Текст книги "Первоклассники и ж-ж-ж"

Евгения Чернышова
Первоклассники и ж-ж-ж

Иллюстрации Елены Смешливой

Главный редактор Л. Богомаз

Руководитель проекта Л. Богомаз

Корректор З. Скобелкина

Компьютерная верстка О. Макаренко

Дизайн макета и обложки О. Макаренко, Е. Смешливая

© Евгения Чернышова, 2020

© Елена Смешливая, 2020

© ООО «Альпина Паблишер», 2020

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

⁂

Дальше и дальше

– Как поживаешь, Барсук? – спрашивал себя Барсук по утрам, глядя в осколок зеркала.

– Очень хорошо! – отвечал себе Барсук и поглаживал серое брюшко.

Барсук и впрямь поживал хорошо. Без лишней скромности он считал, что у него самая уютная и большая нора в лесу. Каждый, кто приходил в гости к Барсуку, не мог сдержать свиста (если в нору залетал дрозд), ф-ф-фырка (если забегал ёж) или р-р-рыка (если голову в нору просовывал медведь) зависти.

Завидовать и правда было чему.

Начнём с того, что Барсук был настоящим лесным аристократом. Нора ему досталась от очень благородных родителей-барсуков, а тем от их очень-очень благородных родителей-барсуков, а тем, в свою очередь, от их невероятно благородных родителей-барсуков, которые в те далекие незапамятные времена и выкопали эту нору.

Во-вторых, нора была у Барсука просторная, с длинными коридорами и несколькими комнатами. В комнатах хранилось множество важных и нужных вещей. В маленькой круглой комнате стоял выструганный из пенька резной стул, которому было без малого сто лет. Сидели на нём ещё основатели барсучиной династии! Правда, теперь стул был настолько ветхий, что спинка его рассохлась, а ножки погнулись. Там же на полках хранились прозрачные цветные стёклышки – фамильные драгоценности. В маленькой квадратной комнате были полезные вещи. Например, ведро без ручки, большой синий сапог или дырявая соломенная шляпа. И ещё поломанные часы с деревянной кукушкой. В большой круглой комнате было пусто и только висел осколок зеркала, в который каждый день смотрелся Барсук. В большой квадратной комнате расположилась барсучиная спальня: с мягкой кроватью и тёплой периной.

И, конечно, все завидовали благородной внешности Барсука. Полоски на его морде были исключительно ровные, кипельно-белые и внешности Барсука придавали величия и достоинства.

Больше всего Барсук любил степенно прогуливаться по лесу и раздавать ценные советы другим зверям.

Зайцу он советовал никуда не торопиться.

– Ты, Заяц, слишком много суетишься. Сядь, посиди на пеньке, подумай о жизни.

Волку рекомендовал заняться физкультурой.

– Ты, Волк, сутулишься сильно, тебе надо зарядку делать. Следить за здоровьем нужно!

Больше всего Барсук переживал за нехозяйственную Белку:

– Ты, Белка, кедровые орехи неправильно прячешь. Ты их закапываешь где ни попадя, а потом найти не можешь. Закапывай только под ёлками. Так не потеряешь.

Иногда звери прислушивались к советам Барсука. Заяц на минуту застывал в попытке никуда не бежать. Волк начинал размахивать лапами и приседать. А Белка послушно прятала орехи под ёлкой. Правда, длилось это недолго. Совсем скоро Заяц быстро-быстро упрыгивал в чащу, Волк ссутулившись садился на опавшую листву и начинал в задумчивости подвывать, а Белка принималась разбрасывать орехи по всему лесу.

Как-то раз Барсук неспеша шел по лесной тропинке. Внезапно вдалеке раздался непривычный шум.

– Бах!

– Бум!

– И-и-и-и-и-и!

– Бам!

– Уауауау!

Остановился Барсук. Что такое, думает. Вдруг слышит пение:

 
Лес большой ты и зелёный,
Мы поём без передышки,
Днём и ночью: вязы, клёны,
Сосны, ели, пихты, шишки!
 

Вышел с опушки оркестр бродячих музыкантов! Хорьки в бубны бьют. Ежи на дудках играют. Выпь подвывает. В центре солист-енот заливается:

 
Лес прохладный и тенистый,
Мухоморы и опята,
Эй, лиса, паук и птица,
Запевай смелей, ребята!
 

Окружили музыканты Барсука, прыгают, поют, стучат, гремят, свистят. Хотел было Барсук прогнать всех – всё-таки несерьёзно это выглядит. Да что-то остановило. Запрыгало сердце, и почему-то стало весело. Не заметил сам, как начал пританцовывать. А Енот продолжает:

 
Заплетается тропинка,
Убегает далеко,
И всё дальше, дальше, дальше
Мы уходим, нам легко.
 

Попрыгали вокруг Барсука музыканты и дальше пошли. Барсук постоял немного, посмотрел им вслед. Сказал для приличия:

– Ерунда какая!

И пошёл дальше. Но короткий хвост его пританцовывал весь день.

Вечером, когда Барсук уже собирался ложиться спать, внутри у него снова заиграла бродячая музыка, и ему вдруг нестерпимо захотелось подышать ночным летним воздухом. Вышел Барсук, присел на брёвнышке. Смотрит – напротив глаза светятся. Пригляделся, а это Енот-певец на пенёчке сидит, на гитарке с тремя струнами поигрывает.

– Добрый вечер! – сказал Барсук.

– Добрый вечер! – ответил Енот.

– А чем это ты тут занят?

– Я наблюдаю за большим миром, созерцая звёздное небо.

– Хм, – задумался Барсук. – А что такое большой мир?

– Большой мир – это то, что над лесом. Большой мир – это то, что за лесом.

– Ты хочешь сказать, что лес где-то заканчивается?

– Конечно!

– Какая глупость! – рассердился Барсук. – Лес не может закончиться!

– Но… – начал Енот, но не успел ничего сказать. Барсук вскочил и в расстроенных чувствах утопал к себе в нору.

Прибежал Барсук домой, дверью хлопнул. Смотрит в осколок зеркала – сам себя не узнаёт. Глаза сверкают, уши ходуном ходят, ноздри раздуваются. Как это – лес где-то заканчивается!

Целую ночь Барсук заснуть не мог, всё думал.

Утром снова встретил Барсук Енота.

– Что ты там вчера говорил про конец леса? – угрюмо спросил Барсук.

– Что если идти долго-долго, то рано или поздно лес закончится и наступит поле бесконечное и полное диковинных трав и цветов. Или песка будет видимо-невидимо – целые горы, и звери будут ходить чудные и странные. А потом увидишь ты бескрайнее небо и много воды – синей-пресиней, солёной-пресолёной. Вода эта на солнце переливается, а ветер её волнами перекатывает. И называется это – море.

– Море … – повторил Барсук. – А откуда ты это знаешь?

– Рассказывают.

– Значит, сам ты его никогда не видел, это море?

– Нет. Но мы с оркестром всю жизнь странствуем, идём к нему. Так и сюда пришли.

Целый день ходил Барсук в задумчивости. Советов не раздавал, а на Белку по рассеянности чуть не наступил. А потом и вовсе посоветовал ей какую-то ерунду – брось, говорит, свои орехи, а лучше иди и песню сочини. Белка так и застыла в растерянности с орехом в лапках.

Ночью Барсук опять не спал. Всё думал. Вспоминал свою жизнь. Думал он, что вот – прожил он много лет возле норы, а больше всего в норе. Считал Барсук, что жил он правильно, степенно, и гордился накопленным добром. Представлял, что лес везде, а оказывается, есть что-то другое, чего Барсук никогда не видел. Пошёл Барсук в комнаты, потрогал, рассмотрел в сотый раз свои богатства – и не принесли они ему радости.

 
Как это – бескрайнее небо?
Как это – солёная-пресолёная вода?
Как это – ветер перекатывает волны?
 

К утру ужасно захотелось барсуку увидеть это самое море.

– И что же, – спросил Барсук на следующий день, – когда вы отправитесь дальше? Я хочу пойти с вами.

– А мы никуда дальше не пойдём, дружище, – ответил Енот. – Старый я стал, а без меня оркестр не хочет дальше идти. Решили мы здесь остаться навсегда.

Опечалился Барсук и снова задумался. А потом и говорит:

– Оставайтесь в моей норе жить. А я отправлюсь на поиски моря.

– Ты очень добрый, Барсук, – сказал Енот. – Не случайно мы с тобой так похожи.

– Чем это мы похожи? – удивился Барсук.

– Как это чем? И тебя, и меня полоски украшают!

– Вообще-то, – сказал Барсук, – две тёмные полосы на барсучьей морде – предупреждение, что перед тобой свирепый и сильный зверь.

– Вообще-то, – сказал Енот, – белая и чёрная полосы на енотовой морде даны ему для красоты и обаяния.

Барсук снова задумался.

– Возьми тогда с собой нашу птичку-овсянку, – продолжил Енот. – Она тебя песням нашим научит, и будет тебе с ней не скучно странствовать.

Тут прилетела птичка маленькая и серая и села Барсуку на голову.

Дома Барсук долго смотрел на себя в осколок зеркала и разглядывал свои благородные полоски.

– Может, и мне полоски даны для красоты и обаяния? – спросил себя Барсук.

– Пожалуй, что так, – ответил себе Барсук.

И стало Барсуку от этого радостно.

Взял на следующее утро Барсук с собой в котомку осколок зеркала, надел соломенную шляпу, а на плечо посадил птичку-овсянку. Так они и пошли. А в норе его поселился бродячий оркестр. В маленькой круглой комнате хорьки, в маленькой квадратной комнате – ежи. В большой круглой комнате – Выпь. А в спальне – Енот.

Где-то далеко-далеко идёт Барсук и ждёт, когда появится море. Проходит опушки и полянки, ельники и берёзовые рощицы, преодолевает болотца и холмы. Состарился Барсук, и полоски его стали серыми от пыли и грязи. Уже тяжело идти Барсуку, и опирается он на палку. И на плече у него сидит Овсянка. А моря всё не видно.

Но всё ещё громко звучит песня Барсука и Овсянки.

И звучит песня над полем длинным.

И звучит песня над пустыней.

И звучит песня по горам и холмам.

Снова и снова:

 
Заплетается тропинка,
Убегает далеко,
И всё дальше, дальше, дальше
Мы уходим, нам легко.
 

А в лесу, недалеко от норы Барсука, под ёлкой застыла в задумчивости Белка с орехом в лапках. Где его спрятать?

Нет ответа.

Зимовье грачей

Трэ бэт

– Я вам говорю, – каркнул Чёрный, – от него пахнет булкой за километр. Прибавьте шаг!

– Может быть, тебе показалось! Тебе вечно что-то мерещится, – ответил Галилей.

– Кар! Давайте я подлечу и сяду ему на голову? Тогда он остановится, – предложил Сизый.

– Тогда давай ты ещё клюнешь его в затылок? – продолжил Чёрный.

– А что – можно? – каркнул Сизый.

– Конечно, нет! Ты хочешь, чтобы на нас объявили облаву? Не знаешь, что было с грачами в Выборге? Напишут в своих бумагах, как их там…

– Газетах, – подсказал Галилей.

– Вот, газетах. Эпидемия! Птицы сошли с ума! Птичий грипп, птичье бешенство и прочее птичье безумие. И дальше по накатанной: бороться с птицами! Убрать всех из города!

– Ладно, ладно, я понял! Хотя от голубей можно было бы и правда избавиться. Больно глупые. Трэ бэт, как Аргеша говорит.

– Отставить французский! Трэ бэт! Тоже мне, француз! Как ты мне надоел! – взвился Чёрный. – Ага! Зрение меня не подводит, как и нюх! Вон, булка торчит из кармана.

Птицы шли за человеком по льду Фонтанки уже добрых двадцать минут. Лёд был крепкий, припорошенный снегом, и по нему иногда разгуливали люди. Человек в пальто шагал медленно, заложив руки за спину и всё время что-то высматривая в снегу.

– С чего ты вообще взял, что булка окажется у нас?

– У меня предчувствие. Оно меня никогда не обманывало. Он точно её выронит.

– Точно, не точно… Вчера мы два квартала тащились за старушкой, а она дошла до двора и высыпала весь свой мешок с крошками и семечками воробьям! – заворчал Сизый.

– А как она на нас раскричалась, когда мы подошли и попытались угоститься! Кыш отсюда! Пусть воробушки поедят, бедные детушки! – стал вспоминать Галилей.

– Как будто мы коршуны какие, а не грачи.

– Она, наверное, думает, что воробьи – это дети голубей. Ха!

– Господа! – каркнул Аргентий, который всю дорогу до этого молчал. – Я заметил одну необычную вещь. Этот месье ходит по льду кругами. Мы уже видели этот мост. Причём два раза.

Преследуемый резко остановился, тяжело вздохнул и посмотрел вверх. Четыре грача подобрались ближе.

Чёрный

Грач по имени Чёрный был птицей южной. Вы скажете, что за имя такое – Чёрный, ведь все грачи и так чёрные? Во-первых, конечно, Чёрный был особенно чёрным и мог бы посоревноваться в цвете даже с чёрной смородиной, бузиной и шелковицей. А во-вторых и в-главных, вырос Чёрный в Донской станице, которая славится казаками и их небывалой удалью.

– Чё-орный во-о-орон! Что ж ты вьё-о-ошься! – распевал наш грач, когда бывал в хорошем настроении.

И потом начинал виться. Как мог. Чёрный, хотя вороном и не был, родством с ним очень гордился. И ещё очень любил наблюдать за казаками, которые объезжали лошадей.

В город Чёрный попал прошлой весной случайно. Заснул в кузове большого грузовика с зерном и не заметил, как кузов захлопнули и машина уехала далеко на север. Через несколько дней он выбрался из грузовика и спросил у первых встречных синиц, что это за город.

– Чи-рик! Смешной! Это же Петербург!

Чёрный решил на время остаться и посмотреть, что за город этот Петербург. И к тому же когда он ещё окажется в северных широтах? И он остался.

Маленькие речки с множеством мостов его не впечатлили:

– То ли дело Дон! – думал он.

И даже когда увидел реку широкую-преширокую, всё равно сообщил сам себе:

– Дон-то пошире будет.

А вот дворцы и дома разнообразные ему понравились – с крыши каждого было видно весь город и дышалось легко.

Людей в Петербурге оказалось видимо-невидимо, а толку от них никакого: никто здесь ничего не сажал и не сеял, даже в парках. В станице Чёрный добывал еду вместе со стаей. В тёплое время это получалось легко: и в поле, и в лесу всегда было чем поживиться. В городе же пришлось бороться за выживание в одиночку. Вначале Чёрный голодал, подбирал на улице какие-то крошки и вскоре (со стыдом в душе!) начал атаковать мусорные баки. В один из таких дней Чёрный ловко достал из мусорки упаковку с недоеденными орешками и вытряхнул их на землю, предвкушая неплохой обед. Он так увлёкся, что не заметил, что за ним наблюдают.

– Неплохо орудуешь клювом, – внезапно услышал он.

Чёрный повернулся и увидел другого грача. Перья у того лихо торчали в разные стороны, а один глаз был синий, а не чёрный.

– Вид у тебя какой-то… – продолжил тот. – Не местный.

– С Дона я, – ответил Чёрный и с достоинством повернулся, чтобы было видно его гордый казачий профиль и гладкость перьев. Никакой растрёпанности, не то что у некоторых! А потом добавил: – Из казачьих птиц буду.

– А где ж твой конь? – решил пошутить незнакомый птиц.

Чёрный шуток не любил. Хмуро глянул чёрным глазом и ответил:

– Не твоего ума дело, где мой конь.

– Ладно, не обижайся, атаман. Наверное, нелегко одному? Не хочешь пойти к нам в стаю? Меня Сизый зовут.

В одиночку жить тяжелее, чем в птичьем коллективе, это знает всякая стайная птица. Поэтому Чёрный предложению обрадовался. Но виду не подал:

– А зачем мне ваша стая?

– Сам знаешь, со стаей еду добывать легче, опасности меньше, да и поддержат наши, если заболеешь или ещё что. Протянут крыло помощи.

– А я вашей стае зачем?

– Нам нужны умелые птицы.

На самом же деле Сизый успел кое-что придумать.

Грачи не улетели

Человек стоял ровно посередине замёрзшей реки и смотрел в небо. В небе поблёскивали звёзды и спала луна. Булка торчала из кармана.

– Что он там высматривает? – спросил Сизый.

– Не знаю, – ответил Чёрный. – Не знаю, что там можно высматривать. Звёзд из-за городских этих фонарей не видно почти. Небо светлое совсем. То ли дело у меня в станице. Небо как папаха чёрная! Звёзды как…

– Завё-о-олся, – перебил Сизый. – Сейчас про борозду и стерню начнёт.

– И начну! Какие у нас ночи! Какой воздух!

– Что ж ты не улетел-то обратно? – запрыгал вокруг Сизый. – И мы с тобой тут остались как дураки. Сейчас бы грелись в тёплых краях.

– А из-за кого нас из стаи выгнали? И на юг не взяли?

– Поду-у-умаешь! Кар!

– Поду-у-умаешь! Это ты меня в делишки свои преступные втянул!

– Поду-у-умаешь, преступник! Один раз всего попросил шапку помочь донести. Всего-то делов.

– Всего-то делов! У тебя всегда так, это я уже давно понял.

Сизый

Грач Сизый вырос на окраине города. Было у него семь братьев один другого меньше. И Сизый среди них старший. Мать с утра до вечера таскала в гнездо еду малышне, батяня давно и навсегда улетел в неизвестном направлении. Ко всему прочему, не везло их семейству постоянно: если шёл ливень, то заливало именно их гнездо, если мальчишки лезли на дерево, то именно к ним. Нужно ли рассказывать, в какое дерево ударила единственная за много лет молния? С детства Сизый привык надеяться только на себя и думать, что всё в мире устроено, чтобы ему вредить. Даже ветер казался ему врагом, поэтому летать он старался против ветра.

«Я всегда буду против!» – думал Сизый, складывал крылья и пикировал в завиток ветра.

От всего этого был он вечно нахмуренный и взъерошенный.

А Сизым его прозвали потому, что один глаз у него был необычным, сине-серым.

Но на самом деле природа справедлива к птицам. Взамен удачи и семейного благополучия природа наградила Сизого умом и сообразительностью. Правда, из-за собственной смекалки и обиды на мир он постоянно попадал в истории. С каждым разом истории становились всё рискованнее.

В последний раз Сизый и вовсе пошёл на преступление. Он научился срывать с людей шапки, а с женских причёсок – блестящие заколки и отдавать их за вкусное печенье в богатые сорочьи гнезда. Да ещё и втянул в это дело нового друга из далёкой станицы. Ни о чём не догадываясь, Чёрный подхватил на полпути у Сизого шапку, думая, что ту он просто нашёл. И стал соучастником преступления.

Когда новость об этом дошла до стаи, грачи страшно возмутились. Грачиную репутацию среди птиц они охраняли рьяно и не любили, когда её портили плохими поступками. Вестниквесны – звучит красиво и серьёзно. Вестник весны, укравший шапку, – звучит не только некрасиво и несерьёзно, но ещё и глупо. А грачи не любят выглядеть глупо.

Срочно собрали грачиный совет. Сизый предстал перед судом птиц.

– Что вы хотите от меня? С детства живу впроголодь. У меня в семье десять клювов, – на всякий случай преувеличил Сизый. – И всех надо кормить.

– Ты на жалость не дави! – каркнул один из старейшин. – Всем непросто приходится. Да не все шапки с голов срывают.

Чёрный, тоже сидевший на собрании, внезапно проникся сочувствием к молодому грачу. Вспомнил себя в юности, когда один раз тоже, правда из хулиганства, сорвал цветок со шляпки девушки. Да и видел Чёрный, что новый товарищ в душе хороший. Всё, что добывал, всегда относил братьям, часто помогал другим, а когда был сыт, и вовсе становился весельчаком и любил пошутить.

– Вот когда он меня к вам позвал, он мне что сказал? – громко каркнул Чёрный. – Что у вас всегда поддержат и протянут крыло помощи. Вы же видите, что он не от хорошей жизни пошёл на преступление. Я уверен, он сможет исправиться. Надо помочь грачу!

– Да! – оживился Сизый. – Помочь мне бы не помешало.

– Исправится он! – загалдели вокруг. – В прошлом году он мальчишку на улице клюнул! И не из нужды, а из озорства! Мы уже выносили предупреждение!

– Что же вы, городские! – горячился Чёрный. – Хотите махнуть крылом и пусть товарищ катится по наклонной? Эх! Да у меня в станице…

Тут все совсем загалдели и закаркали, повскакивали со своих мест, а некоторые кругами залетали над «залом». Собрание проводили на малооживлённой троллейбусной остановке. Редкие пассажиры, которые подходили сюда, тут же в ужасе отпрыгивали. Остановка, доверху заполненная галдящими грачами, – то ещё зрелище.

Старейшины грачиного совета улетели совещаться на крышу. Вернулись через полчаса и постановили: временно изгнать из стаи Сизого. И Чёрного тоже. И в отлёт на юг с собой не брать.

После этого Чёрный не говорил с Сизым два дня. А потом решил, что придётся не только пережить зиму в городе, но и заняться его перевоспитанием.

– Ну что? Полетели на мусорку? – бодро спросил непутёвый грач, когда увидел, что новый друг остыл. Стало понятно, что Сизый уже не первый раз оставался в наказание в городе.

– У меня другая идея, – ответил Чёрный.

Зимовать в городе без грачиной стаи трудно. Кормушки оккупированы синицами и воробьями. Бабушек с их угощением атакуют толпы голубей. Парки, где раньше можно было кормиться жуками и червяками, покрыты снегом и льдом.

Летом в станице стая делала так: тракторист вспахивал землю, а птицы шли следом и ловко выхватывали из земли червяков, личинок, жучков и прочих букашек. Зимой в большом городе о тракторе и думать было смешно, как и о большом поле. Трактор тут только разгребал сугробы снега.

Однако Чёрный заметил, что если правильно выбрать человека и долго за ним идти, то, скорее всего, еда случится. Вот, например, идёт один гражданин – пальто нараспашку, растрёпанный, пошатывается. В руке пакет, из которого пахнет хлебом. Если он присядет на скамеечку, то сумку, скорее всего, забудет. Тогда можно будет в пакет забраться и булку оттуда вытащить. Или же вот тащится из школы мальчишка – рюкзак расстёгнут, а оттуда торчит бутерброд. Как пить дать, скоро бутерброд бултыхнётся на землю. А вот эта тётенька со строгим лицом и в странной обуви на тонких палочках точно ничего не выронит. Может быть, никогда в жизни. За ней идти нет никакого смысла.