Текст книги "Путь золота и киновари. Даосские практики в исследованиях и переводах"

Евгений Торчинов
Путь золота и киновари. Даосские практики в исследованиях и переводах

© Торчинов Е. А., наследники, 2017

© ООО «Издательство «Пальмира», АО «Т8 Издательские Технологии», 2017

Даосские практики

Введение

Пусть читатель, прочитавший этот заголовок, не подумает, что мы поведем речь о герменевтике и обратимся к знаменитой работе патриарха современной философии и культурологии Гадамера. Нет, мы будем говорить исключительно о даосизме и только о нем.

Даосизм – традиционное китайское религиозно-философское учение, уже само название которого как бы возвещает о его практичности. Даосизм (от кит. даоцзяо) – Учение Пути, а Путь – это нечто, предполагающее движение по нему, то есть некоторую практику. Конечно, понятие дао – отнюдь не изобретение даосов, ибо и конфуцианцы, и легисты, и моисты, и даже позднее буддисты – все они использовали это слово для обозначения того, что мы назвали бы Истиной. Китайским аналогом выражения «поиски истины» будет «поиски Дао». Но, в отличие от нашей Истины, которая, как известно, есть истина, Дао не есть только онтологическая реальность, бытийная и бытийствующая. Поиск Дао поэтому не есть поиск того, что есть, не есть поиск реальности, не есть поиск бытия. Это есть еще и поиск Метода, а также и Метод поиска. Не случайно это слово в своем первом словарном значении – ‘путь’, ‘дорога’. Оказавшись в городе Тяньцзине, например, вы увидите, что там улицы обозначаются не стандартным китайским словом цзе, а именно словом дао. Таким образом, Дао практично и прагматично, оно есть не только Истина, но и сам поиск Истины, а также способ, благодаря применению которого Истину можно найти.

Один из крупнейших философов Китая XX в. Фэн Ю-лань (1895–1990) в своей книге «Краткая история китайской философии» приводит такой анекдот, очень хорошо проясняющий «методологическую» направленность традиционной китайской мысли, ее приверженность не столько результату, сколько методу, тому золотому ключику, который отворяет дверь, ведущую к искомому результату. Вот этот анекдот. Некий дровосек встретил в горах даосского бессмертного и разговорился с ним. Бессмертный, которому дровосек понравился, пообещал ему исполнить любое его желание. Дровосек попросил золота. Бессмертный коснулся пальцем огромного валуна, и тот немедленно превратился в золотой слиток. Увидев, что дровосек как-то странно смотрит на слиток и не берет его, бессмертный осведомился, не слишком ли мало он дал золота. На это дровосек ответил: «Я передумал, мне больше не нужно золото. Мне нужен твой палец!» Вот Дао как раз и есть тот универсальный «палец», благодаря которому можно обрести… Дао!

Поэтому даосизм не есть учение лишь о Дао-Истине или о Дао-Методе. Это есть двуединое учение об Истине-Пути, Истине как Пути и Пути как Истине. Конечно, таинственный основатель даосизма Лао-цзы говорит в «Дао-Дэ цзине» – «Каноне Пути и Благодати» (по крайней мере, традиция связывает этот текст с его именем): «Дао кэ дао фэй чан дао», что можно, даже не допуская особых вольностей, перевести как «Проходимый Путь не есть Вечный Путь». Но тем не менее это все-таки Путь, а Путь (любой путь) одолеет идущий. Даосам чуждо неверие в собственные силы и пренебрежение к известному принципу, знакомому нам по Новому Завету: «Царствие Божие усилием берется». Только усилие даосов лишено насилия, оно самотаково («естественно» – цзы жань) и ненавязчиво («недеятельно» – у вэй). Даосы говорят: «Во мин цзай во, бу цзай юй тянь», что означает: «Моя судьба зависит от меня самого, а не от Неба».

Таким образом, даосы привержены Пути не только как высшей Истине или высшему Принципу, но и как Методу. И в этом последнем смысле слово дао у даосов синонимично таким словам, как фан (‘метод’) и фа (‘закон’). Эта лексическая синонимия имеет уже вполне конкретные историко-философские проекции, а именно связь древних даосов с философскими школами законников-легистов (фа цзя) и натурфилософов, вышедшими, в свою очередь, из среды «мужей методов» (фан ши) – магов и оккультистов. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Для нас важно то, что даосизм – учение в высшей степени практическое и практичное. В нем важны не столько знания учителя, сколько его умения. Современные тайваньцы, например, говорят: «Учитель учит не словами, учитель учит своим телом». Поэтому суть даосизма мы постигаем не тогда, когда изучаем философскую мысль ранних даосских памятников или философов школы Учения о Сокровенном (сюань-сюэ), а когда обращаемся к текстам, описывающим даосские искусства (шу) и практические методы. И здесь сочинения, посвященные алхимии и дыхательным упражнениям, литургике и созерцанию, откроют нам то единственно важное для даосизма, что оставалось «сокровенным», пока мы с мучительными усилиями продирались через интеллектуальные хитросплетения и грамматические изыски таких мэтров даосской мысли, как Хэ Янь, Ван Би или Го Сян. И сама даосская философия после этого станет нам понятнее, а в чем-то и ближе. Итак, в путь!

Но вначале все-таки немного теории.

Среди категорий китайской культуры нет ни одной столь важной для понимания даосских практик, как ци. Уже тот факт, что это слово переводилось на русский язык и как ‘дух’, и как ‘материя’ (я не касаюсь таких «нейтральных» переводов, как ‘эфир’ и ‘пневма’), свидетельствует о том, что мы встретились с чем-то загадочным и достаточно странным: ведь для нашей культуры дух и материя – нечто взаимоисключающее, и одна и та же сущность никак не может быть и тем и другим. Или для этих странных китайцев не существует закона исключенного третьего? Ци – понятие, конечно, весьма полисемичное, многозначное, поэтому начнем с его философского и мировоззренческого смыслового уровня.

Древнекитайский философ-скептик Ван Чун (I в. н. э.), рассуждая о природе ци, привел пример, который можно считать классическим: ци, сгущаясь, становится веществом, а истончаясь, – духом, подобно тому как лед при нагревании превращается в воду, а вода – в пар.[1]1
  Интересно, что этимологически иероглиф ци представляет собой изображение пара, поднимающегося над котлом, в котором варится рис.


[Закрыть] Таким образом, между духом и веществом, материей и сознанием нет и не может быть непреодолимой грани, это не более чем разные состояния, модусы единой субстанции. Все, что есть в мире, – это ци, и кроме ци и его состояний ничего нет. Утонченное, разреженное ци – дух, сгустившееся – вещество. Ци в своей первозданной тончайшей природе, еще не знающей полярности отрицательного (темного, женского) – инь и положительного (светлого, мужского) – ян, есть не что иное, как Изначальный Дух (юань шэнь). Но и самый неотесанный и бездушный камень как бы чреват одухотворенностью, подобно тому как и в безднах Изначального Духа притаилась грубая вещественность. Вещество – «замороженный» дух, и дух – «оттаявшее» вещество. Поэтому если правда то, что природа в своей основе одухотворена, то справедливо также и то, что дух природен, натуралистичен. Материя и дух единосущны и взаимосводимы, здесь нет места для трансцендентного мира вечных идей или дуализма духа и вещества, духа и плоти. Более того, дух и вещество находятся в состоянии постоянного взаимоперехода, взаимопереплавки. Мир – гигантский горн, в котором все сущее, представляющее собой лишь различные формы и состояния ци, постоянно переплавляется, меняя свои очертания. Как писал великий поэт – одописец и философ Цзя И (200–168 до н. э.):

 
Бесконечно Великий Гончар
      мириады вещей созидает.
Не познать размышлением Небо,
      Дао-Путь не постигнуть рассудком,
И мгновение смерти своей
      разве кто-нибудь знает?
Можно Небо и Землю
      с пылающим горном сравнить.
Превращения и перемены
      свершают работу,
Уголь – силы инь – ян,
      всё на свете – кипящая медь.
То погаснет, то вновь разгорится огонь,
      переплавкам вселенским нет счета,
Не найти постоянства ни в чем.
Мириады метаморфоз,
      сотни, тысячи превращений,
Нет предела-конца непрестанному
      круговороту.
Человек появляется в мире невольно —
      к чему так цепляться за жизнь?
После смерти изменится,
Станет чем-то иным,
      горем можно ли это назвать?
 

Ци предельно динамично. Оно не есть покоящаяся и «пребывающая» субстанция, скорее, о ци можно помыслить как о мощных потоках жизненной силы, жизненной энергии, пронизывающих всю Вселенную и формирующих всю Вселенную. Все в мире столь же динамично. Онтология даосизма – онтология процессов, а не вещей. Каждая вещь – тоже процесс. Вот гора. Кажется, что она неизменна. Но ведь и она некогда возникла, она постепенно стареет, обветривается и наконец превращается в песок. А потом в ходе каких-то тектонических процессов из этого песка может возникнуть новая гора. В мире господствуют перемены (и); «совершенный мудрец следует им – и процветает, низкий человек противится им – и гибнет». И Дао-Путь – великий Регулятор перемен.

Итак, ци динамично, по своей сути это жизненная энергия, жизненная сила, пронизывающая весь мир, все вещи и все существа этого мира. Мир даоса – не спиритуален и не материален, он энергиен.

«Человек живет в ци, подобно тому как рыба живет в воде», – часто говорят даосы. Но ци не только вокруг человека. Самое главное, что оно и в самом человеке (я имею в виду ци в узком смысле этого слова, как жизненную энергию, витальную силу): через энергетические каналы (цзин) нашего тела ци циркулирует по всему организму, наполняя жизнью каждую клетку, каждый орган, каждую кость или мышцу. В основе любой болезни – нарушения циркуляции ци, «засоры» и «заторы» на его пути. И мудрый врач лечит не больной орган и тем более не симптомы болезни, он восстанавливает свободную циркуляцию ци в теле, разрушая воздвигнутые на его пути барьеры и дамбы. Это одна из основ традиционной китайской медицины, тесно связанной в своем развитии с даосизмом. Да и сами меридианы знаменитой китайской акупунктуры (иглотерапии) есть не что иное, как каналы, по которым текут потоки Единой Силы – животворящего ци. Но об этом подробнее немного позже.

В некоторых текстах ци сближается с кровью, и тогда мы имеем достаточно широко распространенное в мире представление о крови как носителе жизненности и одушевленности (Библия, стоики). О таком сближении свидетельствует даже современный китайский язык, в котором слово «кровь» представлено биномом сюэ-ци (‘кровь-ци’).

Все это имеет самое непосредственное отношение к даосским практикам, ибо именно умение концентрировать, накапливать ци в теле, обеспечивая его беспрепятственную циркуляцию (иногда отличающуюся от циркуляции в теле «профана»), образует самую суть даосских методов обретения бессмертия и совершенства. «Ци для жизни» – вот кредо практикующего даоса.

Для традиционной китайской культуры нехарактерна вера в бессмертие души. Реальным признавалась только единая психофизическая целостность живого существа. Сам дух, как мы видели, понимался вполне натуралистически: как утонченная материально-энергетическая субстанция – ци. После смерти тела она рассеивалась в природе. К тому же даосизм унаследовал от архаического шаманизма учение о множественности душ – животных (по) и мыслящих (хунь). Тело выступало единственной нитью, связывающей их воедино. Смерть тела приводила к разъединению и гибели душ. Поэтому уже в глубокой древности огромное значение придавалось средствам продления физической жизни, а долголетие (шоу) стало одной из важнейших ценностей китайской культуры. Постепенно возникла вера в возможность обретения бессмертия через употребление особых снадобий растительного или минерального происхождения. Существовали и представления о наличии в океане особых островов, населенных бессмертными, а знаменитый объединитель Китая император Цинь Ши-хуан (III в. до н. э.) даже посылал морскую экспедицию с целью отыскать такой остров. Однако даосизм не удовлетворился идеалом простого физического, пусть и бесконечного, продления жизни. Истинный даосский бессмертный (сянь, шэнь-сянь) в процессе движения по пути бессмертия радикально трансформировал, преображал свое тело, которое приобретало сверхъестественные силы и способности – умение летать по воздуху, становиться невидимым, одновременно находиться в нескольких местах и даже сжимать время. Радикальной трансформации подвергалось и сознание в процессе занятия даосской медитацией: бессмертный в полной мере ощущал и переживал даосскую картину мира, реализуя идеал единства (единотелесности) со всем сущим и с Дао как таинственной первоосновой мира.

Обращаясь к концепции сяня, следует прежде всего посмотреть решение даосскими теоретиками проблемы соотношения духа и тела. Наиболее четко его выразил Гэ Хун (284–363 или 343 н. э.), в четвертой главе своего знаменитого трактата «Баопу-цзы» указавший, что они соотносятся как плотина (тело) и вода в запруде (дух); когда воск истает, то и свеча перестает гореть (образ, восходящий к вольнодумцу рубежа новой эры Хуань Таню). Во всяком случае, гибель тела приводит к гибели духа, как и в додаосских архаических верованиях.

В комментарии к позднему (эпохи Мин, 1368–1644) трактату «Канон зародышевого дыхания» («Тай си цзин», автор Ван Вэнь-лу) даос Хуань Чжэнь говорит о соотношении жизненной энергии (ци) и духа (шэнь) следующее: «Дух – это дитя ци. Ци – мать духа. Дух и ци следуют друг за другом подобно телу и тени… Тело – жилище духа. Дух – господин тела. Если хозяин пребывает в покое, то дух живет в нем. Если хозяин обеспокоен, то дух покидает его. Если дух уходит, то ци рассеивается (здесь слово ци употребляется в узком значении: жизненная сила, дыхание, аналог индийской праны. – Е. Т.)… Дух внутри ци подобен зародышу в утробе матери. Они единотелесны по самой своей сути». Таким образом, здесь говорится, что: а) дух производен от ци как его субстанции; б) дух более ценен, чем тело, жизненная сила зависит от духа; в) дух и ци обладают одной и той же природой, они единосущны. Таким образом, человеческая личность воспринимается здесь в качестве единого психофизического целого. В даосской онтологии «Юнь цзи ци цянь» (составитель – Чжан Цзюнь-фан, XI в.) также говорится: «Тело обретает Дао, и дух также обретает Дао:…тело обретает состояние бессмертного, и дух также обретает состояние бессмертного» (сочинение «Юань ци лунь» – «Об изначальном ци»). Отсюда легко следует вывод, что высшая цель даосской религии заключается в продлении жизни и обретении бессмертия, причем прежде всего для даосов важна неразделенность духа и тела. Тело для даосов выступает условием функционирования духа, «колесницей духа». Вот весьма характерная цитата из «Хуан-ди нэй цзин» («Канона Желтого Императора о внутреннем» – одного из классических текстов по теории китайской медицины): «Сердце – это чиновник государя, из него исходит свет духа… Если тело повреждено, то дух его покидает; если дух его покидает, то наступает смерть».

Следует отметить, что натуралистическая модель мира, характерная для даосизма, предполагала также восприятие чувственного космоса в качестве совершенного и гармоничного универсума, вследствие чего в рамках китайской культуры не могли появиться такие концепции, как сансара (круговорот рождений-смертей) и мокша (нирвана; освобождение) в индийской культуре, поскольку таковые предполагали обесценивание космоса и эмпирической личности. Эта же натуралистическая установка диктовала, следовательно, и ценность индивидуальной жизни и «бытия в мире» (ср. знаменитое «приложение» к «Книге перемен» под названием «Си цы чжуань»: «Величайшей благой мощью (дэ) космоса (Неба и Земли) является жизнь (способность к порождению – шэн)»). Натуралистический витализм и энергизм китайской мысли предполагал чрезвычайно высокую оценку жизни, а долголетие с самого начала складывания китайской культуры выступало в качестве ее фундаментальной ценности. В даосизме эти черты китайской духовной культуры преломились в учении о Дао как источнике жизни и бессмертия:

Дао управляет жизнью. Если бы Дао исчезло, то все сущее не смогло бы жить. Если бы все сущее не смогло жить, то в мире не осталось бы ни одного рода существ и ничего нельзя было бы передать потомкам. Если бы все сущее не смогло жить и передавать жизнь потомкам, то настала бы погибель («Тай пин цзин» – «Канон Великого Равновесия»; начало новой эры).

Любопытно, что на этой же основе добуддийский даосизм отрицал идею целомудрия и безбрачия, что в первые века существования буддизма в Китае было важным пунктом полемики между двумя религиями:

Целомудренный мужчина – это тот, кто не распространяет свое семя, а целомудренная женщина – это та, что не превращает его в новую жизнь. Если бы мужское и женское не вступали бы в союз, то все роды живых существ исчезли бы. Так соблазненные ложным и обманчивым названием «целомудрия» два человека нарушают волю Неба и Земли и страдают, будучи лишены потомства. Это безусловно великое зло для мира («Канон Великого Равновесия»).

Можно отметить, что даже поздняя средневековая даосская традиция, восприняв буддийские добродетели, в том числе и целомудрие, существенно иначе, нежели буддисты, интерпретировала их. Так, в школе Маошань соблюдение целомудрия требовалось для обеспечения «духовного брака» с «небесным бессмертным». Таким образом, можно утверждать, что общим условием существования культа бессмертных был натурализм китайской культуры с его жизнеутверждающей позицией. Представление о недвойственной двуполярности человеческого существа как органического единства психических и физических характеристик нашло свое отражение в учении о двух аспектах «пути бессмертия» – совершенствовании тела (гимнастические и дыхательные упражнения, макробиотика и т. д.) и совершенствовании духа (медитативное созерцание, техника визуализации и т. д.). К XI в. оно развилось в доктрину одновременного совершенствования «природной сущности» (син), выражающей сознательно-рациональное психическое начало, и «жизненности» (мин) – син-мин шуан сю. В этой связи, кстати, характерны постоянные упреки даосов в адрес буддистов, психотехника которых была направлена исключительно на «совершенствование сердца-ума» (синь; в китайской традиции сердце – седалище не столько чувств, сколько мысли и интеллекта) или «природной сущности» (син) и игнорировала энергийное виталистическое начало в человеке (мин). Это делало буддийскую практику, с позиций даосов, односторонней и недостаточной для обретения полного совершенства и бессмертия.

В средневековых трактатах получила развитие и персонология бессмертных. Наиболее распространенной была их тройственная градация, зафиксированная в «Баопу-цзы»: 1) «небесные бессмертные», вознесшиеся на небо и поселившиеся в астральных покоях, при этом они заняли место в божественной бюрократии небесных божеств; 2) «земные бессмертные», скрывающиеся в «знаменитых горах» (мин шань) или «пещерных небесах» (дун тянь), часть из них продолжают даосскую практику для вознесения на небо; 3) «бессмертные, освободившиеся от трупа» (ши цзе сянь), обретшие земное бессмертие через смерть и воскресение.

«Канон Великого Равновесия» («Тай пин цзин») дает иную персонологию, включенную в общую девятеричную классификацию личностей, данную в этом тексте:

1) рабы (ну бэй); 2) народ (минь жэнь); 3) добрые люди (шань жэнь); 4) мудрецы (сянь жэнь); 5) совершенномудрые (шэнь жэнь); 6) люди Дао (дао жэнь); 7) бессмертные (сянь жэнь); 8) истинные люди (чжэнь жэнь) и 9) божественные люди (шэнь жэнь). Эти категории соответствуют (по вертикали): траве и деревьям; десяти тысячам вещей-существ; горам и потокам (добрые люди и мудрецы совокупно); инь – ян; пяти стихиям, четырем сезонам; Земле; Небу.

Поздние тексты в качестве нормативной дают пятеричную классификацию:

1) «демонические бессмертные» (гуй сянь), то есть преданные Дао люди, не достигшие, однако, больших результатов в своей духовной практике, после смерти они не гибнут, а сохраняют жизнь в виде гуй – демона, призрака, но «чистого и духовного» (цин лин) по своей природе;

2) «человеческие бессмертные» (жэнь сянь) – даосы, накопившие большую силу дэ, творившие благо, избегшие болезней и продлившие до бесконечности свою жизнь;

3) «земные бессмертные» (ди сянь) – люди, «взявшие за образец Небо и Землю», действующие сообразно механизму вселенских метаморфоз в соответствии с ритмом небесных светил, вернувшие свои пневменные энергии в «киноварные поля» тела и создавшие из них практикой «внутренней алхимии» (нэй дань) «снадобье бессмертия»;

5) «святые (божественные) бессмертные» (шэнь-сянь) – более совершенные «земные бессмертные», уничтожившие в себе отрицательно заряженное (инь) ци, создавшие новое тело, состоящее из чистого положительно заряженного (ян) ци, и пришедшие в гармонию со вселенским миропорядком;

6) «небесные бессмертные», сила дэ которых полностью соединилась с дэ космоса и которые по призыву Неба стали «небесными чиновниками» (тянь гуань) в божественной иерархии небес.

Нетрудно заметить, что простое продление жизни квалифицируется здесь значительно ниже бессмертия, связанного с изменением статуса бессмертного, его «одухотворением» и сакрализацией, это вновь указывает на победу в даосизме восходящего к шаманизму представления о бессмертии как спиритуализации, одухотворении бытия, а не просто о продлении физического существования. Во многом победа этого направления в учении о бессмертии стала возможной под влиянием буддизма. Со временем на бессмертных стали смотреть как на даосских аналогов Будд, что привело в XVI–XVII вв. к появлению синкретических школ (с преобладанием даосского элемента) Бессмертных-Будд (сянь-фо), в которых положения буддийской доктрины воспринимались исключительно через призму даосской традиции.

В завершение хотелось бы еще раз выделить основные черты доктрины бессмертия. Она является центральной доктриной даосизма, тем идеологическим комплексом, который составляет основу, фундамент, идейный стержень всего учения даосизма как развитой и организованной религии. Доктрина бессмертия предполагает веру в то, что человек в результате определенной религиозной психофизиологической практики может достигнуть некоего состояния, предполагающего:

1) бесконечное продление жизни человека как единого психосоматического целого, соотносимого с макрокосмом как его аналогом;

2) обретение нового, сакрального (священного) статуса, рассматривавшегося в позднем даосизме как особое «совершенное» психическое состояние;

3) получение вследствие этого особых сверхъестественных способностей. Доктрина бессмертия могла сформироваться в качестве центральной религиозной сотериологической (от греческого слова soter – ‘спаситель’) идеи только в рамках натуралистического мировоззрения, сохранившего непосредственную связь с архаическими представлениями и соответствующим религиозным комплексом, переосмысленным в даосизме.