Текст книги "Чужой своим не станет"

Глава 6
Майор военной разведки

Весь следующий день, разложив перед собой фотографии, гауптштурмфюрер Штольце подбирал людей в диверсионную группу. Поразмыслив, решил, что для предстоящего дела достаточно пятерых: он сам как командир отряда, радист и трое диверсантов. Группа будет мобильная, небольшая, но вполне подходящая для осуществления поставленной цели.

После долгого раздумья отложил в сторонку четыре фотографии. Каждого из отобранных диверсантов он знал лично и не единожды проверил в деле, осуществив с ними несколько удачных спецопераций.

С радистом Ганцем Замбером работал вместе в сорок первом во время наступления на Северный Кавказ. В составе группы из тридцати человек они были выброшены в районе Минеральных Вод, где удалось взорвать стратегически важный мост. С рядовыми Рыжковым, Курбановым и Феоктистовым познакомился сразу после операции на Северном Кавказе, когда был направлен инструктором в учебный батальон, располагавшийся в живописном местечке Мезерица.

Батальон был смешанный, он состоял из военнослужащих советской, американской и английской армий. Значительный процент составляли белоэмигранты, в своем большинстве люто ненавидящие Советскую власть. Каждый из них после победы Германии мечтал вернуть себе отнятые большевиками имения и доходные дома. Поэтому мотивация для борьбы с коммунистами у них была исключительной! По существу, они составляли костяк школы, состоящей из двадцати рот.

Несколько особняком держались фольксдойче, в основном это были прибалтийские немцы, имеющие к русским персональный счет. Встречались и поволжские. У фольксдойче было преимущество перед остальными курсантами: все они были двуязычные, великолепно владели немецким, бывшим для них родным, а также русским. Во время учебы отличались особой старательностью и педантичностью, столь свойственной немецкой нации.

Большая часть из них являлись потомками переселенцев, приехавших в имперскую Россию при Екатерине Великой. За прошедшие сто пятьдесят лет они изрядно обрусели, мало чем отличались от русского населения, казалось, что уже накрепко вросли в российскую землю, позабыв дедовские традиции. Но когда в них возникла потребность, вновь вспомнили свое предназначение – быть единым целым со своим, немецким, народом.

Рыжков, Курбанов и Феоктистов в плен попали под Псковом. Месяц пробыли в лагере для военнопленных, откуда были переведены в сборный лагерь под Бухенвальдом. Уже на месте их отобрали для агентуры в диверсионно-разведывательной школе. Руководство школы признало троицу лучшими в своем наборе и после окончания учебы отправило ее в отдел разведки при штабе Шестнадцатой немецкой армии. Разведывательной деятельностью диверсанты занимались в основном в ближайшем тылу Красной армии. Задания были не из простых – установить, в каком направлении передвигаются танковые бригады, выяснить расположение штабов, собрать сведения о складах с боеприпасами и продовольствием.

С заданиями справились блестяще. Не лишенные артистизма, обеспеченные справками от сельсоветов, они каким-то чудом проникали в самые засекреченные места и на режимные объекты, где неизменно добывали ценнейшую информацию. Их природные расторопность и изворотливость не могли остаться незамеченными руководством отдела «Бранденбург-800», и вскоре троицу, как особо отличившихся агентов, перевели в учебный батальон, а дальше после курса обучения они были распределены в Восемьсот первый полк, где командиром роты был гауптштурмфюрер Штольце.

По правилам спецопераций перед каждым выходом происходила детальная отработка задания. Поставленную задачу изучали до малейших деталей: если требовалось штурмовать здание, то на базе учебного центра выстраивалось похожее сооружение; если предстояло переходить вброд быструю и глубокую реку, то бойцы выезжали на подходящую местность, где отрабатывали соответствующие навыки. Однажды было получено задание пройти через болото и уничтожить вражеский гарнизон. Для этого группа отправилась на топь и терпеливо училась отыскивать подходящие тропинки.

Дальнейшая служба в батальоне доказала, что Штольце не ошибся в выборе агентуры. В первые месяцы обучения с троицей крепко поработали агитаторы, выбив из сознания перебежчиков все большевистские догмы. Теперь, вне всякого сомнения, можно было утверждать, что эти люди преданы идеям национал-социализма. Они были смелыми, дерзкими, проявляли находчивость, выпутывались из ситуаций, казавшихся совершенно безнадежными.

Однажды в одной из командировок Феоктистов был задержан комендантским патрулем и, не вынимая рук из карманов, застрелил трех человек в течение двух секунд. А когда, заслышав выстрелы, к ним поспешили на выручку несколько бойцов, застрелил еще двоих. Отмечалось, что каждый из них мгновенно ориентировался в сложной обстановке, принимая при этом единственно правильное решение. Каждый имел значительный диверсионный опыт, отметившись в двух десятках мест.

Особенно серьезно они поработали весь последний год: летом сорок третьего группа была заброшена под Витебск, где успешно действовала против партизанских соединений; затем были карательные экспедиции под Оршей и в районе Орла, в Югославии против сербских партизан.

Весь следующий день Штольце провел с группой, объясняя, что предстоит взорвать в глубоком тылу хорошо охраняемый мост. Совместно изучали маршрут перехода линии фронта, пути возможного отхода, места контрольных встреч. Мелочей в таких делах не существовало. Особое внимание было уделено местности, через которую приходилось пройти. Изучали как на топографической карте, так и аэродинамическую съемку. Заучивали все, что могло бы пригодиться: название сел, деревень, расположение улиц, через которые предстояло пройти; помечали строения, в которых возможно укрыться от преследования; запоминали адреса связников, у которых можно получить помощь.

В конце вторых суток Штольце провел небольшой экзамен, а когда убедился, что предоставленные им данные усвоены, объявил:

– Выезжаем сегодня ночью. Могу сказать одно: задание нам дали серьезное. Я отобрал вас из многих, так что вы должны гордиться выпавшей вам честью. На ту сторону нас переведут. А дальше нам предстоит топать самим. Вопросы есть?

– Как долго продлится командировка? – спросил Феоктистов.

– Она рассчитана на десять дней. Но не исключаю, что нам придется еще немного задержаться. А теперь – отдыхать!

* * *

Седьмой противотанковый батальон Третьей пехотной дивизии располагался в Полесье, близ небольшого города Несвиж. Остаток ночи ехали в автомобиле, который трясло и бросало на дорогах, так что вздремнуть не получилось. Большая часть дороги шла через лес – тьма стояла кромешная, оставалось только удивляться зоркости водителя, не терявшего колею. В расположение батальона приехали под утро.

Раздевшись по пояс, ополоснулись в роднике, стряхнув холодной водой накопившуюся усталость. После водных процедур гауптштурмфюрер облачился в форму немецкого пехотного лейтенанта, а радист Ганц Замбер – в форму рядового. Русские диверсанты надели обмундирование Красной армии. Рыжкову по заданию достались погоны капитана, Феоктистов стал сержантом, а Курбанов – рядовым.

Выяснив у дежурного, где находится блиндаж майора фронтовой разведки Шрадера, потопали через окопы.

Оборонительная полоса была сложной, состояла из узлов обороны, опорных пунктов и укрепленных позиций. Внутри рубежей размещались две хорошо укрепленные высотки, с вершин которых просматривались позиции русских. Передний край изрезан двумя глубокими протяженными оврагами. Опорные пункты помещались в башнях танка, хорошо замаскированных, выдвинутых немного вперед, с возможностью организации широкого наблюдения. Именно здесь были сосредоточены основные узлы обороны. Первая траншея находилась на самом боевом гребне, вторая – отступала метров на двести. Тут же располагался блиндаж майора Шрадера.

Им оказался сухощавый человек с сумеречным и глубоким взглядом. Выслушав доклад Штольце, Шрадер предложил гостям присесть на срубленные колоды, служившие табуретками. Сам же расположился на настоящем венском стуле – для передовой это была настоящая роскошь, которую может позволить себе не всякий старший офицер. Наверняка этот венский стул имел занятную историю, ведь прежде чем попасть в офицерский блиндаж, ему пришлось преодолеть половину Европы. Наверняка майору Шрадеру мебель напоминала родную Австрию, город Баден, откуда он был родом.

Удобно положив руки на подлокотники, он с любопытством поглядывал на вошедших.

– Мне сообщили из штаба армии о вашем прибытии и просили вас лично проводить… Сделаю все, что в моих силах. Но хочу предупредить: ситуация на передовой непростая. Вот если бы вы пришли хотя бы на один день пораньше… тогда другое дело, было небольшое затишье. Сейчас могут возникнуть некоторые трудности с переходом. Русские простреливают все поле. – Будто бы в подтверждение его слов заработал где-то поблизости шестиствольный миномет. Вязко и тяжело в кровлю ударила россыпь осколков. – Может, вам немного переждать? – предложил майор. – Уверен, через день-другой будет поспокойнее. В дивизии для вас найдется подходящий блиндаж. Где-нибудь на втором оборонительном рубеже. Это в четырех километрах от этого места. Уверяю вас, вы не соскучитесь, – ободряюще продолжал майор, – в борделях у нас весьма достойные девушки. Могу предложить вам туда талончик в качестве поощрения, – расстегнув нагрудный карман, он выудил из него несколько талончиков розового цвета. – Вы не прогадаете. Если бы вы знали, какие там чувствительные латышки! – со сдержанным восторгом протянул Шрадер.

– В другой раз мы непременно воспользуемся вашим предложением, господин майор, – отвечал Штольце. – Увы, торопят дела… Сейчас нам бы хотелось посмотреть местность, через которую нам предстоит проходить.

– Что ж, было бы предложено, – с некоторым разочарованием протянул майор. – Пойдемте!

Пружинисто поднявшись, заставив стул слегка скрипнуть, он вышел из блиндажа и, пригнувшись, зашагал по неглубокому окопчику в сторону разросшихся кустов, за которыми виднелась трясина, уходившая в глубину русских рубежей. Солдаты, укрывшись за бревенчатый бруствер и тяжело дыша, углубляли траншеи. Едва взглянув на подходившего офицера, они вновь взялись за прерванную работу. В воздухе висело напряжение, какое бывает только перед грозой. Все понимали: что-то должно произойти.

В воздух с громким свистом взлетели четыре мины с красными длинными хвостами, как у кометы, особенно отчетливо заметные в полуночном небе, по плавной кривой пролетели над первым рубежом русских и углубились куда-то в их оборону. На какое-то время зависли над укреплениями, как бы выбирая подходящую цель, а потом громко разорвались, шумно сыпанув осколками. Ударная волна тронула лица, заставив отпрянуть на шаг. В стороне резервного полка испуганно заржала лошадь.

– Сейчас русские ударят, – констатировал майор, приподнимаясь. – Вот так и живем. Не особенно шумим, но и расслабляться друг другу не даем.

Майор Шрадер оказался прав: не прошло и трех минут, как в небо высоко взлетела ракета, вспыхнув настолько ярко, что стало больно глазам. Медленно поплыла через черное небо, стараясь осветить каждый холмик, каждый пригорок, каждое отдельно стоящее деревце, каждую травинку.

– Ложись! – громко крикнул майор и, закрыв руками голову, упал на дно окопа.

Где-то на втором рубеже обороны разорвался снаряд, высоко взметнув землю и расшвыряв тяжелые бревна. За ним бабахнул еще один, затем еще. Земля под ногами вздрогнула, будто живая, барабанные перепонки болезненно отреагировали на разрыв. Через мгновение вспыхнула еще одна ракета, такая же яркая. С нарастающим свистом в небо взмыли мины, прочерчивая по посмурневшему небу огненные дуги. Осколки густо рассыпались где-то справа, в чахлом редком леске на болоте, потревожив замшелую поверхность трясины.

Из передовых окопов, разрезая ночь, полетели трассирующие пули. Они сталкивались в воздухе, разбивались многими искрами, фейерверком разлетались, отскакивая от бронированной поверхности, зарывались в землю.

Гауптштурмфюрер Штольце, не поднимая головы, краешком глаза наблюдал за тем, как догорает ослепительно-яркая ракета. Мигнув, она вдруг разом потускнела, превратившись в желтую точку, а потом совсем растворилась во тьме, погрузив передовые позиции в беспросветную черноту.

Неожиданно установилась тишина. На фронте так бывает: как если бы стороны вдруг договорились о прекращении огня. Звучали лишь отдельные выстрелы со стороны позиций соседнего полка.

Майор Шрадер открыл бронированную дверь наблюдательного пункта и спустился по ступенькам внутрь. Прежде это была башня «Пантеры». Месяц назад, когда танк подбили, разрушив кормовую часть вместе с двигателем, нижний корпус пришлось снять. Танку решили дать новую жизнь – обычное дело на войне: башню переоборудовали, срезали основание и уже без ствола поместили в специально заготовленную яму, в которой была устроена площадка для наблюдателей и сооружены нары для отдыха. Сверху на крышу башни был насыпан толстой слой земли, для маскировки посажены кустарники. Уничтожить этот укрепленный наблюдательный пункт было непросто.

Майор подошел к стереотрубе, вмонтированной в проем пушки, и стал внимательно наблюдать за позициями противника. Трудно было понять, что можно разглядеть в такой темноте, но он неожиданно сообщил:

– На той стороне речки русские… Вижу на их позициях непонятное оживление. Приволокли полковую пушку. Справа установили пулемет. Хорошая позиция, сразу фланг простреливается. Нужно ее уничтожить. Определенно русские к чему-то готовятся… Так, теперь по нашему делу… Переходим вброд речку, она здесь неглубокая, а потом топаем по краешку болотца, оно дает большой изгиб. А вот дальше будет овраг, который ведет прямо на русские позиции. Пройдете по нему километра два и можете подниматься наверх. Когда вы думаете отправиться?

– Прямо сейчас, – ответил гауптштурмфюрер Штольце.

– Похвальное рвение, но на вас обоих немецкая форма. Извините за глупый вопрос: она вам не помешает передвигаться по советской территории?

Гауптштурмфюрер Штольце сдержанно улыбнулся:

– Господин майор, вы смотрите в самую суть. Надеюсь, что эта форма нам даже поможет. Мы действуем согласно разработанному плану.

– Уверен, что вы все продумали. Мне известно, господин гауптштурмфюрер, что вы – блестящий профессионал! Можно задать вам личный вопрос, не связанный с предстоящим заданием?

– Пожалуйста, господин майор, – отвечал Штольце.

– Вы встречались с господином Кальтенбруннером?

Неожиданный вопрос. Гауптштурмфюрер Штольце старался не показать своего удивления. Профессионалы подобных вопросов не задают, майору это должно быть известно.

– Да. Он мне дал кое-какие советы по предстоящему заданию.

– Он случайно не сказал, почему я здесь?

– Ни единым словом.

– Уверен, что в группе управления, где я прослужил немало лет, я принес бы Германии куда больше пользы, чем на передовой. Мне посчастливилось участвовать в разработке самых сложных операций по захвату Польши и Франции. Неужели Германия не нуждается в моем опыте?

– Мне ничего об этом не известно. Но советую вам не отчаиваться. Уверен, что на ваш счет у господина Кальтенбруннера есть свои планы.

– Очень бы хотелось в это верить – глухо произнес Шрадер. – Пойдемте… Я вас выведу с позиций прямо на дорогу. Местность мне знакома, мне уже приходилось проводить на ту сторону агентов. – И, посмотрев на часы, добавил: – Через три минуты соседний полк начнет артиллерийскую атаку. Ближайшие полтора часа русским будет не до нас.

Ровно через три минуты сразу с нескольких точек были пущены ракеты. Зависнув над позициями русских, они ярко осветили каждый бугорок. По свежевскопанной земле, сразу за полоской реки, угадывалась первая линия обороны, просматривались контуры хорошо замаскированных запасных позиций. Во второй траншее, приметной по высоким брустверам, виднелось стрелковое вооружение, а за ней, между третьей и четвертой линиями окопов, отстоящих друг от друга метров на триста, спрятанные за кустами и деревьями, стояли артиллерийские орудия и минометы.

Все как на ладони!

Майор Шрадер оказался прав: война шла где-то по соседству. Там с грохотом разрывались снаряды рассерженных зениток; остервенело стучали в ответ тяжелые пулеметы; глухо разрывались мины.

Повернувшись к Штольце, майор сказал:

– Скоро примутся и за нас, нужно успеть!

– Сколько у нас времени?

– Минут пятнадцать… Сейчас мы идем вдоль той сопки, – показал он на небольшую высотку, укрепленную долговременной огневой точкой. Глубоко вклинившись в передовые рубежи, она позволяла успешно контролировать фланги. До русских окопов с этой высотки было метров триста пятьдесят. – Потом сворачиваем к реке, – он показал на извилистую мерцающую темную полоску воды, поросшую по обе стороны высокой густой травой. – Перейдем ее вброд – и к болотцу. А потом вдоль ручья к лесу. У русских это второй рубеж обороны. Он будет в четырех километрах от первой линии. Это уже глубокий тыл! С вашими документами контрразведка особенно цепляться не станет. Во многих местах там расставлены мины, нужно быть предельно аккуратными. Я вас выведу за позиции, а дальше вам нужно будет идти самим по дну оврага. Как выйдете из него, впереди будет небольшое озеро. Вот оно нам и нужно. Можете привязаться на местности и топать дальше.

Пригнувшись, он зашагал по неглубокой узкой траншее. Над головой зло вжикнула пуля, заставив пригнуться. Рванула мина и с громким свистом рассыпалась где-то между первой и второй траншеями. Осколки ритмично застучали по покореженной технике, стоявшей на возвышенности.

Убедившись, что все живы, Шрадер заторопился дальше по позициям стрелковой роты, мимо автоматчиков, укрывшихся за бруствером, внимательно и цепко посматривающих за русскими позициями.

Они прошмыгнули мимо усиленных огневых точек, способных выдержать удары мин и мелких осколков; прошли по ходам сообщений, связывающим между собой подразделения, мимо ячеек и разного вида удобных площадок, откуда можно вести прицельный огонь, мимо укрытий и блиндажей. Наконец спустились к низине, в которой протекала узенькая речка. Без особых хлопот преодолели водную преграду, к которой примыкала вязкая болотина.

– Почти пришли, – объявил Шрадер. – Дальше – вдоль ручья. Это уже русские рубежи.

– Почему русские не контролируют эту территорию?

– А кто вам сказал, что они ее не контролируют? Здесь есть русский пост, но он немного правее. Охранять территорию здесь легче – сплошные болота. Тропы заминированы, особенно не сунешься. Вот только русские не знают, что с одной дорожки мины мы уже сняли. Надеюсь, что вам будет сопутствовать удача. Мне не сообщили, когда вас следует встречать после выполнения задания.

Всего-то небольшая заминка, после которой гауптштурмфюрер улыбнулся и слегка натянутым голосом отвечал:

– Мы будем возвращаться другим коридором. Да, чуть не забыл, господин Кальтенбруннер велел передать вам вот это. – Штольце сунул руку в карман. – Надеюсь, вы получите ответ на все ваши вопросы.

Вытащить руку гауптштурмфюрер не успел – коротким сильным ударом майор сбил его с ног. Штольце выронил нож прямо в жидкую, поросшую густой травой болотину. Лезвие легко вошло в бездонную грязь, даже не потревожив зыбкую поверхность, густая трава сомкнулась еще плотнее.

Шрадер прыгнул в сторону и, прячась за деревья, побежал назад. Перебегая небольшой лужок, в какой-то момент он открылся, Рыжков уверенно вскинул автомат. Правый уголок его рта хищно съехал в сторону, но от последующего выстрела его удержал окрик Штольце:

– Не стрелять! Могут услышать. – Гауптштурмфюрер не без сожаления проследил хмурым взглядом за худой юркой фигурой, скрывшейся в густом кустарнике, и с затаенной злобой добавил: – Никуда он от нас не денется.

Пачкая рукав гимнастерки, Штольце сунул руку в болотину, пытаясь отыскать выбитый нож.

– Он уже в тине, господин гауптштурмфюрер, – произнес Феоктистов.

– Дно здесь крепкое, – возразил Штольце, продолжая энергично шарить в жиже. – Он где-то здесь, нужно отыскать!

Чавкающая трясина не желала расставаться со своей добычей, надежно упрятав ее среди водорослей. Смирившись с потерей, Штольце поднялся.

– Жаль… Хороший был нож, – произнес он с досадой.

– Это всего лишь нож, господин гауптштурмфюрер, – возразил Феоктистов.

– Этот десантный нож у меня с тридцать девятого года. Его в качестве поощрения за успешно выполненное задание в Испании мне вручил сам вице-адмирал Канарис. Нож был моим талисманом, я его носил всегда при себе. Даже в самые трудные минуты меня не оставляла удача… Что будет сейчас, я не знаю, терять нож – скверная примета.

На передовой, коротко переругиваясь, строчили автоматы. В километре от болота завязался серьезный бой: вспышки разрывов вырывали из темноты стоявшую на нейтральной полосе покореженную технику.

Сейчас враждующим сторонам не до них. Представилась хорошая возможность проскочить в глубину русских позиций незамеченными.

Метрах в двухстах, переполошив леших, в болоте рванула мина, брызнув во все стороны поднятыми с самого дна ошметками пахучей тины. Капли грязи долетели и до диверсантов.

– Не будем терять время, потопали!

* * *

Преодолев реку, майор Шрадер юркнул в неглубокую воронку, отдышался. Кожа на правой щеке была разодрана ветками до крови и теперь неприятно саднила. Конечно, не ранение, но ухода потребует. Следует успокоиться, вести себя как обычно, никто не должен догадаться, что произошло.

Убийство офицера разведки – дело серьезное, вряд ли Штольце принимал решение самостоятельно. Наверняка был приказ. И получен он был от Кальтенбруннера или от людей, входящих в его самое ближайшее окружение. В разведке ходили слухи, что с приятелями Канариса, заподозренными в связях с английской разведкой, обергруппенфюрер разбирался самостоятельно (вице-адмирала и самого уже дважды вызывали на допрос). Иначе как можно объяснить череду смертей в близком окружении Канариса?

Теперь настал его черед…

Грудь припекло, стало трудно дышать. Сколько же у него осталось: два дня или один? А может, несколько часов? Ясно одно: его решили устранить по-тихому, чтобы не привлекать к его смерти внимание. Опасаются, что он может уцелеть на передовой, и решили перестраховаться. Провести подобную акцию легче всего на передовой. Совсем необязательно, что он получит пулю от русских, его спокойно могут застрелить и в спину, а произошедшее спишут на несчастный случай, нередко встречающийся на войне.

По плечам пробежал неприятный холодок. Вот она, благодарность! Столько лет прослужить в разведке, чтобы быть убитым в глухой белорусской чащобе!

Выбравшись из леса, майор Шрадер короткими перебежками достиг траншеи. Окончательное решение было принято. Он встретился со взглядами солдат, взиравших на него с любопытством. Не так часто начальник разведки провожает группу на задание, видно, пришедшие выполняют очень важную миссию. Никто из них даже не подозревал, что творится в душе Шрадера.

– Господин майор, вас просили зайти в штаб дивизии, – сказал подошедший унтер-офицер, адъютант командира полка.

Сердце неприятно встрепенулось. Неужели в штабе получили распоряжение от управления имперской безопасности? Едва он явится в расположение штаба, как будет тотчас арестован.

Тут что-то не вяжется… Управление имперской безопасности не любит посвящать в свои дела руководство армейских подразделений. У них достаточно возможностей, чтобы справиться даже с самым высокопоставленным человеком в Рейхе.

Тогда что же? Возможно, они решили запросить уточнение по последним оперативным данным.

– Скоро подойду. Мне нужно привести себя в порядок. Можете быть свободны.

Низко пригибаясь, унтер-офицер заторопился по траншее обратно.

Майор Шрадер слегка приподнялся, и тотчас же в опасной близости свистнула пуля, с хищным стуком впилась в крепление траншеи и невольно заставила офицера пригнуться пониже. Шрадер быстро двинулся по переходным траншеям, соединявшим передовые окопы с блиндажами командования. Неглубокие, всего метр тридцать, они доставляли значительные неудобства при ходьбе, и майору, имевшему высокий рост, приходилось сгибаться едва ли не вдвое, чтобы не получить пулю в висок.

Блиндажи командного состава были огорожены колючей проволокой, у входа в карауле стоял пожилой унтер-офицер с длинными усами, призванный откуда-то из глубинки Баварии. Немного в глубине – просторная землянка для врача и санитаров.

Майор прошел мимо вытянувшегося караульного и направился в свой блиндаж. Он уверенно распахнул низенькую крепко сколоченную дверцу, обитую жестью. Внутри землянки – никаких перемен. Все вещи лежали на своих местах. На кровати с панцирной сеткой – его планшет. На столе – два неотправленных письма: одно – матери, другое – жене; в аккуратной стопке – оперативные карты. В углу патефон как напоминание о гражданской жизни, добавлявший в солдатский быт забытый уют. Напротив двери – портрет фюрера.

Подняв со стола письма, он сунул их в офицерскую сумку, туда же уложил карты и вышел из блиндажа. Унтер-офицер, показывая почтение, приподнял подбородок, майор Шрадер лишь сдержанно и больше по привычке кивнул, отмечая усердие часового, и заторопился по переходам.

Проскочив мимо прятавшегося между несколькими березами и заросшего со всех сторон высокой травой блиндажа командира полка, майор поспешил далее по траншее в сторону переднего края.

На расстоянии сорока метров от первой линии окопов был возведен фландерный забор: проволочные заграждения и сложная комбинация из кольев, столбов и колючей ленты, обвешанной всюду пустыми консервными банками, чутко реагирующими на малейшее движение.

Перед ограждениями закопаны противопехотные мины; на танковом направлении стоят противотанковые «ежи», сваренные из кусков железнодорожных рельсов и балок. Такая торчащая железяка рвет днища легких танков, как обыкновенную фольгу!

На той стороне – затишье. Война малость подустала и взяла короткую передышку, чтобы продолжиться с новыми силами. Следовало готовиться к любым неожиданностям.

Обычно именно с такой затяжной тишины начинается наступление русских. Так было и три дня назад: русские начали свое наступление ранним утром, в двух местах перешли реку и сумели занять позиции двух батальонов, значительно углубившись в немецкую оборону. Им удалось закрепиться, и теперь они держались так крепко, что их невозможно выковырять ни минометным обстрелом, ни артиллерийским огнем. Командование русских наверняка думает о том, чтобы выровнять линию соприкосновения, а значит, на очереди их полк.

Участок их ответственности был протяженностью в шестьсот метров. В нескольких местах вплотную к самым ограждениям были вырыты четыре хорошо укрепленных подземных хода, в каждом из них в небольших окопчиках круглосуточно несли дежурство стрелки: пристально прислушивались к противнику, отмечали малейшие передвижения.

Один из тоннелей в результате разорвавшегося поблизости артиллерийского снаряда был завален глиной и камнями. Из земли, привлекая внимание русских, торчали бревна и расщепленные разрывами доски. Отправлять людей на эти рубежи было опасно, следовало сначала расчистить ход, укрепить его подпорками. Вот только для такой работы не хватало людей. Не позволяли работать и русские – долбили позиции из минометов, не давая приблизиться.

Стараясь не угодить под шальную пулю, майор Шрадер прошел по траншее, а потом юркнул в узкий проем тоннеля. Разгребая перед собой землю, он продвигался все дальше. В двух местах подземного хода снаряды серьезно обрушили кровлю, так что через перекрытия просматривалось звездное небо. Повеяло холодком. Выглянув в проем, майор увидел, что до ограждений осталось метров пятнадцать, с этой позиции хорошо были видны автоматчики, стоявшие у брустверов. В его сторону никто не смотрел – все их внимание было направлено на позиции русских, где шло непонятное перемещение. Определенно враг готовил какой-то неприятный сюрприз.

Вжавшись плотнее в траншею, Шрадер вдохнул смесь рассыпчатого желтоватого суглинка, смешанного с черноземом, протиснулся в узкий тоннель и в абсолютной темноте прополз к небольшому хорошо замаскированному окопчику, в котором пара наблюдателей следила за передним краем русских.

Опершись спиной на обваленную стенку, отдышался, вытер перепачканный землей планшет. Над головой со свистом пролетела мина и разорвалась где-то на позициях русских. Ей в ответ, будто переругиваясь, с обратной стороны ударила пушка, и в довершение «перебранки» застрочили пулеметы.

Бой стих внезапно, как если бы враждующие стороны заранее условились о прекращении огня. На уши крепко надавило тишиной. Как это бывает только на войне, воспользовавшись нежданной паузой, то ли на радостях, то ли с большого перепуга из березовой рощицы, росшей на нейтральной полосе, звонко заголосил соловей. Его трель хорошо была слышна враждующим сторонам, а потому, чтобы не спугнуть шального, но мужественного певца, негласно установили мораторий на стрельбу. Умолкли даже далекие гаубицы.

До передовых позиций русских было метров сто пятьдесят. По прямой это расстояние не одолеть: прямо перед ним – заминированный участок поля, а потому следовало отползти немного в низинку с рассеченным от разорвавшихся снарядов рельефом, спрыгнуть в глубокую воронку и далее двигаться к самоходке со свернутой набекрень башней – прекрасная защита от выстрелов и осколков снарядов.

Соловей, вдохновленный тишиной и благодарной аудиторией, будоражил душу на высоких разудалых нотах. Сейчас русским наблюдателям было не до майора: завороженные неожиданным концертом, они на какое-то время позабыли о войне.

Воспользовавшись затишьем, Шрадер выполз из окопчика и, вжавшись в землю, пополз в сторону воронки. До нее оставалось метров десять, как вдруг соловей неожиданно умолк. Война тотчас возобновилась – у самой головы майора взметнулся земляной фонтанчик. Грохнули вдали разрывы снарядов, ударная волна докатилась до майора, слегка тряхнув под ним землю.

Некоторое время Шрадер лежал неподвижно, буквально врастая в землю, образуя с ней единое целое. Его будто не было, он как бы перестал существовать, присутствовала только его оболочка, облаченная в мундир пехотного офицера. Прижавшись ухом к земле, майор вслушивался в шорохи, в неровное и глубокое дыхание почвы, определял наиболее подходящее мгновение для броска.

Эхом прокатился по земле разрыв, за ним еще один, такой же мощный, а далее – россыпь осколков по бронированному металлу – это заработал миномет, взрывная волна заставила земную твердь зайтись в рваной дрожи.