Текст книги "Исследование о богоявлении"

Исследование о богоявлении
Евгений Станюкович

© Евгений Станюкович, 2024

ISBN 978-5-0062-7223-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИССЛЕДОВАНИЕ О БОГОЯВЛЕНИИ

Интерпретация видений Петраке Лупу.

Среди дискуссий, которые возникали вокруг того видения, о котором рассказывал Петраке Лупу, что видел, от многих было услышано возражение, что такого не могло быть, потому что сказано в Писании: Бога человеком невозможно видети (Иоанн 1, 18).

Мне кажется, очень своевременно увидеть заблуждение такой позиции и постараться дать эскиз и теологическое объяснение того, как Бог является людям.

Что Бог являлся людям много раз нам рассказывает само Святое Писание. Достаточно вспомнить Мамврийский дуб, где был собеседником Аврааму (Быт.18) или то, где собеседником был Даниилу.

Те, кто оцепенел от слов ев-та Иоанна Богослова (1,18) не понимают особой антиномии богослова и почти каждого мистика. Святое Писание меньше, но все мистики говорят о Боге в терминах противоречащих.

Так, например, Святое Писание говорит нам о том, что «Бога никогда никто не видел», что «живёт в свете недостижимом» (1Тим6, 16), что: «То, что Божие, никто не знает, кроме Духа Божия» (1Кор, 2, 11). С другой стороны в местах выше указанных, как и всё Писание есть постоянное открытие глубин Божиих, всеми путями, засчёт явления в человеческом облике, засчёт различных других знаков и больше того, засчёт прямого проникновения в сердце человека.

Как нам примирить эти противоречащие изречения, относящиеся к доступности, соответственно недоступности Бога.

Самый удовлетворяющий ответ даёт нам исихастская мистика 14 века. «Существом Бог недостижим, силами и делами своими он спускается до нас». Далее в глубину вопроса не смогли проникнуть теологи и дать более исчерпывающий ответ.

Ценный материал для ответа, находим у русских богословов (Булгаков, Бердяев) и у германских мистиков средневековья. Это доктрина резюмированная, могла бы иметь следующий вид: Существо вещей и субъектов личных остаётся недостижимым к любым попыткам войти в непосредственный контакт с ним. Окончательная поддержка человека, с которым я в тесных отношениях, для меня сокрыта за семью печатями. Более глубока, чем сознание и самовыражение человека, неопределённая реальность. Как раз глубина наша остаётся спрятанной и неопознанной. Знаем труды, силы, выражения этого потайного, но оно само не есть одно с этим, ни с этим в общности. Это потайное, не есть сумма всех своих выражений, даже если они составят бесконечность. Не только количественным оно превосходит, но и даже всем качественным, хотя по существу равнозначно. Оно бесцветно, неактуально, неопределённо, но из него выходят все цвета сознания, все определённые выражения. Оно не есть измышление, ни воля, ни сила активная, ни идея этого момента, ни решение последнего момента, ни это чувство, ни жест, ни движение такое, сразу же ничего. И всё же всё это из него, оно и мысль, и чувство, и работа и т. д. Собственно говоря, для любого способа человеческого познания его нет, оно не может быть познано, констатировано. Оно пустая бездна для нашего взгляда, голое плодородное, создатель бесконечного. Мы видели, что про него мы можем говорить только антиномно, определяя его через выражения (маски его), но не довольствуясь этим несовершенным определением, откинув любое прилагательное, и оставаясь перед несуществованием его для нашего средства познания.

Это сокрытое есть нечто другое, чем то, что мы называем «личность», хотя и составляет интегрированную её часть. Я есть фактор добровольный и освящающий, который проходит засчёт своих обычаев практически через все поля голого плодородного. Я не есть только токарный станок, пассивный, через который должны пройти все валы глубины неопределённой, оно несёт и активную роль по сдерживанию потайного. Двигается я, двигается и потайное, пытаясь вызвать из груди его соответствующее заявление. Всё же эта сила по сдерживанию я имеет лимиты. Существуют выражения потайного, которые не проходят через ворота я, чтобы реализоваться и множества раз я не может получить от потайного, что желает.

Назовём это «сущность» или «субстанция», потому что на самом деле это то, что стоит под вещами, есть их исток. Понятно, что среди вещей, сущность никогда не проходит ворота факторов регуляторного, сознательного и желательного.

У Бога глубинное, потайное или сущность бесконечна и полна возможностей. И у Бога, будучи персоной, все выражения существа проходят через её сферу инициативы. Мы должны всё же представить, что у Бога, как существа божественного это потайное не сокрыто и не обладает такой свободой, как у человека. Господь видит прекрасно вглубь себя и это в его диспозиции. Возражение о том, что Господь глубок без предела, а с другой стороны, выражения о нём, что мы делаем Его слишком сложным совсем несеръёзно. Глубина, сущность божественная совсем проста, неразрешима, унитарна, но полна безграничных возможностей. Возможности эти не есть сущности различные от глубин из которых вышли. Все же мы не можем идентифицировать ни одну отчасти не все вместе, с глубиной, с сущностью.

То, что нам доступно от Бога это энергии, выражения, дела божественнаго «существа». Все имена которые мы даём Богу, как раз от этих его работ. Мы говорим «жизнь», про Бога из-за его действия творительнаго, «разум» из-за его действия устроительнаго. Сама глубина его сущности остаётся выше всякого имени, всякого приближения, оставаясь мыслью, чувством, опытом сердца другим. Эта глубина «не есть» для нас или «ещё нет», она есть «молчание», «потаенное». Только неправильно мы даём ему имя: работы, что источаются из него. Когда мы хотим быть более адекватными, мы не даём ему имени. Мы говорим, что Он есть жизнь, но спешим поправиться сказав, что Он не жизнь, а выше жизни. Здесь есть антиномия.

Нам недоступны и непереносимы дела Божии, существо Его остаётся недоступным и непереносимым (Василий Великий в цитатах Паламы множество раз, Дионисий Ареопагит в разных местах).В относительном мире приходят только божественные работы. Это не означает, что существо Божие неповсеместно. Но так как глубина наша остаётся неразделяемой, даже если в том же месте, где выражения наши, столь более божественно глубокие, остаются недосягаемыми метафизически, онтологически недосягаема, не пространственно. Это есть категория существования которая не разделяется, к ней нет доступа. Здесь нужно оперировать категорией глубина духовная, не пространственная.

Дела Божии не разделяются и мы можем взять их по человеческому измышлению в двух планах: 1. По результатам их, всё что создано и 2. По действию их представленному. Созданный мир, результаты божественной работы, нам показывают, что здесь когда-то была активна Божия сила. Дела носят на себе отпечаток Божьего действия, как в кирпичах, где был пламень есть отпечаток огня. Некоторые люди не видят ничего, кроме этого, от Бога. Это аргументами космологическими, рациональные деисты или даже теисты.

Но дела Божии в любой момент активны и представлены. Не все воспринимают их в их живой актуальности. Не все их могут принять, причаститься их.

И здесь выступает второй мотив, почему Св. Писание говорит, что Бог недоступен человеку. Столько сколько человек остаётся со своими силами, он не может почувствовать Божественность, не может причаститься ей. Как объясняет очень красиво Св. Писание Палама, человек не может знать и видеть то, что Божественное. Только Дух Божий может его знать. Таким образом, это отсутствие, духа Божьего в человеке и после того, как он поселяется, человек может знать. Таким образом человек знает не то, что Божье, а Его дух. Человек, который отпадает мирского духа, принимает в себя духа Божьего, который знает, что Божье, а человек знает человеческое. Как он не увидит, засчёт духа принятого, невидимый свет? Т. о. Он не Себе есть невидимый Бог, но тем, кто пытается разглядеть Его глазами и мыслями тварными и натуральными. Тем, в коих неартикулируется Бог, как сопровождающий орган, не предложит им засчёт Себя в теле, выражения и видение своего Дара. Потому как луч только становясь солнечным лучом, только тогда видит, то и человек только тогда видит духовное, когда становится одним духом с Богом. (Из святого Григ. Паламы, перев. подпис. в Годовой Академии Теологической. Андрейане 1932—33, стр 39—40). Но ступень и более высокая в приближении к Богу это чувство Его вблизи и внутри себя, как персоны.

Конечно и персоны Божественные, как и человеческие, закрепляются и действуют, засчёт своих выражений, но та, которая управляет и поддерживает действо, есть та, которая так же представлена, как и действо. С нами часто случается встречать действо, влияние, давление и мы не можем предположить, что это действо намеренное, исполненное над нами. Мы чувствуем, что волнуемся от влияния снаружи, не из глубины нашей, но мы и не задаёмся мнением, что это сигнал от того, кто ближний, но вдалеке и попал в беду. До нас доходят дела, выражения, но потому что мы не очень привязаны к нему, мы не можем в них распознать хозяина. Чувствуем неспокойствие в спине. Мы не отдаём себе отчёта, пока не откроем, что это было от определённой персоны. Знание человека, который делает что-то в нас, это высшая ступень знания его действий. Пока мы знаем только действие, акт, адресуем это природным силам, кто знает каким? В любом случае очень слабо мы настроены выводить это действие от персоны.

Так и с работами Бога, производимыми в нас: их принимаем одну или другую, но пока мы не умеем принимать Его, как персону мы принимаем его работы за работы какой-то неличной силы. Существует очень большое количество людей, которые чувствуют и признают превосходящие их силы, но очень мало тех, кто распознаёт это как действие Божие в их душах. Отсюда обычная для пантеизма и трудность, которая заключается в том, что Господь хотя и стоит рядом со мной, как домочадец, но его не видно. Считаем Бога деистичным, из бывших его произведений, или считаем Его пантеистичным– как действия, которые поддерживаются или иманируются из непонятно каких сил, но не считаем Его личностным. Это реальность множества раз. Сколь редко и тяжело нам удаётся из молитвы сделать разговор с соседом нашим– Богом. В основном же, молитва наша носит характер медитации (или мышления о чём-то, что далеко от нас), состояния разговора с самими нами, произнесения прошений без сознания того, что они идут к личности, но куда-то в вакуум.

Но если мы должны чувствовать соседство Бога, как личности, то мы не должны чувствовать огромное количество Его работ для нас и не должны Его представлять персоной со множеством атрибутов. Так же как мы можем представить себе одну личность, если она поблизости от нас, выразит себя каким-то знаком или атрибутом, так же можем представить и присутствие одной божественной персоны, если она заявит о себе намерением или внушением. Здесь мы можем представить, что Бог на нас смотрит грозно, или в другой раз освобождает от трудности или в другой раз, что помогает понять что-либо. Другими словами, если Господь нам открывает что-либо, какой либо атрибут, то он не замедленный и личность Божия не отстаёт от него, а показывается в нём, конкретизируясь. Отсюда и множество обликов в которых нам являются не только личности человеческие, но и Божественные. Взгляд, с которым он, как нам кажется, на нас смотрит, слова которые он нам говорит, жесты, которые он производит, даже одежда в которую он одет, это всё конкретизация того акта желания, засчёт которого нам тогда открывается божественная персона.

Но тогда мы подходим к центру христианства. Как может явиться Господь человеку, в чувственной форме? Перво-наперво увидим, что эта форма на самом деле внешняя, с точки зрения пространства, она занимает место в пространстве, и соответственно растянута и материальна? Господь на месте делается формой пространственной или объективно звучащей? Вещь кажущееся возможной. Но здесь мы ищем более частый образ появления Бога, когда он не приходит как нечто пространственное. Несколько примеров из Писания: Видения святого Иоанна из Откровений происходили в Духе. (1,10), Свет с Фавора, где Илья и Моисей «блистали как солнце» (Мф17,2), не был виден тем, у подножия Фавора. Архидъякон Стефан, будучи полон Духа, взыскуя небесного, видел славу Бога и Иисуса, седящаго одесную Отца, в то время, как окружавшие его, ничего не видели. (Деян.7, 55) Даниил (гл 10) говорит то, что окружавшие его не могли пережить его видения. Ангелы и их песнь не были видимы и слышими в ночь рождения Младенца никем в мире, кроме пастырей. И как видно, в соответствии с условиями видения богоявления Петраке Лупу, они не были видены пастырями рядом с ним или священником, хотя и слышно было, как они с кем-то говорят. Все они смотрели открытыми глазами, но и мир вокруг них смотрел открытыми глазами, но ничего не видел.

Это доказательство того, что не засчёт природной силы глаз видели всё это и поэтому это не было пространственным объектом, объектом среди других. Картины видимые теми, таким образом, не есть нечто материальное, пространственное, чувственное. То, что говорит святой Григорий Палама о Фаворском свете, можно преложить ко всем видениям встреченными нами. Он говорит: «Если то, что видели, таким образом, они видели не сенсорным зрением, потому что тогда бы видели это и все бессловесные, но через ментальную силу, которая облагается чувствами, а вернее, не через ментальную силу, потому что иначе все глаза могли бы видеть его, тем более близкие, сияние его было превыше солнца, – если засчёт этого не увидели этот свет, тогда и свет не был чувственным. (т,с.49).

Тогда не много ли этих ведений, представлений, воображений, галлюцинаций? Это капитальный вопрос.

Каковы продукты воображения и каковы галлюцинаций? И одни и другие объекты зрения и слуха, таким образом объекты сенсорные, без воздействия внешнего, пространственнаго. Так же, как и святые видения. Всё же существуют многие расхождения между этими родами.

Воображение есть сфера нашего мозга со сферой активности гораздо большей, чем ей приписывают обычно. Она не есть только средство при помощи которого мы создаём впечатления о вещах, которые мы не знаем, существуют ли вблизи, или непередаваемые картинки какой-либо реальности, не есть только субстанция перцепции и игра духа, но есть уникальная тропа по которой вписываются в сознание все содержания, которые идут из глубин наших душевных. И когда говорим глубины наши не понимают из этого, кроме картин происходивших в прошлом и расположенные там и только подсознание, сведённое к одной или другой биологической силе по учению Фрэйда или подобных. Глубины душевные, гораздо мощнее, чем картины прошлого, даже у старых престарых и биологических импульсов. Они источник неиссякаемый интегральной человеческой жизни, отсюда растёт понимание мира, добродетели, сентименты, они направляют путь каждого человека. Глубина душевная это творческая сила человека. Вся его жизнь, провозглашённая, выходит оттуда.

А воображение есть та дорога, по которой приходит в сознание всё то, что исходит из душевных глубин или засчёт которой мы срываем что-то для сознания из этой темноты неисчерпаемой.

На самом деле любая идея, любое чувство когда начинает видеться сознанием, собирается в картинку, более ли менее точную. Феномен более понятен при рассуждении об идеях. Пускай каждый проследит за рождением идеи. Прежде чем появиться какому-либо её уголку, в объективе внимания, перед своим рождением, она имеет какую-либо одежду, которая начаток картинки. Не говорю об основных заметках, о вещах видимых, но об идеях относительных к информации нематериальной. И о связях между различными идеями. Известные связи между ними, тебе представляются как нити, другие как наложения.

читать отсюда

Представляется вначале любая идея, одетая в образ беззвучный, чтобы так определить то слово, в которое облачается идея. Как напряжённость, если так определять беззвучную одежду идеи.

Чем больше напираешь на идеи, тем больше уточняются, оживают, сдабриваются деталями в виде картинок. Насколько она превращается в выражение, настолько она воплощается в картинку. Как будто ты слышишь слово, которое ещё не произносил, но чувствуешь себя готовым его произнести. Правда, что в дневном использовании, когда мы говорим или пишем, идеи приходят без того, чтобы мы их воображали. Но это означает, что мы не настаиваем на них, на полном их содержании. Здесь мы настаиваем на их связи. И может и не на ней. Но однажды я допытывался, что они вызывают, оказалось, что понятие их полное не используется, они вызывают какой-то рудимент картинки, символ. Кто никогда не допытывался о появлении своих идей, об их использовании, делает глупое их использование. Он мелок или караджелейский герой. Можно увидеть как диалог между двумя людьми становится лучше, когда они поднимают идеи, их смысл.

В эти моменты вступает видение идей. У артистов, которые не заботятся о связи идей, они берутся статично, у них есть наибольшее видение образов этих идей. У мыслителей, которые заботятся больше о связи идей, большую наглядность имеют как раз связи.

Наши душевные глубины нам выражаются через картинки. Тотальное отсутствие картинки одинаково с потерей смысла, понятия, сознания. Понятное одно и то же с представимым. Два вывода исходят из предыдущих. Первый, что между духом и картинкой может быть другая связь, кроме случайной; потерянной, но очень интимная, органическая, если отношения духовные становятся картинами, в то время когда начинают существовать для сознания.

Про эту связь духовного и картин мы будем говорить позже.

Второй вывод сильно связан с первым: картинка не обладает только репродуктивным характером, собирая в сознании и применяя к новым идеям картины, полученные из прошлого, но успешно есть функция синтеза, функция создания новых картин. Из материала сенсорного совсем нового? На этот вопрос мы не смогли бы позитивно ответить. Но вопрос этот не имеет никакой важности, если представить, что в природе рождаются и переходят в дух картинки из бесконечности. В любом случае картинки не есть лишь различительные варианты сенсорного материала, полученного в прошлом. Лица те, которые мы представляем не есть только некоторые варианты, составленные из нескольких прежде виденных лиц. Они нам представляются, как несколько индивидуальностей с чертами и особенностями, которые эти черты выражают. Великие художники нам представляют новые лица, которые носят только частичный характер владельцев.

В процессе формирования этих изображений ещё не всегда видна кропотливость, но изображение выходит единым, хотя и не всегда понятным.

Воображение не фабрикует, как фабрикует портной, сапожник и т.д, но рождает. Материал восприятия включён, но не для операции собирания, а для ассимиляции, плавления его. Даже если кто-то мог использовать основные чувства с употреблением минимального сенсорного элемента всё равно в результате он получил картину бесконечности. Есть даже слепые от рождения, которые представляют себе цвета или глухо-немые, которые воображают себе звуки. Существуют случаи, когда такие люди видели раньше людей, которых не видели и они им встречались через некоторое время. На самом деле здесь встаёт вопрос: не может ли как-нибудь воображение проецировать изображения, которых никогда не было в материале прочувствованном? Или не держит известные формы, известные контуры идей из сознания, из ума?

Читать отсюда

Слепой, который живет только во мраке, не может ли придумать из ума, без чувства, цвет белый, сверкающий? Зависит от ума, не от чувств индивидуализировать идеи, которые исходят из тебя, каждой дать контур и посмотреть что она не такая, как другая. Само такое индивидуализирование, есть воображение. В конце концов важно только восприятие, потому что оно может дать мозгу контур, чтобы индивидуализировать всё в образах (в несобственном смысле слова), идеи, внутренние чувства.

Если мы хотим охарактеризовать с другой стороны продукцию воображения нежели чем продукцию галлюцинаций, заметим, что первая включает ассистенцию, наиболее активную персонального сознания.

Последнее

В сотворении картин субъект делает усилия. Иногда большие, иногда меньшие. Даже когда усилия очень малы, когда «вдохновение», таким образом, более выраженное, сознание бодрствует великолепно. Другая ситуация с продукцией галлюциногенной. Здесь персональное сознание не вставляет всей своей целостности. Оно входит в распутывание, которое бывает различных степеней. Можно разделить четыре вида галлюцинаций по степени распутывания персональным сознанием: иллюзия, кошмар, бред, невменяемость.

Иллюзия имеет место, когда берешь объект прямо иной. Имеет таким образом в большом размере причина чего-то внешнего, объясняемого неправильно из кто знает какой причины или мотива. Ты имеешь вечером за правым столбом вора, который тебя ожидает. Это не галлюцинация, если не иметь в виду степень обозначенную ранее. Когда начинаешь верить очень серъёзно в реальность картинок, которые не имеют реальной поддержки внешней, аффектирующих всё сознание. Тогда дело может дойти до бреда. Но даже пока дело не дошло до бреда, человек не есть в полном смысле слова хозяин себя. Он входит в состояние пассивности, гораздо более акцентуированную, чем в играх воображения. Ему больше невозможно освободиться от картин, которые возникли без желания. Они становятся кошмаром. Субъект становится добычей навязчивости и даже паники. Делает жесты несдержанные, автоматические. Инстинктивные выражения уже не могут быть опороченными сознанием. Есть моменты в которые соответствующий субъект даже забывает про себя, весь охваченный вихрем своего неистовства. Всё же сознание полностью не затмевается. Вначале всё же есть некое её дробление, она продолжает работать в режиме отдыха, как свидетель бессильный и спутанный. Параллельно или альтернативно с верой в реальность воображаемо-иллюзорную, соответствующий субъект имеет сознание того, что он добыча иллюзий, если не в каждый момент, то хотя бы альтернативно в те моменты, когда возникают воображаемые картины. Господин доктор И. Станеску, психиатр из Парижа, который делал героические и повторяющиеся усилия в журнале «Зориле», по объяснению видений Петрарки Лупу с элементами психопатологии, он думал, что сможет выжать Петраку Лупу в этой рубрике. Этот господин удерживая рассказ Петраке Лупу, не открыл народу в первых двух номерах то, что он видел, ограничиваясь тем, что Петрака не верил в то, что видел. И так этот господин сравнил этот случай со случаем одной женщины, описанной Бриере Бойсмонт. Эта женщина видела, как вор вошёл и спрятался под кровать, она не верила этому, вернее знала, что это обман, но состояние её было таким взволнованным и ей очень хотелось рассыпать страх, который порождался в ней этими видениями. («Зориле, окт1935). Господин др И. Станеску пренебрег подробностью, которая отличает два этих случая: Петраке Лупу не стал говорить вначале людям правды не потому что он считал ложью свои картины, но потому что побоялся, что его поднимут на смех. («Я не отправился, чтобы говорить человечеству о том, что видел, чтобы меня не осмеяли. В конце Праотец не посылал меня, чтобы надо мной смеялись»)

В то время когда в видениях галлюцинационных, называемых галлюциногенными, упорствует сбоку или рядом с верой в объективную реальность картинки, сознание её фальшивости, Петрарке Лупу не имеет и следа недоверия к тому, что ему явилось, только не знал что это.

Читать отсюда!

Ко времени второго явления его уверенность стала полной. Т.о. не имеем никакого элемента психологического из категории галлюциногенных. В искренности Петрарке Лупу мы не можем сомневаться. В любом случае мы должны были бы употребить достаточно сообразительности, чтобы поверить, что сознательно он изобрёл эту подробность.

Кошмар это разновидность галлюцинаций, происходящих в полусне. Когда не можешь спать, попадаешь в апатию, которая происходит от большой нервной усталости. В эти моменты застывают на лице происшествия и странные сцены без логики соответствующей реальности в состоянии бодрствования. Ты исчезаешь практически полностью из этих ассоциаций странных сцен. Только когда ты просыпаешься от случая к случаю, как будто видишь неприятное удивление, как-то ретроактивно эти формирования галлюционной цепочки. Ты был и ты не был с сознанием твоим присутствовавшим при развитии её– не был потому что ты удивлён в моменты трезвения, был, потому что ты в состоянии припомнить это расстройство галлюцинациями. Пассивность активирует и степень большую, чем галлюцинации. В полные моменты трезвения ты стараешься не попасть в добычу к этой тропе галлюцинаций. Но твои усилия напрасны.

И даже в эту категорию не могут быть помещены видения Петраке Лупу. В кошмаре отсутствует логика. Формирование цепочки в этой серии нежелательных картинок есть основано на известной связанности их друг с другом, но на связанности странной, непрочной, случайной, переферийной, с аффективным расположением того, во что облачаешься ты, субъект который, воспринимаешь чуждое тебе, события идентичные, в которых ты испытал вещи очень разные между собой. Нету в кошмаре логики свойственной основным чувствам, определяющим картинки, логики с помощью которой можно было бы найти объяснение формированию этой цепочки. Отсутствует сознание и его сила, в которые можно было бы поместить эту логику и которые выбрали бы картинки. В видении Петраке Лупу всё же есть прекрасная связь между видениями и поручениями их и между поручениями есть самая очевидная связь. Петраке Лупу находится постоянно в полном сознании, очень трезвый. Доказательство то, что он сознаёт до подбробностей пейзаж в котором происходят факты. Весь его внешний порядок физический и внутренний ментальный, остаются в ясности, без производства расстроенности и путанницы. Ничего из этого не имеет места в кошмаре, когда субъект теряет сознание пространства в котором оказался, а ум его медлит с активацией.

Бред может считаться галлюцинацией в строгом смысле слова. В этом феномене, для сознания человека, картинка имеет характер полностью отдельный от него, прекрасную представимость экстрасубъектной консистенции. Картина с содержанием внешнего субъекта, возникает из ничего, из ясности, перед его открытыми глазами. Здесь не только неправильное восприятие внешняго. Здесь бред на полюсе противном воображению, субъект не делает никаких усилий по производству этих галлюцинаций, но они производятся независимо от него. Персональное сознание, с точки зрения производства этих картинок, сведено к максимальной пассивности. Но с точки зрения воспринимающих эти картинки, активно сознание и трезвится? Когда мы назвали бред этим видом галлюцинаций, мы предварили ответ на вопрос поставленный. Мы ответили, что это такой вид галлюцинаций, которые встречаются только при болезни и далее потемнения сознания. Посмотрим правы ли мы.

Этот вид галлюцинаций встречается у больных с очень повышенной температурой. С открытыми глазами они видят в комнате предметы и людей, которые там не присутствуют. Но сознание их не участвует в суждении и устроении этих галлюциногенных картинок. Картины не упорствуют, не поворачиваются в логическом порядке, но перемешиваются, опоясываются, странно связываются одна с другой, что запутываются, причиняют страдания больному. Он не может понять ничего, только бьётся. Но иногда сознание его запутывает полностью, что он дивится, когда через некоторое время, ему рассказывают о словах, которые он произносил и о картинах, которые он отмечал. Да, есть и такие люди, которые видят подобные галлюцинации и без поднявшейся температуры. Бред без лихорадки. Так иногда некоторые убийцы видят своих жертв, явившись им как из– под земли. Здоровы ли эти индивидуумы? Разум их содержится в ясности? О здоровье не может быть речи. Но у них не болезнь лёгких или кишок, но нервов. И болезнь выражается как раз перед тем, как этот человек войдёт в стадию галлюцинаций. Неспокойствие, раскаяние, меланхолия, страх, одержимость идеями, которые ему видятся в картинке галлюцинаторной всё это отображения болезни, которая прогрессирует. Посмотрим здесь, что все галлюцинации такого рода, вредны субъекту; почти всегда, если не всегда они наказания за кто знает какой грех. Реже они проявления страхов психических, или большого страха, который человек переживал. Поэтому при входе в состояние галлюцинаций состояние индивида не улучшается, но ухудшается настолько, что без медицинского вмешательства он точно уходит в невменяемость. В моменты галлюцинаций само состояние доходит до пароксизма, он делает рефлексивные жесты без ориентации, теряет способность судить, и иногда состояние себя умаляется до исчезновения. Больной по прохождении кризиса знает, что сказать о первом моменте галлюцинаций, но после того, что происходило он тебе сказать не может.

Случай Петраке Лупу если не форсировать факты называться бредом не может. Нервнобольным он не был ни до того, как начал видеть видения, ни после того. Спокойствие его, вечное его единение с собой доказывается с избытком. Ничего нелогичного, ничего странного в его поведении, в его сознании, ничего зловещего, испуганного в его взгляде. Напротив очень позитивная логика, и очень здоровая законность логическая в том, что он говорит и что делает. Перед своей дорогой на овчарню, он не думал ни о видении Бога, ни о чуде. Что за разговор, что за старик, это был? Если бы он был одержим видением Бога и словами Его, то для него всё было бы понятно. Сколько времени продолжалось видение, Петраке Лупу продолжал сохранять суждение во всей его ясности. Не только видел с точностью то, что ему показывало и говорило видение, но и думал над сложностью ситуации вначале: что ему придётся рассказать о видении, чтобы не быть осмеянным. Смысл видимой реальности в видении не остаётся предположительным, насколько бы реальность видения не была выше. Это холодная оценка, в которой не присутствует сила момента.

Отличие в видении Петраке Лупу от галлюцинаторного бреда видно и по долготе видения. Видение его не было бредом, потому что бред может носить иллогичность, эти видения, же, длящиеся с 3 х часов четверть часа, в то время пока он шёл на овчарню (800 метров) и возвращался с неё. И среди сцены самое логическое её развитие, в то время как Петраке Лупу противостоит желанию быть в мире, видение разворачивается как бы очень медленно. Где здесь виден выход из нормального состояния, из логики? Он даёт бой этой сцене со всеми оружиями здравого смысла и реализма, критикуя. Он не оставляет себя на крыльях какого-то чувства, он не остаётся слеп, вытащенным из своих орбит. Он проявляет реализм, который можно встретить только у румынского народа, который можно найти во всех подобных явлениях святым (Моисей отвергался единожды, также Иона и Иеремия.)