон под завязку. Славе некогда было думать, почему в гранах осталось так мало энергии, но разгадка была проста: когда корабль, полуразрушенный и неисправный, выходил из подпространства и садился на планету, спасая своего Посланника, он высосал энергию из всех гранов, отдав им приказ соединиться с системами корабля. Один накопитель был уничтожен, другой недоступен, вот корабль и высосал из своих «фагоцитов» все, что мог. Этого хватило, чтобы сесть на планету и открыть двери для выхода. Все. После этого корабль ушел в кому. Те немногие граны, что попытались восстановить его системы, без надзора быстро истратили энергию и, не имея подпитки, тоже впали в спячку. Процесс восстановления замер.

Слава внутренне ужаснулся размеру повреждений: если бы он не соединился с Шаргионом, тот мог никогда не пробудиться и умереть, не приходя в сознание. Его просто некому было бы восстанавливать!

Теперь у него имелся исправный, здоровый и «веселый» гран, который по приказу Славы-Шаргиона бросился в коридор, схватил ближайшего своего соратника и потащил к пункту питания. Там он прижал собрата к выходу энергии – что-то вроде контакта на расстоянии сантиметров тридцати от пола, и тот за несколько секунд «налился» полностью. Процесс пошел.

Каждый из оживших гранов тащил своего товарища, и скоро у «соска» выстроилась очередь из заправляющихся. Процесс шел медленно – гранов в корабле несколько десятков тысяч, а этот сосок, к которому тянулась одна-единственная тонкая ниточка энергии, не мог пропустить такое количество и стал перегреваться. Температура поднималась, и Слава временно замедлил зарядку роботов.

Когда их набралось с сотню, он запустил их на восстановление остальных каналов питания. Они врезались в стены тоннелей, проедая там дыры, находили сожженные участки, разъедали их и лепили новую плоть, которую выделяли из себя розовой массой. Та залепляла дыры, восстанавливала каналы, передающие энергию, и через некоторое время заработало несколько точек питания – процесс пошел веселее. Это было что-то вроде цепной реакции – Славе только стоило подумать, что у него что-то там болит, тут болит, тут и там надо восстановить, граны бросались и делали все, что нужно. За исключением тех роботов, что он оставил на восстановлении своих собратьев.

Слава-Шаргион сидел в кресле, одновременно будучи и человеком, и кораблем. Процесс был запущен – граны уже пробивались к центральному накопителю, чтобы восстановить его, проложить каналы энергии к гравидвигателям, но главную проблему он так и не решил: как пробудить Шаргиона? Он не мог оставаться в этом кресле на то время, что нужно для полного восстановления корабля, а без его надзора, без руководства, граны не смогут работать и снова окажутся в коме. Даже тогда, когда корабль был законсервирован на Луне, он все равно контролировал гранов, как любой организм контролирует процессы, проходящие в нем, даже если спит. А теперь это был не сон. Это было что-то вроде долгой, очень долгой клинической смерти. Корабль медленно умирал, и Слава подозревал, что не последнее место в этом умирании занимало то, что его Посланник оказался предателем, отправившим его на смерть. Шаргион, когда Слава бросил его на прорыв, почувствовал то, что его пилот готов пожертвовать кораблем ради каких-то своих целей, и это его потрясло настолько, что он не хотел жить.

Слава задумался: что делать, как быть? Это громадное тело под названием Шаргион потеряло свою сущность, уйдя куда-то в себя, замкнувшись в своей плоти, как в тюрьме. Что он мог сделать для того, чтобы его пробудить? Вероятно, только сходить в эту тюрьму и поговорить с ним. Вот только это легко сказать, а как добраться до сущности Шаргиона, если он не желает разговаривать? Ну что же, в жизни Славы было достаточно тех, кто не желал с ним разговаривать, а еще – пытался уничтожить всеми доступными методами. Если уж они подчинялись Славе, то, наверное, он сможет как-то совладать с родным кораблем… Только где у корабля позитронный или какой-то другой мозг, в который псионик мог бы погрузиться? Нет мозга… Хм… как нет мозга? А сам корабль? Он же живой, вот он и есть этот самый мозг! И какая разница, с кулак ли он размером или это десятикилометровая лепешка, ушедшая под озеро, – суть-то одна.

Фактически Шаргион – гигантский живой организм, гигантский летающий мозг. Зачем ему голова, отдельный мозг, когда он весь и есть мозг. Если часть его повреждается, другие части берут функции управления на себя, главное – чтобы сама сущность, сам Шаргион еще существовал в этом мозге-теле.

Слава вышел из своего организма, приросшего к кораблю, и информационным облаком поднялся вверх. Потом подлетел к стене корабля и растворился в ней, как призрак.

Он оказался там, где и хотел, – огромное пространство, заполненное светом. Сияет громадное солнце, испуская жесткие фиолетовые лучи и нагревая поверхность до кипения. Хорошо! Что может быть лучше жесткого солнечного излучения, сытного и вкусного, греющего кожу? Под этим солнцем так приятно дремать…

Слава не мог понять, то ли это он так сросся с кораблем, что начинает думать, как он, то ли слышит мысли Шаргиона, его мечты, его сны. Скорее всего, второе…

Сосредоточившись, Слава отправил свое «я» на поиск сущности корабля.

Мелькнуло пространство, и вот он видит стоящую посреди белой горячей металлической пустыни кроватку с ребенком. Ему года три, не больше. Улыбается во сне, розовый, румяный, славный такой…

Слава подошел к кроватке и присел рядом на образовавшийся по его желанию стул. Ребенок спал, и Славе так не захотелось его будить, что он с трудом пересилил себя и потеребил его за плечико. Мальчик нахмурился, простонал и открыл глаза, такие голубые и сияющие, как будто в них отразилось все небо.

– Посланник, уйди! Ты меня не любишь! Ты меня не жалеешь! Уходи! Ты сделал мне больно! – Мальчик сморщился и зажмурил глаза, снова погружаясь в сон.

Но Слава не отставал, он наклонился к Шаргиону, взял его на руки и стал покачивать, поглаживая по голове. Хмурые складки на лбу мальчика разгладились, и на его лице показалась улыбка. Он снова открыл глаза и, посерьезнев, обвиняющее сказал:

– Почему ты меня не жалел? Почему ты позволил им сделать мне больно? Я так любил тебя, так доверял тебе, а ты… как чужой!

– Прости меня, – сказал Слава, – я не хотел тебе причинить зла. Мы с тобой ближе, чем братья, и я чувствую твою боль. Как я могу загладить свою вину, скажи? Послушай, как я переживаю! – Слава прижал голову мальчика к груди. – Слышишь, как мне больно, больно потому, что ты не веришь мне, что ты мог подумать, будто я не люблю и не жалею тебя! Это неправда! Ты мне очень, очень дорог! Понимаешь, в жизни бывают такие ситуации, когда можно принять либо плохое решение, либо очень плохое решение. Я принял плохое, чтобы не стало очень плохо. От того, сумеем ли мы наказать наших врагов, зависели жизни миллиардов таких Посланников, как я, и таких Шаргионов, как ты. Я был обязан сделать этот шаг, и, если бы ты погиб, я бы погиб вместе с тобой. Как и моя жена, которая так же дорога мне, как и ты. Мы бы погибли вместе. Но мы же выжили! Я все-таки принял правильное решение. Ты сильно обижен на меня – что я должен сделать, чтобы ты меня простил? Скажи, Шаргион! Мне плохо без тебя, очень плохо. Я хочу, чтобы ты был со мной. Вернись, пожалуйста!

– Ты действительно любишь меня и переживаешь, что мне больно?

– Конечно. Войди в мое сознание, послушай – я готов сделать все на свете, чтобы ты простил меня и вернулся! Я не хочу, чтобы ты умирал. Твое тело разрушено, но я запустил процесс восстановления, соединившись с ним напрямую. Но нужен ты, потому что я не могу постоянно поддерживать такой контакт – я умру от голода и жажды. Только ты можешь наладить все как надо. Мы очень, очень тебя ждем! Вернись, пожалуйста!

– Хорошо, я вернусь! – Мальчик обнял Славу и прижался к нему головой. Потом поднял синие глаза и с улыбкой сказал: – Ну как я могу тебя оставить! Мой Посланник!

Пространство завертелось, закружилось, мелькнуло, и Слава снова оказался в своем теле. Его кто-то тряс за плечо, он с трудом повернул голову и увидел искаженное лицо Хагры. Она что-то говорила ему, освещаемая самодельным чадящим факелом, а Слава глупо улыбнулся растрескавшимися губами и сказал:

– Зачем тебе факел? Я сейчас включу свет! Да будет свет! – Рубка озарилась светом, слепящим после тьмы, захватившей помещения корабля после катастрофы. Плафоны наверху сияли, а под ногами мельтешили граны, суетливо подчищающие пыль и грязь. Лера бросила горящий факел на пол, они тут же подбежали и, разорвав на части, сожрали палку, засунув куда-то внутрь своих сферических тел.

– Ты знаешь, Лерочка, я ведь наш кораблик разбудил! Он не хотел вставать, спал, а я разбудил! Теперь он не спит, хороший такой парнишка, розовый, а глазки такие синие-синие… – Глаза Славы стали закрываться, и он обвис в кресле.

Лера приказала керкарам, стоявшим рядом, и они осторожно отделили Славу от кресла. Из него с чмоканием вылезали нити, которыми он был как будто пришит к креслу, оставляя в том месте, где они входили в тело, красные точки, сочащиеся кровью.

Слава весь, как дырявое корыто, сочился кровью и был худ, как скелет, обвитый жилами.

Керкары подняли его на руки и стремительно понеслись вперед по переходам и тоннелям. Лера посмотрела им вслед и подумала о том, что у этих многоножек великолепное чувство направления при ходьбе в любых, самых запутанных тоннелях. Теперь все будет нормально – они погрузят его в ихор, он там полежит немного, залечивая раны, и снова поднимется. Как уже бывало не раз…

Он дышал медленно-медленно, ихор проходил сквозь его легкие, отдавая кислород. Тело впитывало ихор, питалось им, пило его, залечивая раны.

Славе было хорошо, приятно, легко, он хотел поговорить с Лерой, плавающей в толще ихора рядом, и вдруг вспомнил: она же умерла! Нет, не совсем умерла, она в теле Хагры… Стоп! А как же он тут оказался? Почему он снова в ихоре?

Слава дернулся, пошевелил руками и ногами – все двигается, все нормально. Оперся на дно и встал, выставив голову из толщи ихора. Закашлялся, водопадом выпустил струю ихора из легких и, когда мозг очистился от одури сна, все вспомнил! Он разбудил Шаргиона!

Слава потянулся к кораблю и тут же получил ласковый отклик, будто ребенок обнял его рукой за шею и приложился теплой щекой. Слава чуть не расплакался от счастья, а Шаргион успокаивающие передал:

– Мой Посланник, мой брат! Все хорошо! Я лечусь, лечусь…

– Сколько времени может занять лечение?

– Не знаю. Мне не хватает многого – элементов, металлов. Нужно ремонтировать второй накопитель, а еще хуже – я не могу летать. Повреждены гравидвигатели. Нужно время, чтобы все восстановить.

– А это возможно? Ты сумеешь восстановиться?

– Конечно, сумею, – усмехнулся Шаргион. – Нужны только время и материалы. Ты сделал все, что мог, теперь меня лечат граны. Хорошо бы мне перелететь в океан. Я бы смог тогда быстро восстановить себя, гораздо быстрее, чем здесь. Но пока что не могу летать. Я рад, что ты тоже очнулся, – я боялся, что ты тоже заснул, как и я, Посланник. Ты потратил слишком много сил, восстанавливая меня. Спасибо тебе.

– Ты же мне не чужой, – усмехнулся Слава, – ты мой брат. А силы… что силы. Восстановим! Вот сейчас пойду и начну восстанавливать – проголодался!

– Иди, отдыхай. Я пока займусь ремонтом.

– Погоди, погоди! Скажи, ты помнишь дорогу домой? Туда, где мы были? Как мы летели? Ты же скакнул неизвестно куда, и теперь мы не знаем, где находимся.

– Прости. Мне было так больно, так плохо, что я скакнул, сам не зная куда. И я не помню, как лететь домой. Мне нужно задать координаты, тогда я смогу найти дорогу. А так – не могу. Иди, поправляйся, мы все равно что-то придумаем. Главное сейчас – двигатели.

Слава тяжело вышел из ихора, отодвигая мелких керкаров, тыкающихся в ноги, и тут же попал в объятия Леры-Хагры. Она обхватила его руками, уткнулась лицом в его грудь и глухо сказала:

– Разве можно так нас пугать? Ты знаешь, сколько времени тебя не было?

– Сколько?

– Три дня. Через сутки, после того как ты ушел внутрь корабля, мы начали тебя искать. И только через два дня нашли. Я думала, наше с Хагрой сердце лопнет! Ты сидел худой, как скелет, весь облепленный какими-то нитями, как в паутине. Ой, даже вспоминать не хочу! – Девушка оторвалась от Славы и закрыла глаза, потом открыла и добавила: – Пойдем наверх. Надо тебя откармливать, холить, лелеять – ты же нежный, мягкий мужчинка, тебя нельзя держать в черном теле, иначе как ты нас полюбишь?

– Нежный, мягкий, говоришь? – усмехнулся Слава, разглядывая свои жилистые, узловатые руки и ноги. – Похоже, что, если сейчас в бок мне врезать кирпичом, он точно на куски расколется, чего-то я и вправду высох, как спичка.

– Ничего, ничего, откормим. Основа есть, а мясо нарастет! Пошли! Сам можешь идти или тебя понести? Ой, все время забываю, что тело-то не мое, дохленькое… да-да, дорогая! Если бы ты попробовала мое тело, узнала бы, какие тела-то бывают! Хагра тут ругается, говорит: если не нравится мое тело – кыш, мол, в керкара переселяйся. Нет уж, я лучше в ее теле пока побуду… Ну все, пошли, родной… Как хорошо, что ты снова с нами!

Лера обняла Славу, и они побрели наверх, к свету.

Глава 5

– Ну вот и хорошо! Может, еще поешь? Ну кусочек?

– Лер, ты меня как свинью раскормить хочешь, что ли? – Слава, отдуваясь, сел возле костра и блаженно откинулся на спину. – Никогда не думал, что могу столько съесть!

– Керкары поймали какую-то вкусную зверюгу, типа оленя – мясо диетическое, во рту тает! Вкуснотища!

– Жаль, соли нет. Все время страдаю без соли. Интересно, как керкары без нее обходятся?

– Ну они же многоножки, чего им… У них теперь запас мяса есть – сколько лошадей побили!

– А куда они их подевали? В пещеры перетаскали, не иначе…

– Ну а куда ж еще? Там, на глубине, холодно, не испортятся. Теперь запас мяса у них большой, они довольны. А ты чего переживаешь? Жалко воительниц?

– А тебе не жалко?

– Так-то жалко, но не особенно. Я их не знала, кто они мне такие? Враги, которые хотели меня убить, а тебя захватить в рабство. Чего мне по ним особенно убиваться? Ладно, тема тебе неприятна, давай ее оставим. Лучше вот что скажи: какие у нас планы? Когда Шаргион восстановит двигатели? Когда мы сможем летать?

– Не знаю. Совершенно неясно. Он говорит, что делает все, что возможно, но, чтобы восстановиться, ему понадобится уйма времени. Что значит уйма – не поясняет. Вообще-то «уйма» для существа, живущего сотни тысяч лет, – это очень даже подозрительно… Он смеется, говорит, что все относительно. Как я рад, что он ожил… теперь он даже шустрее, чем был тогда, когда мы его нашли на Луне. Очень даже шустрый и энергичный мальчик.

– Никак не могу привыкнуть: Шаргион и – маленький мальчик! В голове не укладывается. В моем представлении он должен быть древним, как пирамиды, старым и мудрым, как питон Каа, и вдруг – мальчик!

– А одно другого не исключает. Положи мальчишку спать на сто тысяч лет, подними его – он что, окажется мудрым, великим и всезнающим? Знаешь, что я делаю, как только выпадает свободная минута? Я его учу. Учу быть человеком. Я рассказываю ему о мироустройстве – что плохо и что хорошо, кто такие люди, откуда взялся мир, по крайней мере по представлениям земных людей. Я пытаюсь передать ему то, что знаю, и очень ругаю себя за то, что не занимался этим раньше. Я тоже был словно в каком-то ступоре – древний корабль, древнее пирамид, древнее всего из построенного людьми. И вдруг – маленький мальчик. Тоже не мог себе представить, что так может быть. Похоже, его только создали, только начали обучение, и вот – оставили где-то на Луне. То ли забыли, то ли законсервировали и забыли, то ли… может, и погибли, да. Оттого у него и такое малое знание мира, поэтому у него нет информации о своем прошлом – да ее ему не успели дать! Теперь я займусь его воспитанием. Можно сказать, что это мой сын. И я его не оставлю. Он будет различать, что такое добро, что такое зло и почему иногда нужно отдать жизнь за близких.

– Ладно, ясно… Так, допустим, починил он двигатели, а дальше? Дальше что делаем? И вот еще вопрос – я никак не пойму: у него два вида двигателей – планетарные и маршевые. Маршевые целы?

– Как бы тебе объяснить… У него нет маршевых двигателей в нашем понимании. Что такое Шаргион? Это межзвездное существо, одно из тех существ, которые были со времени образования Вселенной. Эти существа плавали в космосе, питались солнечной энергией и перемещались в пространстве, прыгая через подпространство. У корабля есть специальный орган, который как бы делает прокол в пространстве, и корабль туда проваливается. Как он работает – не спрашивай, не знаю. Прими как данность: есть корабль, межзвездное существо, и есть у него межпространственный двигатель, которым он, как медуза, сокращаясь, проталкивает себя в окружающей среде. Все остальное – планетарные двигатели, гравикомпенсаторы, различные приспособления – все это уже ставили люди. Вот с накопителями другое дело, они – часть его тела. Они действуют как желудки, накапливая энергию и раздавая ее по телу. Граны – тоже его произведение; они отпочковываются у него в специальном отсеке и занимаются ремонтом, восстановлением его организма. Это как некие стволовые клетки, восстанавливающие те места, что отмерли, и ликвидирующие отмершую плоть. Они же работают как фагоциты, уничтожая все, что вредит организму. Помнишь про тех, кто пытался исследовать его? Шаргион их убил, бессознательно приняв за агрессоров. Да, забыл: те генераторы защитных полей, что включаются при движении, ему тоже поставили люди – он же в природе не должен перемещаться на планетарных двигателях, он лишь совершает скачки, и все. Его обучили минимуму функций – передвигаться, определяться в пространстве, используя заданную ему информацию. Корабли он изначально может ремонтировать – это как бы базовое умение всех кораблей такого типа, заложенное ему древними. Только не спрашивай меня, как древние сумели установить контакт с этими будущими кораблями. Зачем корабли пошли на контакт с людьми, мы можем только гадать. Вот собаки – зачем они начали служить людям? И служат до сих пор, несмотря на человеческую подлость и жестокость. Одна пословица «Собаке – собачья смерть!» чего стоит. И все равно они служат людям и за что-то любят их. Тут сложнее, да. Шаргион – разумный, добрый и веселый мальчишка, будем считать так. Но возможно, что его предки были на уровне собак, а может, и ниже, что-то вроде живых медуз, как я уже сказал. Но и наши предки, человекообразные обезьяны, тоже не славились умом и сообразительностью. Сколько тысяч лет роду Шаргиона? Или миллионов лет? Кто теперь скажет… Направленные мутации делают чудеса.

– Слав, знаешь, что мне пришло в голову? А ведь Шаргион, наверное, может размножаться! Как он это делает?

– Умеешь ты задавать вопросы… Не знаю, Лер. Скорее всего, они почкуются. Но что для этого надо? Может, он должен достичь определенного возраста, как бы созреть. Он этого не знает, а я уж тем более. Поживем – увидим. Шаргион теперь наш дом на долгие, очень долгие годы…

– Опять: восстановил он планетарные двигатели, вылечил маршевые – ДАЛЬШЕ что? Куда мы? Как мы найдем Землю?

– Будем искать. Ну ладно, я тоже не хочу бросать эту планету без помощи, хотя они мне сильно насолили. Это ты хотела услышать? Я займусь их проблемами, но только с одним условием: ты не лезешь в драки, а тихо сидишь себе в кораблике. Или бродишь вокруг под присмотром керкаров. Мне одного раза хватило, чтобы понять, что, если я тебя потеряю… Ладно, проехали. Итак, вводная: как нам узнать дорогу к дому, если у нас все позитронные мозги, что имелись, стерты и представляют собой бесполезные куски камня, вроде хрустального черепа майя? Ответ: надо найти позитронный мозг, на котором сохранились сведения о космических дорогах и о нашем местоположении во Вселенной. Где взять? Предположительно на заброшенном корабле или на заброшенной базе. База, возможно, находится на территории воинственных кентавров, ненавидящих людей. Цел ли там позитронный мозг? Да кто его знает! Что там вообще с этим кораблем или с этой базой, тоже никто не знает. Можем только гадать. И еще: отправляться туда на Шаргионе просто глупо. Мы даже вылезти из него не сможем. Он же не приспособлен для посадок на планеты, совершенно не приспособлен. Это из-за нас он сюда сел. И если бы не зарылся в землю, в воду, как бы мы из него вылезли? Надо отдать ему должное: он умница, просто гениальный ребенок – фактически умирая, крича от боли, он сообразил, что мы не сможем выйти и погибнем! И он так врезался в планету, что ушел туда чуть ли не весь. То-то у него такие разрушения. Чтобы из корабля выйти, нам нужен флаер. Флаера пока у нас нет.

– Но у нас есть завод по восстановлению флаеров! А, поняла: Шаргион не знает, как восстанавливать флаер, потому что нет направляющего позитронного мозга. Печально, очень печально. Я правильно поняла: ты собираешься на территорию кентавров, один, с десятком керкаров? Без меня?

– Угу. – Слава пошевелился и приподнялся, намереваясь переползти в тенек с солнцепека. – Ты будешь сидеть в тени корабля и, как все праведные жены, ждать своего мужа из путешествия. Вот и все. Ну еще прибираться будешь в корабле – я ему скажу, чтобы он тебя слушался. А если ты чего-то, на его взгляд, глупое попросишь сделать, он вначале спросит у меня. Я ведь могу связаться с ним и за десятки тысяч километров – что ему какие-то две-три тысячи верст? Кстати, наша с ним связь очень сильно укрепилась после того, как я соединялся с кораблем напрямую. Так что мы с тобой всегда сможем поговорить – через Шаргиона.

– Так… поняла я, чего ты задумал. А вот фиг тебе! – Девушка упала перед лежащим на боку Славой на колени и яростно покрутила у него под носом две аккуратные фиги. Он меланхолично улыбнулся и, наклонившись, поцеловал одну из особо симпатичных фиг. – И не подлизывайся! Никуда ты один не пойдешь! Я пойду с тобой или ты никуда вообще не пойдешь! Будем сидеть тут, пока корабль не восстановится, а потом полетим от звезды к звезде, пока не найдем Землю!

– Ну это никогда не поздно, – снова улыбнулся Слава и сощурился, как сытый кот. – Не найдем, что нужно, – улетим. А как же тогда эта самая цивилизация, лишенная крепкого мужского… хм… плеча?

– Да провались она! – в сердцах сплюнула Лера. – Хотя… все равно одного не пущу! И зубы мне не заговаривай! Вместе поедем!

– Лер, через мой труп! Какого черта тебе там делать? Я только и буду глядеть, чтобы тебя не прибили! Зачем мне лишние проблемы? Нет, не поедешь!

– Нет, поеду! Я буду бежать сзади, голая, несчастная, падая и ушибаясь, а ты будешь страдать, видя, как мне плохо! Все равно поеду!

– Нет, ну это глупо, неужели не ясно? Ну зачем, зачем ты меня терзаешь? – рассердился Слава. – Останешься здесь, как миленькая!

Выехали они через неделю. Слава уже окреп и практически восстановил форму, Лера-Хагра – тоже. Они каждый день бегали, бились на мечах, плавали в озере – от прежней немочи не осталось и следа. Их караван состоял из четырех лошадей и десяти керкаров, вооруженных игловиками и армейскими лучеметами. В переметных сумах лежали запасные батареи к лучеметам, палатка и продукты – на всякий случай. Так-то они собирались питаться тем, что добудут по дороге, но запас не помешает. Их путь лежал дальше на север, к северным кланам.

День тянулся за днем, день за днем… Становилось холоднее, и тут пригодился плащ Славы: он закутывался в него с головой, и тогда ему плевать было на ветер с холодным дождем, изредка одолевавший путников своими мокрыми прикосновениями.

Лера-Хагра стоически терпела лишения, благо что для нее нашелся второй плащ. Так что на лошадях ехали двое «Мудрых» в плащах с капюшонами, путешествующие по своим делам на северные территории.

Они ехали по тракту, становившемуся все более пустынным и менее проезжим. Города и селения старались объезжать – ни к чему привлекать к себе внимание. Увидят Славу – неприятностей не оберешься. Приходилось спать в палатке, готовить на костре. А что поделаешь? Или безопасность, или комфорт.

Керкары шли сбоку, скользя в траве, укрываясь от взглядов и лишь иногда выныривая, как белые молнии. Люди мало общались с керкарами, хотя те постоянно заботились о них – носили дичь, охраняли ночами, когда их подопечные спали. Все их общение ограничивалось короткими фразами, приказами и инструкциями, как себя вести. Керкары чувствовали себя в условиях этой планеты великолепно. Их тела лоснились от здоровья и силы.

День сменялся ночью, ночь – днем, а конца путешествию все не было видно. Куда они шли? Зачем? Что ждало их впереди? Полтора месяца в дороге. Больше тысячи километров. И вспомнить нечего – прерия сменилась полустепями, тропические леса – хвойными и лиственными рощами, напоминающими о средней полосе Земли. Унылая, скучная дорога.

Тракт превратился в неширокую дорогу, наконец упершуюся в город, окруженный высокой стеной. Довольно большой город по меркам этой цивилизации. Похоже было, что дальше дорог нет.

Примерно что-то подобное Слава и представлял – информация, которую он почерпнул от Главы на юге, указывала на то, что именно этот город был последним форпостом перед территорией, на которой хозяйничали кентавры. Сюда их оттеснили с юга люди, и оттуда, с севера, постоянно исходила угроза. Судя по стенам, вполне реальная. Люди, которые живут в покое, безопасности, не выстраивают таких стен.

Этот город отличался от южных, более аграрных городов тем, что в нем дымило множество кузнечных горнов и плавильных печей, служащих источником благосостояния этого клана. Какие-то сельхозугодья у них были, но несравнимые с теми, что располагались вокруг аграрных кланов. Скорее всего, если бы тут не находились залежи руд, если бы тут не добывали серебро и золото, намываемое в холодных, чистых речках у подножия гор, люди бы не зажились в этом неприветливом и опасном месте. Однако же город процветал. Из него отправлялись возы с оружием и металлом на юг, а обратно доставляли ткани, продукты, соль, пряности – все, что нужно человеку для приличной жизни. Каждый клан чеканил свои деньги, унифицированные по весу и размеру, они различались лишь знаком клана, так что южные деньги были приняты местными торговцами вполне благосклонно.

Путники устроились отдыхать в местной харчевне, как и все харчевни, служившей еще и постоялым двором. Обычная небольшая гостиница, с комнатами на одного, двух, четырех человек. Ничего странного и необычного – кровати, стол, стулья. Вполне приличная еда, хотя и более дорогая, чем на юге (со слов Хагры, разбирающейся в трактирных ценах). Денег у них было достаточно, чтобы безбедно жить здесь целый год, – по дороге они ничего не тратили.

Вообще-то Слава пошел на совместное с Лерой-Хагрой путешествие только потому, что предполагал: придется войти в какой-то из городов в поисках информации. Как это будет делать мужчина, который для местных является чем-то вроде глупой блондинки из земных анекдотов? Как с ним будут разговаривать суровые женщины северного форпоста, проводящие жизнь в войнах между кланами и в схватках с кентаврами, налетающими из северных лесов? Другое дело – десятиранговая женщина, которая явно сбежала с похищенным ею мужчиной на север, чтобы укрыться от глаз всемогущих клановых предводительниц.

Не зря ходили слухи о том, что на севере нравы попроще и что тут не редкость, когда мужчина и женщина образовывали пары. На юге за это уже отрубили бы голову, а тут, в атмосфере постоянной напряженности, постоянного ожидания нападения, когда люди не знают, что будет завтра, на законы смотрели сквозь пальцы. Нет, ну, законы были, конечно, но они как бы сгладились, стали мягче: если ты завтра можешь уже и не жить – какой смысл строго придерживаться буквы закона? Впрочем, и нравы людей были жестче. Можно было получить вызов на дуэль не то что за толчок плечом в базарной суматохе, но и просто за косой взгляд. По закону все имущество погибшей доставалось победительнице, а мужчины – разве не имущество? Еще какое имущество! И вот возникало двоякое положение: с одной стороны, тут можно было свободно жить со своим мужчиной, не боясь, что Глава призовет тебя к ответу (надо сказать, сама она тоже жила с мужчиной и, по слухам, еще похаживала в Мужской Дом), а с другой стороны, владея таким сокровищем, как мужик, можно сделаться объектом бесконечной череды дуэлей, для которых не надо было даже свидетельства Главы. Два свидетеля вызова, потом результат дуэли фиксируется в канцелярии, если это был смертельный вызов, – и вот ты уже владелица великолепного мужчины! Так по крайней мере рассуждали местные жительницы и с чем столкнулись путешественники сразу после того, как раскрылся секрет и Славу «раскололи».