Текст книги "Чужой своим не станет"

Еще несколько минут майор Шрадер прислушивался к звукам. Тишина стояла полнейшая, предоставляя время для обдумывания, потом тело сжалось в пружину, и его словно выбросило из воронки.

Шрадер бежал к покореженной самоходной артиллерийской установке и ощущал каждый свой мускул, каждый напряженный нерв; потом споткнулся о рваную гусеницу и кубарем полетел под груды железа, скрываясь за бронированной башней. По покореженному осколками металлу запоздало заработал тяжелый пулемет, заставив подбитую самоходку вновь переживать трагические минуты.

По Шрадеру стреляли с немецкой стороны, удивленные его перебежками. Приказ открыть огонь на поражение был отдан, когда он пересек нейтральную зону. Не окажись на его пути разорваной гусеничной ленты, он был бы убит первой же пулей.

В ответ с русской стороны басовито и громко застучал станковый пулемет, легко раздирая своими пулями в колючие щепки присыпанные землей брустверы. Спрятавшись за броню, майор прекрасно был виден с русской стороны. Автоматчики могли уничтожить его одним прицельным выстрелом. Но в его сторону не стреляли. Очевидно, его приняли за своего разведчика, возвращавшегося после выполнения задания.

Стрельба все более усиливалась, принимая яростный характер. Пулеметы с немецких позиций лупили по самоходке длинными очередями – царапали шасси, заставляли вибрировать покореженное железо. Работали на испуг, ожидая, что у спрятавшегося майора не выдержат нервы. Но Шрадер, вжавшись в бронированное железо, буквально породнился с ним, став на какое-то время его частью.

Будет хуже, если лупанут по нему снарядом. Вот тогда израненная в боях броня может не выдержать. А если ему удастся после такого удара уцелеть, то он получит такую серьезную контузию, что оставшаяся жизнь покажется ему тяжким бременем.

На какую-то минуту очереди смолкли. Оглянувшись, Шрадер увидел, как в его сторону от немецких позиций, умело используя неровности и рытвины, ползут трое пехотинцев. Как только они обойдут его со стороны, тотчас уничтожат. Просто так он им не дастся. Дальше ему тоже не пройти: едва он выйдет из-за бронированного укрытия, как попадет под пули флангового пулемета, работающего справа. Шрадер прицелился в приближающегося солдата.

И тут майор увидел, как со стороны переднего края русских, одетые в маскхалаты, к нему торопятся четверо бойцов. Ползли они грамотно, не поднимая голов. Между очередями успевали совершать короткие стремительные перебежки, падали и вновь ползли дальше.

С русской стороны, прикрывая солдат, остервенело и часто заработали автоматы. Их поддержал тяжелый пулемет, работавший по центру. Ему в помощь подключился фланговый, не давая немцам подняться.

Один из русских подскочил к нему и, вцепившись в ворот, что-то громко прокричал.

– Ich verstehe Sie nicht[16]16
  Я не понимаю вас (нем.).


[Закрыть], – ответил испуганный майор.

– Да ты, похоже, и в самом деле немец! – изумленно проговорил боец. – Ну и дела! Товарищ капитан, – повернулся он к крупному русскому разведчику с ребячьим лицом и многочисленными веснушками на переносице. – Так это же немец!

– Надо же, какой немец сообразительный пошел. Сам себя в «языки» предлагает… Вот что, Трофимук, давай его за шкирку и на позиции! Смолянинов, Надзоров, прикрываете отход. Чтобы ни одна фашистская гадина голову не могла поднять!

– Есть, товарищ капитан!

До позиций русских было метров пятьдесят – всего несколько секунд быстрым шагом. Вот только расстояние это преодолевалось трудно, сантиметр за сантиметром, кочка за кочкой, выбоина за выбоиной и с большой оглядкой. Майор Шрадер никогда не подозревал, что земля может быть такой неровной, там, где в обычной ситуации препятствия можно было просто перешагнуть, сейчас их приходилось преодолевать, подставляясь под пулеметы.

Со стороны русских окопов, не умолкая, трещали выстрелы, наполняя оглушительным грохотом окружающее пространство. Им отвечали короткие и прицельные очереди. Рядом с лицом майора в землю ушло несколько раскаленных кусочков свинца, болезненно оцарапав кожу отскочившим гравием.

Шрадер было приостановился, но рука русского разведчика, вцепившаяся ему в ворот, уверенно и сильно поволокла добычу вперед, к русским окопам, замаскированным кустарником, камнями, грудами насыпанной земли – неровной линии на рассеченном взрывами поле. Он уже отчетливо различал русские каски, высовывающиеся из-за бруствера, видел людей, их пронзительные прищуренные глаза, широко открытые рты, мелькающие руки.

Двое немецких солдат попятились с нейтральной полосы к своим позициям, перекатились в глубокую воронку, пережидая стрельбу; третий остался лежать на взрыхленном поле, уткнувшись лицом в землю.

Добрались до русских окопов. Шрадер сполз вниз на глинистое дно траншеи и тотчас же был подхвачен двумя парами крепких рук. Тяжело поднялся, невольно обратив внимание на то, что окопы русских были глубже, чем у немцев. Брустверы сложены крепко, основательно укреплены бетоном и железом.

Обступившие Шрадера солдаты что-то возбужденно говорили, одобрительно хлопали его по плечам, а один из них, выражая расположение, раскрыл самодельный портсигар и предложил цигарку.

Майор Шрадер принял угощение, закурил, глубоко затянувшись. Табак оказался невероятно крепким, ядреным, обжег горло и легкие (таким может быть только высушенный перец), добрался до кишок и там запалил самый настоящий пожар. Невольно закашлявшись, Шрадер вызвал добродушный смех у обступивших его солдат. Волнение улетучилось вместе с первым выдохом. Теперь на расстоянии вытянутой руки русские выглядели как-то по-другому – добродушно, что ли…

Сделав еще одну, более осторожную затяжку, Шрадер посмотрел на обступивших его солдат и произнес:

– Ich bin ein Major des deutschen militärischen Geheimdienstes. Ich würde mich gerne mit Ihrer Führung treffen. Ich habe sehr sensible Informationen[17]17
  Я полковник немецкой военной разведки. Мне бы хотелось встретиться с вашим командованием. У меня имеются весьма секретные сведения (нем.).


[Закрыть], – и он похлопал для убедительности по планшету.

Лица солдат напряглись, на некоторых обозначилась суровость. Мысли их были понятны: стоило ли рисковать из-за фрица, решившего укрыться от войны.

Разведчик, ползший с ним рядом, что-то сказал обступившим его солдатам, и те, потеряв к немцу всякий интерес, разошлись по своим позициям.

Майор почувствовал облегчение: не все так просто, как могло показаться поначалу. Главное, русские не собирались его убивать. Но что они с ним будут делать, тоже пока не ясно. Никогда раньше он не приближался так близко к роковой черте. Внутри неприятно заныло, донимали скверные предчувствия.

Неожиданно из черноты узкого перехода к ним вышел худой узколицый человек с острым подбородком. При появлении офицера солдаты умолкли. Посмотрев на майора, он представился на хорошем немецком:

– Капитан Ахромеев, военная контрразведка.

Почувствовав приближающуюся развязку, Шрадер едва улыбнулся пересохшими губами:

– Я майор Шрадер, офицер военной разведки.

– Пойдемте в блиндаж, господин майор, – учтиво произнес русский капитан. – Думаю, у нас будет о чем поговорить.

Глава 7
Позвольте без манерности

Тимофей Романцев был командирован в Шестьдесят девятую армию под командованием генерал-лейтенанта Колпакчи. Начальником штаба в ней был генерал-майор Владимирский, с которым у полковника Утехина еще до войны сложились дружеские отношения. Оттуда капитан получил предписание направляться в Девяносто первый стрелковый корпус, занимавший на реке Уша позиции, растянувшиеся километров на тридцать. По другую сторону находился провинциальный городок Несвиж.

Линия фронта была не сплошной: в наиболее трудных местах, с оврагами и болотами, были установлены противопехотные мины. Места, считавшиеся труднопроходимыми, контролировались батальонами пехоты, расположившимися в пределах видимости. На господствующих высотах были устроены долговременные огневые точки, контролировавшие фланги, было налажено постоянное наблюдение за противником. На других направлениях, более широких, имевших вероятность проникновения тяжелой техники и живой силы противника, устроили танковые засады. Особо эффективно показали себя бронированные гнезда, где в качестве укрытия использовались танковые башни. Оборонное зодчество в этом случае было нехитрым: танк заезжал в вырытый под его размеры окоп и тщательно маскировался. При возможном прорыве первой линии обороны личный состав мог действовать автономно – резервов и боеприпасов достаточно, чтобы продержаться до подхода подкрепления.

Начальником военной контрразведки СМЕРШ Девяносто первого стрелкового корпуса был полковник Русовой Ефим Михайлович, хмурого вида сорокапятилетний мужчина, всецело оправдывающий фамилию всем своим внешним видом. Волосы у него были темно-коричневого цвета, от многочисленных веснушек рыжим выглядело даже его лицо – по-деревенски крепкое. Полковник был широк в плечах, в руках чувствовалась сила. Вопреки внешней суровости капитана он встретил радушно, как своего старого знакомого.

Рассказав о цели прибытия, Тимофей попросился поближе к первому рубежу обороны, откуда будет легче наблюдать за оперативной обстановкой. Внимательно выслушав Тимофея, полковник, слегка растягивая слова, произнес:

– Значит, прибыл с особыми полномочиями… Сделаем так… Будете числиться в моем отделе. Так будет проще. Отсюда до линии фронта шесть километров. По нынешним временам это недалеко, пешком около часа, – но тут же поправился: – Хотя в этом нет никакой необходимости. В штабе у нас достаточно машин, сейчас не сорок первый. Есть трофейные, имеются американские, лично я предпочитаю разъезжать на наших. По мне, «эмка» понадежнее будет. Так что если понадобится, берите.

– Спасибо.

– Кстати, позавчера на нашу сторону перешел перебежчик, майор разведки. Редкая птица, честно говоря, я даже не помню, чтобы такие чины нам добровольно попадались. Одно дело какой-нибудь лейтенант, и совсем другое – целый майор!

– Мне бы хотелось переговорить с ним, – произнес Тимофей. – Это возможно?

– Возможно. Когда хотите переговорить?

– Сейчас.

– Сделаем вот что…. Расположим вас в блиндаже, а там – пожалуйста!

– Мне бы хотелось на первой линии.

– Будет на первой линии, в блиндаже с начальником медслужбы капитаном Пичугиным. Парень он не из разговорчивых. Но на это внимания не обращайте, все-таки сюда он не разговаривать приехал. В блиндаж будете только спать приходить… Да и то не всегда! А вот как обустроитесь… – Русовой посмотрел на часы: – Часика через два подходите. Немец будет здесь. Мой ординарец проводит, он в курсе.

Стрелковый корпус располагался в глухой лесистой местности, изрытой окопами, тянущимися узенькой полоской в глубину чащи. И всюду, куда ни глянь, виднелись следы недавних сражений: воронки от снарядов, которым просто не было счета, – наспех присыпанные, те, что находились возле дорог, и забытые в полях, зарастающие буйной густой травой. Повсюду валялись пробитые и разъеденные ржой каски, до которых никому не было дела. Ближе к передовой линии были видны пушки с покореженными лафетами; стволы, торчавшие из земли, напоминали перископы, рассматривающие низко нависший свод облаков.

Штабная «эмка» бойко бежала по накатанной танками дороге, местами хорошо утрамбованной, а где-то разбитой до черной грязи, в которой, как в болоте, вязла любая техника; повсюду торчали из земли спирали колючей проволоки. У самой кромки поля, нетронутой разрывами, оставался небольшой пятачок «волчьих ям», опоясанный лохмотьями рваного железа.

Чем ближе к переднему краю, тем сильнее оборонительные укрепления. В просвете между деревьями Тимофей различил три танка, зарытых в окопы и отстоящих друг от друга метров на двести. Хорошо замаскированные, укрытые лапником, они полностью сливались с местностью, приметны были лишь стволы, выглядывающие из вороха веток. Из кустов торчали короткоствольные пушки, бьющие в упор прямой наводкой.

Въехали в небольшой распадок, по обе стороны от которого, буквально нависая над дорогой, рядком тянулись низкорослые рябины со срезанными верхушками. Возле входа в окопы, одетый в маскхалат, нес караул автоматчик.

– Приехали, – коротко объявил водитель, заглушив двигатель у кустов можжевельника.

Сержант Кирюхин, ординарец полковника, вместе с Романцевым вышли из машины, а водитель, достав из багажника кусок маскировочной сетки, принялся старательно натягивать ее на автомобиль.

Автоматчик у входа стоял расслабленно, всем своим видом демонстрируя несерьезность службы. Начальство не ахти какое, так зачем понапрасну шею тянуть?!!

– «Радуга», – назвал пароль ординарец.

– «Восход», – отозвался караульный и отошел в сторону, открывая вход в траншею.

– Тот блиндаж ваш, – показал ординарец на небольшой холм, на котором густо произрастала потрепанная пожелтевшая лебеда.

Со склона хорошо были видны замаскированные позиции, практически ничем не отличавшиеся от окружавшей местности. Там, где находились траншеи, росла густая трава, а там, где располагался блиндаж, высоко поднимался кустарник, скрывая узкий, завешенный шинелью вход.

Маскировочная сетка, искусно укрытая ветками, травой и примятая комьями земли, низко нависала над переходами, создавая фальшивый рельеф местности, вводила в заблуждение немецких наблюдателей. С воздуха траншеи выглядели изрытым снарядами полем, начиненным колючим железом. В действительности же Тимофей находился на хорошо укрепленных оборонительных позициях, где нашлось место ротным минометам, полковым пушкам, а на возвышениях были выгодно замаскированы пулеметы.

Пригнувшись, избегая шальной пули, они прошли по переходам. Перед окопами были натянуты спирали Бруно. У брустверов несли службу бойцы, зорко всматривавшиеся в неровное поле; в подбрустверной нише, положив рядом с собой автоматы и укрывшись шинелями, отдыхала дежурная смена.

Они прошли мимо пехотного укрытия глубокого заложения, куда-то глубоко вниз уводили ступени, выложенные камнями, у входа стоял караул – просто так в убежище не попасть.

– Вот это ваш блиндаж, – показал ординарец на небольшую дощатую дверцу, скрытую в стене окопа. Над входом вставлен щит из бревен – защита от минных осколков. В два наката крыша. Стены укреплены массивными деревянными опорами. Бомбардировку, конечно же, такой не выдержит, но от артиллерии, если не прямое попадание, убережет.

Потянув на себя дверь, Романцев вошел внутрь блиндажа, за ним – сержант Кирюхин. Укрытие оказалось значительно просторнее, чем представлялось снаружи.

У стен по обе стороны стояли две койки с панцирной сеткой. Между ними помещался стол, на котором посередине возвышалась едва тлевшая керосиновая лампа.

– Располагайтесь, товарищ капитан.

– Значит, я пока один? Где же сосед?

– Товарищ Пичугин сейчас у комполка. Скоро должен подойти. Пойду покурю снаружи.

Присев на койку, Романцев вытащил из вещмешка фотографию Зои. Некоторое время смотрел на нее, словно хотел угадать ее настроение, а потом положил в блокнот, чтобы не помять, и завязал вещмешок.

Тимофей вышел из блиндажа и почувствовал, как от реки потянуло свежестью. Назойливо, призывая к тишине, где-то совсем рядом бесстрашно стрекотал кузнечик.

Ординарец занял место под бруствером и курил, задумчиво пуская серый дымок куда-то вверх, под сетку. Увидев вышедшего капитана, поднялся без слов, передал недокуренную цигарку стоявшему рядом бойцу.

– Возвращаемся, товарищ капитан?

– Да, уже пора.

Привычно пригнувшись, Тимофей с провожатым зашагали в обратную дорогу.

Дважды над головой неприятно вжикнули пули, заставив наклониться еще ниже. Прошли мимо позиций артиллеристов, где стояли двухсоттрехмиллиметровые пушки, укрытые маскировочной сетью. Длинные стволы были направлены на немецкие позиции.

На передней линии обороны шириной пятьсот метров была собрана невиданная силища. Едва ли не под каждым кустом прятались полковая пушка, миномет или пулемет. Позиций не рассмотреть, укрытые плотной сеткой и тщательно замаскированные, они сильно меняли рельеф: там, где находился глубокий ров, смотрелась полянка с полевыми цветами, а там, где произрастал кустарник, местность напоминала глубокую балку, через которую ни протащить тяжелую технику, ни пройти пехоте.

На выходе стоял все тот же караульный. Он без интереса проводил офицеров равнодушным взглядом.

Они вышли из окопов и, прячась за деревьями, направились к машине. Неожиданно Романцева окликнули:

– Тимофей!

Обернувшись, он увидел молодую женщину, старшего лейтенанта медицинской службы. Красивые тонкие губы растянулись в радостной улыбке. Романцев не без труда узнал в ней Татьяну Ионову, свою соседку по подъезду из довоенной ленинградской жизни, жившую этажом ниже.

– Татьяна? – невольно ахнул Романцев. – Ты здесь служишь?

– Да, служу, уже второй год. Весь наш курс призвали на фронт. Я попала на Первый Белорусский. Вот теперь нахожусь здесь, в полевом госпитале.

– Вот, значит, как… А мне казалось, что ты еще маленькая.

– Время идет, мы взрослеем, – отвечала Татьяна. В ее голосе прозвучала заметная грусть, год на войне – большой срок, для девушки тем более.

Татьяна Ионова была на три года моложе Тимофея. Между ними всегда было чувство симпатии. Уже повзрослев, будто бы чего-то перепугавшись, они отдалились друг от друга. Возможно, их отношения и переросли бы во что-то более серьезное, если бы не война. Дальше их пути разошлись: Романцев, закончив военное училище, уехал из Ленинграда по месту прохождения службы, а Татьяна поступила в медицинский институт. Некоторое время они еще переписывались, а через год связь окончательно оборвалась. Романцев верил, что девушка осталась в живых и доучилась, о чем так мечтала. Даже повстречавшись со своей любовью, с Зоей, Тимофей никогда не забывал Татьяну и очень надеялся на случай, который помог бы им свидеться.

Судьба услышала его просьбу. Встреча состоялась. Следовало бы поговорить, о многом расспросить друг друга, вспомнить общих знакомых… Но как-то все не вязалось, и нужных слов Тимофей не находил. От прежних воспоминаний осталась только ломкая труха. Давно это было, еще до войны. За это время он успел прожить несколько жизней. Да и у Татьяны была своя, непростая дорога.

– Как тетя Варя?

– Она погибла в сорок третьем в Ленинграде, – произнесла Татьяна без интонаций. Горе стало давним, с потерей она уже свыклась. – Стояла в очереди за хлебом, и прямо в них… Там мало кто уцелел.

– Очень жаль… Добрая была женщина.

– Да, добрая. Мне ее не хватает. Остался только брат, сейчас он воюет на Втором Белорусском. Мы с ним соседи. Вот на прошлой неделе нам удалось увидеться, правда, мельком, был тяжелый день, много операций. Он специально приехал ко мне на пару часиков, чтобы увидеться.

– Передавай ему привет, когда встретитесь в следующий раз.

– Обязательно. Он тебя вспоминал. А ты тоже в этой части?

– Нет… Я здесь в командировке.

– Надолго?

– Не знаю, как пойдут дела. Думаю, что недели на две.

– Может, увидимся? Вспомним старое. Моя землянка рядом с полевым госпиталем, – кивнула она в сторону разросшихся осин.

– Постараюсь, Татьяна.

– Хочешь я скажу тебе правду?

– Какую? – невольно удивился Романцев.

– Сейчас война, сейчас можно. Другого раза может и не быть. Ты мне нравился.

Сержант Кирюхин, словно о чем-то догадываясь, отошел в сторонку и вытащил расшитый белым бисером кисет.

– Жаль, что я узнал об этом только сейчас.

– Видно, не судьба. Ты женат?

– Да. А ты замужем, наверное?

– Нет… Просто не было времени. А сейчас не до этого. Мне надо идти. Перевозим наших раненых в эвакгоспиталь. У нас начальник медслужбы строгий.

– А кто он?

– Майор Пичугин.

– Вот как… А меня к нему подселили в блиндаж.

– Ой, только обо мне ни слова!

– Хорошо, договорились…Тогда до встречи…

Тимофей проводил девушку долгим взглядом. Ждал, что Татьяна обернется, но она так и скрылась в роще, не посмотрев на него. Внутри защемило что-то теплое. С чего бы это? Опомнись! У тебя дома красивая жена, которая тебя любит и очень ждет. А ты на девушек засматриваешься.

Поднявшись на косогор, Романцев посмотрел на передовые позиции, напоминавшие с высоты взрыхленное разрывами поле. Трудно было понять, где находятся первые рубежи, спрятанные под сетку, а где начинаются окопы второй линии, столь же тщательно запрятанные. Блиндажей не разглядеть, искусно используя ландшафт, их скрыли под естественными склонами, обсадили деревьями, укрепили бревнами и валунами. Местность менялась настолько кардинально, что узнать ее не мог ни один топограф.

Машина стояла на прежнем месте, подмяв бампером гибкие кусты. Отсюда до первой линии окопов – метров пятьсот, по местным представлениям – глубокий тыл! Здесь размещаются полевой госпиталь, портные, парикмахеры и те, кто не успел получить вооружение. Посадки, вытянувшись в неровный ряд, надежно укрывали от взоров с вражеской стороны; пули тоже не достанут. Страшен был только артиллерийский снаряд, который мог прилететь сюда невесть откуда. Но это уже вопросы к судьбе.

До штаба доехали быстро. Несколько раз по позициям шарахнули немецкие пушки. Разорвавшись где-то между первым и вторым рубежами, снаряды порвали маскировочную сеть, чем добавили на ближайшую ночь работы саперам. В ответ, стараясь не обнаружить замаскированных позиций, из-за кустов прямой наводкой лупанули наши полковые пушки, разрывая колючую натянутую проволоку и засыпая землей «волчьи ямы».

Показав удостоверение караульному, капитан Романцев вошел в штаб. Это было двухэтажное здание, в котором прежде размещалась местная администрация.

Отдел военной контрразведки Девяносто первого стрелкового корпуса находился на первом этаже, в большой комнате, где некогда находилась приемная главы района. Это было небольшое помещение, в котором размещались: четыре стола, шесть стульев и небольшой кожаный диванчик.

Майор Шрадер под охраной автоматчика сидел на стуле и уныло посматривал в двухстворчатое окно, за которым протекала обычная прифронтовая жизнь: подъезжали «виллисы» с начальством; звучали короткие команды; строем уходило на передовую прибывшее пополнение.

Иногда, глухо тревожа тишину, доносились звуки далеких разрывов. Жестоких боев не было, но позиции обстреливались беспрестанно.

Полковник Русовой находился здесь же. Устроившись за столом у самого окна, он что-то сосредоточенно писал, пролистывая страницы брошюрованной папки. Заметив вошедшего Романцева, бодро проговорил:

– Видал?! Вот он – красавец, целый майор! Мы тут его немного допросили, теперь – твой черед. Переводчик нужен? Он как раз здесь, в штабе.

– Не нужно, товарищ полковник. Немецкий я знаю.

– Ну, тогда добро, – произнес он удовлетворенно.

Майор Шрадер приподнял голову и посмотрел на вошедшего Романцева. Пододвинув к себе стул, Тимофей спросил по-немецки пленного:

– Ваше звание, имя?

– Майор Шрадер. Возглавляю дивизионную разведку Двести сорок первого пехотного полка Вермахта.

– Как вы оказались на этой должности, если вы кадровый разведчик? Вас понизили?

Узколицый, с широким лбом, с внимательными и умными глазами, немец в упор разглядывал сидевшего перед ним капитана. Прежде чем ответить, выдержал непродолжительную паузу, потом заговорил, тщательно произнося каждое слово:

– Прежде я работал в центральном отделе «Абвер-Заграница»… Но после того как вице-адмирал Канарис был смещен, а ведомство передано обергруппенфюреру Кальтенбруннеру, меня перевели на передовую. Я – солдат и подчиняюсь приказам.

– Чем вы занимались в отделе?

– Я возглавлял аналитическую группу, – уверенно произнес майор.

– Какие задачи ставились перед вашей группой?

– Изучали экономику и внутреннюю политику иностранных государств. В основном нам враждебных… Лично моя группа занималась Францией, Югославией, Польшей.

– Кто возглавлял ваш отдел?

– Адмирал Бюркнер. Он хороший товарищ Канариса по совместной службе на флоте.

– Нам это известно… Вы были допущены к разработкам операций против Советского Союза?

Майор уверенно выдержал режущий взгляд и отрицательно покачал головой:

– Нет. Эти работы находятся за пределами моей деятельности. Диверсиями и террором на территории противника занимается организация «Цеппелин».

– Но ведь именно вы поставляете им данные для проведения террористической деятельности?

– Все наши обобщения и наблюдения уходят в центральный аппарат, а там, в свою очередь, решают, кому распоряжаться полученным материалом и как правильнее это сделать.

– Почему вы перешли на нашу сторону? Вам что-то угрожало?

Майор слегка приподнял густые брови, его лицо выглядело напряженным. В какой-то момент оно потеряло свою прежнюю живость. Сделав короткий выдох, майор Шрадер произнес:

– У меня не было выбора, меня должны были устранить… Физически.

– Вот как… И кто же именно?

Подбородок развит, взгляд оживленный. Такого человека сломить непросто. Что же такое должно было с ним произойти, чтобы он решился на предательство?

– Гауптштурмфюрер Вильфрид Штольце. Вчера днем мне сообщили из штаба дивизии, что к нам в расположение должна прибыть группа под командованием Штольце… Мне было приказано проводить ее через линию фронта. По-моему, его группа имела очень серьезное задание.

– С чего вы так решили?

– Как только я перевел группу в тыл к русским, в наиболее безопасное место, Штольце попытался меня устранить как ненужного свидетеля… Вы можете поспрашивать своих наблюдателей, во время нашего перехода на соседней позиции шла усиленная перестрелка. В овраге вы обнаружите наши следы.

– Мы проверим эту информацию. Сколько их было?

– Пятеро. Трое русских и двое немцев.

– Вам удалось уйти после нападения?

– Уцелел чудом! Я почувствовал перемену в его голосе и где-то даже был готов к нападению… Штольце хотел меня зарезать, но мне удалось выбить из его рук нож и скрыться в зарослях. До рассвета оставалось немного времени. – Шрадер смотрел прямо, глаза не прятал. Похоже, что не лжет. – Я вернулся в расположение батальона. Никто из личного состава не знал, что произошло… Взял из блиндажа полевую сумку с картами и принес ее вам.

– Что за карта?

– Расположение наших позиций. На карте отражены все действия маскировочного характера, которые мы провели в последнее время в подразделениях дивизии. Указаны нумерация частей, их состав, рубежи, а также вооружение. Этого достаточно, чтобы вы мне сохранили жизнь?

– Вы пока не сказали, с какой целью и куда именно направляется группа Штольце.

– Мне не сообщили. Все, что связано с группой Штольце, покрыто завесой секретности.

– Сами что об этом думаете?

– Думаю, что он выполняет какое-то особое задание высшего командования. По пустякам такие люди, как гауптштурмфюрер Штольце, не привлекаются.

– Что он за человек?

– Весьма подготовленный диверсант. Входит в число самых лучших агентов. В подразделении «Бранденбург-800» с первого дня, потом его отправили в полк «Курфюрст». Предполагаю, для усиления… Волевой, энергичный, быстро принимает правильные решения в самых сложных ситуациях, что весьма ценно для разведчика.

– Куда он мог отправиться?

– Мне сложно судить… Сейчас наиболее сложная оперативная обстановка – западнее Минска. Думаю, его нужно искать где-то там.

– Что вам известно об операции «Фридрих»? – спросил Тимофей Романцев, не отрывая пристального взгляда от майора Шрадера.

На какое-то мгновение лицо пленного окаменело, потом он заговорил:

– Я слышал об этом только краем уха. Это из последней директивы Кальтенбруннера. Знаю, что военным руководством допускается ситуация, что нам придется оставить Белоруссию. И сейчас в глубоком советском тылу готовятся группы, которые прошли обучение в разведшколах Абвера. Их задача – совершать диверсии против советских военачальников.

– Что это за люди?

Задумавшись на секунду, майор продолжил:

– Все они по разным причинам люто ненавидят Советскую власть и большевиков. При создании разветвленной диверсионной сети служба имперской безопасности будет опираться именно на них. Мне известно, что многие из них служили в карательных подразделениях, в зондеркомандах, шуцкомандах, были полицаями. Их подготовка осуществлялась еще задолго до наступления русских армий на Белоруссию. Знаю, что в Белоруссии уже создана целая агентурная сеть. У них имеются конспиративные квартиры, есть склады с боеприпасами и продовольствием. В случае опасности они могут укрыться в блиндажах в глухих лесных массивах. Главная их задача – дестабилизировать обстановку в тылу русских, атаковать тыловое охранение и оттянуть подразделения с линии фронта на себя. А в случае благоприятного исхода операции – поднять мятеж среди местного населения. Для этой цели имеются специально подготовленные кадры.

– Вы привлекались к этой работе?

– Я написал две аналитические записки по требованию Канариса. Знаю, что они пошли в работу.

– Что конкретно вы написали в этих записках?

– Отметил территории, которые, с моей точки зрения, можно наиболее продуктивно использовать для агентурной работы и где следует создавать базы для развертывания диверсионных групп.

– Какие это районы?

– Это западные территории Белоруссии, которые были присоединены к Советскому Союзу сравнительно недавно. Восточные территории слишком связаны с Россией, и поднять их на мятеж не удастся.

– Вы выезжали в эти области для проведения более точной аналитической работы?

– Выезжал, – после некоторой паузы признался майор. – Мне важно было узнать настроение людей, на которых мы можем опереться, так ли они надежны.

– И каковы ваши выводы? – не без интереса спросил Романцев.

– В подавляющем большинстве местное население настроено резко отрицательно к оккупационным властям. Хочу вас заверить, что в первые дни войны белорусы встречали немецкие части с цветами и хлебом-солью. На мой взгляд, Гитлер недооценил психологию русского человека и игнорировал наши исследования, он почему-то считал, что они бесконечно долго будут сносить насилия и унижения. Потом ситуация вышла из-под контроля, и через какое-то время в Белоруссии возникли партизанские отряды, поддерживаемые местным населением. Единственной нашей опорой оставались батальоны вспомогательной и охранной полиции.

– Сколько может быть таких групп в Белоруссии?

– Сказать очень трудно. Мне пришлось участвовать во внедрении только одной группы. Многие агенты будут дожидаться своего часа в глухих деревнях, а как только русские войска пойдут дальше на запад, они активизируются.

– И все-таки не совсем понимаю, почему он хотел вас убить?

– Меры безопасности… Во главе всех групп стоит человек, напрямую связанный с Центром. Он внедрен в одно из воинских подразделений. Кто он такой, я не знаю. Теперь я вне игры, руководство решило избавиться от меня как от ненужного свидетеля. Есть тут еще один момент… В настоящее время вице-адмирал Канарис находится в опале, его подозревают в связях с английской разведкой и заговоре против Гитлера. Меня могли убрать как человека, находившегося в его ближайшем окружении.