Текст книги "Воспитанник орков. Книга вторая"

6. Монстры и звери

Выйти в путь на следующий день не удалось. Курбада, пытавшийся встать на ноги, сумел лишь утвердится на коленях, а потом вздохнул, грустно покачал головой и лег обратно. Видимо, настой из болотного лотоса отнял у него слишком много сил. Весь день он пролежал у костра, отпаиваясь водой из реки, которую Данут таскал ему сразу в двух котелках. Парень предлагал вскипятить воду на костре, но фроглинг отказался, заявив, что худую воду он пить не станет, а эта сгодится не только ему, но и фолку.

Данут, хотя и был огорчен задержкой, не показывал вида, чтобы невзначай не обидеть проводника. Человек, то есть, фроглинг спас этой ночью ему жизнь. А один день они как-нибудь наверстают. Тем более, у него не было жестких сроков и определенного времени выхода к оркам.

Чтобы не терять время зря, Данут решил навести порядок в своих пожитках. Для начала, нужно собрать стрелы.

Когда парень вернулся на поляну, где они ночью сражались с монстрами, он слегка обомлел – поверхность земли не было видно из-за разной летающей, ползающей и бегающей живностью, собравшейся полакомиться на дармовщину. На бесплатный пир слетелись вороны, сбежались ящерицы и даже ежики. Теперь, все падальщики деловито клевали, грызли или кусали останки вчерашних монстров, отпихивая друг друга от наиболее вкусных кусков. Он-то хотел рассмотреть, что же такое получается, если увеличить в размерах безобидных летучих мышей, но теперь уже поздно. Еще день-два, от чудовищ останутся только обглоданные кости, растасканные по кустам, а уж там их будут доедать какие-нибудь мелкие жучки – червячки. В природе ничего не пропадает, все пойдет в дело.

Данут стоял на краю полянки, не решаясь тревожить падальщиков. Представив, какой начнется гвалт и кавардак, если он начнет разгонять птиц и прочую живность, отступил. Пусть занимаются своим делом. А стрелы… М-да, их конечно жаль, но скорее всего, он бы их все равно не нашел.

Осторожно, чтобы не мешать чужому завтраку, Данут начал пятится, потом развернулся и ушел.

Вернувшись к биваку, парень решил заняться кашей. Кроме пшена с собой была прихвачена перловая крупа, но перловку Данут не любил, да и готовить ее сложнее, чтобы сделать вкусной, поэтому решил снова сварить пшенку, а для разнообразия сдобрить ее не мясом, а салом.

Чтобы не повторять вчерашней ошибки, Данут положил крупу в воду, довел до кипения, вылил горькую воду, залил по – новой и, опять утвердил котелок на костер. Когда дело подошло к концу, а каша, посоленная и сдобренная, была укрыта – пусть немного настоится, парень пошел искать материал для древков стрел.

Изготовить настоящие древки, нечего было и думать. Ну, где в лесу отыскать сухой чурбачок нужной длины, расколоть его, потом расщепить, высушить? Подошли бы сухие стебли рогоза – из него получаются неплохие стрелы, даже пяточки не надо вставлять, но, как на грех, камыши были свежими. Сушить их у костра смысла не было – сохнуть будут долго, а древко «поведет». Решив, что для начала нужно накормить Курбаду, да и самому бы поесть, а уж потом он что-нибудь поищет, парень вернулся к костру.

Первое, что он увидел, был Курбада, с довольным видом подъедающий кашу. Без малейшего смущения проводник доскреб со дна котелка остатки.

– Ну, извини, не удержался, – сказал фроглинг, откладывая в сторону опустевшую посудину. – Пшенка у тебя сегодня удалась. Я, после лотоса, жру как не в себя! Я тут еще и твой мешок распотрошил, сала захотелось, не взыщи.

Курбада потянулся к собственному мешку, вытащил из него здоровенную сушеную рыбину и принялся ее уплетать прямо с чешуей и костями.

Дануту тоже хотелось есть, но злиться на проводника он не стал. Ну, что тут поделать, если на фроглинга напал «жор»? Злись, не злись, а кашу придется варить по-новой. Грустно вздохнул, черпанул из костра немного золы и поплелся мыть котелок.

Отскребая пучком травы днище и стенки котелка, Данут посматривал на поверхность воды. Вон, на травинку присела небольшая стрекоза, держащая в жвалах муху, но пообедать не успела – из-под воды высунулась чья-то зубастая пасть, ухватила маленькую летунью и так быстро утащила вниз, что парень не успел рассмотреть – кто это был – не то окунь, не то карась?

Там, где только что скрылся речной хищник со своей добычей, обозначилось какое-то бурление. Не иначе, сам охотник на стрекозу стал добычей более крупной рыбы. А крупного хищника слопает кто-то другой, кто будет крупнее или наглее. Или выловит человек – самый опасный хищник, которого, в конечном итоге, будет есть родственница той самой мухи, которую не успела съесть стрекоза!

«Вот так, круг замкнулся и все друг друга едят!» – философски отметил Данут, дочищая котелок.

Вторую «партию» каши Данут уже не рискнул оставлять без присмотра. Сварив, выложил половину в деревянный котелок Курбады, а сам принялся есть, не дожидаясь, пока настоится. Конечно же, заторопился, обжегся и, долго глотал воздух, пытаясь остудить обожженные губы и язык, чем доставил радость проводнику. Тому, кажется, горячая каша была нипочем – лопал так, что за ушами пищало!

Перекусив, отмыв оба котелка, снабдив проводника запасом питья, Данут пошел искать подходящий материал для древков стрел. Не мудрствуя лукаво, нарезал десяток стеблей рогоза, решив, что сойдет и так. В сражение он не собирается, а в лесу, для двадцати-тридцати шагов – точно сойдет. По дороге прихватил несколько перьев.

То, что Данут увидел по возвращению, ему крайне не понравилось – его мешок валялся развязанным, а Курбада, с довольным видом, доедал кусок сала. Это зрелище привело парня в ярость. И дело не в том, что ему было жалко куска сала, а в том, что это сало взяли без спроса!

Данут терпеть не мог, чтобы кто-то рылся в его вещах, брал без спроса что-то из его имущества. Так повелось с детства. Даже отец никогда не позволил бы себе рыться в его игрушках. На кочах, когда приходилось проводить долгие часы и даже дни в погоне за морским зверем, ни одному из ватажников не пришло бы в голову залезть в чужой вещмешок и достать оттуда хоть луковицу, хоть крупицу соли. С огромным трудом парню удалось подавить в себе желание подойти к проводнику и, как следует дать тому в морду. И плевать, что Курбада его сильнее. В любой драке сила – это не главное. У любого здоровяка на теле столько уязвимых мест, которые, он при всем желании закрыть не сумеет. Вот, если дать фроглинку в нос, а потом добавит ногой по горлу, а потом …

Год назад, парень бы так и сделал. Но сейчас, после школы, полученной за время скитаний, а особенно, в лагере для молодых орков, он смог сдержать себя. Чем закончится драка, неизвестно. При любом раскладе отношения с проводником будут плохими и, восстановятся ли когда-нибудь, не факт. Поэтому, он молча принялся собирать вещи, а потом сел подальше от проводника.

Вытащив тяжелый сверток с наконечниками, Данут принялся мастерить новые стрелы.

– Эй, парень, – окликнул его озадаченный Курбада, успевший расправиться с салом. – Ты что, обиделся? Хочешь, я тебе копченую щуку дам?

– Нет, не хочу, – хмуро отозвался Данут, прилаживавший к древку наконечник. Дело шло плохо. Черешок не хотел держаться в вырезанном пазу, несмотря на обмотку.

– Ты не сердись, – примирительно сказал проводник. – Я ж не нарочно. Я, после всего этого, как беременная баба – не могу удержаться. Вот, запах сала почуял, так захотелось, сил нет! Представляешь, не смог себя остановить! Да я и в мешок-то почти не залезал, только сало и взял, а оно сверху лежало. Хочешь, открой мой мешок, вытащи чё-нить, будем квиты.

Сравнение с беременной изрядно повеселило Данута, а предложение покопаться в чужом мешке, окончательно смягчило сердце.

– Ладно, забудем, – усмехнулся Данут.

– Что там у тебя? – поинтересовался Курбада. Глянув на непослушный наконечник, усмехнулся: – Не хочет садиться? Ну, мы сейчас твоему горю поможем. Смолы мне немного принеси. – Видя, что парень колеблется, усмехнулся: – Не волнуйся, иди спокойно. Не буду я больше в твоих вещах рыться.

Найти в лесу смолы – плевое дело. Скоро Данут нес к биваку кусок лопуха со смолой.

– Ты пока остальные стрелы насаживай, а я клей излажу, – пообещал Курбада.

И, действительно, пока парень соединял наконечники стрел с древками, проводник успел приготовить «клей», смешав прямо на угольках расплавленную смолу и золу. Скоро уже десяток стрел был годен к делу. Ну, почти годен. До полной готовности требовалось приладить оперение и вырезать выемку под тетиву. Для прочности, по совету проводника, «пяточки» стрел были обмотаны узкой полоской бересты и проклеены.

– Ты землей присыпь, чтобы смола к пальцам не липла, – подсказал Курбада. – Нам бы побольше времени, можно бы разыскать птичьи яйца, я бы тебе настоящий клей сделал.

– А мы клей из рыбьей кости варим, – сообщил Данут, вспоминая жизнь в рыбацком поселке.

– Можно и из кости, – кивнул фроглинг. – Но ее варить долго.

Рыбий клей и на самом деле варится несколько часов, зато им можно клеить все, или почти все. Но тратить столько времени на десяток стрел, смысла не было, не говоря уже о том, что рыбу для клея еще нужно поймать. Будь это на берегу моря, Данут попробовал бы сделать гарпун, или острогу, но здесь, около небольшой речки, где приличной рыбы все равно нет, не стоило и пытаться.

Вечером, когда Данут опять сварил опостылевшую пшенную кашу, Курбада уже не набрасывался на еду, а ел спокойно. Но зато он начал осторожно выспрашивать о прошлом Данута. О том, кто его отец, как оказался в Тангейне. Данут, поначалу подробно рассказывавший о поморском поселке, в котором он вырос, о приходе в город после гибели отца, слегка насторожился, когда проводник упомянул о его бое с ходячими скелетами. И сказал-то бы вроде вскользь, в связи с осадой города норгами и некромантами, но Данут почему-то насторожился, когда проводник упомянул о его путешествии за петролом, и о сражении со скелетами. Тогда, почему же Курбада при первой встрече сказал, что ожидал увидеть маменькина сынка, а о Дануте Таггерте он ничего не знает? Странно. Хотя, может быть, фроглинг просто напускал на себя личину эдакого лесного странника, далекого от дел городской суеты? Вполне возможно. Но все-таки, предпочел не рассказывать проводнику ни о том, что он сам наполовину орк, и что он не просто гонец, посланный к союзникам, а член оркской общины, пусть и находящийся в статусе «воспитанник».

Утром, когда еще не рассвело, оба путника уже шагали вперед, сбивая сапогами хрустящий иней, почему-то образовавшийся за ночь вместо положенной утренней росы. Как сказал Курбада, им предстояло пройти несколько миль по лесу, а потом миновать большую поляну.

Поляна оказалась не просто большой, она была огромной – миль пять в ширину и, неизвестно, сколько в длину. Если бы Курбада не сказал, что это именно поляна, Данут решил бы, что это дорога.

Курбада поднял руку в предостерегающем жесте, но Данут и так понял, что следует пока лечь и затаится, чтобы не привлекать к себе внимания, травоядных животных, но более опасных, чем волк или медведь.

Через поляну шло огромное стадо зубров. Впереди шли матерые самцы, способные затоптать не то, что двух странников, а рыцарскую конницу, за ними трусили молодые бычки, не вошедшие в зрелость, потом самки с телятами, а замыкали ослабевшие и старые особи. Сотни копыт вбивали зеленую траву в землю, превращая поляну в грязное месиво. От куч помета исходил удушающий запах, перебивающий все остальные запахи.

На приличном расстоянии от стада шли волки. Считается, что летом волки не сбиваются в стаи, а ходят поодиночке, но эти не могли отказать себе в искушении следовать за стадом, подбирая слишком старых, или больных, или просто неосторожный молодняк, отставший от стада.

Зубры ушли далеко, но в безветренном воздухе стоял противный запах, на который слетались мириады мух. Через поляну приходилось идти осторожно, чтобы не вляпаться в какую-нибудь кучу.

Пройдя по лесу несколько миль, путники насторожились, услышав впереди необычные звуки – шипение и, странное подтявкивание, напоминавшее неуклюжий смех.

Подойдя ближе, глазам Данута и Курбада предстала такая картина – возле поваленного дерева отчаянно шипела рысь, а вокруг нее полукругом расположилось четверо волков. Время от времени один из волков имитировал атаку спереди, а другой нападал сзади. Потом серые менялись.

Судя по всему – рысь попала в беду, угодив передней лапой не то в капкан, не то в расщелину, из которой она не могла выбраться, а волки, воспользовавшись ее беззащитностью, просто издевались над бедной кошкой. Рысь отчаянно шипела, замахивалась лапой, изворачивалась, пытаясь выскочить из тисков, но не могла сдвинуться с места, что чрезвычайно забавляло волков.

В обычное время, волк не рискнул бы сразиться с рысью один на один, а большая кошка, встретившись со стаей волков, предпочитает отсидеться на дереве. Похоже, рысь была еще совсем юной, недавно расставшаяся с мамкой и выпущенная во взрослую жизнь. И волки, судя по всему, тоже еще молодые. Очень даже возможно, что они шли вместе со стаей за стадом зубров, но откололись от «основных сил» и ушли искать приключений. Рысь, хотя и сопротивлялась, но уже начала уставать и, скорее всего, ее хватит ненадолго.

Данут, памятуя ликантров и их дружбу с его народом, с уважением относился к волкам, но увиденное его возмутило. Бесстрашно выйдя к волкам, парень сказал:

– И что вам старшие скажут?

Волки, при виде нового противника, зарычали, вскочили и, принялись обходить полукругом уже самого Данута. Судя по их приспущенным головам, готовились напасть.

Данут, отстранив Курбада, уже приготовившего свою смертоносную секиру, искал взглядом главного из волков. Определив, что тот самец, что был покрупнее остальных, со шрамом на морде, и будет лидером (а в будущем, и вожаком стаи) посмотрел тому прямо в глаза, мысленно посылая ему образ ликантра: вначале в волчьем обличье, а потом в человеческом.

Парень и сам не ожидал, что этот образ получится таким четким и явственным. Вожак зарычал, но уже не враждебно, а словно растерянно, переводя взгляд на странное существо, пахнущее как человек, но человеком не являющимся. Теперь Данут «бросил» образ остальным волкам, заставив их остановиться, а потом и попятиться.

Вожак, посмотрел на растерянных сородичей, нашел взглядом взгляд Данута, а тот вновь послал образ ликантра.

Лидер не был бы лидером, если бы не умел принимать быстрых решений. Вот и сейчас, серый со шрамом, решил не искушать судьбу, а просто уйти от непонятного, а возможно и опасного существа. Глухо рыкнув на сородичей, вожак развернулся и ушел, увлекая за собой сородичей.

– А с этой что делать? – деловито спросил Курбада. – Тут оставить, так она все равно сдохнет, или сожрет кто-нибудь. Дай-ка я ее сразу убью, чтобы не мучилась.

– Спасать зверя, чтобы его убить? – ответил Данут вопросом на предложение фроглинга.

– Ну, тогда спасай, – покладисто согласился тот. – только, давай побыстрее, нам сегодня нужно болото пройти.

Для начала парень осмотрел – что же такое удерживает лапу? Поняв, что это не охотничий капкан, а ствол старого дерева, обломившийся и превратившийся накренившийся в ловушку. Такое бывает, хотя и редко, а кошке просто не повезло, что оказалась рядом. Вытащив собственный топор, парень вырубил жердь. Пытаясь успокоить рысь, Данут не придумал ничего лучше, как послать ей образ полосатого котика со странным именем Пчелка. Причем, котика он представил сидящим на коленях у Тины и, поющим свою кошачью песню.

Данут не знал – получилось ли у него, нет ли, но рысь остолбенела и, совершенно спокойно восприняла, что рядом с ней находится человек, втыкающий острый кол рядом с ее лапой. Не шипела, не хватала зубами или когтями за дерево, словно бы понимала, что ей не желают зла, а напротив, хотят помочь. С немалым усилием, но сваленный ствол отошел в сторону, освобождая лапу пленницы и рысь, тут же выскочившая из ловушки, прихрамывая, тут же вскочила на дерево.

Внимательно посмотрев из ветвей на своего спасителя, она, как показалось Дануту, тоже послала ему образ. И это была не благодарность, нет. Это было что-то странное: не то – трясина, поверх которой растут цветы, не то – слой снега, скрывающий тонкий лед, под которым бурлит вода. Словом – образ того, чего следует остерегаться. Того, что только кажется прочным и надежным, но таковым не является!

7. Болотники

Лес закончился, начиналось болото. Поначалу, Данут не замечал каких-то изменений, но постепенно деревья редели, мачтовые сосны превращались в хилые сосенки, а белоствольные красавицы – в чахлые кустики с желтыми листьями, мало напоминавшие березки.

Очень досаждала мошкара и комары, пока Курбада, не дал ему пучок какой-то травы и не велел потереть лицо, шею и руки. Как только потер – гнусь перестала кусаться и даже не жужжала над ухом.

Дороги, даже звериной, уже не было видно, вместо твердой земли чувствовалось мягкое колебание почвы под ногами, откуда-то донесся протяжный крик не то выпи, не то еще кого-то и Дануту, человеку неробкого десятка, стало как-то не по себе. Парень вырос около моря, в лесу, на болотах бывал частенько, но он не думал, что оно может быть таким неприятным, таким враждебным. Болота близ моря Ватрон – это пространство, поросшее мохом, мелким и чахлым лесом. Там хорошо собирать клюкву с брусникой, а между сосенок заметны рыжие шапочки лисичек. Лисичка – замечательный гриб, в котором никогда не бывает ни червей, ни личинок. Иногда ноги уходит в мягкий зыбун – это не страшно, можно идти. А иной раз, в двух-трех ярдах брызнет струйка воды, пробивавшаяся сквозь неприметное отверстие. Вот тут лучше развернуться и уйти, потому что скоро может начаться гибельная трясина. В болотах бывают «окна», под которыми бездонная пропасть. На болоте одуряющее пахнет багульником, воздух такой чистый и свежий, что хочется дышать и дышать…

Но Данут помнил и другое болото. То, что между Хандварком и Бегенчем. Вспомнить и вздрогнуть…

Со стороны болота донесся странный звук, словно бы лопнул огромный пузырь, откуда – то сверху полетели сгустки болотной тины и воды, а потом всех обдало порцией такой вони, словно кто – то разбил огромное тухлое яйцо. Или же, великан испортил воздух прямо в лицо. Следом за вонью, наползающей из болота, накатила волна жутких тварей, похожих на гигантских лягушек. Преодолевая расстояние стремительными скачками, существа набрасывались на людей и животных, сбивая с ног и людей и животных, а потом тащили оглушенную или мертвую добычу в болото.

Нет уж, лучше не вспоминать[1]1
  См. «Воспитанник орков» кн. первая


[Закрыть].

Неожиданно, прямо в лицо пахнуло чем-то мерзкими и сырым, словно бы из глубокой ямы или заброшенного колодца. Вокруг начались сгущаться запахи гнилых водорослей, грибов, перемешанные с запахами тумана. Густой и липкий туман прикасался к лицу, словно рука покойника.

Стало противно. Подумал вдруг – какая загадочная и странная жизнь копошилась по ночам в этом огромном, а кое-где и бездонном болоте? Какие твари ползали в нем между мокрым тростником и корявыми кустами?

– Ох, какие красавцы-мужчины! – послышался приятный женский голос.

Данут глянул и обомлел. Слева, вместо топкой коричневой жижи и зеленоватой ряски, расстилался цветочный ковер, на котором росли чудесные деревья. Было слышно журчание ручья, пение птиц. Все увиденное было настолько чарующим, что Данут невольно замедлил шаги.

Посередине поляны, в огромных лиловых цветах сидела прекрасная девушка. Ее светлые волосы спадали до пояса, слегка прикрывая обнаженную грудь. Белоснежная кожа, алые губы.

– Ну, что же вы медлите? – протянула девушка точеные руки. – Идите ко мне! Я одинокая девушка, мне нужно немного ласки! Идите ко мне оба! Моей ласки и любви хватит на вас обоих. Я зацелую вас, я стану самой нежной любовницей.

Голос был такой волшебный – певучий, завораживающий, что Данут сделал шаг в сторону прекрасной незнакомки. А красавица, между тем, продолжала звать:

– У меня никогда не было мужчины, я жажду любви и ласки! Я …

От затрещины у парня зазвенело в ушах, в глазах выступили слезы. Он зажмурился, подождал, пока звездочки улягутся, потряс головой, а когда обрел возможность снова смотреть, увидел на цветущей поляне все ту же прекрасную женщину. Вот только, женщиной она была лишь сверху, а от пояса шло туловище лягушки, опирающейся на огромные лапы, а цветы росли прямо в болотной тухлой воде.

– Извини, – без малейших признаков раскаяния бросил ему Курбада. Повернувшись к женщине-лягушке, спросил: – Ты что, дура, не видишь, кто перед тобой?

– Ой, это ты?! – с деланным изумлением спросила женщина-лягушка. – Долго жить будешь, человек из болота, не узнала.

– Сейчас топором запущу, враз пузыри пустишь! – пообещал фроглинг.

– Ну вот, уж и пошутить нельзя, – обиделась полулягушка.

Не дожидаясь, чтобы в нее и впрямь чем-нибудь не запустили, она без брызг и всплесков скрылась в болотной жиже.

– Тяжелая у тебя рука, – хмыкнул Данут, потирая враз заболевшую щеку. – Но все равно, спасибо.

– На здоровье, – отозвался Курбада. – Ты что, про болотниц никогда не слышал?

– Слышать-то слышал, только не верил, – признался Данут.

– Вот, зато понял, что зря не верил.

Про болотниц, заманивающих мужчин в гиблую топь, он действительно слышал, хотя чаще всего слушал разговоры о русалках и сиренах, завлекающих мужчин пением в пучины вод. И про чарусу – лужайку среди болот, на которой растут самые красивые цветы, но ступишь – ухнешь в бездонную бездну, тоже знал. Но одно дело слышать и знать, совсем другое столкнуться со страшилкой по-настоящему. А ведь молоденькая рысь его тоже предупреждала, что надо боятся того, что кажется надежным.

Курбада не стал говорить, что еще бы шажок, и он отправился бы куда-то туда, где очень-очень глубоко. Получается, проводник уже второй раз спас ему жизнь.

По болоту шли целый день. В сапогах давно хлюпало, штаны вымокли почти до колена, но пока не было таких мест, где потребовалось бы прощупывать почву. Курбада, к удивлению Данута, даже не озаботился вырубить слеги. Что ж, проводнику виднее.

Данут почти успокоился, расслабился, бодро шагая по следам своего проводника, не ожидая сюрпризов, как вдруг правая нога поскользнулась, он начал терять равновесие, а прямо в лицо понеслось что-то черное. И опять рука выхватила меч раньше, чем успел подумать, а «налетчик» оказался распластанным на две неравные части – огромную башку, с зубастой пастью в половину безглазой морды, и длинный хвост.

Восстановить равновесие было секундным делом – в море, во время шторма, на палубе, осклизлой от рыбьей чешуи и потрохов, бывало похуже, а здесь даже ветра не было.

– Это что за зверюга? – поинтересовался парень у Курбады, слегка замедлившего шаг.

– Пиявка, – равнодушно отозвался тот. – Не переживай, она не сразу впивается, вначале место ищет. Мог бы и подождать, пока на харю к тебе сядет, а потом уж рубить.

– Никогда таких огромных пиявок не видел, – сказал парень.

– Так ты много чего не видел. А пиявки – лакомство, если приготовить с умом! Если ее поджарить – вкусная штука! А если ее пару дней на какой-нибудь живности подержать – пальчики оближешь! Ну, мы ее жарить будем, или дальше пойдем?

– Лучше пойдем, – отозвался Данут, содрогнувшийся от мысли о подобном «лакомстве».

Данут предполагал, что ночевать придется здесь же, выбрав какую-нибудь сухую гриву, но проводник вдруг ускорил шаг, сказав:

– Сейчас выйдем к деревне.

Данут, за свою короткую жизнь, не видел более жалкого и убого зрелища, нежели эта деревня. Если бы он шел один, то решил бы, что это просто островок на болоте, на котором торчит несколько кочек, более высоких, чем остальные.

На небольшом пятачке, окруженном топью, стояло несколько хижин, плетеных из березовых веток, обмазанных не то грязью, не то тиной. За ними виднеется причал, не сколоченный даже, а связанный из кособоких жердей, к которому привязаны три тростниковых лодки. А вокруг, куда не посмотри, из грязной стоячей жижи поднимаются заросли тростника, в которых пробиты узкие проходы – «каналы», покрытые зеленой ряской.

«Они что, головастиков ловят? Или пиявок?» – с насмешкой подумал Данут, но вспомнил, что болота сообщаются с речками, а внутри них есть небольшие озерца, где водятся пресноводная рыба, вроде каких-нибудь карасей.

– Это файны, – с легким презрение в голове сказал Курбада. – Самый нищий клан из нашего народа. Позор рода фроглингов. Они не умеют ничего – ни плавит металлы, ни делать оружие. Плетут лодки из камыша, хотя вокруг кустарник, ловят рыбу сетями, сплетенными из рогоза. Файны до сих пор охотятся с костяными гарпунами, у них даже каменные наконечники – ценность.

– Почему так? – удивился Данут.

– Камень на болоте – большая редкость, а выходить в большой мир файны боятся. Наш клан и кланы других Фроглингов встречаются два раза в год. Мы устраиваем большой праздник, меняем товары, выбираем себе женщин из других кланов, чтобы наша кровь обновлялась. В моем клане можно даже брать в жены девушку из фолков, а путешественник, вроде тебя – желанная добыча любой девушки или замужней женщины.

– Замужней женщины? – удивился Данут. – А что скажет муж?

– Муж будет польщен, если выберут именно его жену. Он будет гордиться этим, хвастаться своим друзьям. А девушка, переспавшая с путником, будет самой желанной женой!

Данут хотел спросить – что это за мужчина такой, готовый отдать жену или дочь на ночь какому-нибудь бродяге, но закрыл рот. Ревность, целомудрие, здесь не причем, ведь благодаря таким случайным связям, обновляется кровь всего клана.

– А файны женятся на своих родственниках. Брат берет замуж сестру, отец – дочь, а если жена потеряет мужа, то ее берет в жены сын. Ты посмотри на них!

И впрямь, все файны были похожи друг на друга, словно уродливые близнецы. Маленькие и скрюченные, напоминавшие коряги. Широкие плечи, зато руки и ноги – тоненькие, словно соломинки, большая голова, лишенная растительности. Вместо ноздрей – две ямки. Отличить женщину от мужчины можно только по обвисшей груди. Из одежды – только набедренные повязки из каких-то веревок.

– М-да, – только и сказал Данут.

– Файны – позор моего народа. Но это мой народ! – с болью сказал Курбада. – Нас и так мало, и мне грустно, что один из наших кланов скоро выродится.

Курбада шел уверенно, как человек, ожидавший радушной встречи. И впрямь, с ним то и дело раскланивались, а кое с кем он даже и обнимался. Дойдя до середины деревни, где была хижина чуть повыше и попросторнее, Курбада остановился:

– Надо поприветствовать вождя. Извини, но тебе придется подождать. Большой Ранух не может показывать свое лицо никому из чужаков.

В ожидании проводника, Данут скинул порядком надоевший мешок, и присел. Он ожидал, что вокруг него выстроится вся деревня, чтобы поглазеть на диковинку. Помнил, как будучи ребенком, бегал смотреть на моряков и торговцев, появившихся в их поселке. Здесь же, в забытой Единым и людьми, болотной деревне, никто не проявил интереса к пришлому парню. Народ занимался своими делами – кто чинил сети, кто перемешивал в небольших горшках какую-то траву, а кто и просто сидел, подставив лицо к небу.

Дануту все это показалось странным. Ну, взрослые ладно, но почему не бегут дети? Да, а где вообще дети? Обычно, ребятишек бывает не меньше половины от количества взрослых, а то и больше. Вон, вроде бы показалась женщина (а это женщина?) с ребенком на руках, но тотчас же скрылась в тростниковой хижине.

Ждать пришлось долго. За это время Данут успел пересчитать все хижины – ровно десять, появлявшихся в зоне видимости людей – пятнадцать, вдоволь налюбоваться на небо и заросли тростника, казавшиеся даже выше, чем им положено быть. Когда же, наконец, Курбада вышел, то с довольным видом сказал:

– Разрешили тебе на ночь остаться. Мне-то они хоть и дальние, но все-таки родичи. Ну, пошли. Нам с тобой для ночлега хижину выделили.

Хижина, отведенная спутникам, была на самом краю островка. Данут, слегка оглядевшись – света внутри хватало из-за щелей, решил развести костер, но к своему удивлению, не нашел ни очага, ни хотя бы кострища. Не было в хижине ни дров, ни хвороста. Странное гостеприимство!

– Надо бы хоть камыша нарезать, если ни дров, ни хворосту нет, – озадаченно сказал парень.

– Зачем? – не понял Курбада. – А, ты про костер? Так про него забудь. У файнов не принято жечь огонь. Опасно. Здесь камыш сухой кругом, тростник. Если пожар – то все сгорит, прятаться негде.

Данут удивился. Вообще-то, если так рассуждать, так и в лесу костры разводить опасно – деревья кругом, а уж тем более, обустраивать очаги внутри деревянного дома. Даже на кораблях умудряются держать камбуз с печкой. Ну, фейнам, или, как там их? – файнам, виднее. Может, давным-давно, кто-то из вождей наложил «табу» на огонь, а теперь бедолаги мучаются?

Но все-таки, не выдержал, спросил:

– А как они живут, без огня? Как пищу готовить, одежду сушить?

– Пищу они прямо в сыром виде едят, или на солнце сушат. Попробуй, предложи им вареную или жареную рыбу, их стошнит. А одежда… Ты на них много одежды видел? Им без одежды по болоту гораздо сподручней ходить. В одежду змея заползти может, пиявка пристанет – ты ее не заметишь, она кровь высосет. А так, сразу заметно. Опять-таки, если одежды нет, так и сушить нечего.

Без костра, плохо, но не смертельно. Перекусить можно тем, что осталось в мешках, а запасов прихвачено изрядно. Крупа пусть лежит, соль тоже вряд ли понадобится. Данут начал вытаскивать сухари, копченое мясо, сыр. У Курбады была припасена сушеная рыба и пучок свежей зелени. Где он успел ее нарвать и когда, Данут не заметил. Что это за зелень, он тоже не знал, но пахла приятно.

– А вот воды мы с тобой не запасли, – загрустил Данут. – Неужели болотную пить придется?

Конечно, нужда припрет, будешь и болотную воду пить, куда деваться? Можно ее через какую-нибудь тряпку процедить, что ли. В свое время отец накрепко внушил, что сырую воду можно пить только из родника. Даже колодезную, не говоря уже о речной, заставлял кипятить. Ну, в походе воду можно крепким вином разбавить, но вина с собой нет. Да и не жаловал парень вино, а после жизни с орками, перестал пить даже пиво.

– Да, без воды худенько придется, – почесал затылок проводник. – Тутошнюю сырую воду пить не стоит, выпил, один такой, а у него в брюхе червяки завелись, печень насквозь проели. Придется к хозяевам за водой идти.

– А они откуда чистую воду возьмут? – удивился Данут.

– Так и на болотах родники бьют, – объяснил Курбада. – Не такие, как на земле, но вода чистая и холодная – никакие червяки не выживут. Еще воду дождевую собирают. Ну, в самом крайнем случае, можно и болотную пить, только процедить ее надо не через тряпку, а сквозь мелко резанную хвою. Хвоя всех червячков убивает. Вода, правда, после этого горьковатой становится, невкусной, зато безопасная. Сейчас принесу.