Текст книги "Камера абсурда"

Глава 3. Несостоявшийся поцелуй, или Допрос второй

– Вставай, соня!

Вот ведь… А мне так хотелось досмотреть до конца этот сон про мое детство и Светку Шилохвостову из пятого «Б». Она мне нравилась, и однажды я назначил ей свидание недалеко от школы, в сквере, у никогда не работающего фонтана с мраморным лебедем и чашей из облупившейся стеклянной мозаики. Я не надеялся, что Светка придет, и ждал ее так, для очистки совести. Но она вдруг пришла! Опоздав, конечно, как и положено уважающей себя барышне, почти на пятнадцать минут. Я был растерян и совершенно не представлял, что делать, что говорить, куда идти. Язык будто присох к гортани, а руки и ноги сделались ватными и непослушными, хотя мужичком я был довольно спортивным и весьма ловким.

Светка то ли почувствовала мое состояние, то ли внутри у нее включилась какая-то природная мудрость, которая имеется у всех женщин любого возраста (ее надо только уметь или хотеть включать), и она взяла инициативу в свои руки, против чего я совершенно не возражал. Мы гуляли по городу, разговаривали об учебе, учителях, о том, что нас ждет, когда мы повзрослеем. Мне было ужасно интересно с ней. Как юному человеку с человеком уже взрослым и опытным, знающим то, чего не ведаю я. Впрочем, наверное, она и была взрослей меня. С девочками всегда так…

Был уже вечер, когда мы прощались. Я проводил ее до дома, и она поцеловала меня в щеку.

– Спасибо, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.

– За что? – спросил я.

– За прекрасный день, – по-взрослому ответила она и посмотрела мне прямо в глаза.

Я взял ее за руку, приблизился и потянулся к ней губами. Еще миг, и я поцелую ее, и этот поцелуй свяжет нас крепко-крепко, может, навсегда, чего мне и хотелось в тот момент. Я уже чувствовал ее яблочный запах и нежность бархатистой кожи. Сейчас мои губы коснутся ее щеки, и мы со Светкой уже никогда не расстанемся…

– Вставай, я тебе говорю…

Поцелуя не случилось. Как не случилось тогда, когда я в первый и последний раз провожал Светку Шилохвостову домой… У меня с ней вообще ничего не случилось. А жаль. Могла бы получиться красивая история, которую мы бы потом рассказывали своим детям, а то и внукам. В жизни всегда так – многое из задуманного не случается, словно вмешиваются какие-то внешние силы, неведомые нам.

Я открыл глаза и увидел Ирину. Она была уже одета и держала в руке чашечку кофе.

– Пей кофе, быстро умывайся, одевайся и пошли, – заявила она, и в ее голосе прозвучали знакомые нотки маминого голоса. Мама так безапелляционно говорила, когда собирала меня в ненавистный садик. Конечно, не предлагая сначала испить кофе.

Я сел на постели, принял из рук Ирины чашечку с кофе и сделал глоток. Кофе был горячий, но пить можно. Удивительное дело: как это у Ирины получается именно так, как надо мне и как я больше всего люблю. Я ведь никогда не говорил ей, что мне нравится кофе такой-то температуры и такой-то крепости. Как не говорил и многое другое, что она про меня знала. Вот только откуда?

Аленина с дочерью жили в особняке Лисянского в Мякинино, куда он перебрался от своей гражданской жены после того, как сошелся с Натальей Валерьевной. Светлана Аркадьевна также проживала в клубном поселке Рублево-Мякинино. Очевидно, Лисянский расстался с ней мирно, без битья посуды и мордобоя, иначе он не поселился бы со своей новой пассией столь близко от бывшей, хоть и гражданской, но супруги.

Нам долго не хотели открывать. Как потом оказалось, Наталья Валерьевна надеялась, что к домофону подойдет дочь, а Маша рассчитывала, что нам ответит мать. Ну всегда так!

Наконец в домофоне раздался голос Алениной:

– Вы кто?

Ирина посмотрела в камеру над входом и сказала:

– Я дочь Альберта Андреевича Пиктиримова. Со мной мой друг журналист Русаков. Нам надо с вами поговорить.

Наступило молчание. Наверное, Аленина раздумывала, пускать нас или гнать взашей, но как не пустить дочь своего режиссера? Для этого нужны веские основания, которых у Натальи Валерьевны не имелось. И калитка в воротах открылась.

Мы прошли по гравийной дорожке к двухэтажному деревянному коттеджу, исполненному в псевдорусском стиле, правда, без особых вычурностей и аляповатости, почему-то выдаваемой за национальный колорит. Очевидно, у Лисянского был неплохой вкус, если он выбрал для себя и новой семьи не чужеземные «резиденции» и таунхаусы, а добротный русский дом с гектаром земли и вековыми соснами и голубыми елями на участке.

Мы поднялись на крыльцо и подошли к дубовым дверям. Тотчас раскрылись входные двери, и перед нами предстала Наталья Валерьевна Аленина собственной персоной. На ней не было ни капли макияжа, и ее природная славянская красота идеально гармонично сочеталась с шелковым пеньюаром, поверх которого был накинут шелковый же халат. Наталья Валерьевна улыбнулась и несколько виновато произнесла:

– Простите, что заставила вас ждать. Но, согласитесь, для визитов еще немного рановато. К тому же, – добавила она, – мы с дочерью попросту еще спали…

– Это вы нас простите, что мы так рано, – улыбнулась в ответ Ирина, выбравшая для своего поведения тактику светской дамы. – Просто мы узнали, что вечером у вас съемки, вот и решили посетить вас с утра пораньше, дабы ни вас, ни нас не поджимало время.

Мы вошли в большой холл, переходящий в каминный зал, и уселись на кожаных диванах друг против друга. В конце зала возле самого окна находилась широкая деревянная лестница, ведшая на второй этаж. Гостиная была отделана в модном ныне среди небедных людей экостиле. То есть ни пластика, ни искусственного камня или плитки и прочих ненатуральных материалов не было и в помине.

– Познакомьтесь, – сказала Ирина, указав на меня Алениной, – это мой друг – телерепортер Аристарх Русаков.

– Наталья, – подала мне свою руку Аленина, и я с напускным благоговением ее пожал. Конечно, несильно, а так, слегка.

– Аристарх обладает большими дедуктивными способностями, – начала Ирина светскую беседу. – Он любезно согласился помочь моему отцу выпутаться из… сложного положения, в которое он попал в связи с убийством вашего… – Ирина сделала вид, что не может подобрать нужного слова, и в ожидании помощи посмотрела на Аленину. Наталья Валерьевна поняла этот взгляд и произнесла:

– Мужа… Называйте Марка моим мужем, ведь мы создали с ним семью. И к Машеньке он относился как к дочери…

– Спасибо, Наталья Валерьевна, – сказала Ирина и продолжила: – Так вот, мой друг Аристарх согласился помочь моему отцу в том, чтобы найти настоящего убийцу вашего мужа. Мы с Аристархом убеждены, что мой отец ни в чем не виноват…

– Я тоже в этом убеждена, – искренне, как мне показалось, сказала Аленина. – Марк и Альберт Андреевич были добрыми старинными друзьями, и это всем хорошо известно. – После этих слов Наталья Валерьевна перевела свой взор на меня и с интересом спросила: – А вы, Аристарх… э-э-э…

– Зовите просто Аристарх, – охотно помог я актрисе.

– …ведете собственное расследование?

– Ну, как вам сказать… – начал было я, но Ирина не дала мне договорить:

– Ведет, ведет. Просто мы это не очень афишируем.

– А как же полиция? – Аленина задала этот вопрос уже нам обоим. И Ирина ответила за нас так:

– Полиция считает отца главным подозреваемым. И пока не собирается менять своего мнения.

– Печально, – немного посмурнела лицом Наталья Валерьевна.

– Еще как, – согласилась Ирина. – Если отца арестуют, кто будет снимать фильм?

– Да, действительно? – посмотрел я на Аленину. – Как бывает в таких случаях, когда фильм запущен, а режиссер вдруг умирает, ложится в больницу или садится в тюрьму, не приведи ничего этого господь в отношении режиссера Пиктиримова, – добавил я, чтобы показать Ирине, что мои слова ни в коей мере не относятся к ее отцу.

– Тогда продюсер выбирает для съемок фильма нового режиссера, – немного подумав, ответила Наталья Валерьевна.

– А если нет и продюсера? – спросил я.

– Ну, я не знаю… – опять не сразу ответила Аленина.

Мы все трое немного помолчали, пытаясь в уме ответить на мой вопрос. И, похоже, никому в голову не пришло ничего утешительного.

– Значит, вы не верите, что Пиктиримов мог убить вашего… мужа? – задал я новый вопрос, так, для разгона, на который в отличие от предыдущего вполне можно было ответить.

– Нет, не верю, – твердо ответила Наталья Валерьевна.

– А почему? – посмотрел я на актрису.

– Потому что этого он сделать просто не мог, потому что это не в его характере, потому что смерть продюсера Лисянского режиссеру Пиктиримову попросту не выгодна, в конце концов. Ведь Марк финансировал фильм, который бы вернул Альберта Андреевича в обойму действующих режиссеров и сделал его известным и вновь востребованным, – вполне убедительно промолвила Аленина. – Согласитесь, кто же рубит сук, на котором сидит? Пиктиримов человек неглупый и очень, очень талантливый. А убить – значит поставить на своем будущем, на всех своих творческих планах, да и на себе самом крест… Нет, – сделала небольшую паузу Наталья Валерьевна и повторила: – Альберт Андреевич, вне всякого сомнения, никого не убивал.

– А кто тогда мог это сделать? Что вы по этому поводу думаете? – задал я привычный «следовательский» вопрос.

– Этот вопрос мне уже задавал следователь, – произнесла Аленина.

– И как вы на него ответили? – поинтересовался я.

– Я ответила, что не знаю, – вяло произнесла Наталья Валерьевна.

– У вашего мужа не было врагов? – спросил я.

– Наверное, были, – пожала плечами актриса. – У богатых людей всегда есть враги и недоброжелатели. Так уж устроен наш российский человек, а зависть – одна из составляющих нашего менталитета.

– То есть назвать фамилии людей, которые могли бы являться врагами продюсера Марка Лисянского, вы никак не можете? – задал я уточняющий вопрос.

– Увы, к сожалению, – ответила Наталья Валерьевна.

– Скажите, а где вы были тем злополучным вечером, когда вашего мужа… когда ваш муж встречался со своим другом и режиссером Пиктиримовым? – спросил я.

Аленина с каким-то странным и исполненным то ли негодования, то ли возмущения интересом посмотрела на меня и криво усмехнулась. На ее приятном лице на мгновение обозначились жесткие черточки, что явно выказывало ее недовольство столь нелицеприятным вопросом. Нет, это был не испуг, не растерянность и не удивление. Это было затаенное раздражение и даже, как мне показалось, некая затаенная злость.

– Следователь задавал мне и этот вопрос, – насмешливо произнесла Наталья Валерьевна, когда жесткие черточки на ее лице исчезли. Даже следа от них не осталось. – И я ему ответила, что была здесь, дома, вместе с дочерью и ее другом.

– А друг – это кто? – поинтересовался я.

– А друг – это Стасик Ярошевич, – так же немного насмешливо ответила Аленина. – Он довольно известный молодой актер, в последнее время очень востребованный. Он активно снимается. В «Общаге», например. Вы смотрите этот сериал?

– Нет, – ответил я.

– Почему? – Наталья Валерьевна с удивлением посмотрела на меня. – Его смотрят все молодые люди.

– Ну, может, я не так уж и молод, – сказал я. – Да и занят я сильно в последнее время.

– А вы смотрите? – обратилась Аленина к Ирине.

– Нет, – покачала девушка головой. – Я вообще не смотрю сериалы и, честно говоря, никогда не смотрела.

– Понятно, – несколько печально произнесла Наталья Валерьевна. – Вам тоже некогда, и вы тоже считаете, что смотреть сериалы – значит, без пользы тратить драгоценное время?

– К сожалению, тоже, – улыбнулась в ответ Ирина. – Вы правы: у меня просто нет лишнего времени, чтобы проводить его у телевизора час, а то и два каждый день. А вот фильм с вашим участием я посмотрю с удовольствием, – продолжала разыгрывать из себя светскую барышню Ирина. И это у нее, надо признать, неплохо получалось.

– Дай-то бог, – вздохнула Наталья Валерьевна.

Алиби у Алениной и ее дочери Маши было несомненным. Конечно, надо будет еще поговорить с Машей и этим актером Ярошевичем, но у них вряд ли удастся узнать что-либо новое.

– А хотите посмотреть наш дом? – неожиданно предложила Аленина. – Кстати, – она мельком взглянула на меня, – Марк не оставил никакого завещания, так что в этом доме мы проживаем на птичьих правах. И как только появится какой-нибудь ближайший родственник Марка, нас отсюда, скорее всего, попросят.

Эти слова Алениной меня насторожили. Усадьба Лисянского тянула на три с половиной или даже на четыре миллиона. В долларовом, естественно, исчислении. А может, и в евро – я не особо разбирался в такой элитной недвижимости да еще в этаком шикарном месте. Но вопроса насчет дома – кому он достанется и что будет дальше с самой Алениной и ее дочерью – я не задавал и даже не собирался. Особенно после того, как узнал, что у Алениной, а заодно и у Маши имеется железное алиби в лице популярного актера Ярошевича. Тогда зачем Наталья Валерьевна мне это сказала? Чтобы убедить меня, что никакой материальной выгоды от смерти Марка Лисянского она не имеет, а скорее наоборот? Но зачем об этом говорить, если не спрашивают?

А домик Лисянского был хорош… Из гостиной с камином был арочный вход в столовую размером с половину футбольного поля (так мне показалось). Столовая делилась на зону приема пищи и отдыха и на кухню, оборудованную по последнему слову техники и очень, как ныне принято говорить, эргономичную, а попросту удобную. Также из гостиной можно было попасть в кабинет и на веранду, где стояли плетеный стол с такими же стульями, удобные кресла и диваны. Славно, наверное, вечерами попивать на такой веранде чай из самовара (я видел его на кухне) и вести неторопливые беседы о том и о сем, а иными словами – ни о чем. А еще на первом этаже были туалет, душевая и сауна, то есть все блага, необходимые для здоровья и чистоты тела.

Второй этаж был столь же обширен. Здесь были аж четыре спальные комнаты для домочадцев и гостей, еще один кабинет, скорее всего, в роли библиотеки, два санузла и удобный душ. Жить в таком домике определенно можно, и я, мельком взглянув на Ирину, понял, что она думает то же самое. Вернее, не думает, а хочет иметь такой же дом. Что ж, с ее характером и хваткой это со временем вполне возможно.

Наталья Валерьевна постучала в одну из спален.

– Это комната Маши, – сказала она.

На стук ей никто не ответил. Тогда она приоткрыла дверь и заглянула внутрь. В образовавшуюся щель я успел увидеть большую незаправленную кровать со множеством подушек и подушечек на ней, большого плюшевого мишку, раскинувшегося на кровати, настенную «плазму» необъятных размеров и большую фотографию в рамке, изображавшую улыбающегося кудрявого парня, которого я где-то видел. Фото было безжалостно, крест-накрест перечеркнуто красным фломастером. Наверное, это и был друг Маши актер Стасик Ярошевич, с которым, судя по испорченному фото, у нее случился какой-то разлад, а может, и полный крах отношений. Аленина поспешно закрыла дверь и произнесла извиняющимся тоном:

– Машенька не любит, когда в ее отсутствие кто-то заходит в ее комнату, простите. Наверное, сейчас она в душе.

Мы спустились на первый этаж и снова устроились на прежних местах. Время от времени Аленина вопросительно посматривала на меня, ожидая новых вопросов. Но я молчал. Нет, у меня еще было что спросить у актрисы, но я берег этот вопрос напоследок. Я хотел задать его, когда мы собрались бы уходить. Чтобы бдительность допрашиваемого, в моем случае опрашиваемой, была бы уже усыплена и которая уже успокоилась и считала бы, что все неприятное закончилось. Ну, как это всегда делал в детективных сериалах небезызвестный лейтенант Коломбо в исполнении актера со стеклянным глазом по имени Питер Фальк.

– Вы останетесь с нами завтракать? – спросила Наталья Валерьевна после того, как поговорила с Ириной о ее планах на дальнейшую жизнь.

Ирина посмотрела на меня, и я поспешил ответить:

– Большое спасибо, но нам уже пора.

– Вы сейчас пойдете к Светлане? – посмотрела на меня Аленина, имея в виду оставленную Лисянским гражданскую жену Светлану Аркадьевну.

– Да, мы направляемся к ней, – признался я.

– А вы договорились с ней о вашем визите? – задала вопрос Наталья Валерьевна.

– Нет, – произнес я.

– Тогда вполне может быть, что она вас и на порог не пустит, – заявила актриса.

– А что, эта Светлана такая затворница? – посмотрела на Наталью Валерьевну Ирина.

– Нет, она не затворница, скорее напротив, – с легкой насмешкой произнесла Аленина. – Просто злюка…

– Злюка? – переспросил я. – Почему?

– Ну а как вы думаете? – обратилась ко мне актриса. – Муж, пусть и гражданский, проживший с ней два года, вдруг бросает ее из-за пожилой, как она считает, женщины, ищущей для себя выгоду. Брошенная девушка лишается приличного источника дохода, поскольку сама никогда не работала, к тому же ее, такую красотку, еще никто никогда не бросал. Это серьезный удар по самооценке. Как же после подобного случая оставаться доброй и хорошо расположенной к людям? Да еще к тем, что пришел расспрашивать ее о Лисянском? Так что, молодые люди, приготовьтесь к тому, что вас попросту не примут.

– Спасибо вам за предупреждение, Наталья Валерьевна, – вполне искренне поблагодарил я и поднялся. – Еще спасибо за то, что вы согласились поговорить с нами.

– Все-таки вы к ней пойдете? – спросила Аленина.

– Пойдем, – вздохнул я. – Как говорится, коли взялся за гуж…

Я не договорил и направился к выходу. Ирина пошла за мной, тепло распрощавшись с Натальей Валерьевной и оставив после себя, похоже, весьма хорошее впечатление.

Уже в дверях, как это почти во всех сериях делал лейтенант Коломбо, я обернулся и спросил:

– А вы не знаете, Наталья Валерьевна, о чем ваш муж и Альберт Андреевич разговаривали и даже спорили в ресторане в тот злополучный вечер?

– Нет, – словно упершись в невидимую преграду, застыла Аленина.

А вот это было уже неправдой. Я почувствовал в голосе женщины враждебные интонации. И еще успел увидеть в ее глазах тревогу. Она промелькнула почти так же быстро, как радость в глазах ее героини на съемочной площадке, когда после долгой разлуки она увидела своего бывшего мужа, выходящего с покупками из продуктового магазина.

– До вас мы разговаривали с режиссером Пиктиримовым, – сказал я, пристально следя за ее реакций и уже поняв, что это бесполезно: Наталья Валерьевна мгновенно взяла себя в руки (недаром хорошая актриса!), реагировала так, как и должна была реагировать женщина, которая слышит важную и интересную для нее информацию впервые. – И он рассказал нам, что они с Лисянским крепко повздорили и разошлись, очень недовольные друг другом. Они даже не попрощались…

– Ах, вот оно что… Так это, наверное, они поспорили насчет сценария фильма, – произнесла Наталья Аленина, словно что-то припомнив. – Марк как-то говорил мне, что хотел бы видоизменить в сценарии некоторые сцены. Усилить, что ли… А Альберт Андреевич, наверное, ничего менять не хотел. Обычный рабочий момент. Знаете, – Наталья Валерьевна доверчиво посмотрела на меня, – он ведь просто в восторге от этого сценария и считает его едва ли не верхом совершенства. Я вполне допускаю, что они могли повздорить из-за этого. Но это чисто творческий спор, и я не сомневаюсь, что они пришли бы к общему знаменателю и разрешили бы все недоразумения между собой. Ведь они были добрыми друзьями…

– Да, мы это знаем, – сказал я. – А еще мы знаем то, что ваш муж тогда, в ресторане «Ерема», требовал, чтобы Пиктиримов заменил вас на другую актрису. И из-за этого они крепко поругались, поскольку Альберт Андреевич ничего не хотел менять.

– Этого не может быть, – как мне показалась, делано удивилась Аленина. – Когда Марк выбрал Альберта Андреевича в качестве режиссера для своей картины, то поставил ему непременное условие, чтобы в главной роли в картине снималась именно я. Это было его основное и непреклонное требование к Пиктиримову…

– Именно так, Наталья Валерьевна, – согласился я. – Когда продюсер Лисянский предлагал режиссеру Пиктиримову снимать фильм, условие, что вы в нем будете играть главную роль, было непременным. Пиктиримов против этого требования Лисянского, а тем более против вас ничего не имел. Съемки начались, все шло поначалу очень даже хорошо, но за день до своего убийства Лисянский позвонил Пиктиримову и потребовал, чтобы Альберт Андреевич снял с главной роли вас и начал бы искать на эту роль другую актрису. По этому поводу Пиктиримов и назначил Лисянскому встречу, надеясь убедить его отказаться от своего решения. Ведь он считает вас очень талантливой актрисой.

– Наверное, вы что-то путаете, Аристарх, – мягко произнесла Аленина и как-то с сожалением посмотрела мне прямо в глаза. – Или это что-то путает Альберт Андреевич. В его положении это немудрено.

– А какое у него положение? – теперь уже делано удивился я.

– Ну как какое положение? – пожала плечами Наталья Андреевна. – Пиктиримов на подозрении у полиции, как главный подозреваемый, он последним видел Марка живым… У любого от этого в голове может многое перепутаться.

– Последним продюсера Лисянского видел не мой отец, а тот, кто убил, – с жаром высказала Ирина мнение, которое совсем недавно высказывала мне.

– Конечно, конечно, милочка, – с прежней мягкостью поспешила успокоить девушку Наталья Валерьевна. – Я уже говорила, что ничуть не сомневаюсь, что Альберт Андреевич никак не причастен к гибели Марка. Я лишь хотела подчеркнуть, что при его теперешнем положении он мог что-нибудь перепутать и сказать вам то, чего на самом деле и не было. Он в смятении, а в таком состоянии ошибиться все равно что…

«Два пальца обмочить», – хотел было добавить я, но, конечно, не стал этого делать по причине врожденной интеллигентности. А потом ведь все-таки я разговариваю с дамой.

– …словом, ошибиться в таком его состоянии очень и очень просто, – закончила Аленина.

– Значит, вы ничего не знаете о решении вашего мужа снять вас с главной роли в фильме? – спросил я.

– Не имею ни малейшего понятия, – твердо ответила Наталья Валерьевна. – И уверена, что ничего подобного и быть не могло, – безапелляционно сказала она и добавила: – Честно говоря, вся картина и весь этот новый проект был предпринят Марком исключительно ради меня. Да и с чего Марку вот так, ни с того ни с сего вдруг менять свое решение на совершенно противоположное? Это же нонсенс!

– Он объяснил Пиктиримову это свое решение так: «в связи с вновь открывшимися обстоятельствами», – как бы мимоходом произнес я. – Вы, Наталья Валерьевна, не знаете случайно, что это за обстоятельства такие? – спросил я с сахарной ласковостью в голосе.

– Простите, но я вам уже все сказала, мне нечего добавить, – холодно ответила мне Аленина и уж совсем не по-светски выпроводила: – Кажется, вы уже собрались уходить? Тогда не смею вас больше задерживать.

– Да, спасибо вам, до свидания, – безответно улыбнулась Наталье Валерьевне Ирина.

– До свидания – повторил я за Ириной, правда, без улыбки.

Ответного прощания мы не дождались…

– Послушай, ты зачем ее под самый конец разозлил? – почти прошипела мне Ирина, как только мы покинули усадьбу покойного продюсера. – Ведь все так хорошо шло.

– Значит, на это была причина, – ответил я, на мой взгляд, вполне резонно.

– И какая же? – не менее резонно спросила Ирина.

– Чтобы заставить ее встревожиться. Если она, конечно, причастна к убийству Лисянского, – ответил я. – И если это так, то она станет делать ошибки. Две она уже совершила.

– А если она непричастна? – спросила Ирина.

– А если непричастна, то она просто больше нас к себе не пустит, только и всего, – ответил я.

– Ну, не зна-а-аю, – протянула Ирина. – Какой ей резон убивать Лисянского, который дал ей все да еще собирался вернуть ее в мир кино?

– Резон в том, что это все он собирался у нее отнять, – возразил я своей прекрасной оппонентке. И добавил: – Вместе с миром кино в придачу.

Ирина задумчиво посмотрела на меня, замолчала, и какое-то время мы шли молча.

– А что это за две ошибки, что допустила Аленина? – первая нарушила молчание девушка.

Я думал совсем о другом, и вопрос Ирины застал меня врасплох.

– Прости, ты о чем? – спросил я.

– А ты вообще где? Ты здесь? – недовольно сказала моя подруга.

– Куда же я денусь, – ответил я.

– Что-то не очень похоже, – заметила девушка. – Идешь, о чем-то думаешь, размышляешь, а со мной не делишься. А ведь мы напарники, забыл?

– Ну что ты, – улыбнулся я. – Разве можно забыть о такой прелестной напарнице.

– Но ты обо мне все же забыл, – сухо констатировала Ирина. – Ладно, проехали. Итак, задаю тебе вопрос еще раз, – она шутливо сдвинула брови и придала взору пронзительно-холодное выражение: – Ты упомянул о двух ошибках, которые уже допустила Аленина. А что это за ошибки? Что она соврала нам?

Я с восхищением посмотрел на свою спутницу:

– Браво, напарница! Ты тоже почувствовала, что Аленина говорит нам неправду?

– А что я, по-твоему, совершенная дурочка, что ли? – попыталась обидеться Ирина, но у нее это не получилось. – Аленина явно нам соврала, когда сказала, что не знает о разговоре Лисянского с отцом в ресторане «Ерема» и о том, что продюсер требовал от своего режиссера заменить главную актрису, то есть ее, на другую. И весь ее последующий разговор про сценарий, из-за которого якобы отец и повздорил с Лисянским, не более чем детский лепет. – Ирина приостановилась: – Но это одна ошибка Алениной. А вторая?

– А вторая ошибка Натальи Валерьевны заключается в том, что она заговорила о наследстве, – остановился я вслед за Ириной. – Я ведь ее ни о каком наследстве не спрашивал, а она вдруг стала говорить мне, что усадьба эта ей не принадлежит, что они с дочерью проживают в ней на птичьих правах и любой родственник Лисянского, доказавший свое право на наследство, незамедлительно выбросит их с дочерью на улицу. Зачем она мне это сказала, как ты думаешь?

– А ведь верно, – удивленно произнесла Ирина. Теперь я уже уловил в ее взгляде восхищение. Что ж, когда мной восхищаются прехорошенькие девушки, я обычно не бываю против.

– Ты не ответила на мой вопрос, – с улыбкой заметил я. – Я не спрашивал о том, верно или неверно. Я спросил о том, зачем она завела этот разговор!

– Чтобы показать нам, что материальной заинтересованности у нее не было, а совсем даже наоборот: без Лисянского ей будет намного хуже, чем с ним, – быстро ответила Ирина.

– Молодец, – констатировал я. – Ты очень быстро учишься. Вопрос о наследстве ее очень волновал. Она думала о нем, и это просто прорвалось в разговоре.

Ирина сложила ладони вместе и покорно приклонила к ним голову:

– Благодарю вас, сенсей… Слушай, как ты думаешь, а что это за такие непредвиденные обстоятельства, которые вновь открылись? – после паузы спросила меня Ирина, которую еще не покинули впечатления от разговора с актрисой Натальей Алениной.

Я задумчиво ответил:

– Я тоже думал об этом. Надо полагать, что Марк Лисянский что-то такое узнал про свою новую избранницу Аленину, причем совсем недавно. Поэтому и сказал: «в связи с вновь открывшимися обстоятельствами». А вот что такого он про нее узнал… Это вопрос.

– Может, она изменила ему? – предположила моя любимая подруга. – И Лисянский об этом узнал или увидел ее с любовником, когда они занимались чем-нибудь непотребным?

– Может быть, – согласился я. – Так женщины обычно и поступают со своими любящими их мужчинами-благодетелями: изменяют им. Это у них как высшее выражение благодарности и признательности за любовь и сделанное им добро.

– Не обобщай, пожалуйста, – заметила Ирина, недовольно покосившись на меня.

– Я и не обобщаю, – немедленно парировал я. – Поэтому и сказал: «обычно». Это значит, что исключения все же имеют место быть. Вот ты, например. Ты ведь никогда не поступишь плохо с человеком, который поступает с тобой хорошо, верно ведь?

– А что ты подразумеваешь под словом «хорошо»? – снова покосилась на меня Ирина.

– Ну, учит тебя, берет тебя с собой на расследования… – начал я.

– И все?

– Еще любит тебя, – сказал я и добавил: – По-всякому…

Несколько мгновений она молчала. А потом расхохоталась. Отсмеявшись, сказала:

– Главное, чтобы мужчина не был скучен.

– И? – посмотрел я на нее.

– Что «и»? – спросила она.

– Что дальше-то? – спросил я. – А что не главное?

– А дальше то, что ты, как мне кажется, скучным не будешь… – не сразу ответила она. – Характер у тебя не тот.

Мне захотелось ее поцеловать. Я остановился, притянул Ирину и впился своими губами в ее губы. Так мы стояли минуты полторы, наслаждаясь охватившими нас чувствами. Нас обходили люди; кто-то совсем близко беззлобно рассмеялся; парочка автомобилей приветственно и одобрительно прогудела нам, проезжая мимо.

– Ну, все, нам надо идти, – промолвила Ирина, слегка воспротивившись объятиям, когда у нас обоих закончилось дыхание. – А то мы с тобой так никогда и не дойдем до этой Светланы Аркадьевны.

– Думаешь? – спросил я.

– Ага, – просто ответила Ирина.

Черт побери, а ведь я ее люблю по-настоящему. Без дураков!