Текст книги "Литерный поезд генералиссимуса"

– Ты мне вот что скажи, какая тут оперативная обстановка? Предателей много?

– Хватает, – признал майор, – как и везде… Вот недавно двух полицаев задержали. Их дела уже передали в прокуратуру. А так за последние три месяца только агентурным путем было выявлено десять немецких недобитков. Задержали двадцать девять дезертиров рядового состава, семнадцать сержантского и четырех офицеров. Ими сейчас следователи военной прокуратуры занимаются. Еще выявили двадцать человек уклонистов, – принялся перечислять Ефимцев. Судя по цифрам, что он держал в голове, память у него была отменная. – Пятнадцать человек из них отправили в райвоенкоматы, а остальных в прокуратуру. Народу у нас в отделе маловато, но как-то справляемся. Еще троих передали в органы НКГБ, восемь человек в СМЕРШ… Тут недавно со мной один случай приключился, – оживленно продолжал майор. – Как-то в пивную зашел… – И немного виновато, видно почувствовав, что произнес лишнее, продолжил: – У меня там свояк работает, передать ему нужно было кое-что… И тут смотрю, в старом пиджачке мужичок за стойкой пиво потягивает, а на груди у него орден Красной Звезды. Я к нему подошел и спрашиваю: «За что орден-то получил?» А он мне так достойно отвечает: «За личное мужество». А я у него тогда спрашиваю: «А чего это у тебя на ордене красноармеец в ботинках стоит, а не в сапогах, как должно быть? Что же это в абвере так опростоволосились?» Он кружкой хотел меня огреть, а я на него уже ствол навел, а потом по-тихому из пивной вывел. Никто даже и не заметил… Чего же людям праздник-то портить? Могут же они хоть пиво выпить после трудового дня.

– Могут, – легко согласился Иван Серов, понимая, что майор оказался не таким простым, как могло показаться на первый взгляд. – И что там дальше было?

– Отвел в СМЕРШ, как и полагается. Они там разберутся, что с этим гадом дальше делать! А так у нас все тихо, – заверил Ефимцев. – А чего еще здесь немецким агентам делать? Война в этих местах закончилась. Еще парочку старост опознали, сейчас где-то по подвалам прячутся… Мы их сегодня же и арестуем, вот тогда совсем полный порядок будет.

Во многом майор был прав: диверсантам и прочим немецким агентам в Гжатске делать было нечего. Вот разве что на развалины посмотреть. Агенты-наблюдатели оседают в крупных районных центрах, с серьезной промышленностью. Немало их крутится в прифронтовой зоне. Вот там работы для контрразведки хоть отбавляй! Однако успокаиваться было рановато. Товарищ Сталин хотел побывать в Вязьме и во Ржеве, где и сейчас было горячо, и лично познакомиться с обстановкой на Западном и Калининском фронтах. А потому на душе было тревожно.

Сев в «Виллис», Серов доехал до городского НКВД, где связался с Главным управлением СМЕРШа.

Трубку поднял сам Абакумов.

– Виктор Семенович, я сейчас в Гжатске нахожусь, ты не мог бы мне подсказать, какая сейчас оперативная обстановка в самом городе. Ну и обрисовать ситуацию в Вязьме и во Ржеве. Я, конечно, располагаю кое-какой информацией по своим источникам, но хотелось бы иметь более полную картину, может быть, я что-то упустил.

Начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ и заместитель народного комиссара обороны Виктор Семенович Абакумов был из тех людей, которым не нужно было что-то разъяснять, всего-то хватало полунамека. О планируемом выезде Сталина знало всего лишь несколько человек, Абакумов входил в их число.

– Понимаю… Сейчас в Гжатске относительно спокойно. Если и были какие-то диверсанты, так их выловили в последние недели. Что касается Вязьмы и Ржева, то прямо хочу сказать, что там не все так просто. Города находятся в прифронтовой полосе. Немцы не теряют надежды отбить их у нас. По нашим оперативным данным, в городах осталась сильно разветвленная агентурная сеть. Мы, конечно же, их выявляем, но работы еще очень много. Я бы посоветовал тебе и… товарищу Иванову, а также тем людям, с которыми ты поедешь в Вязьму и во Ржев, соблюдать повышенную конспирацию. Ни одна деталь не должна привлечь вражеских агентов. Иначе могут возникнуть серьезные осложнения.

– Я тебя понял, Виктор Семенович, со своей стороны мы делаем все возможное. Но я бы хотел тебя попросить, чтобы ты тоже подключился к этой работе. В течение ближайших двух дней в районе Вязьмы и Ржева не должно быть ни одного диверсанта.

– Я все понимаю, Иван Александрович, – отозвался Абакумов. – Мы уже подключились и сейчас проводим контроперации. Я не стану вдаваться в подробности, но хочу сказать: в течение ближайших двух дней они будут или задержаны, или уничтожены.

– Хороший ответ, Виктор Семенович. Очень надеюсь, что так оно и будет.

Иван Серов с некоторым облегчением положил трубку. Все-таки приятно иметь дело с человеком, которому не нужно много объяснять.

Вырвав из кармана листок бумаги, Иван Александрович поднял со стола остро заточенный карандаш и написал: «Совершенно секретно. Центр. Все подготовлено для приема хозяина. Можно выезжать. Александр». Затем взял конверт, вложил в него записку и заклеил.

Подозвав майора Ефимцева, приказал:

– Доставьте этот пакет в шифровальный отдел Тридцатой армии. Скажете, что от комиссара второго ранга Серова… Пусть немедленно отправят. За его доставку вы отвечаете лично головой… И еще вот что, возьмите с собой на всякий случай двух автоматчиков.

– Слушаюсь, – произнес изрядно пропотевший Ефимцев.

Глава 9
1 Августа. Вокзал Кунцево. Отъезд Сталина на Западный фронт

Ровно в десять часов вечера к небольшому зданию железнодорожного вокзала Кунцево подъехали три бронированных «Паккарда». Иосиф Сталин предпочитал именно эту модель автомобиля. Его кортеж составлял не менее семи машин, которые всегда двигались на большой скорости и по ходу движения машины менялись местами.

В этот раз кортеж был куда скромнее, но сделано это было из соображений конспирации, чтобы не привлекать к машинам повышенного внимания.

Станция, оцепленная батальоном НКВД, была пуста. Лишь путевые обходчики не спеша брели по железнодорожному полотну и несильными ударами костыльного молотка проверяли рельсы на целостность. На третьем пути что-то вызвало их озабоченность, и дежурный смены бойко доложил о неисправности подошедшему инспектору. Еще через несколько минут проблемный участок оградили сигнальными флажками, а двое рабочих, вооруженных ломами, принялись усердно ковырять шпалы.

На первый путь подогнали спецпоезд особого назначения, состоящий из древнего, выкрашенного в черный цвет паровоза (с могучей дымовой коробкой, в центре которой была нарисована ярко-красная звезда, сильно почерневшая от копоти), старых вагонов и платформ, груженных суковатым лесом, поленьями, сеном (связанным в огромные тюки), углем, щебнем, песком. В середине состава находились две теплушки и один мягкий вагон. Столь же непримечательные, столь же старые. В начале и в конце состава – бронированные платформы, на которых стояли артиллерийские установки. Окна вагонов закрыты занавесками. Оставалось лишь гадать: по какому капризу судьбы старый, вышедший в тираж состав, оказался на станции Кунцево.

Иосиф Сталин находился в третьем автомобиле. Самостоятельно распахнул дверь и зашагал к перрону. Одет он был неброско, в гражданскую одежду: в серое, под стать унылой погоде пальто; на ногах яловые сапоги; на голове фуражка с лайковым козырьком, на которой была пристегнута звезда. Немного постоял, внимательно осмотрел паровоз, потом сказал подошедшему Берии:

– Давно я на таких старых поездах не ездил. Наверное, с самого Царицына. Где вы его отыскали? – В голосе Сталина прозвучали теплые нотки, встреча с молодостью, пусть даже таким образом, доставила ему удовольствие.

– Стоял на запасной станции в Люберцах.

– Много в Советском Союзе таких паровозов?

– Именно таких – шесть паровозов, товарищ Сталин, – блеснув пенсне, отвечал Лаврентий Берия.

– Это хорошо… В следующий раз, когда я поеду на фронт, мне бы хотелось, чтобы был именно такой паровоз.

– Так и будет, товарищ Сталин, – бодро ответил Берия, зашагав следом.

Сталин поднялся в вагон.

Внутри мягкого вагона убрали лишние перегородки, встроили шумовую изоляцию. Стены были отделаны темно-коричневой кожей, а вот потолок обит красным деревом. Поставили кожаный диван, на котором можно было бы не только удобно отдохнуть, но и при надобности вздремнуть. По углам провели мягкий свет (яркого Сталин не любил). Смастерили длинный стол, за котором могло бы разместиться едва ли не все Политбюро. Покрыли мраморными плитками. Расставили около десятка стульев, Для уюта даже поставили канделябры на три свечи.

Неодобрительно покачав головой, указывая на кожаную красоту, Сталин спросил:

– Это ты, что ли, Лаврентий, постарался?

– Ехать далеко, товарищ Сталин, в дороге вам должно быть удобно.

– Где же далеко? Ночь всего.

Махнув рукой и более ничего не сказав, Сталин направился в кабинет.

Глава 10
31 Июля. Берлин. Штаб-квартира абвера

Штаб-квартира абвера располагалась на живописной набережной Тирниц в самом центре Берлина, в шестиэтажном особняке, отделанном гранитными плитами, отчего все здание приобретало какой-то монументальный шик. Кабинет контр-адмирала Канариса был сравнительно небольшим, чуть больше его капитанской каюты, располагался на самом верхнем этаже в центре главного коридора и потому он имел возможность любоваться живописным видом набережной. Помещение было обставлено более чем скромно: у окна стоял старый крепкий большой стол, помнивший еще ладони кайзера; в правом от двери углу громоздкий шкаф с картотекой; с левой стороны – софа, обтянутая лайковой черной кожей, где он любил отдыхать после обеда. На стене висели две картины: портрет генерала Франка с его размашистой подписью в правом нижнем углу; другая картина – подарок японского посла в Берлине барона Осимы. На этой картине был запечатлен японский демон с длинными когтистыми руками. И, как выразился барон, это божество очень напоминало ему самого адмирала Канариса: столь же могущественного и неприметного. Где-то в словах барона присутствовала правда. Сложно было сказать, что это было: первоначальная задумка художника или просто случайное совпадение, но лик демона странным образом походил на самого адмирала. Так что между ним и картиной существовала некоторая мистическая связь.

Адмирал Канарис подошел к окну и закурил сигарету. Свежий воздух остудил комнату. Дела на восточном фронте складывались не самым лучшим образом, и в районе Вязьмы русские накапливали значительные силы, о чем едва ли не ежедневно докладывали наблюдатели. Намечалось серьезное контрнаступление русских, которое может решить исход войны. Вот только жалко, что фюрер не желал понимать очевидного и продолжал настаивать на наступлении в районе Курска, не считаясь с усилением русских армий.

Генералитет в отличие от простых немцев понимал, что Германия, руководимая Гитлером, катится в пропасть, ее политика зашла в тупик. Не таясь говорили Канарису о том, что самое время сместить фюрера на капитанском мостике. Одним из первых, кто высказал мысль об устранении Гитлера, был любимец Гитлера, национальный герой, прославивший свое имя в Варшаве, в Бельгии, во Франции, человек, разбивший всех врагов рейха, в том числе Красную армию под Брянском, генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге.

Адмирал Канарис специально ездил к нему в Смоленск, чтобы наедине обсудить план устранения Гитлера, где абверу будет отведена партия первой скрипки. Фон Клюге пообещал, что пригласит к себе в ставку Гитлера, для того чтобы обсудить катастрофу, случившуюся под Сталинградом (все-таки сто семьдесят тысяч убитых и попавшая в окружение шестая армия – это не шутка!). Гитлер не сможет отказать национальному герою, тем более что он считает себя ответственным за случившееся. Так оно и произошло. Гитлер почти безропотно выслушал все упреки генерал-фельдмаршала, чего прежде с ним не случалось, и направился к своему самолету «Фокке-Вульф-200», в который секретные агенты абвера уже подложили бомбу замедленного действия. Однако командир корабля Бауэр в целях безопасности поднял самолет выше обычного коридора, где неожиданным образом замерзла кислота, и ударный механизм не сработал. В Берлине в самую последнюю минуту сотруднику абвера незаметно удалось вытащить из самолета взрывное устройство. Но адмирал Канарис после этого случая чувствовал себя крайне обескураженным и все последующие дни ожидал ареста. Однако худшего не произошло, а значит, следовало попытаться еще раз…

После этого случая странным образом фон Клюге был переведен в командный резерв. В какой-то момент адмирал Канарис даже предположил, что это как-то связано с несостоявшимся покушением, и вслед за смещением фон Клюге с должности произойдут аресты, в том числе и его самого как главного участника заговора. Но ничего не случилось. И он зажил в прежнем режиме: энергично вникая в малейшие дела своего огромного ведомства, раскинувшегося едва ли не на всех континентах.

В комнату после короткого стука вошел адъютант адмирала капитан-лейтенант Райле.

– Господин адмирал, вам пакет, – протянул он шифрограмму, на которой стояла печать «Совершенно секретно».

– Положите, Райле, на стол, – сказал адмирал, выпустив тонкую струйку дыма в окно.

Адъютант удалился так же незаметно, как и вошел. Возглавив разведслужбу – абвер, контр-адмирал Канарис привлек на новое место многих своих сослуживцев. Райле был одним из них, на прежней службе он также исполнял роль адъютанта, так что, по большому счету, для него ничего не изменилось. Вот разве что в то время он был всего лишь лейтенантом.

Вскрыв пакет, Канарис внимательно прочитал радиограмму. Это была вторая шифровка за прошедшие сутки, полученная из-под Вязьмы. В ней сообщалось о том, что русская контрразведка ввела усиленные меры безопасности. Из дублирующего источника, действовавшего также в прифронтовой полосе, Канарис получил сообщение, что полки НКВД патрулировали все важнейшие дороги, примыкающие к городу в радиусе ста километров, выставили охранение на всех большаках и перекрестках. Не оставили без внимания даже проселочные дороги, где действовали истребительные батальоны. Если к первой шифрограмме можно было еще отнестись скептически, то уже ко второй следовало отнестись со всей серьезностью. Свиридов был исключительно ценный агент, не однажды побывавшей за линией фронта, преданный идеалам Третьего рейха. Обладавший невероятной наблюдательностью и звериной интуицией на опасность, он нередко давал самые острые прогнозы, которые всегда сбывались. Едва ли не каждая его шифрограмма имела ценность, а потому к полученным сведениям следовало относиться весьма серьезно.

Русские ничего не предпринимают просто так, и если проявили беспрецедентные меры безопасности, то для этого имелись серьезные основания. А теперь следовало подумать, кто же из высшего руководства Советского Союза может направиться к линии фронта? Молотов? Это вряд ли. У министра иностранных дел немало хлопот в Москве. Может быть, представитель Ставки Верховного командования Тимошенко? Тоже не подходит… Человек он военный, к боевым действиям привыкший и никогда не сопровождает свое передвижение столь усиленным охранением. Напрашивается единственно верный вывод: в Советском Союзе существует только один человек, из-за которого могут быть предприняты столь неординарные меры безопасности, – это Сталин!

Несмотря на природную осторожность, Сталин смелый человек и не однажды выезжал к линии фронта. Впервые это произошло в октябре сорок первого года. Тогда только провидение позволило избежать ему засады на Можайском шоссе. Второй раз он выехал в конце июля на Воронежский фронт, к генерал-лейтенанту Ватутину, где пробыл в общей сложности два дня. И вот в третий раз он направлялся едва ли не к самой линии разграничения советской и немецкой позиций. Действовал в полной конспирации, рассчитывая, что усиление линии обороны полками НКВД произойдет незамеченным. Однако вышло с точностью до наоборот. Руководитель абвера понимал, что судьба предоставила ему еще один шанс уничтожить Сталина, и упускать этой возможности он не желал. Но вопрос был важный, одной службой – абвер, – без подключения других структур, не обойтись, а следовательно, нужно было добиться одобрения фюрера.

Взвесив все доводы «за» и «против», Вильгельм Канарис распорядился, чтобы к подъезду подогнали его автомобиль.

* * *

Два месяца назад Гитлер покинул замок «Бергхоф» – невероятно живописное местечко, расположенное в самом сердце Альп, неподалеку от Зальцбурга, откуда последние несколько месяцев проводилось руководство войсками, – и перебрался в Восточную Пруссию в «Вольфшанце».

Внешне распорядок дня Адольфа Гитлера не поменялся и оставался точно таким же, каковым был в «Бергхофе». Проспав до полудня, он вызвал к себе Теодора Мореля, личного врача, находившегося при нем с сорок первого года, чтобы тот сделал ему возбуждающий укол. Именно с него и начинался рабочий день, после чего фюрер удалялся в свой кабинет, где просматривал поступившие сводки и документы. Здесь же нередко завтракал.

Неожиданно, прервав обычный распорядок дня, в его кабинет вошел Мартин Борман.

– Мой фюрер, мы подправили все киноленты, не желаете взглянуть?

Адольф Гитлер недоуменно посмотрел на секретаря. Через секунду его лицо прояснилось. Просматривая отснятую кинохронику последних дней, он отметил, что лица солдат вермахта выглядят усталыми, и потребовал заменить их на кадры сорок первого года. А кадры, где были запечатлены разбитые немецкие танки и показаны отступающие немецкие войска, следовало вырезать! Хроника не должна носить пораженческое настроение, наоборот, она обязана подбадривать солдат на новые победы.

– Сегодня вечером посмотрим вместе, – пообещал Гитлер. Пододвинув листок бумаги, сказал: – Я тут немного исправил текст кинохроники. В следующий раз мне бы хотелось смотреть хронику без озвучки, – строго посмотрел Гитлер на секретаря. – Потом, на последней кинохронике я выгляжу сгорбленным и усталым, как какой-то старик… Эти фрагменты нужно уничтожить. Наш народ не поймет, если его фюрер будет выглядеть столь жалким.

– Все исправим, мой фюрер, – забрал Борман отпечатанные листки.

– И вот еще что, – попридержал Адольф Гитлер уже было собиравшегося выйти Бормана. – Ева мне сказала, что нам катастрофически не хватает работниц, для ведения хозяйства нужно еще восемь девушек. Они должны были прибыть в ближайшие дни, но почему-то задерживаются.

– Полагаю, что все дело в тотальной мобилизации. Поэтому они задерживаются.

– Вот что, Борман, мне приходится буквально из-под земли добывать целые дивизии, а вы не можете организовать приезд нескольких девушек для Ставки. Так что немедленно займитесь и этим.

– Завтра, в крайнем случае послезавтра, мой фюрер, они будут в замке, – пообещал Борман и незамедлительно вышел из кабинета.

До совещания оставалось немногим более часа, когда вдруг в его кабинет вошла Ева. Выглядела она заметно озадаченной.

– Что-нибудь произошло? – быстро спросил Гитлер, откинувшись на спинку кресла.

Так уж заведено было между ними, что они никогда не говорили о войне, что же в таком случае ее могло так озаботить?

– Я тут разговаривала со своими подругами, и все они очень расстроены…

– Чем же? – заинтересованно спросил Гитлер.

– В связи с тотальной мобилизацией в парикмахерских запретили делать маникюр и перманент.

– Женщины действительно страдают, – согласился Гитлер. – Я распоряжусь, чтобы в парикмахерских возобновили делать завивку и маникюр.

Ева просияла:

– Тогда я пойду их обрадую.

Девушка ушла, она была на редкость деликатна, что Гитлер невероятно ценил. Ева никогда не попадалась на глаза офицерам, не служившим в штабе Гитлера. Так что верная спутница всецело поддерживала в глазах немецкого народа его образ отшельника.

Постучавшись, в кабинет вошел личный адъютант Отто Гюнше.

– Мой фюрер, участники совещания уже подошли.

– Цейцлер тоже пришел? – спросил Гитлер.

– Так точно, мой фюрер, он только что прибыл из штаб-квартиры Восточного фронта.

– Это хорошо. Значит, он поделится с нами свежими новостями. Подошли все приглашенные?

– Да, в том числе Кейтель, Варлимонт, Йодль, Кортен.

– Скажите им, что я сейчас подойду.

– Еще прибыл адмирал Канарис, – Гитлер слегка поморщился, – по какому-то срочному делу.

– И что же у него может быть такого срочного? – с некоторым раздражением спросил Гитлер. – Уж не надумал ли Сталин запросить мира? – Отто Гюнше молчал и выжидательно смотрел на Гитлера. – В последнее время абвер поставляет в Генеральный штаб неточную информацию. Из-за этого мы потеряли инициативу на фронтах. Признаюсь, я бы вообще не хотел его принимать. Ему лучше переговорить с начальником штаба.

– Адмирал очень настаивает, фюрер, говорит, что только вы можете решить этот вопрос.

– Хорошо, пусть заходит. Но не забудьте предупредить, что у него всего лишь десять минут для доклада, меня ждут на заседании, – строго наказал Гитлер.

– Мой фюрер, у меня есть к вам личная просьба.

– Вот как? – внимательно посмотрел Гитлер на адъютанта. – Говори.

– Сейчас на фронте непростая ситуация, и я бы хотел отправиться на Восточный фронт и таким образом помочь родине и вам, мой фюрер.

После некоторой паузы Гитлер произнес:

– Неужели вы думаете, что на фронте принесете Германии пользы больше, чем здесь… Находясь рядом со мной?

– Мой фюрер, я здесь ничем не рискую, но мне бы хотелось свои знания и свой опыт применить на фронте.

– Вы боевой офицер, Отто… Я вас очень ценю. И вполне понимаю ваше желание быть на передовой… Какую бы вы хотели получить должность?

– Я бы хотел командовать ротой в танковой дивизии.

– Вы ее получите… Я распоряжусь, чтобы вы оказались в составе лейбштандарта СС «Адольф Гитлер»… Сейчас она как раз перебрасывается на Восточный фронт из Италии. Когда бы вы хотели выехать на фронт?

– Если это возможно, то я бы хотел выехать завтра.

– Хорошо, я подпишу приказ о вашем назначении… Но хочу сказать сразу, если мне не будет хватать вас… Я запрошу вас обратно. А сейчас пусть ко мне придет адмирал Канарис. Надеюсь, он не испортит окончательно мне настроение.

* * *

Адмирал Канарис прибыл в «Вольфшанце» около одиннадцати утра. Проделанную дорогу он считал напрасной тратой времени. Многие важные вопросы он обговаривал с Гитлером по телефону, но сейчас был тот самый случай, когда он должен был предстать лично. В последнее время фюрер целиком был захвачен подготовкой к Курской битве, и все его заседания проводились с учетом предстоящего наступления, которое должно было дать возможность фюреру добраться до нефти на Кавказе и до пшеницы на Украине.

Неожиданно в приемную заглянул секретарь Гитлера Мартин Борман и, не сказав ни слова, тотчас вышел. Это был дурной знак. С Мартином Борманом у адмирала Канариса были весьма прохладные отношения, что не мешало им любезно раскланиваться при встрече. Мартин принадлежал к тем людям, которых просто не переносило ближнее окружение фюрера, но тем не менее должно было мириться с его отрицательными чертами характера в силу того, что тот находился на хорошем счету у фюрера. В присутствии Гитлера Борман напускал на себя маску озабоченного человека, радеющего о государственном благе. Но стоило Гитлеру только отойти, как он превращался во взрослого сорванца, собственно, каковым он и был на самом деле. В «Вольфшанце» он открыто жил со своей молодой кокетливой актрисой, и его бедную чадолюбивую Герду оставалось только пожалеть.

Еще через несколько минут подошел Гюнше, адъютант Гитлера, любезный молодой человек, и проговорил:

– Фюрер ждет вас. Прошу вас, адмирал.

Выдвижение Гюнше до адъютанта Гитлера было не случайным.

Семь лет назад, будучи унтер-фюрером, Гюнше попал в его личный эскорт. Далее учился в военном училище в Бад-Тёльце, успел прослужить на фронте и уже полгода был его личным секретарем. Фюрер любил окружать себя именно такими рослыми парнями с арийской безупречной внешностью. Но, несмотря на располагающую внешность, характер у Гюнше был твердый, что невольно вызывало уважение.

Контр-адмирал прошел в личный блиндаж фюрера, обставленный столь же роскошно, как и в Оберзальцберге, вот, правда, размеры комнаты были несколько скромнее. Канарис невольно обратил внимание на большой стол из черного дерева, с толстыми ножками в виде какого-то диковинного хищника. Красивому столу соответствовали и стулья с высокими спинками. Гитлер любил роскошь. Привлекал для обустройства своих резиденций и кабинетов лучших архитекторов и дизайнеров рейха. А этот блиндаж ему оборудовал знаменитый немецкий архитектор Макс Вальбе, работавший еще при дворе кайзера. Так что без преувеличения можно было сказать, что архитектор показал все грани своего таланта. В таком помещении было не только удобно работать, но и, спрятавшись за многотонную дверь, пережидать возможные бомбардировки союзников.

Едва ответив на приветствие, Гитлер предложил адмиралу свободный стул.

– Итак, сразу перейдем к делу, что у вас, адмирал? – спросил Адольф Гитлер, подавляя в себе проявившееся раздражение, когда Вильгельм Канарис присел на стул. – Для беседы у нас несколько минут, в совещательной комнате меня уже ждут фельдмаршалы.

– Я не задержу вас, мой фюрер. У меня имеется информация, что в ближайшие дни в район Вязьмы должен прибыть Сталин.

Гитлер неожиданно поднялся и в волнении прошелся по комнате, расчесал незаживающую ранку на шее, оставив на коже длинный багровый след.

Русские и немцы собрали у линии соприкосновения значительные силы, и результат предстоящего сражения определит победителя в этой войне. Это понимали как в немецком Генштабе, так и в Ставке русских. Для немецкого командования неожиданным стало то, что контрнаступательная операция русских неожиданным образом переросла в широкое наступление по всему фронту. Однако Гитлер после каждого совещания повторял: «Все кончится победой немцев!» Большое значение фюрер предавал операции «Цитадель», которая в благополучном завершении давала возможность пройти в глубокий тыл русским и создать угрозу Москве. После успешного ее завершения планировалось начать наступление на Ленинград. Единственное, что затрудняло задуманное, так это неожиданная победа русских под Курском. Возможно, что руками Канариса провидение дает ему в руки шанс, позволявший исправить положение на фронтах.

Вдруг остановившись, Адольф Гитлер в упор посмотрел на Канариса.

Поднявшись из-за стола, адмирал снизу вверх смотрел на Гитлера и невольно отметил, что за последний год фюрер значительно сдал. Ухудшение здоровья Гитлера произошло после Сталинградской битвы. Ближайшее окружение Гитлера обратило внимание на то, что его ладони стали слегка подрагивать; лицо выглядело дряблым, каковое бывает лишь у стариков.

Ранка на шее вдруг открылась, и на коже рубиновой каплей проступила кровь. Гитлер выглядел взволнованным.

– Вы уверены?

– Более чем, мой фюрер, подтверждение этой информации я получил из разных источников, – с готовностью ответил адмирал Канарис, неожиданным образом поймав себя на жалости к Гитлеру. – На Западном фронте русских нашей агентурой обнаруживается усиливающийся контроль на пропускных пунктах, чего прежде не наблюдалось. Подобная обстановка наблюдается и в глубине тыловых районов километров на сто! На железнодорожном пути Ржев – Москва нашими агентами обнаружено усиление патрулирования перронов, а также пристанционных территорий. Но самое главное, вчера из города Гжатска нашей радиопеленгаторской группой была перехвачена радиограмма. Наши специалисты провели очень большую работу и дешифровали телеграмму, в ней говорится о прибытии Хозяина. Именно так русские называют Сталина. И в связи с этим я бы хотел спросить вашего разрешения на физическое устранение Сталина!

– Вы пришли с очень неожиданным сообщением, – произнес наконец Гитлер. – Скажу вам вот что… Если у нас есть хотя бы малейшая возможность в ближайшие часы коренным образом переломить ход войны в нашу пользу, то почему бы не воспользоваться шансом, предоставленным историей и провидением? Если устранение Сталина в ваших силах, то сделайте все от вас зависящее, чтобы он был уничтожен!

– Я немедленно и лично займусь этой операцией, мой фюрер, – слегка распрямился Канарис.

– Сколько вам потребуется времени, чтобы осуществить задуманное?

– В районе Ржева и Вязьмы мы имеем тщательно законспирированную агентуру, под руководством опытного резидента ее можно активизировать в ближайшие часы.

– Как вы думаете назвать операцию? – неожиданно спросил Гитлер.

– Операция «Хозяин», – без колебания ответил Канарис.

– Очень надеюсь на благоприятный результат. А сейчас мне нужно идти, адмирал. Мне бы не хотелось испытывать терпение фельдмаршалов.

* * *

Подъехав к штаб-квартире абвера в Берлине, адмирал Вильгельм Канарис велел водителю остановить автомобиль у канала Ландвер. Вышел из салона, прошелся вдоль гранитных парапетов. Пришло осознание того, что сейчас он держит в своих руках исход войны. Сталин, безусловно, был грандиозной фигурой, и вряд ли в России отыщется человек, сопоставимый с ним по масштабу. А с устранением Генерального секретаря рухнет одна из важнейших опор, на которой держится вся советская система, что, в свою очередь, приведет к изменению государственного строя, а в условиях войны подобная встряска может привести Россию к глобальной катастрофе.

Оперевшись на парапет, адмирал Канарис всматривался в темно-серую воду. Наступил август, до осени еще далековато, но по ровной водной глади уже скользили первые опавшие листья.

Докурив сигарету, адмирал Канарис вошел в здание и заторопился во второй отдел, ведавший специальными операциями. Этот отдел уже пять лет возглавлял австрийский аристократ полковник Эрвин фон Лахоузен, профессиональный разведчик, служивший еще в австрийской армии. Следует немедленно поделиться с ним своими соображениями, вместе они что-нибудь придумают.