Текст книги "Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя"

2. О датировке песни

Вот что Окуджава говорил об этом стихотворении после публикации в 1977 году: «По моим представлениям, студенческая песня должна была быть очень грустной, типа «Быстры, как волны, дни нашей жизни…» или что-нибудь в этом роде. И вот как-то однажды я подсел к пианино и двумя пальцами стал подбирать музыку к стихам «Неистов и упрям, гори, огонь, гори…». Получилась песенка»[36]36
  Цит. по: Дубшан Л. Указ. соч. С. 5.


[Закрыть].

Передатировка с 1940-х на 1950-е, произведенная автором в последнем прижизненном издании стихов, вызывала сомнения у В. Сажина, заметившего, что «с таким же успехом поэт мог датировать это стихотворение любым другим десятилетием (что и сделал, поместив его в итоговом сборнике в раздел «Пятидесятые»…)»[37]37
  Сажин В. Слеза барабанщика. С. 62.


[Закрыть]. С этим утверждением можно было бы согласиться, если бы Сажин разделил творчество Окуджавы на два периода: до 1957 года и после него, потому что в 1957 году поэтика Окуджавы претерпела изменения и появился тот Окуджава, который завоевал место в русской поэзии.

Л. Дубшан уловил качественное отличие «Неистов и упрям…» от тематически родственных ему стихотворений Окуджавы, опубликованных до 1957 года, и привел в пример стихотворение «У городской елки», напечатанное в последнем, декабрьском, номере калужской газеты «Молодой ленинец» за 1956 год:

 
Новый год. Мы говорим о нем
в поздний час прощанья с декабрем.
Новый год. Мы говорим об этом
в ранний час январского рассвета.
Новый год – хорошие слова:
жизнь новей, и в том она права,
нет того сильнее, чем новее.
Ты страной январскою пройди —
и такою новизной повеет
от всего, что встретишь на пути.
 

Дубшан справедливо назвал слог этого стихотворения «дежурным» и не отличающимся от слога стихотворения Окуджавы «Декабрьская полночь», опубликованного 1 января 1946 года в газете Закавказского военного округа:

 
…Искрится небо звездной россыпью,
С кремлевских стен двенадцать бьет…
И вот торжественною поступью
Уже шагает Новый год.
И сосны, к поступи прислушиваясь,
Кивают лапами ветвей,
А он идет без войн, без ужасов,
Счастливый юностью своей…[38]38
  Цит. по: Дубшан Л. Указ. соч. С. 5.


[Закрыть]
 

Если исходить из того, что песня «Неистов и упрям…» датируется 1946 годом, и принять ее за некий «эталон», то придется признать, что за прошедшие с 1946 по 1956 год десять лет качество стихов Окуджавы ухудшилось. Для объяснения этого обстоятельства Дубшан использовал образ борьбы в Окуджаве двух антагонистов, взятый из его стихотворения «Боярышник «Пастушья шпора»» (1969). Согласно интерпретации Дубшана, один из антагонистов (у Окуджавы – «маленький») писал плохие стихи, а другой («большой») – хорошие. Стихотворение «Неистов и упрям.» написано «большим» и поэтому отличается в лучшую сторону от других стихов того периода, сочиненных «маленьким» и опубликованных в газетах. Однако существует и простое объяснение разницы в качестве стихов, предложенное самим Окуджавой, в виде замены датировки с 1946 года на 1950-е, то есть отнесение ее к периоду, когда появились многие из его известных песен. В «Неистов и упрям…» видны эрудиция и мастерство, которыми не отмечены его сочинения, созданные до 1957 года, тем более – стихотворения Окуджавы-первокурсника 1946 года. Меняя датировку песни с 1946 года на 1950-е, Окуджава, таким образом, относил песню к периоду, в который возникли многие из его знаменитых песен. В качестве объяснения можно предложить несколько соображений. Одно – это существование ранней версии стихотворения, действительно датированной 1946 годом, впоследствии замещенной другим вариантом. Нам, впрочем, кажется более вероятным другое предположение: называя эту песню «студенческой», Окуджава пытался сделать менее заметным ее гражданский характер, а отодвигая дату ее создания подальше в прошлое – придать песне вид юношеской шалости. Другой аргумент в пользу датировки песни 1950-ми годами – «кустовой» подход Окуджавы к той или иной теме. Следует учесть еще одно обстоятельство: ободренный надеждами на перемены после смерти Сталина и реабилитацией своей матери, Окуджава вступил в Коммунистическую партию. Венгерские события 1956 года и последовавшее за ними ужесточение внутренней политики Советского Союза выявили тщетность этих надежд. В конце 1950-х – начале 1960-х были написаны и «Песенка про черного кота», и «Бумажный солдатик», и «О чем ты успел передумать, отец расстрелянный мой…», и «Женщины-соседки, бросьте стирку и шитье…»[39]39
  В наиболее полном сборнике стихов Окуджавы «Стихотворения» «Гори, огонь, гори…» и «Женщины-соседки, бросьте стирку и шитье…» помещены под номерами 120 и 126 соответственно.


[Закрыть], также известная как «Песенка о Надежде Черновой», – с «собранными вещами», «ждущим нас поездом», «венком терновым» и со словами «мы… узнали, что к чему и что почем, и очень точно». В этот ряд встраивается и «Неистов и упрям…». Вспомним, что та же «Песенка о Надежде Черновой» датирована 1961 годом, а опубликована лишь в 1990 году. Таким образом, долгая задержка с публикацией политически неблагонадежных песен была для Окуджавы делом привычным. Мы уже упоминали, что песня «Неистов и упрям…» посвящена Ю. Нагибину. Судьба родителей Нагибина напоминала судьбу родителей Окуджавы: его отец был расстрелян, а отчим сослан. Для разговора о содержании песни это обстоятельство представляется значимым.

Явление «Комсомольской богини»

…боги вечны, их ничем не обуздаешь.

И. Бродский. «Девяносто лет спустя». 1994

Чтобы понять и оценить «Песенку о комсомольской богине» Окуджавы, нужно представить себе время и обстановку, сопутствовавшие ее написанию. Тогда, в поздние пятидесятые, на улицах городов можно было увидеть, как женщины с отбойными молотками в руках выворачивают асфальт и как таскают тяжёлые ящики с хлебом в булочных. Традиция отношения к женщине, подразумевавшая преклонение перед ней, в советские годы практически исчезла из жизни и из литературы. Образ женщины-богини, часто встречавшийся в художественных произведениях до революции, не появлялся в них после 1921 года вплоть до конца пятидесятых. Окуджава, возможно, первым вернул этот образ в искусство, доступное широкой публике[40]40
  Национальный корпус русского языка. Итоги поиска слова «богиня» в поэтическом подкорпусе. Найдено 355 документов.


[Закрыть]. Здесь уместно вспомнить советские тексты: какой предстает перед нами их героиня? Очень показательна в плане отношения к женщине известная песня из кинофильма «Встречный» (1932)[41]41
  Корнилов Б. Песня о встречном // Корнилов Б. Стихотворения и поэмы. М.; Л. 1966. С. 166–168.


[Закрыть]; слова для нее написал поэт Борис Корнилов (а в 1938 году он был расстрелян), а музыку – Д. Шостакович. Приведём некоторые куплеты из этой длинной песни:

 
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка?
 
 
Не спи, вставай, кудрявая!
В цехах звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня.
………………………………..
Бригада нас встретит работой,
И ты улыбнешься друзьям,
С которыми труд и забота,
И встречный, и жизнь – пополам.
 
 
За Нарвскою заставою,
В громах, в огнях[42]42
  Выделен образ, перекочевавший из «Песни о встречном» в текст «Комсомольской богини».


[Закрыть],
Страна встает со славою
На встречу дня.
 
 
…………………………………….
 
 
Любить грешно ль, кудрявая,
Когда, звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня.
 

Б. Корнилов, как и многие его современники, искренне верил в то, что «кудрявая» должна радоваться «весёлому пенью» заводского гудка и что работа на заводе представляет собой высшую ценность, перед которой отступает всё остальное. Что касается вопроса, прозвучавшего в конце, то он так и остается нерешенным. Непонятно, приветствует ли автор песни нежные чувства к женщине.

Роль, отведенная женщине при социализме, отражена также в очень популярном в свое время тексте, написанном пятью годами позже «Песни о встречном» («Идем, идем, веселые подруги!», 1937, слова В. Лебедева-Кумача, музыка И. Дунаевского)[43]43
  Лебедев-Кумач В. «Идем, идем, веселые подруги…» // Русские советские песни. 1917–1977. М. 1977. С. 171.


[Закрыть].

 
Идём, идём, весёлые подруги!
Страна, как мать, зовёт и любит нас.
Везде нужны заботливые руки
И наш хозяйский, тёплый женский глаз.
 
 
Припев:
А ну-ка, девушки! А ну, красавицы!
Пускай поёт о нас страна,
И звонкой песнею пускай прославятся
Среди героев наши имена!
 
 
Для нас пути открыты все на свете,
И свой поклон приносит нам земля.
Не зря у нас растут цветы и дети
И колосятся тучные поля.
 
 
И города, и фабрики, и пашни —
Всё это наш родной и милый дом!
Пусть новый день обгонит день вчерашний
Своим весёлым, радостным трудом.
 
 
Расти, страна, где волею единой
Народы все слились в один народ,
Цвети, страна, где женщина с мужчиной
В одних рядах, свободная, идёт!
 
 
Припев.
 

В этой песне уже не говорится о личном счастье или несчастье, о человеческих чувствах и нет места никакому эмоциональному отношению к женщине. Женщины – это категория граждан, которые должны работать наравне с мужчинами и удостаиваются зачисления в герои, если работают много. Строчка «Не зря у нас растут цветы и дети» позволяет сделать вывод о том, что детей «у нас» выращивают на клумбах. Свое жилище женщинам, видимо, не полагается, зато: «И города, и фабрики, и пашни —/ Всё это наш родной и милый дом!» А высшим счастьем для них служит «выполнение пятилетки в четыре года»: «Пусть новый день обгонит день вчерашний/ Своим весёлым, радостным трудом». А последний куплет – уже откровенная пропаганда: не забыты и дружба народов, и расцвет страны, и торжество свободы – это в 1937 году!

Прошло около двадцати лет, и от искреннего революционного романтизма, пронизывающего песни, которые мы цитировали, мало что осталось. Декларировались, впрочем, прежние идеи: власти делали вид, что ничего не изменилось, и карали тех, кто вслух замечал, что «король-то голый». Окуджава после реабилитации родителей и возвращения матери из ссылки, пройдя через иллюзии, связанные с ХХ съездом и разоблачением сталинизма, в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов переживал период переоценки ценностей. В это время он сочинил, например, «Песенку про Черного кота», «Бумажного солдатика» и другие песни, в которых проглядывала его скептическая позиция. «Комсомольская богиня» представляет интерес сразу с нескольких точек зрения. В этой песне осмысливаются отношения между полами в революционные и постреволюционные годы «строительства социализма в отдельно взятой стране» и говорится о том, что хотя восхищение женщиной, пожалуй, входило в число «буржуазных настроений», оно тем не менее не исчезло из людских душ, как и связанная с ним эротическая сторона жизни, «неистребимая как сама природа».

Окуджава сравнивал женщину с богиней во многих стихах и песнях. Но в них, как правило, это обожествление касалось возлюбленной лирического героя. Исследуемая нами песня посвящена определенному периоду истории, а богиня в ней – мать Окуджавы. Следуя своему методу «кустовой» разработки темы, Окуджава тогда же написал другую известную песню («Не клонись-ка ты, головушка…»), прямо адресованную матери.

В то время как некоторые образы из «Песенки о комсомольской богине» упоминались в статьях о творчестве Окуджавы, например, Дубшана[44]44
  Дубшан Л. О природе вещей. Вступительная статья // Окуджава Б. Стихотворения. СПб. 2001. С. 51


[Закрыть], Жолковского[45]45
  Жолковский А. «Рай, замаскированный под двор»: заметки о поэтическом мире Булата Окуджавы» // Жолковский А., Щеглов Ю. Мир автора и структура текста. Tenafly. 1986. C. 308.


[Закрыть], и в других публикациях, текст самой песни детально не изучался и служит предметом анализа в нашей статье. Ниже «Песенка о комсомольской богине» приводится полностью[46]46
  Окуджава Б. «Песенка о комсомольской богине» // Окуджава Б. Стихотворения. С. 150.


[Закрыть]. Поскольку она отчётливо делится на две части: по три куплета в каждой, – мы поместим обе части рядом, чтобы упростить сравнение:

 
Я смотрю на фотокарточку:
две косички, строгий взгляд,
и мальчишеская курточка,
и друзья кругом стоят.
 
 
За окном все дождик тенькает:
там ненастье во дворе.
Но привычно пальцы тонкие
прикоснулись к кобуре.
 
 
Вот скоро дом она покинет,
вот скоро вспыхнет бой кругом,
но комсомольская богиня…
Ах, это, братцы, о другом!
 

 
На углу у старой булочной
там, где лето пыль метет,
в синей маечке-футболочке
комсомолочка идет
 
 
А ее коса острижена,
в парикмахерской лежит.
Лишь одно колечко рыжее
на виске ее дрожит.
 
 
И никаких богов в помине,
лишь только дела гром кругом,
но комсомольская богиня…
Ах, это, братцы, о другом!
 

В первой части песни лирический герой описывает старую групповую фотографию, на которой, скорее всего, присутствует его мать[47]47
  Сажин В. Слеза барабанщика. Вступительная статья // Окуджава Б. Стихотворения. СПб. 2001. С. 59. Высказал предположение, что на фотокарточке изображена мать Окуджавы.


[Закрыть], ставшая героиней этого произведения. Словесное описание любого изображения, в том числе вымышленного – это литературный прием под названием «экфрасис», известный со времен Гомера. Окуджава прибегал к экфрасису неоднократно и в более поздних стихах/песнях. Одним из наиболее показательных примеров использования экфрасиса Окуджавой можно считать песню «Батальное полотно». Как подметил Л. Геллер, описание изображений в литературном произведении «подчиняется либо нарративной, либо топической, но не живописной логике»¹. В «Комсомольской богине» поэт не стремится упомянуть все, что есть на снимке – он концентрируется на том, что представляет для него интерес, то есть логика здесь топическая. Он выделяет из группы людей девочку в мальчишеской курточке и уже с оружием. Детали, возникающие во втором куплете, не мог бы передать фотоснимок. Запечатлеть на нем дождик за окном и ненастье на дворе, находясь в комнате, при тогдашней фотографической технике было невозможно. Такая деталь и ей подобные указывают на то, что картина, которую развертывает перед нами Окуджава, дополнена воображением. Возможно, что «ненастье во дворе» – метафора, намекающая на «смутные времена» и объясняющая следующие далее строки: «Но привычно пальцы тонкие/ прикоснулись к кобуре». Казалось бы, в дождик следовало прикоснуться к зонтику, а не к кобуре. Спокойный фактологический тон этого описания маскирует трагичность происходящего. Девочка-подросток «привычно» держит руку на оружии, которое она, возможно, уже применяла. Подростки в силу недостатка жизненного опыта и присущего им идеализма часто становятся жертвами бессовестной демагогии вождей и используются ими как «пушечное мясо» для достижения их отнюдь не благородных целей. Русская революция воспитала целое поколение юных фанатиков, усвоивших коммунистическую идеологию как религию. Именно об этом песня Окуджавы. Тут уместно вспомнить, что уже в старости мать поэта Ашхен Степановна Окуджава, в течение всей своей жизни убежденная коммунистка, вспоминая прошлое, воскликнула: «Боже мой, что мы наделали…»[48]48
  Мотыль В. «Пока земля ещё вертится…» // Старое литературное обозрение. 2001. № 1 (277). С. 111.


[Закрыть]. Но в описанное Окуджавой время она и ее товарищи были полны революционного энтузиазма, который в своих проявлениях неотличим от религиозного фанатизма. Так что название песни «Комсомольская богиня» в какой-то мере намекает на религиозный характер коммунистической идеологии. В третьем куплете поэт, знающий о дальнейшей судьбе девушки, сообщает читателю/слушателю о том, что «вот скоро» героиня уйдёт из дому для того, чтобы принять участие в «боях». Конечное двустишие куплета повторяется в песне два раза, в нем сконцентрирован основной ее смысл, и оно будет обсуждаться в дальнейшем.

Во второй части песни поэт говорит о другой фотографии – возможно, реально существовавшей и даже прокомментированной матерью, а может быть – о воображаемой. В любом случае перед нами снова одна из разновидностей экфрасиса. Но даже если фотография не была придумана поэтом, такие детали, как синий цвет футболки, – наверняка вымышленные: в синий и голубой цвета Окуджава вообще часто «одевал» свои стихи; а фотография в то время была черно-белой. У героини острижена коса (коса – уже не «косички» – признак повзросления), что, очевидно, является данью тогдашней моде и скрадывает женственность, так же как и «мальчишеская курточка» на первой фотографии. Но обтягивающая маечка-футболочка и колечко рыжих волос, дрожащее на виске, делают «комсомолочку» очень женственной. По черно-белой фотографии, опять же, невозможно было бы определить цвет волос. Не из причёски ли «кудрявой» в «Песне о Встречном» попало в «Комсомольскую богиню» это «колечко»?

В последней строфе второй части мы сталкиваемся с алогизмом: «И никаких богов в помине…» – так звучит первая строчка, а в третьей, начинающейся с противительного союза «но», обожествляется земная девушка. Это явное и намеренное противоречие, которое должен заметить читатель/ слушатель.

Словосочетание «комсомольская богиня», несомненно, в данной песне является ключевым. Оно выглядит как оксюморон: прилагательное принадлежит к коммунистическому, а существительное – к религиозному дискурсу. Однако слово «комсомольский» означает не только идеологию – оно может также намекать на молодость героини: в современном русском языке понятия «комсомольский возраст» и «юный возраст» иногда воспринимаются как идентичные. «Юная богиня» – вовсе не оксюморон, это, наоборот, привычный образ. Слово «богиня» по отношению к героине может подчеркивать ее красоту. С другой стороны, и это, пожалуй, более важно, в словосочетании «комсомольская богиня» мог отразиться религиозный характер коммунистической идеологии, о чем уже было сказано. Многозначность, заложенная в названии песни, привлекает внимание к образу и как прием типична для Окуджавы. Сравнения женщины с богиней в русской поэзии возникли в XVIII веке. Они относились тогда к титулованным особам женского пола. Сперва они появились в эпиталамах и одах, чаще всего обращенных к императрицам, которых уподобляли главным богиням грекоримского Пантеона: Афине (Минерве), Гере (Юноне), Афродите (Венере), Артемиде (Диане). Чаще всего упоминалась Афина, олицетворяющая власть, мудрость, знания, военные победы и искусства. В одах Тредиаковского, Ломоносова, Сумарокова, Державина и других поэтов XVIII века сравнения с Афиной (Минервой) были общим местом; при этом Сумароков уже уподоблял богиням и нетитулованных женщин. В XIX веке его примеру последовали другие поэты, а группа небожительниц, украшавших собой произведения, очень расширилась, так что от читателя теперь требовалось хорошее знание греко-римской мифологии. Количество стихов, в которых женщину обожествляли, исчислялось уже сотнями; среди них были произведения практически всех значительных поэтов, включая Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Некрасова и многих других. В эпоху Серебряного века традицию, о которой идет речь, подхватили Брюсов, Блок, В. Иванов, Мережковский, Бальмонт, Бунин, Гумилёва, Ахматова, Мандельштам, Волошин и менее яркие поэты – всех их перечислить невозможно. После революции ситуация переменилась. До 1921 года в стихах Брюсова, В. Иванова и некоторых других авторов еще можно было встретить упомянутый прием, но потом он исчез совершенно из стихов, печатавшихся в советской России. Это не случайность, а проявление идеологии тоталитарного государства с ее приматом коллективного над личностным. Конечно, в эмигрантской литературе традиция сохранялась; поэты-эмигранты не исключали богинь из своего лексикона. Что касается советской литературы, в ней ситуация не менялась до смерти Сталина, то есть более 30 лет, и можно считать, что Окуджава был одним из первых, если не первым, кто воскресил в своих стихах и песнях отношение к женщине как к богине. Остаётся определить, с какой именно богиней Окуджава сравнивал «комсомолочку». Что мы знаем о её облике из текста? Длинные пальцы, длинные волосы, которые она потом остригла, и главное: цвет волос – рыжий, то есть золотой. Больше всего под такое описание подходит Афродита (Венера), которую Гомер в одном из своих гимнов назвал «златовенчанной». Ей посвящено множество творений скульпторов и живописцев: и греческие статуи, и росписи на древнегреческих вазах и предметах интерьера, а в новые времена, начиная с XV века, – огромное количество картин великих художников Возрождения. «Рождение Венеры» и «Весна» Сандро Ботичелли знакомы каждому по многочисленным репродукциям. Золотоволосую Афродиту (Венеру) рисовали также и Джорджоне, и Тициан, и Рубенс, и Веронезе, и многие другие[49]49
  http://greekroman.ru/gallery/venus04.htm


[Закрыть]. Везде у Венеры длинные волосы – возможно, поэтому Окуджава упомянул остриженную косу. Венера – богиня любви, красоты, весны и жизни, однако она весьма воинственна и активно участвовала в Троянской войне, так что в произведении XX века ей не возбраняется держать пальцы на кобуре. Однако нельзя исключить, что Окуджава подразумевал другую воспетую многими богиню – Артемиду, которая также была златокудрой. Артемида часто изображалась с луком и колчаном со стелами за спиной; кроме того, она отличалась кровожадностью и нередко требовала человеческих жертв – все это было бы как нельзя более уместным для комсомольской богини. Следовательно, возможны разные истолкования этого образа, возникшего в песне Окуджавы; многозначность типична для его произведений. И хотя более вероятно, что «комсомолочка» Окуджавы – именно Афродита, не исключено также, что богиня – это собирательный образ, лишенный конкретности.

Теперь обратим внимание на то, как завершаются обе части песни. Две последние строки двух частей идентичны, а в строках, предшествующих им, присутствуют слова «бой кругом» (в первом случае) и «гром кругом» (во втором). В 3-м и 6-м куплетах присутствует антитеза (стилистическая фигура контраста, построенная на резком противопоставлении образов):

 
…вот скоро вспыхнет бой кругом,
но комсомольская богиня…
Ах, это, братцы, о другом!
 

 
…лишь только дела гром кругом,
но комсомольская богиня…
Ах, это, братцы, о другом!
 

…вот скоро вспыхнет бой кругом…лишь только дела гром кругом, но комсомольская богиня… но комсомольская богиня…

Ах, это, братцы, о другом! Ах, это, братцы, о другом!

В первой половине песни бой благодаря союзу «но» противопоставляется дионисийскому началу – радости, любви, красоте и весне, воплощением которых является Афродита. Слова «бой кругом» отсылают нас к «Песне о встречном», где есть строка «В громах, в огнях». А в шестом куплете «дела гром» как бы обобщает развернутое в «Песне о встречном» описание конкретных звуков, сопутствующих работе: «пенье гудка» и «звон цехов». Относительно грома (и молнии) можно заметить, что в мифологических представлениях он предшествует появлению богов; похоже, что не случайно упоминанием грома Окуджава предваряет в своем произведении строчку о «комсомольской богине». Он заканчивает обе части песни восклицанием: «Ах, это, братцы, о другом!», подчеркивая, что в жизни, кроме боев и труда, есть и другие, не менее важные вещи: красота, радость, любовь! Скорее всего, здесь есть намек на то, что «другое», о котором в описанных обстановке и времени не уместно говорить, является на самом деле чем-то более базовым и человечным, чем огонь и гром, связанные с революцией. Тут можно заметить, что слова: «Ах, это…» как начало восклицания часто появлялись в стихах поэтов Серебряного века, в частности у Пастернака, Брюсова, Белого, Кузмина, Адамовича и других.

Рассмотрим теперь контексты песни, которые могут подкрепить или дополнить нашу интерпретацию. «Комсомольская богиня» была не первым творением Окуджавы, в котором обожествлялась женщина. В стихотворении «Если сполна надышаться морским ароматом пряным..»)[50]50
  Окуджава Б. «Если сполна надышаться морским ароматом пряным …» //Окуджава Б. Стихотворения. С. 115


[Закрыть], а оно было написано в 1956 году, то есть двумя годами раньше «Песенки о комсомольской богине», фигурирует «просто соседка», названная Афродитой.

 
Если сполна надышаться морским ароматом пряным,
если в море всматриваться упрямо-упрямо,
неожиданно, тихим прибоем омыта,
выйдет из зеленой волны Афродита.
 
 
Выйдет, поздними сумерками влекома,
и улыбнется знакомо-знакомо…
 
 
Где? На каком портрете? В каком музее
я встречал эту точеную шею,
эту копну волос золотистых и вязких,
эту голову, вскинутую по-царски,
эти глаза, что многое могут и смеют?
Где? На каком портрете? В каком музее?
 
 
Вот стоит она на песке видением близким,
с бронзовой кожи стряхивая соленые брызги.
А когда распластаются длинные синие тени,
такое простое платьице ловко она оденет,
черной заколкой волосы туго стянет,
станет такой обычной, земною станет,
просто соседкой, старой знакомою просто
в будничном платьице – поношенном, ситцевом, пестром.
 

Это стихотворение позволяет понять уже сложившуюся ко времени написания «Комсомольской богини» образную систему Окуджавы, в которой есть отголоски и мифа о рождении Афродиты из морской пены, и гомеровского описания её «золотистых» волос, и отпечаток картин Ботичелли с изображениями богини из музея Уфиццы во Флоренции. А больше всего сближает эти стихи с «Комсомольской богиней» способность автора увидеть прелесть «просто соседки» и поставить ее на пьедестал как богиню. Это стихотворение служит сильным аргументом в пользу того, что «комсомольская богиня» сравнивалась именно с Афродитой, особенно если помнить о «рыжем колечке».

Есть и другие доказательства того, что «богиня» Окуджавы – Венера (Афодита). Блок, с творчеством которого тесно связаны произведения Окуджавы, работая над «Стихами о Прекрасной даме», изучал греческих философов и, как пишет Аврил Пайман, «перед внутренним взором поэта» возник «образ русской Венеры»[51]51
  Пайман А. История русского символизма. М. 1998. С. 200.


[Закрыть]. Стихотворение Блока, в котором есть строчки «Молодая, золотая,/ Ярким солнцем залитая», могло повлиять на Окуджаву или непосредственно, или через Георгия Иванова, который обожал и знал всего Блока.

Связи образного мира Окуджавы с поэзией Г. Иванова достаточно обширны; о них мы уже упоминали. «Песенка о комсомольской богине» – один из примеров такой связи с песенкой «Приказчичья» Г. Иванова. Мы приведём текст этой песенки[52]52
  Иванов Г. Песенки: Приказчичья // Иванов Г. Стихотворения. Спб: Академический проект. 2010. С. 353.


[Закрыть]параллельно со второй частью песни Окуджавы:

 
На углу у старой булочной,
там, где лето пыль метет,
в синей маечке-футболочке
комсомолочка идет.
 
 
А ее коса острижена,
в парикмахерской лежит.
Лишь одно колечко рыжее
на виске ее дрожит.
 
 
И никаких богов в помине,
лишь только дела гром кругом,
но комсомольская богиня…
Ах, это, братцы, о другом!
 

 
Я иду себе насвистывая,
Солнце льётся на меня.
Вижу – блузочка батистовая
Замечталась у плетня.
 
 
Не модистка и не горничная,
Гимназисточка скорей.
Лейся, лейся, пламя солнечное,
Пуще душу разогрей!
 
 
И плетень толкаю тросточкою,
И улыбка мне в ответ:
Миловидного подросточка я
Поцелую или нет?
 

Картины, представленные в этих стихах, имеют много общего (кроме того, первые два куплета каждой части песни Окуджавы совпадают по размеру со стихотворением Иванова – они написаны 4-стопным хореем). Время года, очевидно, описывается одно и то же: в стихотворении Г. Иванова из таких строк, как «Солнце льется на меня» и «Лейся, лейся, пламя солнечное» можно понять, что дело происходит летом; у Окуджавы об этом прямо сказано. Центральный образ в текстах – девушка; у Иванова на ней «блузочка батистовая», а у Окуджавы она «в синей маечке-футболочке». Иванов называет ее «гимназисточкой», Окуджава – «комсомолочкой». Есть в этих стихах и колористическое сходство: у Иванова девушку окружает «солнечное пламя», а у Окуджавы героиня рыжеволосая – все это заставляет вспомнить об облике Венеры. Но все же для Иванова его героиня – «миловидный подросточек», а для Окуджавы – «комсомольская богиня». У Г. Иванова песенка пронизана гедонистическими мотивами и напоминает о горячо любимом им французском художнике Ватто, а также сопоставима с произведениями М. Кузмина, которого Иванов считал одним из своих учителей.

Окуджава поставил перед собой более сложную творческую задачу, чем Иванов. Автор «Комсомольской богини» решился рассказать о трагической судьбе женщин в коммунистическую эпоху, когда идеология пыталась отменить законы природы и достижения цивилизации и отводила женщине роль солдата или рабочего, стыдливо замалчивая эротическую сторону человеческих отношений. Окуджава показал, что несмотря на все усилия тех, кто проводил официальные взгляды в жизнь, «другая» ее грань никуда не исчезла, пусть о ней и не принято было говорить вслух и «гром кругом», как казалось, не оставлял место для эротики. Песня Окуджавы напоминала о том, что, кроме сражений и работы, в мире есть и другие, не менее важные ценности: красота, любовь, радость, традиционно воплощаемые мировой культурой в женщине-богине. Окуджава не просто декларировал свою позицию, но и регулярно использовал образ женщины-богини в своих песнях, чем после долгого перерыва возродил его в русской поэзии.