Текст книги "Чекист. Тайная дипломатия – 2"

Евгений Шалашов
Чекист. Тайная дипломатия – 2

Пролог

Я летел долго, но упал на что-то мягкое. Верно, брякнулся удачно, на облако. Сквозь веки пробивается яркий свет, по ушам бьют мерзкие вопли, похожие на смех поросенка. Это что, ангелы так орут? Не может такого быть, чтобы так гнусно. Надо самому глянуть.

– Очнулся! – услышал я радостный голос. И знакомый, кстати.

Сфокусировав взгляд, узрел, что передо мной сидит Артур Артузов. Перевел взор повыше, увидел окно, с давно не мытым стеклом, открытой форточкой, из-за которого и доносятся вопли. Сделав усилие прислушался, осознав, что орут чайки. А я-то думал, что чайки на зиму с Финского залива улетают в теплые страны. В Норвегию, где Гольфстрим. И хорошо, что чайки – это не ангелы. Потом до меня дошло, что коли здесь сидит Артур, живехонький-здоровехонький, то и я жив. И подо мной никакое не облако, а матрац. Между прочем, мог бы быть и помягче.

– Я к тебе уже третий день подряд приезжаю, а ты без сознания. Хотел товарищу Дзержинскому позвонить, узнать – если помрешь, тебя здесь хоронить, или в Москву везти? Тебе, как герою войны, дважды краснознаменцу могила на Красной площади положена.

– Шутник ты, товарищ Артузов, – хмыкнул я.

– У тебя научился, – парировал Артузов. – Раньше бы такие шуточки в голову не пришли.

Испортился Артур Христианович. Скажут потом, что мое дурное влияние. А я, значит, третий день валяюсь?

– Потери большие? – поинтересовался я.

– Точно не знаю, но с нашей стороны около ста человек убитых, а сколько раненых, так вообще не скажу, – пожал плечами начальник контрразведки республики. – Если интересно, то из добровольцев-делегатов погибло четверо. Говорят, что могло быть и хуже, если бы ты народ в атаку не повел, – сообщил Артузов. – Кстати, от имени коллегии ВЧК довожу до твоего сведения, что товарищу Аксенову, за самодеятельность объявлен строгий выговор с занесением в личное дело. Еще одно нарекание – и слетишь с должности начальника отдела.

– Так и ладно, – хмыкнул я, прислушиваясь к самому себе – где у меня болит, и болит ли вообще? Осознав, что ничего не болит, сказал. – Выговор не триппер, носить можно. А снимут, так плакать не стану, наоборот, порадуюсь.

– А ты не торопись, – хохотнул Артур. – Вчера товарищ Дзержинский звонил, сообщил, что с тебя этот выговор уже сняли за героическое поведение во время подавления мятежа. Да, поздравлять-то вроде и рано, но тебя представили к ордену Красного знамени. Еще друга твоего, комиссара Спешилова, и Фабрициуса. Вроде, еще кого-то, но не помню.

Радоваться третьему ордену я не стал, по опыту знал, что представление это одно, а получить награду – совсем другое.

– Витька, то есть, комиссар Спешилов, он как? – спросил я.

– Руку ему слегка зацепило, но ничего, в мякоть, уже бегает, пленных матросов основам коммунизма учит.

– Это хорошо, – одобрил я поведение Виктора и спросил о самом главном и интересном: – Что с матросиками-то случилось? Отчего буза?

– Как ты иной раз любишь говорить – здесь все «до кучи», – глубокомысленно изрек Артур Христианович. – Корни-то в Петроград идут, там уже два года финская разведка орудовала. Хотя, финская она только по названию – в основном, русские эмигранты – белогвардейцы. И Петрочека проморгала, и особый отдел Балтийского флота. И здесь, в Кронштадте, целое гнездо свили. Установлено, что с финнами уже с полгода налажена радиосвязь. Кстати, я еще разбираться буду – почему армейцы не доложили о радиоперехватах? Есть же на Балтике пеленгатор, так в чем дело? Или внимания не обратили, или проморгали. Расшифровать не смогли? Могли бы нам передать, мы бы все сделали. Ну, о самом худшем варианте я промолчу.

– А кому подчиняется особый отдел Балтийского флота? – поинтересовался я. – Разве не тебе?

– По закону, вроде бы мне, – скривился Артузов. – Но Раскольников, как командующим флотом стал, свою политику повел, а его в этом Троцкий поддержал. РВС на Балтфлоте ликвидировал, особые отделы на себя замкнул. Мол, контрразведка флота выполняет свои задачи, и, потому, он находится в оперативном подчинении штаба флота. Ничего, теперь мы ее опять переподчиним.

– У тебя хоть в армии ребята толковые. Вон, один Побажеев чего стоит, – утешил я друга.

– Парень толковый, – кивнул Артур. – Как война закончится, армию расформируют, поставлю парня особым отделом Петроградского военного округа командовать.

– И правильно, – кивнул я и, посмотрев на Артузова, спросил. – А что еще интересного?

– А что интересного? – переспросил Артур. – Например, тот факт, что начальник артиллерии Кронштадта, бывший генерал Козловский, лично с Маннергеймом знаком. Они в девятьсот четырнадцатом году воевали рядом. Маннергейм кавалерийской бригадой командовал, а Козловский артиллерийской. Настоящим-то руководителем был Козловский, а Петриченко он так, свою роль исполнял. Все-таки, для матросов кость в горле, если бы ими царский генерал командовал. Когда с финнами война началась, в армию из Кронштадта только добровольцев брали. Так вот, самые надежные товарищи на фронт ушли, а колеблющиеся и всякие недовольные остались. Моряки с «Севастополя» и «Петропавловска» недовольны, что их корабли из Петрограда сюда перевели. В Питере-то и жить слаще, и девок больше. Раскольников он постоянно гайки закручивал, а среди братвы анархистов много, они свободу любят. Из РКП (б) в прошлом году почти четверть партийцев ушла, разбираемся, кто среди них в партии анархистов состоял. Петриченко – он тоже бывший анархист. Понятно, что у финнов свой расчет был – если восстание начнется, то с фронта части снимут и сюда отправят. Не рассчитали, что Фрунзе так быстро действовать станет. Козловскому с Петриченко финны пообещали, что примут к себе, в случае чего. Еще среди моряков немало латышей и эстонцев, эти домой хотят, а дом их уже за границей. Им тоже пообещали, что к финнам уйдут, а оттуда на родину. Может, вообще бы никакого восстания не случилось, если бы продовольствия в крепости больше было. А здесь, когда людей на фронт отправили, сухари, консервы и все прочее вместе с ними ушло. Остались крохи муки, крупы всякие, но их кто-то керосином облил. А из Петрограда подвезти нечего, все на фронт отправлено.

– В общем, и контрреволюционеры, и белофинны воспользовались ситуацией, – констатировал я. – Причины для недовольства были, а повод для мятежа создали искусственно.

– Вроде того, – кивнул Артузов. Встав, Артур протянул мне руку: – Ладно, товарищ Аксенов, выздоравливай, а я пошел работать. – Уже на выходе, усмехнулся. – И как ты умудряешься к себе женщин привязывать?

– Каких женщин? – протянул я в недоумении.

– Таких вот, молодых и красивых, – хмыкнул Артузов. – И очень настойчивых. Девушка, между прочем, тебя в Москве искала. Узнала, что ты в госпитале, три дня ухаживала.

– А кто такая? – с обмиранием в сердце спросил я. – Не Капитолина, которая еще и Полина?

– Полина, эта та комсомолка, что письма писала? Нет, не она, не пугайся. Девушку Машей зовут. Но она девушка строгая, лучше ее Марией Николаевной звать. Сам увидишь и познакомишься.

Глава первая. О несовершенстве

К Артузову у меня оставалось еще немало вопросов, но мой боевой товарищ заторопился. Резко вскочил, принялся натягивать шинель. Понятное дело, что у начальника контрразведки ВЧК после подавления мятежа множество нерешенных проблем и он большой молодец, что уделил немного времени раненому товарищу, но так просто я не хотел его отпускать. Правда, о чем хотел спрашивать, отчего-то запамятовал, но кое-что вспомнил.

– Артур, подожди немного, – попросил я, приподнимаясь на локте, чтобы заглянуть в тумбочку у изголовья кровати.

Оказывается, слегка перехвалил самочувствие. Пошевелился, резко крутанул головой, а она не просто заболела, а заболела нестерпимо, к горлу подступила тошнота, перед глазами начали расплываться красные круги. Замер, перевел дух и уронил голову на подушку.

– Ты как? – забеспокоился Артузов, помогая мне улечься поудобнее. – Доктора позвать?

– Нормально, – сообщил я, пытаясь не хрипеть. Кстати, не слишком-то и врал. Если башкой не трясти, то вроде и ничего. Стопудово, что сотрясение мозга. Даже шутить не хотелось – мол, сотрясать нечего. Еще разок перевел дух. Фух, уже лучше.

– Артур, будь добр, осмотри мою тумбочку. Что у меня там?

Артузов послушно выдвинул верхний ящик.

– Ордена лежат, партбилет, служебное удостоверение и мандат делегата съезда, а больше ничего нет. – сообщил он. Открыл дверцу: – А тут вообще пусто.

– Вот это и плохо, – изрек я.

– А тебе что нужно? – спросил Артур и тут же повинился. – Извини, что я без передачки пришел, но я же не знал, что ты уже оклемался. Сейчас в штаб вернусь, отправлю кого-нибудь по лавкам. Для апельсинов уже не сезон, да и яблок не найдем, но что-нибудь да разыщем. Шоколад там, конфеты. Вот, кофе тебе сейчас нельзя, да и не отыщу я в Питере кофе. Да, щетку зубную, порошок. Пришлю.

– Да я не про это, – отмахнулся я. – Мне сейчас и есть-то не хочется. У меня же браунинг был, куда он мог деться?

Артузов только пожал плечами. И впрямь, он-то откуда знает, куда девалось оружие? Помнится, я им размахивал, когда мы пошли на штурм форта. Нелепо, конечно, размахивать браунингом перед жерлами пушек да пулеметными стволами, но как иначе вдохновлять народ на атаку? Видимо, когда я схлопотал кусочек шрапнели, то пистолет вылетел из руки, а теперь стал либо чьим-то трофеем, либо так себе и пролежит до оттепели, а потом благополучно утонет в Финском заливе. Не везет мне с браунингами. Еще хорошо, что в моем удостоверении, где прописано разрешение на ношение оружия, нет ни марки, ни номера табельного пистолета, как у рядовых чекистов.

– Ты с кем воевать собрался? – удивился Артур. – В город тебе еще рано выходить, да и с постели-то пока не встанешь. У тебя и так персональная палата, как у большого начальника, даже санузел отдельный, чтобы по коридору не ходить, а у входа в госпиталь часовой стоит. Хочешь, я тебе пару своих парней пришлю, чтобы спокойнее было?

– Да уж какой мне город, – хмыкнул я, представляя, как сейчас выглядит моя физиономия. И зеркала не надо, чтобы сообразить – глазенки узкие, отеки и синяки в половину лица. – Если из госпиталя выйду, все разбегутся.

– Но я-то пока не сбежал. Значит, не все так плохо, – утешил меня мой друг Артур Христианович. Вздохнув, начальник контрразведки полез в карман шинели. – Эх, Володя, я как чувствовал, – сказал он, вытаскивая оружие. – Знаю, что ты такие револьверы не любишь, но чем богаты.

Почувствовав в руке холод стали, с трудом раскрыл один глаз, потом второй, сфокусировав зрение на револьвере. А это даже и не револьвер вовсе, а самозарядный пистолет Кольта. Если судить по надписи на левой стороне рамки – «английского заказа». На самом-то деле заказ нашего военного ведомства, просто в США его размещало британское правительство по просьбе России. Не знаю почему, но эти кольты у нас именовали револьверами. Эффективное оружие – бой резче, чем у нагана, калибр больше, скорострельность выше. Да, и патроны непривычные, толстенькие.

– Вот еще возьми.

Артур кинул мне на постель пару сменных обойм, открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел.

– Товарищ Фраучи, ты еще здесь? И какого хрена? Просился на пять минут, а сидишь уже час, без малого.

Это кто там говорит таким противным голосом, да еще назвав Артура по фамилии, которую он уже и сам начал забывать? А, так это докторица. Длинная и тощая, словно жердь, страшная, словно финская война, и возрастом сравнимая с войной Крымской.

– Это не я виноват, а товарищ Аксенов. Я бы давно ушел, а он мне – посиди минуточку, да посиди. А как отказать контуженному?

От такого предательства друга я онемел. Хорошо, что башка болит и говорить трудно, а не то сказал бы ему пару ласковых. А Артур Христианович, гад такой, еще и изгалялся:

– Мне уже давно на службу пора, а он все вопросы дурацкие задает. Тетя Аля, ты ему укольчик успокаивающий сделай, чтобы он спал побольше.

– Фраучи, ты меня давно знаешь. И не тетя Аля, а здесь я тебе Алевтина Георгиевна. Я тебе самому сейчас такой укол сделаю, что неделю на жопу не сядешь. Марш отсюда, засранец.

Гроза шпионов и диверсантов товарищ Артузов выскочил из палаты, словно мальчишка, застигнутый грозной соседкой около любимой яблони. Похоже, с докторшей он знаком давно. Вполне возможно, что она в детстве ему уши крутила, такое запоминается надолго.

– А вам больной, зачем в госпитале пистолет? Ну-ка быстро отдайте. Как выписывать станем, тогда отдам. А Артурчику я еще задницу надеру, чтобы оружием не разбрасывался.

Докторша резко ухватила пистолет за ствол и потянула его на себя. Что ж, пришлось уступить грубой силе, а иначе могло бы случиться несчастье. Но неожиданно Алевтина Георгиевна хмыкнула и вернула мне кольт.

– Реакция нормального человека, – констатировала она. Посмотрев на мой озадаченный вид, улыбнулась, продемонстрировав крепкие прокуренные зубы. – Хотела проверить, не очень ли сильно сказалась контузия? А так, вроде и ничего, можно вам пистолет доверить, стрелять в потолок, а тем паче в окно, не станете.

– Вы бы э-э Алевтина Георгиевна поосторожнее со своими экспериментами. А если бы пистолет случайно выстрелил? – поинтересовался я. Докторша только повела костлявыми плечами:

– Я, когда в земской больнице трудилась, однажды у сумасшедшего мужика ружье отбирала, что мне такая пукалка?

Хотел сказать докторице, что у сумасшедших может оказаться осколочная граната, но не стал. Тетка взрослая, сама должна понимать.

– Вы, молодой человек, сами будьте поаккуратнее со своими игрушками, – почти ласково проскрипела она. – Заиграетесь, так можете, невзначай другую игрушку отстрелить, более важную, а вами уже девки интересуются.

Грубоватые слова в устах костлявой Эскулапши казались нарочитыми и какими-то несоответствующими.

– Merci, Madame[1]1
  Думаю, понятно и без перевода.


[Закрыть], – поблагодарил я.

– Il n’y a pas de quoi, – парировала докторша на чистейшем французском, а потом добавила с усмешкой. – Mais il est préférable de parler russe, vous avez une prononciation terrible[2]2
  Не за что. Но лучше говорите по-русски, у вас ужасное произношение. (фр.)


[Закрыть].

– Еще раз мерси, – отозвался я, выдавливая из опухшего лица ухмылку. – Только замечу, что и вам не идут простонародные выражения.

– В моем возрасте, молодой человек, уже глубоко насрать, что идет, а что нет, – поведала Алевтина Георгиевна. – Могу себе позволить такую роскошь говорить так, как сама хочу. Это вы еще должны выбирать – как говорить, и кому. Вот, когда доживете до моих лет, тогда и поймете. Хотя, – заметила докторша, критически оглядывая меня, – учитывая состояние вашего тела, шрамы, до моего возраста вы точно не доживете. Сколько вам лет?

Действительно, сколько? Кажется, не то пятьдесят, не то пятьдесят два. Тьфу ты, мне же в два раза меньше.

– Осенью двадцать три стукнет, – гордо сообщил я, а потом скромно добавил. – Ежели, конечно, до осени доживу.

– М-да, – протянула докторша. – Я думала, что вам хотя бы лет тридцать.

Что ж, не она первая и, думаю, что не последняя, кто считал, что мне больше лет, чем есть. Привык. А Алевтина Георгиевна, сердобольно покачав головой, сказала:

– Вам сейчас спать нужно как можно больше. Я вам пару пилюль веронала оставлю.

Веронал? Вроде бы, в моем времени он запрещен из-за побочных эффектов – слабости, сонливости и еще чего-то там, но голова разболелась не на шутку и я покорно слопал обе пилюли, запил водичкой из стакана, поднесенного докторшей и начал проваливаться в спасительный сон. Напоследок еще подумал, что надобно пошукать во Франции, да прикупить каких-нибудь снотворных препаратов, более щадящих. Димедрола, что ли. Но не уверен, что его уже изобрели.

Проснувшись почувствовал себя значительно лучше. Сумел встать, сходить в туалет и умыться. Слабость ощущалась, но зато не было ни тошноты, ни головокружения. Жутко хотелось пить. Подумал уже, что плюну на страхи и напьюсь из-под крана сырой воды, но обнаружил на тумбочке графин. Ухватился, жадно припал к горлышку и только потом заметил, что рядом стоит стакан. Теперь захотелось есть. Решив, что нужно выползти в коридор и отыскать какой-нибудь медицинский персонал, наткнулся на докторицу.

– Ого, товарищ Аксенов изволил проснуться, – сказала Алевтина Георгиевна, входя в палату. Ухватив меня за руку, развернула лицом в сторону кровати. – Но вставать пока рано, ложитесь.

– Я есть хочу, – капризным тоном сообщил я, устраиваясь на постели.

– Еще бы ты не хотел, – хмыкнула докторша, переходя на ты. – Двое суток без сознания был, а еще сутки спал.

– Спал сутки? – слегка обалдел я. – То-то меня всего шкалит.

– Что делает? – переспросила докторша.

– Ну, это когда корёжит, словно с бодуна. Жесть, в общем.

Алевтина Георгиевна посмотрела на меня с неким сомнением. По маленьким глазенкам видно, что решает вопрос, а не стоит ли вызывать санитаров? Но вместо дюжих мужиков вызвала девчушку с подносом, на которой стояла миска с жидким рисовым супом и сиротливо лежал одинокий сухарик. Я мысленно вздохнул и в два приема все слопал, даже не заметив вкуса.

– Может, еще мисочку? И пару сухариков, – жалобно попросил я. – Все-таки, я не месяц голодал, а поменьше.

– Попозже, – строго сказала докторша, но потом, слегка сжалившись, уточнила. – Если в желудке удержится, то через час еще пришлю. А теперь – отдыхай.

Сколько раз повторял слова Лиса из «Маленького принца», что в мире нет совершенства. Вроде бы, мечтаешь выспаться, отдохнуть от тревог и волнений, а когда наконец-таки представляется такая возможность, так и спать не хочется и на приключения тянет. Это я про свое пребывание в госпитале. Спи себе, сопи в обе дырочки, так не хочется и голову ломай – а как там, во Франции, без меня? Может, наше торгпредство уже развалилось, а мои подчиненные, предоставленные самим себе, пустились во все тяжкие? Александр Петрович, скажем, вместе со Светланой Николаевной решили эмигрировать в Исландию, а Кузьменко, оставленный за старшего, закупил на все деньги какой-нибудь ерунды, вроде лекарств с радием или зафрахтовал судно, загрузив его гнилой пшеницей? И как там Потылицын, призванный объединять вокруг него весь белогвардейский бомонд? Но все это, вместе взятое, перекрывалось мыслями о Наташке. Как она там? Мысли пытался гнать, но они лезли.

Вот так вот, ломай голову, а она, зараза такая, время от времени еще и болит. Не чрезмерно, но все равно неприятно. Алевтина Георгиевна пожимала плечами и предлагала веронал, от которого я отказывался. Еще она сообщила, что в моем случае имели место контузия, сотрясение мозга и ушиб груди, в которую угодил осколок. Удачно, что попал в «Красное Знамя», а иначе случилось бы проникающее ранение.

Эх, жалко, орден теперь покореженный. Можно бы и такой носить, чтобы народ видел – вот он, герой, но не стоит. Надо во ВЦИКе дубликат запросить или копию ювелиру заказать.

Через неделю мне стало совсем хорошо, голова перестала болеть, но и докторица, и прочий медперсонал напрочь отказывались дать хотя бы какую-нибудь газету. Мол – больному нельзя волноваться, а чтение советских газет выздоровлению не способствует. Ну как они не понимают, что без информации мне гораздо хуже? И Артузов, собака такая, не появляется. Пару раз присылал передачи с шоколадом и пряниками, мыльно-рыльными принадлежностями, но сам и носа не показал. И этой загадочной Марии Николаевны тоже не видно. Может, ее бы уговорил принести свежую прессу или хотя бы какие-то новости узнал.

Единственное, что удалось выбить из эскулапов, так это свежий номер альманаха «Боспор Киммерийский». И что за название-то? Даже не враз и понял, что «Боспор Киммерийский» – это Керченский пролив. Стало быть, альманах издан в Крыму. Крым же еще недавно был вражеской территорией, а теперь, под главенством генерала Слащева благоденствует и процветает. А не процветал бы, так с чего альманахи выпускать?

Альманах позиционировал себя как литературно-художественный, тем не менее вступительная статья политическая, потому что посвящалась необходимости объединения Республики Крым и Советской России для аннексии проливов Босфор и Дарданеллы. (Впрочем, аннексия – это уже мой термин.) Анонимный автор разъяснял читателям, что благополучие обоих государств тесно связано с аграрным развитием, а для успешного процветания промышленности и благоденствия граждан позарез нужны проливы, дабы беспошлинно провозить русскую пшеницу на европейские рынки и зарабатывать деньги для восстановления промышленности и транспорта. И что любопытно – альманах считал, что в «освобождении проливов от османского владычества» главную роль должны играть большевики, так как их вооруженные силы более многочисленны, а вот нелегкую ношу распределения прибыли возложить на Крым, потому что он имеет и флот, и нужные кадры для торговли.

А статейка-то интересная. Вполне возможно, что именно так наши вчерашние противники и хотели видеть взаимоотношения двух Российских государств – от нас заполучать силы и средства, а если называть вещи своими именами, то пушечное мясо, а на себя возлагали нелегкую ношу в деле распределения прибыли. Допустим, принципиально нового мы ничего не узнали. В большой политике идеалом всегда являлись не равноправные отношения между государствами, а подчинение одной стороны другой. И кто сказал, что в случае победы Антанты (если бы не случилась революция, и мы не заключили бы мир с немцами), Англия и Франция отдали бы нам обещанные проливы?

Любопытно, а руководство РСФСР читало эту статью? Если нет, то надо бы сделать копии и раздать членам ЦК и СНК. И мне выговор, что не уделяю должного внимания ближайшему нашему соседу, а то, что Крым пока находится в ведении КРО, а не ИНО, слабая отговорка. И то, что начальник политической разведки не успевает, еще слабее. Надо срочно засылать в окружение Слащева своего человека, а лучше двух, чтобы получать информацию о планах крымчан. Вот, как только выпишусь из госпиталя и приеду в Москву, так и займусь.

Ладно, а что в альманахе по художественной части? Список авторов впечатлял. Тут вам и Алексей Толстой, и Александр Кондратьев, и Бунин с Куприным. Впрочем, маститым авторам отведено по одной-две странички, потому что большую часть книжки заняла свежая повесть некого В.И., посвященная победе Александра Ярославовича над шведами. Кстати, в прошлом году сражению на реке Неве «стукнуло» шестьсот восемьдесят лет.

Я думал, что ничего нового о победе русского оружия над свеями уже не узнаю. Об Александре Невском читано-перечитано и даже как-то побывал в Стокгольме, постоял и у памятника Биргеру, и рядом с ратушей, где по словам нашей экскурсоводши и был похоронен ярл. Ан, нет. Оказывается, накануне сражения Александр Ярославович отправил отряд боевых пловцов во главе с Гавриилом Олексичем, снаряженных «греческим огнем», для уничтожения вражеских судов, приказав сохранить в целости три шведских корабля, чтобы остаткам разбитого воинства было на чем убегать. Кстати, вполне разумный поступок оставить врагу лазейку для отступления, а иначе он бы дрался с отчаянием крысы, загнанной в угол. Да и оставшиеся в живых привезут в Швецию весть, что с Великим Новгородом (читай, с Русью), не стоит шутки шутить.

Далее князь Александр, имевший тысячу дружинников против пяти тысяч у шведов, использовал в бою военную хитрость – приказал наловить лосей, привязать к их рогам горящую паклю, а потом направил живые огненные тараны на лагерь неприятеля. Скандинавы, на которых ринулись обезумевшие животные, изрядно опешили, а русские витязи, скачущие следом, воспользовались суматохой и перебили шведов. А ярл Биргер получил увечье не от копья Александра, а от рогов самого крупного из лосей, на котором как раз и сидел сам князь. От того, дескать, шведы до сих пор отрицают свое нашествие на реку Неву и факт получения травмы ярлом. Все-таки, Биргер очень почитаем в Швеции и как правитель, и как основатель Стокгольма, а признавать рану, полученную от какого-то лося, неприлично.

Кому как, а мне повесть понравилась. Читать интересно, претензий на научность в ней нет, а как художественное произведение вполне себе стоящее, имеющее право на существование. Может, по примеру прочих «попаданцев» и мне начать заниматься литературным трудом? Не стану передирать Пикуля или публиковать стихи Владимира Семеновича, а напишу свое, выстраданное. Например – попадание кавалерийского эскадрона на Бородинское поле. Хотя, эскадрона маловато будет. Даже полк французы разделают. А вот ежели всю Первую конную отправить в тыл армии Наполеона, да еще обеспечить рубакам пространственно-временной туннель для поставок боеприпасов, пополнения и эвакуации раненых? Ух ты, как интересно! Нет, не стану. Даже если напечатаю под псевдонимом, то Семен Михайлович все равно прознает, и собственноручно меня зарубит за такую фантазию.