Текст книги "Анатомия любви"

Лебяжий пух

 
Любовь похожа на лебяжий пух,
чуть выдохнешь неровно – улетает
и всё, что сердца не ласкает слух,
как первый снег по осени растает.
 
 
Внезапно, нарушая будней штиль,
вдруг налетит подобно урагану,
сметёт с пути сомнения, как пыль,
или насыплет соль опять на рану.
 
 
Так трепетна она, но есть в ней нрав,
ладонь ослабишь – выпорхнет, как птица,
и сеть неволи крыльями порвав,
вновь на свободу в небо устремится.
 
 
И полетит туда, где горячо
от губ и рук, с которых жизнь начнётся,
где обретёт уютное плечо
и лишь в него лицом своим уткнётся.
 
 
Кто продолженью снов не подлежит
и струн души мечтой не задевает,
огнём прикосновенья не дрожит,
тот этим чувством не повелевает.
 
 
Из миллионов выбирая двух,
внезапно, словно нота, замирает…
Любовь похожа на лебяжий пух,
жаль, что не каждый мудрость эту знает…
 

Ранний брак

 
Ранний брак похож на брак,
как деталь не по размеру,
жизнь, в которой всё не так,
превращается в химеру.
 
 
Можешь запросто впросак
вдруг попасть на томных дивах,
а потом есть доширак
и мечтать о коррективах.
 
 
От разбросанных носков
до не вымытой посуды,
тщетно силится альков
сгладить рознь и пересуды.
 
 
Ранний брак похож; на бой
до идейного разгрома,
чтоб оставить за собой
право быть главою дома.
 
 
Из-за пары пустяков:
ссоры, слёзы и обиды,
жизнь спускает с облаков…
Вот такой зигзаг планиды…
 
 
Нет, конечно, может быть,
раз на тысячу прокатит:
так, чтоб лавой не остыть
и взаимность не растратить.
 
 
Но на практике – не так,
жизнь сурова в перспективах,
ненадёжен ранний брак,
в своих чувственных порывах.
 
 
Есть в нём страсть, но нет души,
значит, жди в ней пробужденье…
С ранним браком – не спеши,
если нет в душе волненья…
 

Давай расстанемся с тобой

 
Давай расстанемся с тобой,
уйдём решительно и смело,
так будто вместе надоело
нам быть друг другу не судьбой.
 
 
Давай представим, как конфуз,
любовь, волнующую тело,
что до другого нет нам дела
и сбросим с сердца тяжкий груз.
 
 
Давай с тобой перегорим
безумьем боли бессердечной,
надеждой глупой и беспечной,
что мы судьбу свою творим.
 
 
Давай попробуем на вкус
плоды печали и разлуки,
забудем боль сердечной муки
и жгучей ревности укус.
 
 
Давай расстанемся с тобой
и сквозь обиды улыбнемся,
над нашим прошлым посмеёмся…
Так предначертано судьбой…
 

Казалось бы…

 
Казалось бы, ну в чём мы виноваты?
Не удалось судьбу взять под уздцы,
но проступает память, как стигматы,
вновь обнажая язвы и рубцы.
 
 
Нет радости и лёгкости в помине,
тяжёл на вдохе воздух, как свинец,
и небо, словно в чёрном гуталине,
в одном лице – ответчик и истец.
 
 
Казалось бы, расстались и расстались,
уютный не сумев построить дом,
ведь мы всегда на что-нибудь ссылались
и жили не душою, а умом.
 
 
Судьба похожа на лассо ковбоя:
поймает, усмирит, а если нет,
накажет смелых и лишит покоя,
а самым дерзким – перебьёт хребет.
 
 
Казалось бы, по мирному расстались,
насильно никому не будешь мил,
но помнят губы тех, кого касались,
и страсти сок, который жадно пил.
 
 
На калькуляторе сломались кнопки,
всего одна исправна – сброс на «ноль»,
всё прошлое мы вынесли за скобки,
у каждого теперь своя юдоль.
 
 
Казалось бы, вспорхнули и крылаты,
у каждого теперь есть свой рассвет,
но проступает память, как стигматы,
и эхо отзывается в ответ…
 

Не будем

 
Никогда мы с тобою не будем вдвоём,
не простит нам судьба этот праздник,
не во мне ты нашла своё счастье, а в нём,
умертвив моё сердце без казни.
 
 
Неужели такой был по нраву итог
для тебя, когда таяла в ласках,
или ты не хотела озвучить предлог,
чтоб расстаться без ссор и огласки.
 
 
Ты почти безупречно вжилась в свою роль,
что любой режиссёр скажет: «Браво!»,
но решив отрубить, будь добра – обезболь
чувство тех, кто любил не лукаво.
 
 
Чтобы ложь над тобой не раскинула сеть
и, как птицу, бедой не накрыла:
невозможно на двух табуретах сидеть,
чтоб дышала расплата в затылок.
 
 
Пусть всё прошлое смоет осенним дождём,
пепел ласк, что огнём клокотали…
Никогда мы с тобою не будем вдвоём:
мы любовью любовь не назвали…
 

Осанна любви

 
Судьба воздаст по глупости и сану,
и мудростью пожалует умы,
поэтому не стоит петь осанну
разлуке и хвалебные псалмы.
 
 
Покуда злостью душу выжигает,
пока ногами ощущаешь твердь,
идёшь, как напролом, ещё не зная:
разлука – это маленькая смерть.
 
 
Разлука – чужеродное вторженье,
так на аборт похожий для души,
и награждать другого униженьем,
желанием возмездья не спеши.
 
 
Не лги себе, не упивайся счастьем,
свободой обретённой не играй,
и жилку голубую на запястье,
проклятьем и хулой не вспоминай.
 
 
Пусть будет память чувствам благодарна,
которые, как нищий и слепец,
гармонию искали и бездарно
не слушали биения сердец.
 
 
Не будь героем пошлого обмана,
сумой не зарекайся от тюрьмы
и пой любви хвалебную осанну,
разлуке – упокойные псалмы…
 

Офелия

 
Любимая, зачем, как шпагой острой,
пронзила сердце мне своим уходом,
душа моя покрыта вся коростой,
закат сравнялся временем с восходом.
 
 
Офелия, любимая, как больно
знать, что тебя я больше не увижу,
я к правде не искал путей окольных,
идя по ним, я честь свою унижу…
 
 
Но честь презрев, не вынимая шпагу,
неужто я тебе такой был нужен,
похожий на плебея бедолагу,
который вечно с совестью не дружен?
 
 
Которому не ведом голос мести,
таким нужна постель и вкусный ужин,
и изредка, слова слащавой лести…
Тебе такой избранник был бы нужен?
 
 
Прости меня, быть не могло иначе,
поступок мой лишь Богом мне простится,
но сердце безнадёжностью заплачет…
Не миновать того, чему случиться…
 
 
Не может БЫТЬ, когда НЕ БЫТЬ – всё может,
и управляет миром лицедейство,
и совесть лицемерие не гложет,
когда везде в почёте фарисейство.
 
 
Я слепну, всё заволокло метелью
интриг за власть, подвохов, подлых бредней
и стала для тебя река купелью,
в которой ты нашла приют последний.
 
 
Твой вечный сон никто не потревожит,
по локонам твоим вода струится…
С каким несчастьем или горем может
любовь неразделённая сравниться?..
 
 
Зачем теперь мне конь ценой в полцарства,
когда со мною нет моей любимой,
любовь твоя была мне, как лекарство,
от всех невзгод защитою незримой.
 
 
Как после пира горькое похмелье,
теперь душа с рассудком в вечном споре
и соловей не усладит нас трелью…
Офелия, за что мне это горе?..
 

Бег

 
Я бегу за тобою, бегу,
обогнать своё время пытаюсь,
но догнать всё равно не могу:
в двух шагах от тебя просыпаюсь.
 
 
Я бегу… В лёгких воздуха нет,
ещё миг и они задохнутся,
а судьба суетою сует
вновь не даст мне тобой обмануться.
 
 
Я бегу за тобой – ноги в кровь,
через время, сжимая пространство,
глупо веря, что это – любовь,
удивляя себя постоянством.
 
 
Я бегу… Мне бы взмыть до небес,
чтобы стать там счастливейшим в мире,
но судьба, как невидимый пресс,
каждый шаг – на ногах, словно гири.
 
 
Я бегу, убыстряя свой бег,
оглянись, протяни же мне руку,
до утра приюти на ночлег,
сократи на мгновенье разлуку.
 
 
Я бегу за тобою, бегу,
мне бы только к тебе прикоснуться…
Вязнут ноги в глубоком снегу…
Мне бы только успеть… Не проснуться…
 

Купина

 
Забываются быстро прохожие,
промелькнувшие и не похожие
на любимых героев кино,
с кем вы были всегда заодно.
 
 
Забываются часто начальники,
как дырявые старые чайники,
в них дождаться нельзя кипятка,
вот и память о них коротка.
 
 
Кошельки и ключи забываются
(но находки их всё же случаются),
а друзей не вернуть уже, нет,
если сам ты нарушил обет.
 
 
Забываем всё то, что нам хочется,
как давнишние злые пророчества,
забываем мы выключить свет,
забываем, кого уже нет.
 
 
Упускаем из вида всё главное,
даже то, что бесспорно и явное,
забываем порой сны и лица,
как в блокноте пустые страницы.
 
 
Мы стираем из памяти прошлое,
если в нём не осталось хорошего,
забываем принять мы лекарства
и отдать в благодарность полцарства.
 
 
Всё проходит и где-то заблудится,
и во времени долгом забудется,
память только хранит любимых,
как купина – неопалимых…
 

Привычки, как нирвана

 
Привычка к старым тапкам, как нирвана,
к любимой кружке, к месту за столом,
к познанию знакомого дивана,
к погоде и пейзажу за окном.
 
 
К удобным и растоптанным кроссовкам,
проблемами себя не волновать,
привычка безымянным быть в массовках
и роль героя на себя не брать.
 
 
Привычка – это баня по субботам,
шашлык на даче, словно ритуал,
и чтоб без опозданья на работу,
ту, о которой с детства не мечтал.
 
 
Не выбирать путей по бездорожью
и лучше всё же ездить, чем ходить,
и упаси вас, милостию божьей,
кого-то в этой жизни полюбить.
 
 
Привычка к той, что рядом спит в кровати,
известная и вдоль, и поперёк,
и пусть не веет страстью от объятий,
но не звучит в неверности упрёк.
 
 
Хранить, как хлам ненужный на балконе,
в своей душе воспоминаний флёр,
слов о любви нет в скудном лексиконе
привычки, ей подскажет всё суфлёр.
 
 
Людьми привычка, как рабами правит,
диктуя слабым правила игры,
накормит сладким и судьбе слукавит,
преподнеся данайские дары.
 
 
И подбирая к слабостям отмычку,
вознаградит достоинством изъян,
отнимет имя и присвоит кличку,
чтоб как-то отличать от обезьян…
 

Хорошо

 
Хорошо, когда ты мал,
всё имеешь то, что надо,
три ступеньки прошагал,
ждёшь игрушку, как награду.
 
 
В школу утром не вставать,
можно спать хоть до обеда,
до чего же благодать –
сладкий торт с утра отведать.
 
 
Хорошо быть молодым,
карты жизнь сама разложит,
день грядущий, словно дым,
память прошлым не тревожит.
 
 
Можно с чистого листа
сочинять в стихах романы
и вычёркивать места,
где похож на Дон Жуана.
 
 
Хорошо, в расцвете сил,
знать прошедшей жизни цену,
кто б себе не говорил,
что пора уйти со сцены,
 
 
что пора чехлить ружьё
и заканчивать охоту,
что осеннее рыжьё
отобьёт к любви охоту.
 
 
Хорошо быть пожилым:
умным, опытным, умелым,
был брюнетом – стал седым:
цвет волос торопит тело.
 
 
Дух сбивается на шаг,
тело всё еще гарцует,
для любимой – яркий флаг:
это сердце салютует.
 
 
Хорошо иметь мечту
вместе с милой не проснуться,
пусть тот день и час зачтут…
Вдруг захочется вернуться…
 

Рука дающего…

 
«Рука дающего – не оскудеет…»,
но что даёт скудеющим рука,
которая и в стужу не согреет,
не свяжет воедино на века?
 
 
Которая поманит лишь в дорогу,
несчастных в одиночестве своём,
тропою, где один сломает ногу,
другой уйдёт, чтоб им не быть вдвоём.
 
 
Рука дающего не оскудеет,
когда рука зажата в кулаке,
и он своё вернуть опять сумеет,
с горы скатившись вновь на дураке.
 
 
И там, внизу, успев лишь отдышаться,
готовясь вновь преодолеть подъём,
в подушку будет сдержанно смеяться,
себя, сдавая временно внаём.
 
 
Рука дающего – не оскудеет,
когда простою истиной полна:
любовь лишь бескорыстная согреет
и будет ждать любимых у окна…
 

Моментальное фото

 
Случайность… Встреча… Быстрый взгляд,
восторг, вопрос немой во взоре…
Улыбка… Молния… Разряд…
Глаза, в которых тонет море…
 
 
Киносеанс, последний ряд,
попкорн посыпался под ноги,
клубничным вкусом говорят
немые губы, спутав слоги…
 
 
Марш Мендельсона, ЗАГС, фата,
капот, машина, кукла, ленты,
тесть с тёщей, гости, суета,
тост – «Горько!» и аплодисменты.
 
 
Экзамен, сессия, диплом,
общага, пьяный гул, пирушка,
кулёчек хнычущий, роддом,
работа, ужин, постирушка.
 
 
Вполглаза сон и день, как хмарь,
напевы песен колыбельных,
портфель, пенал, урок, букварь,
и свойства линий параллельных.
 
 
Из пункта «Б» до пункта «А»,
монголы, поле Куликово,
жизнь, как у взрослых не мечта,
прощай звонком последним школа.
 
 
Зима, весна, закон един,
как быстро дети повзрослели,
и двадцать лет, как миг один,
шнуром бикфордовым сгорели.
 
 
Проекты, бонусы, оклад,
ступени, должности, карьера,
домашний приторный уклад,
как пьеса в кресле из партера.
 
 
Привычка, ссоры, бигуди,
халат, засаленный на кухне,
грусть непонятная в груди
и мир, который вот-вот рухнет.
 
 
И он не тот, она – не та,
дней было много, стало мало,
закрылись райские врата,
мерцают чувства вполнакала.
 
 
Лес сбросить лист уже спешит,
природа ждёт покровов снежных,
но где-то в глубине души
лампадой теплится надежда.
 
 
Восторг, как молния… Разряд…
И вновь случайность, снова встреча…
Киносеанс, последний ряд
судьбе надеждою перечит…
 

Немного о любви

 
Как хочется любимой быть и на руках носимой,
не сетовать на жизнь, на долю не злословить…
Так встань пораньше мужу завтрак приготовить…
 

* * *

 
Для жизни торжества и вечного храненья,
задумал Бог создать двуногих всех по паре…
Как много всё же одиноких… Может дело в таре?
 

* * *

 
Склоняю голову пред женщиной, что выбрала семью,
а женщины, которым в жизни цель – карьера,
напоминают мне КАМАЗ, везущий гравий из карьера…
 

* * *

 
Лентяй, годившийся из дома мусор выносить,
питал к жене своей,
как к старым тапочкам, привычку,
себя он половиною считал,
а вот жену – лишь четвертью, в кавычках…
 

* * *

 
Любить двоих одновременно невозможно,
любви претит монетой быть разменной,
альков супружеский – не пункт валют обменный…
 

* * *

 
Коль в чувствах человек лишь выгодой живет,
любовь бессильна скрягу переделать,
из фантика, увы, нельзя конфетку сделать…
 

* * *

 
Казалось бы, все кончено и ничего не надо,
но всё же жизнь – забавная вещица…
Мне в магазине утром улыбнулась продавщица…
 

* * *

 
Болезнь любви имеет срок предельный,
сегодня я в метро соседку разглядел…
Всё… значит, я тобой переболел…
 

* * *

 
Влюбленной хризантемы лепестки
от заморозков ранних облетели…
Ах, как любить они еще хотели…
 

* * *

 
Лег первый снег
и, стало быть, зима не за горами,
в лесу азартный лай,
за зайцем гончие идут по чернотропу…
В загоне я…
судьба к твоим губам несет меня галопом…
 

* * *

 
Мы индейку-судьбу приготовить хотели по-своему пышно,
Не перчить ее ревностью и слезами разлук не солить…
Пригорела любовь…
видно повар из нас был совсем никудышный…
 

Шут

 
Назначенный судьбой шутом придворным,
любил он королеву непритворно,
стихи писал, мог ревностью терзаться
и делал все, чтоб королем казаться,
но суждено шуту шутом остаться…
 

Время

 
Ты поверь – всё пройдёт, перемелется,
мука станет обычной мукой,
и бесстрастного времени мельница
возвратит нам душевный покой.
 
 
Пыл остынет, улягутся страсти,
время лучше лекарств иногда:
неудач и житейских напастей
оборвётся, как нить, череда.
 
 
Станет тихо, спокойно, чуть грустно,
значит, кончится время чудес,
и душа, оголённая чувством,
замолчит, словно осенью лес.
 
 
И стихов пожелтеют листочки,
запах прежней любви сохраня,
и останутся светлые строчки,
на ветру колокольцем звеня…
 

Время сказок

 
Время сказок, увы, закончилось,
наступила итогов пора,
как не прячь, вот оно – одиночество,
жить лишь тем то, что было вчера.
 
 
Стать седым, а ещё лучше лысым,
и привычки свои отменить,
но остаться при том бескорыстным,
всех прощать и ни в чём не винить.
 
 
Бросить всё и уехать на дачу,
где растить огурцы и морковь,
и повесить на гвоздик удачу,
и забыть, что такое любовь?
 
 
Стать, как все, миллионам подобным,
урожаи лелеять в сезон,
быть на грядках рабочим подсобным
и искать в днях текущих резон.
 
 
Но не верится в эти прогнозы,
чтоб судьбу оценить в полгроша…
Говорят, что цветут всё же розы
в январе…, если просит душа…
 

Двойник

 
Дверью входной – хлоп,
горло сдавил всхлип,
надо сказать «стоп»,
слово сломал хрип.
 
 
Надо уйти прочь,
чтобы забыть сон,
зубы зажать смочь,
похоронить стон.
 
 
Долгий во тьме путь
жажды тепла рук,
чтобы на них дуть,
сердца уняв стук.
 
 
Ворон принёс весть,
будто идёт мор,
слышу – скулит месть,
радость украл вор.
 
 
Скоро зима – снег,
снова с душой спор,
не выношу – бег,
а из души – сор.
 
 
В поле уйти – вскачь,
шпорами в бок – боль,
сердце порвал плач,
в ране от слёз – соль.
 
 
Снегом забить рот,
память убить губ,
конь мне простит пот,
сбитый кнутом круп.
 
 
Кто-то унял прыть,
опередил срок…
Как без весны жить?
Шерсти с овцы – клок…
 
 
Если бы сам смог,
время вернул вспять,
плюшевым стал вдох,
стала седой прядь.
 
 
Давит годов свод,
словно удар в пах,
слишком глубок брод,
слишком велик страх.
 
 
Жаль, что двойник – трус,
сразу видать – влип,
губ не забыл вкус…
Двери входной – скрип…
 

Катехизис

 
Больно?
Рот на замок, молчи!
Вольный?
Сердцем внутри кричи…
Грустно?
В прятках всегда водить…
Гнусно?
Ложью любовь кормить…
Верно?
Чувствам не изменять…
Скверно?
Жизнь, как в игру играть…
Сладко?
Только себя любить…
Гадко?
Совесть свою купить…
Звёзды?
Все ей в ладонь сложил…
Поздно?
Горечь во рту от лжи…
Жажда?
Вместе с любимой быть…
Важно?
Губы её забыть…
Любишь?
Стоит ли всем вещать…
Судишь?
Подлость нельзя прощать…
Можно?
Всех и во всём винить…
Сложно?
С кем-то её делить…
Палкой?
Совесть и честь стравить…
Жалко?
Счастьем чужим платить…
Светишь?
Солнце не нужно льду…
Встретишь?
Словно чужой пройду…
 

Хлыст

 
Жизнь – подарок с начинкой слоёной,
открывается с новым пластом,
вдруг узнаешь – вкус крови солёный,
шрам сочит от удара хлыстом…
 
 
От ударов болели не руки,
он расчётливо бил по душе,
выбивая тоску по разлуке
и надежду на рай в шалаше.
 
 
Хлыст расплаты был сделан из вздора,
из утопий наивных надежд,
униженья и боли позора,
бичеванья души без одежд.
 
 
Бил по ранам поджившим, паскуда,
уставал, выбиваясь из сил,
думал, будто, от боли забуду,
ту, которую ждал и любил.
 
 
А хлысту кровь казалась не красной,
не особенной, не голубой,
он безжалостно бил, беспристрастно…
Этот хлыст назывался судьбой…
 
 
И смеялась сова на опушке,
хохотала смешным упырём,
эхом годы считала кукушка,
что могли бы прожить мы вдвоём.
 
 
Получалось ни мало, ни много,
самый раз, чтобы дверь отворить,
причастившись, предстать перед Богом
и любовью судьбе заплатить…
 

Любовь должна быть бескорыстной

 
Добро должно быть бескорыстным,
иначе это не добро,
и даже лик иконописный
не спрячет жадное нутро.
 
 
Быть не должна корыстной вера
и ложью душу унижать,
как ненасытная химера
грехами тело ублажать.
 
 
Не может быть скупой надежда
и продаваться, как товар,
а быть вселенною безбрежной,
как скоротечной жизни дар.
 
 
Любовь должна быть бескорыстной,
как часть адамова ребра,
её нельзя в бумажник втиснуть,
и нет там места для добра…
 

Любовь по расчёту

 
Любовь по расчёту, увы, не любовь,
костяшками счетов волнуется кровь,
по де́бету с кре́дитом бегают пальцы
и выгоду ищут упрямо скитальцы.
 
 
Вот здесь будет минус, а там снова плюс,
где выгода больше – там будет союз,
и клацают счёты, и сумма растёт,
господствует всюду холодный расчёт.
 
 
Расчёт благородство и совесть иссушит,
а верность для выгоды тайно задушит,
прикинется он неотложным и важным
и труса представит героем отважным.
 
 
Уверенно шествует выгодный ход,
душе право выбора он не дает,
пылится заснувшая честность в углу,
расчёт и её посадил на иглу.
 
 
Продуманы планы, просчитаны риски,
когда, если надо, уйти по-английски,
душа или чувства расчёт не волнуют
и совесть свою ни к кому не ревнует.
 
 
Изломаны судьбы, испачканы души,
и жизнь, если надо, чужую разрушит…
Я истину вечную выскажу вновь:
любовь по расчёту – увы, не любовь…
 

He то…

 
Мы пьем не то, не то едим,
увы, с любимыми не спим,
а с теми спим, с кем спать – привычка,
сгорает быстро страсть, как спичка.
 
 
Любовь – в меню одно из блюд,
на вкус без специй – мерзкий блуд,
и поцелуй, и суп – един,
кто рядом спит – тот господин.
 
 
И все по кругу, все – не то,
вся жизнь, как мутное пятно,
в одежды чуждые рядимся,
прибавьте денег – продадимся…
 
 
Так день за днем, за годом год,
жизнь мимо, словно тень, идёт,
и смут душевных тяжкий груз
ложится бременем обуз.
 
 
Мы тлеем, не горя огнём,
привычно буднями живём
и пьём не то, не то едим
и жаль… с любимыми не спим…
 

Эпитафия путане

 
О, скольких ты мужчин любила,
что ворошить былья бельё,
не перечесть кому дарила
ты тело грешное своё.
 
 
Уж, такова твоя планида,
твоё призванье и удел,
и в мрачном царстве у Аида
ты не останешься без дел.
 

Сказ про царевича
(балагурная поэма-сказка для юношей 16+ и взрослых)

 
В дальнем царстве небогатом,
посреди болот и скал,
жил царевич неженатый,
двадцать лет жену искал.
 
 
Посмотрел невест без счёта
только время зря убил,
не найдя в любви почёта,
все смотрины отложил.
 
 
И тогда пошёл к цыганке,
чтоб судьбу свою узнать,
выпить зелье из поганки
и в астрале полетать.
 
 
Нет, конечно, не бесплатно
ручку ей позолотил,
а потом настой привратный
кубком весь до дна испил.
 
 
Полетал, как сокол ясный,
сбился с курса в никуда,
не нашёл (был труд напрасный)
губ желанных и… тогда:
 
 
По рецепту старой сказки,
что читала в детстве мать,
и родительской указки,
стал супругу выбирать.
 

* * *

 
Ночь в окошке непроглядна,
день прошедший позади,
спи царевич, ненаглядный,
умотался, уж, поди…
 
 
Настрелялся на болоте,
стрелы в кочки все извёл,
думал, будто на излёте
лет царевну приобрёл.
 
 
Находился, настрадался,
двадцать лет ночей не спал,
всё любовь найти пытался,
да как кур во щи попал.
 
 
Вот пальнул стрелой последней,
не надеясь на успех
(понаслушаются бредней,
чтоб у дам иметь успех…).
 
 
Подняла стрелу лягушка
(знать бы, как пойдут дела…),
оказалась – потаскушкой
земноводною была.
 
 
Нет, не та, что потоскует
и ложится спать одна,
эта, если поцелует,
то заплатишь ей сполна.
 
 
Обещанья наворкует,
как заклятья от прыщей,
а потом переночует,
как учил её Кощей.
 
 
Вот, нашёл себе подружку
(что ж, бывает в жизни так),
не девицу, а лягушку…
(Ну, царевич, ты – дурак!..)
 
 
Дуралей по уговору,
коль, обет себе давал,
с вожделеньем, без разбора,
в губы тварь поцеловал.
 
 
Ух, свершилось чудо в сказке,
то, которое он ждал
и, сюжет ведя к развязке,
долгожданный миг настал.
 
 
Лягушонка изловчилась,
кожу мерзкую сожгла
и в девицу превратилась:
руки, ноги… все дела…
 
 
Увидал её царевич,
сразу понял – сердцем рад…
Эх, любовь… ещё Малевич
видел чувство, как квадрат…
 
 
Разобраться невозможно:
что, зачем и почему,
как ответить односложно,
что в ней нравится ему?
 
 
Наконец, любви дождался,
весь испариной покрыт,
весь бы день с ней целовался,
но есть правила и быт.
 
 
Сердце птахою забилось,
что поймали на лету,
захотелось, засвербилось,
рубанул на прямоту:
 
 
«Значит так, давай жениться,
если дал такой обет…»
«Нет, не надо торопиться», –
молвит де́вица в ответ.
 
 
«Поживём в гражданском браке,
потусуемся годок
и, надеюсь, не в бараке,
я – тропический цветок…
 
 
Я готовить не умею,
до обеда спать люблю,
но упрёков и сомнений
в адрес свой не потерплю.
 
 
Не держи на страже ушки,
не ревнуй, как глупый гусь,
даже если у подружки
до утра я задержусь».
 
 
Чем царевич дольше слушал,
тем всё больше понимал,
зря он кашу в детстве кушал –
женских прихотей не знал.
 
 
«Запустить могу тарелкой
и ругнуться сгоряча,
мне мужчина нужен – грелка,
а не чахлая свеча.
 
 
Должен с кофе комплименты
мне в постелю подавать
и без всяких аргументов
в щёчку утром целовать.
 
 
Ты стрелой попал не в белку,
на подарки не скупись.
подкрепляя нашу сделку,
до беспамятства влюбись.
 
 
Посему, мой голубь белый,
счастье должен ты ковать,
от щедрот своих быть смелым
и… не вздумай ревновать.
 
 
Раз условья обсудили,
предлагаю пировать!..»
О любви не говорили,
тело в дело – и в кровать…
 

* * *

 
Всё же правда есть на свете,
кто бы, что ни говорил,
а влюблённые, как дети,
словно бес их подменил.
 
 
Доложил стукач служивый,
то, что слышал лично сам:
«Так, мол, так, девица живо
всех расставит по местам.
 
 
Прынцу врёт, как сивый мерин,
как псалмы поют с листа,
чувств горячих не имеет,
нет на этой тле креста.
 
 
Слуг построит по ранжиру,
растранжирит всю казну,
и затеет для блезиру[3]3
  Блезир – забава, удовольствие.


[Закрыть]
с басурманами войну.
 
 
Пустит княжича по миру,
изведёт его под ноль
и, бесясь уже от жиру,
всем на лбу натрёт мозоль.
 
 
Царь, не видел я подлянки
бо́льшей, чтобы прынц кровей
сам себе стирал портянки
и бюстгальтеры для ней».
 
 
Царь, узнав про лиходейство,
чтоб закончить сей позор,
честь блюдя всего семейства,
вызвал сына на ковёр.
 
 
Мать-царица лишь крестилась,
царь корону растоптал:
«Ну, зачем скажи, на милость,
эту мерзость ты лобзал?
 
 
Кто же знал о той заботе,
что любовь здесь не жилец?
Ждал, что с куклой на капоте,
ты вернёшься во дворец.
 
 
Ну, а ты сынок – блаженный,
губы тестом раскатал
и в болоте оглашенно
идеал себе искал.
 
 
Как всегда виновен – Пушкин,
что стихом волнует грудь…
Привязать бы девку к пушке
и в болото запульнуть…
 
 
Может я молил несмело,
но тебя (как я просил),
выдыхая душу в тело,
Бог умом не наградил.
 
 
Вожделение питая,
чуть судьбу не загубил,
я б её, всё это зная,
в том болоте утопил.
 
 
Толку нет от лярвы с кочки –
неженатым не помрёшь,
за бояринову дочку
завтра свататься пойдёшь».
 
 
И по царскому указу
(хорошо, что не сожгли),
земноводную заразу
на болото сволокли.
 
 
Пусть двуличное созданье,
благородства не ценя,
обретает там сознанье
и полюбит… хоть коня.
 
 
А царевич обженился,
да ума набрался впрок,
словно заново родился,
и по кочкам – не ходок.
 
 
Принимая ванны с грязью,
лягушонка на покое
поцелуи помнит князя…
Как забудется такое?..
 

* * *

 
Не вернуть любовь обратно,
вот и всё, закончен день,
если что-то непонятно,
перечтите, коль не лень…
 
 
Спи царевич ненаглядный
до утра, рассвет не жди,
свет не ищут в непроглядном,
лихо лучше не буди.
 
 
Что ж, закончим изложенье
сказки, правда в ней – урок:
смысл любви не в вожделеньи,
так похожем на подлог.
 
 
А любовь собой похожа
на диковинный цветок,
лишь вдохнёшь – мороз по коже…
Почему? Читай меж строк…
 
 
Имена здесь не звучали,
ни лягушки, ни царя,
чтобы те, кого узнали –
не обиделись зазря.
 
 
Сказ – симптомы геморроя,
что измором люд берёт,
имя главного героя
сам читатель подберёт.
 
 
Отправляясь на работу
по известному пути,
не сверните на болото,
чтобы счастье там найти…