Текст книги "Яд и мед материнской любви. Путь к изменениям непростых отношений между матерью и дочерью"

Глава 3
Материнство в личном срезе

«Каждая женщина простирается назад – в свою мать, и вперед – в свою дочь… ее жизнь простирается над поколениями, что несет с собой и чувство бессмертия».

Карл Густав Юнг

Собирая образ матери, познавая ее как человека и то влияние, которое она оказала на дочь, важно рассматривать определенный временной контекст – этап, на котором происходило то или иное событие. Неверно оценивать материнское влияние на ваше становление по ее сегодняшнему отношению к вам. Ваша Внутренняя Мать как часть вашей психики – это в первую очередь мать из вашего прошлого, часто очень далекого прошлого: начиная с периода ее беременности, затем рождения и последующего детства вплоть до подросткового возраста. Многое из того, что вас сформировало, вы не помните, но это не уменьшает его влияния.

Несмотря на то что опыт младенчества и первые детские годы являются наиболее значимым периодом для становления психики, активное развитие личности и важнейшие изменения продолжают происходить вплоть до окончания подросткового возраста. В дальнейшем полученный опыт трансформируется: компенсируется, излечивается или закрепляется, человек движется вперед или зацикливается на произошедшем, замораживая себя в давних событиях, находя подтверждение выводов, сделанных много лет назад на совершенно других людях (что в психологии описывается через два феномена – проекцию и отыгрывание). Во взрослом возрасте мы, конечно, меняемся и расширяем свою идентичность (в той или иной степени), но все-таки базовое в нас формируется очень рано и закрепляется наиболее прочно. Как показывает практический опыт, очень ранние довербальные травмы (о которых мы в первую очередь знаем по рассказам, а не помним) – крайне мощные и способны на протяжении всей жизни пробивать взрослую осознанную личность, проявляясь в приступах сильнейшей, казалось бы, беспричинной тревоги, эмоциональных срывах, непонятных слезах. Такими довербальными травмами может быть раннее разлучение, пребывание в больницах и других учреждениях (где с нами не могли быть родители), физические болезни в младенческом возрасте и сопутствующие им страдания, насилие любого рода.

Если сегодня у вас гармоничные отношения с мамой и вы плохо помните (или предпочитаете не помнить) события детства, это не означает, что прошлое не влияет на вас. По этому поводу я вспоминаю одну из своих клиенток – молодую женщину, которая на первых сессиях рассказывала о своих отношениях с родителями исключительно благостно. Она говорила о том, какая дружная пара ее отец и мать, как долго они вместе, как умеют друг о друге заботиться, как много замечательного в родительской семье. И только спустя время, и то скорее случайно, она упомянула, что в первые семь лет ее жизни отец был алкогольно-зависимым, что дома царило постоянное напряжение и часто случались скандалы. С тех пор прошли годы, и поскольку семья теперь живет счастливо, моей клиентке не приходило в голову, что ранний опыт мог как-то влиять на ее сегодняшнюю личную жизнь, которой она не была удовлетворена. Например, на ее недоверие к мужчинам, стремление полагаться только на себя, низкую самооценку. Влияние детского опыта на близкие отношения во взрослом возрасте я подробно описываю в книге «Любовь и Невроз: путеводитель по вашей истории любви» (2021), а потому в данном случае не стану вдаваться в подробности этого вопроса.

Моя собственная история – противоположная. В детстве я получила достаточно любви и поддержки. Во всяком случае, на сегодняшнем этапе жизни я субъективно чувствую это именно так. Моя мама хотела ребенка, хотя и «предчувствовала», что у нее будет сын (особенности этой материнской фантазии я рассматриваю в одной из последующих глав). Она любила меня, гордилась и любовалась мною в детстве, вдохновляла на смелые поступки и формировала уверенность в собственных силах. В буквальном смысле меня, довольно опасливую малышку, она призывала забраться повыше на детской площадке, преодолевать препятствия (в том числе в буквальном смысле перелезать через заборы, с чем к школьному возрасту я уже отлично справлялась), выражать и отстаивать свое мнение даже в присутствии взрослых, имеющих противоположную точку зрения. И порицала она больше за конформизм, чем за спор. Она учила меня рисковать, без страха и с любопытством относиться к новому, иногда, правда, теряя в своем стремлении чувство меры. Так, однажды, отдыхая в Кавказских горах, мама увлеченно потащила меня, шестилетнюю, по ветхому веревочному мосту, натянутому над ущельем, о чем впоследствии сама вспоминала с ужасом. Ее отчаянность во многом была связана с собственной биографией и крайне тревожным отцом (моим дедушкой), который предельно строго ограничивал ее свободу вплоть до замужества (в которое моя мама сбежала, окончив институт).

Многие годы мама вела борьбу со своим отцом: сначала с реальным, а после – с Внутренним (той частью психики, которая была сформирована под его влиянием). Ее душа была, да и остается, на войне, где мир делится на своих и чужих. Или мы, или они. И даже девизы, созвучные ей, были не из мирной жизни, например: «Не верь, не бойся, не проси» – тюремная поговорка, о которой в частности писал Александр Солженицын в своем произведении «Архипелаг ГУЛАГ» (2021). Когда-то я была для мамы «мы», после – перешла в «они». Сможем ли мы снова повернуть наши отношения в сторону эмоциональной близости и совместности, жизнь покажет. Но прежде чем случился поворот от своего к чужому, от близкого к далекому, прошли годы моего детства, замечательность которого сводится для меня не к благоприятности определенных событий и безоблачности (идиллическим мое детство не было), но к внутреннему ощущению простой радости и звонкости бытия, предельно чуткому восприятию простых и прекрасных вещей. Ведь в конечном счете детство не исчерпывается отношениями с матерью или отцом. Детство шире и разнообразнее. И даже если родители совершали ошибки, оказываясь неправыми и нересурсными, мы не станем обкрадывать себя, забирая удивительное ощущение выпуклости жизни, которое бывает в ранние годы: ощущение волшебства, обнаженность запахов, чудо текущего момента, капели, шлепанья башмаков по первым лужам, сочности яблок из чужого сада, проказ, божьих коровок, отпускаемых с ладони вместе с желаниями, сладости бесцельного сидения на дереве и сока, высасываемого из клевера. К счастью, радость красоты мгновения я легко могла разделить со своей мамой, в молодости особой мечтательной и романтической.

Мама говорила о моих талантах и красоте, интересовалась моими чувствами и мечтами, разговаривала со мной, как со взрослой, избегая уменьшительных слов и упрощенной морали. Она рассказывала о собственной жизни, пожалуй, слишком откровенно для меня в том возрасте. В определенный момент я стала ее маленьким психотерапевтом, что имело плюсы и минусы для моей дальнейшей судьбы. Так происходило до моих двенадцати-тринадцати лет – подросткового возраста, который разыгрался классически, но оказался критическим для моей мамы. Она не принимала перемен во мне, желание действовать самостоятельно, проявлять критичность ни к кому-то другому, а теперь к ней самой: ее мнению, верованиям, ценностям. В конечном счете я действовала ровно так, как она учила – думала своей головой, отстаивала право на свободу и выбор, но теперь я подвергала сомнению ни чьи-то чужие, а ее собственные слова, спорила ни с кем-то другим, а с ней самой, отделялась не от кого-то иного, а от ее сильной и властной фигуры. Наши отношения стали портиться. Как бывает в сказках и жизни, на смену доброй маменьке своевременно пришла злая мачеха – нервная, воинственная и отвергающая. Такие изменения стали новым значимым этапом развития, на котором я смогла научиться отталкивать и отталкиваться в направлении собственной воли и самостоятельной жизни. Без умения противостоять значимым родителям – это едва ли возможно.

Несмотря на то что в семнадцать лет я решила проблему «злой мачехи» удачным замужеством, сбежав от мамы к своему будущему мужу (как когда-то она сама), сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что эмоционально оставалась не сепарированной от нее еще долгие годы. Я негодовала и жалела ее (в частности, в том, что она теперь живет одна и, возможно, одинока), держала удар и подстраивалась, боялась быть на нее похожей, но ожидала с ее стороны одобрения. В конечном счете я прошла через важные задачи: получила опыт любви и поддержки тогда, когда мне это было действительно нужно; опыт противостояния, когда окрепла и могла освоить борьбу; опыт выдерживать сильные смешанные чувства и смирение в невозможности менять, а после – угасание желания исправить как такового. На этом пути были радость, удивление, злость, ярость, усталость и снова злость, множество ранящих конфликтов, боли непонимания и отвержения, откровений и откровенности. Но и теперь это не пройденный путь, и ощущение гармонии периодически обрушивается, обнажая болезненное и до сих пор не отпущенное.

Суть принятия – внутреннее разрешение. Как ни странно, но часто мы не даем внутреннего разрешения тем явлениям и вещам, существование которых никак от нас не зависит. Мы говорим «нет» тем данностям, которые существовали и будут существовать, нравится нам это или не нравится. Как определенная погода за окном, последовательная смена сезонов, текучесть времени, рождение и смерть. Внутреннее разрешение моей маме быть такой, какая она есть, принятие того, что ее жизнь не исчерпывается материнской ролью, понимание того, что она в первую очередь – человек, живущий не затем, чтобы соответствовать моим ожиданиям, человек со своим характером, ресурсами, ограничениями и ошибками, который не обязан строить свою жизнь и отношения с окружающими так, как этого хотелось бы мне. Как точно подметили Каролин Эльячефф и Натали Эйниш, «старая ведьма, в конце концов, имеет полное право желать маленькой принцессе всего, чего она хочет, до тех пор, пока она не переходит от предсказаний к осуществлению своих смертоносных пожеланий, ведь вокруг колыбели собирается достаточно добрых фей, чтобы обеспечить будущее малышки»[8]8
  Эльячефф, 2006.


[Закрыть].

Моя мама научила меня смелости, и в конечном итоге я имею мужество жить без ее одобрения и с осознанием того, что это не страшно и не опасно для меня как взрослого человека. Как и она может жить без одобрения с моей стороны. И внутреннее разрешение быть неодобренными дает чувство свободы, возможность создавать новые идентичности и расширять себя, исходя из собственных ценностей и устремлений.

Чтобы исследовать, насколько ваша мать способствовала или препятствовала вашему психологическому рождению, необходимо обратиться к тому, какой она являлась много лет назад, когда вы были ребенком, в том числе проанализировать, насколько живой в целом и участной по отношению к вам она была. А также как менялось ее отношение по мере вашего взросления. Имели ли вы возможность меняться рядом с ней? Приветствовала ли она такие изменения? Что она одобряла, а что нет? Наказывала ли она за непослушание и несоответствие собственным ожиданиям? В данном случае речь идет о наказании самого разного рода: от грубого физического до тонкого манипулятивного (например, наказание прерыванием контакта, длительным молчанием, демонстрацией своего разочарования).

Мать не просто влияет на ребенка, она одновременно и почва, из которой он прорастает, и окружающая среда, которая на него воздействует. В совокупности это закладывает основу будущих отношений человека с самим собой, другими людьми и миром в целом. По истечении времени у вас может меняться отношение к матери, вы можете хорошо помнить детские и подростковые ссоры, высказанные и невысказанные обиды или, напротив, забывать происходившее. Но опыт ранней привязанности и ранних отношений в любом случае формировал вашу личность и во многом и сегодня определяет вашу самооценку, способность доверять и базовые убеждения. Поэтому крайне важно вглядеться в него, восстанавливая события не только через собственные воспоминания, но и расспросы близких.

Если вы были желанным ребенком, если мама была отзывчива и психологически благополучна, если чувствовала себя защищенной в первые годы вашей жизни, достаточно носила вас на руках и обнимала, то у вас есть хорошие шансы иметь высокую самооценку и веру в себя, даже если сейчас ваши отношения с мамой изменились, а может быть, и сильно ухудшились. Но также важно, каким человеком являлась ваша мать, насколько она – «богатая почва», какими интеллектуальными, эмоциональными и физическими ресурсами обладала, передавая их через гены, собственный пример и взаимодействие.

Проявление женщины в материнстве связано с ее личным опытом и отношениями с собственной матерью. Каждая мать в чем-то похожа на свою мать, иногда яростно противясь этому сходству и всеми силами стремясь его избежать. Но в чем-то она, конечно, иная. Даже если обнаруживаются схожие черты, человеческая уникальность строится не на них, не на отдельных личностных качествах, а на их сочетании и переплетении, дополненными пережитыми событиями, воспоминаниями, фантазиями, мечтами. В своей совокупности это создает неповторимый узор отдельной человеческой психики, одним из проявлений которой является то, как женщина раскрывается в материнстве. Оценивать такое проявление в терминах «хорошая» или «плохая» было бы недопустимым упрощением. И все-таки из раза в раз женщины задаются вопросом: хорошая ли я мать? На это можно ответить: иногда, чтобы быть достаточно хорошей матерью, можно просто быть чуть лучшей матерью, чем была ваша собственная.

Быть матерью биологически и быть матерью психологически – явления разные. Биологически стать матерью при желании (а иногда и вопреки желанию) может любая физически здоровая женщина, стать матерью психологически способна не каждая, хотя и каждая мать оказывает на своего ребенка сильнейшее психологическое влияние. Мы жаждем видеть в наших биологических матерях благостную мать – любящую, добрую, поддерживающую, взрослую, опытную, то есть позитивный архетипический срез, о котором мы говорили в предыдущей главе, а Тень матери (обратную сторону архетипа), выражаясь словами Юнга, стремимся отправить к чертовой бабушке. И это понятно, ведь пока мы – дети, мы остаемся крайне зависимыми от наших матерей. И отчасти ради собственной безопасности, а отчасти из любви к ним мы нуждаемся и хотим, чтобы они были доброжелательными и счастливыми. Мы желаем им и себе рядом с ними всего самого лучшего, а потому обращаемся: «Мамочка, будь благостной!» Мы ожидаем, что наши матери будут проявлять психологическую зрелость (ведь они же родители), но в действительности часто прозябаем годы в тщетных ожиданиях взрослых поступков от психологически незрелых людей. Ведь женщины, ставшие матерями, в первую очередь остаются людьми, часто эмоционально незрелыми и травмированными, не отделившимися от собственных родителей, не научившимися брать на себя ответственность, заботиться о себе, иногда имеющими психические расстройства и не умеющими адаптироваться в обществе. И все, что они способны дать, – это собственную боль и искаженную картину мира. Это не значит, что они не должны давать жизнь другому человеку – не нам решать. Это значит, что большое количество женщин не то чтобы не хотят быть хорошими матерями своим детям, они не могут ими быть. Но ценность дара жизни как вариации самых разных возможностей априори высока (или даже бесценна), и в этом смысле, какой бы ни являлась мать, именно через нее мы имеем возможность обрести этот дар – жить.

Биологическая мать – женщина, зачавшая, выносившая и родившая ребенка.

Психологическая мать – женщина, опекающая ребенка и берущая на себя ответственность и заботу о нем; помогающая ему физически, эмоционально и интеллектуально развиваться; в необходимой мере удовлетворяющая его физические и психологические потребности.

При этом то или иное психологическое влияние на ребенка оказывает любая мать. Даже отсутствующая в реальной жизни мать всегда присутствует в психическом/психологическом пространстве. Даже если физически мать отсутствует – отношения с ней существуют. И основная психотерапевтическая задача для взрослой женщины – налаживать отношения с матерью, живущей в собственной психике, а не отношения с реальной матерью, которые в силу разных причин далеко не всегда можно изменить.

Хотелось бы отметить и еще один момент. Когда мы ставим вопрос о том, является ли биологическая мать матерью психологической, то правомерно внести важное уточнение: в чьих глазах? Является ли алкогольно-зависимая отвергающая мать психологической матерью: а) в собственных глазах? б) в глазах родственников? в) в глазах психотерапевта? д) в глазах самого ребенка, а потом взрослого человека? И если в трех первых случаях ответ может быть отрицательным: нет, не является, то в глазах ее ребенка этот ответ положительный: да, является.

В предыдущей главе мы говорили о том, что в разных культурах существуют разные взгляды на материнство и особенности взаимодействия матери с ребенком. Социальные нормы материнства оказывают влияние на то, как отдельная женщина ведет себя со своим сыном или дочерью. Так, еще несколько десятилетий назад в западном мире матери в основном придерживались строгого режима в уходе за малышом. Кормление, сон, прогулки проходили по расписанию, а правильность наличия режима не подвергалась сомнению. Во многих странах детей рано разлучали с матерью, в том числе на какое-то время забирали от нее сразу после родов, впоследствии отдавали в ясли, круглосуточные сады, школы-интернаты. Позже специалисты стали говорить о негативном опыте и психологических травмах, которым в этом случае подвергаются и мать, и ребенок. Гуманистические взгляды, набиравшие популярность, подчеркивали важность индивидуального подхода в воспитании, значимость эмоциональной связи между матерью и младенцем, которая в случае разлуки может нарушаться, травмируя психику (далее в книге я также привожу примеры результатов исследований).

Сегодня на прилавках книжных магазинов вы обнаружите принципиально иную литературу и в другом объеме, чем могла найти ваша мама или бабушка (если у бабушки в принципе был доступ к какой-либо информации о детском развитии). В XXI веке, располагая изобилием информации, включая данные многочисленных исследований и контрастно другие социальные возможности, мужчины и женщины обнаруживают множество «непростительных ошибок», которые совершали их родители. Но посмотрим реалистично: ваши родители имели иной личный опыт, формировались и жили в другое время, часто сами выходили из сложных и деструктивных семей, переживали страшные исторические события и да, иногда делали неверные выборы. Но крайне редко эти выборы осуществлялись ими осознанно с целью причинить зло и навредить именно вам. Они совершали неправильные поступки, которые тогда им таковыми не казались и пагубность которых они могли осознать спустя годы или могут не осознавать до сих пор. Их отношение к прошлому поменялось или не поменялось. Они признали свою неправоту или нет. Но, по правде говоря, в действительности это мало что меняет. Прошлое прошло. Его нет. И если вы читаете эту книгу – значит вы выжили, значит, вы пережили свое детство и, будучи биологически взрослыми, имеете множество возможностей жить так, как хотите. Вы можете действовать по-другому, чем действовала ваша мама, относиться к себе иначе, чем относилась она, разрешать себе то, что она не разрешала, говорить «нет» тому, чему она не умела сказать «нет». У вас есть возможность оставить претензии или предъявлять их, закопать их поглубже или закопаться в них. У вас есть возможность пересмотреть свое детство, что-то оставить, что-то взять с собой, к чему-то изменить отношение и жить дальше в настоящем, а не в прошлом. У вас есть выбор, что делать со своим детским опытом, с расхождениями между вашей реальной матерью и идеальной, с возможными обидами и злостью на нее.

Одной верной модели воспитания не существует. Преобладающая и одобряемая модель в значительной степени – это культурно-социальный вопрос. Однако есть универсальный механизм, оказывающий влияние на отношения матери и ребенка, независимо от того, какие социальные нормы выдвигает общество к матерям, – это привязанность.

Привязанность – прочные эмоциональные связи, возникающие в результате длительных отношений между двумя людьми. Привязанность отличается от других эмоциональных связей тем, что она дает возможность чувствовать защищенность. Надежная привязанность удовлетворяет одну из главных психологических потребностей – потребность в безопасности и обеспечивает поддержку, особенно в стрессовых ситуациях.

Центральной идеей теории привязанности является представление о том, что значимый взрослый (заботящийся человек) должен присутствовать и быть доступным, чтобы ребенок мог к нему привязаться и как следствие чувствовать себя в безопасности и нормально развиваться. Прежде чем сосредоточить внимание на индивидуальных различиях в привязанности, проявляющихся в течение всей жизни, Джон Боулби, основоположник теории привязанности, сосредоточил внимание на эмоциональном состоянии детей, разлученных со своими матерями. Его ранняя работа продемонстрировала, что разлука продолжительностью всего неделю может негативно повлиять на качество отношений между матерью и ребенком (Bowlby, 1969). Позже проводились и другие исследования, показавшие такое влияние и более краткосрочных расставаний[9]9
  Howard, et al., 2012; Kimberly, et al., 2012.


[Закрыть]. Например, в исследовании Говарда с коллегами было показано, что даже несколько часов для маленького ребенка могут оказаться критическими[10]10
  Howard, et al., 2012.


[Закрыть].

Согласно теории привязанности, надежная привязанность является результатом оценки ребенком доступности объекта привязанности, которым чаще всего выступает мать. Доступность означает, что значимый взрослый доступен ребенку физически. Боулби назвал отсутствие доступа разделением или утратой, в зависимости от того, была ли разлука временной или постоянной[11]11
  Bowlby, 1973.


[Закрыть]. В то время как Боулби подчеркивал важность физической доступности матери, Мэри Эйнсворт обратила внимание на два других аспекта, важных для привязанности младенца. Во-первых, у ребенка должна развиться уверенность в том, что также доступно и общение с матерью. Во-вторых, что мама ответит, если к ней обратиться за помощью. По мере взросления дети с надежной привязанностью – те, у которых сформирована уверенность в доступности матери, – лучше переносят физическую разлуку с ней, потому что доверяют, знают, что она вернется, ожидая воссоединения[12]12
  Ainsworth, 1990; Kobak & Madsen, 2008.


[Закрыть].

И все-таки физическая близость матери по-прежнему считается главным показателем ее доступности. Матери, покинувшие домашнюю среду, даже если они доступны по телефону, воспринимаются как недоступные. По мнению исследователей, независимо от причины, разлука с матерью обычно связана с младенческим дистрессом и чувством утраты, которые часто проявляются в поведении ребенка на дальнейших этапах развития[13]13
  Bowlby, 1969, 1973; Kobak & Madsen, 2008.


[Закрыть].

Присутствие матери особенно важно в первые два года жизни из-за невозможности понимания ребенком причин ее отсутствия и сроков возвращения. Ребенок не воспринимает перспективу будущего, а потому разлука с объектом привязанности подобна вечности. К третьему или четвертому году жизни ребенок начинает понимать, что у его матери есть собственные планы и желания, и их отношения постепенно перерастают в «целенаправленное партнерство»[14]14
  Bowlby, 1969.


[Закрыть]. Преимущественная доступность общения ребенка с матерью позволяет ему ощутить надежность связи и безопасность, несмотря на кратковременное расставание. В результате тревога разлуки обычно заметно снижается[15]15
  Kobak, et al., 2006; Kobak & Madsen, 2008.


[Закрыть], хотя, конечно, ребенок может выражать нежелание расставаться и капризничать.

Несмотря на то что физическая близость со значимым взрослым является ключом к формированию привязанности, исследований, изучавших влияние временного разлучения с матерью на развитие детей, не очень много. Есть исследования, сосредоточенные на влиянии развода (например, Amato & Keith, 1991) и переезда родителей (например, Adam & Chase-Lansdale, 2002), а также длительных разлук (Bowlby, 1969, 1973; Moss et al., 2005; Crawford et al., 2009). Наиболее обширное исследование значимости короткой разлуки с матерью в раннем периоде развития было проведено Говардом Кимберли с коллегами[16]16
  Kimberly, et al., 2012.


[Закрыть]. Это лонгитюдное исследование влияния опыта раннего разлучения ребенка с матерью на дальнейшее развитие было проведено на широкой выборке (N = 3,001), где детей исследовали в течение первых пяти лет своей жизни.

Авторами исследования была обнаружена связь разлучения с детским негативизмом и агрессией на более поздних этапах развития. В частности, было показано, что влияние разлуки на агрессию ребенка в возрасте пяти лет опосредовано повышенным уровнем агрессии в возрасте трех лет, что в свою очередь определено пережитой разлукой с матерью на самых ранних этапах развития. Такие данные говорят о том, что даже относительно кратковременная разлука ребенка с матерью в первые два года жизни может иметь значение для его благополучия спустя несколько лет, что согласуется с предыдущими исследованиями социально-эмоциональных последствий нарушения привязанности[17]17
  Adam & Chase-Lansdale, 2002; Lawrence, et al., 2006.


[Закрыть]. При этом не обнаружено, чтобы ранняя разлука впоследствии влияла на проявление материнской эмоциональной теплоты, отзывчивость или, напротив, отстраненность. То есть пережитое в раннем возрасте разлучение может сказываться на повышенной агрессии у ребенка, независимо от того, как в дальнейшем проявляет свое отношение мать.

В исследовании детей дошкольного возраста[18]18
  Moss, et al., 2005.


[Закрыть] было показано, что те, кто в ходе развития испытал переход от безопасной привязанности к небезопасной/дезорганизованной привязанности, в большинстве случаев имели в своем опыте потерю одного из родителей, бабушек и дедушек или госпитализацию родителей в период между оценками типа привязанности. Более того, длительные разлуки на месяц или дольше до достижения пяти лет были связаны с усилением симптомов пограничного расстройства личности в подростковом и взрослом возрасте[19]19
  Crawford, et al., 2009.


[Закрыть].

В зависимости от причин и обстоятельств разлука может оказывать большее или меньшее влияние[20]20
  Kimberly, et al., 2012.


[Закрыть]. Если разлука ожидаема (планируемый отъезд или отпуск, а не чрезвычайные ситуации, такие как болезнь матери, ребенка или другого члена семьи), то матери могут предпринять подготовительные шаги, чтобы свести к минимуму последствия для своего ребенка. Например, выбрать альтернативного опекуна, с которым у ребенка установились отношения, максимально сохранить привычное в жизни малыша, обеспечить, чтобы другие знакомые фигуры (например, другие родственники) находились в контакте с ним.

Кроме психологических последствий, которые разлука с фигурой привязанности имеет для ребенка, отсутствие матери также может рассматриваться как индикатор семейной нестабильности[21]21
  Howard, et al., 2012.


[Закрыть]. Ведь у материнского отсутствия обычно существуют значимые причины: нежелание матери заниматься воспитанием, ее серьезная болезнь, семейная трагедия (например, физическая смерть матери), существующий семейный конфликт, по причине которого мать вышла из семейной системы, или смешение ролей, при котором женщина, родившая ребенка, не смогла отстоять свое право заниматься его воспитанием. Таким образом, разлучение матери и ребенка может рассматриваться как нарушение нормальной семейной жизни и семейной системы, сигнализируя об определенных проблемах или общем хаосе. Ребенок, который в раннем возрасте переживает разлуку с матерью, часто испытывает нестабильность и хаос в других аспектах домашней среды и жизни, что обычно сопровождается эмоциональным дистрессом и ведет к социально-эмоциональным проблемам[22]22
  Ackerman, et al., 1999; Brooks-Gunn, Johnson & Leventhal, 2010; Evans, 2006.


[Закрыть].

Я не стану более останавливаться на описании привязанности в данной книге – литературы по этому вопросу предостаточно. Например, в контексте детско-родительских отношений данный феномен прекрасно раскрыт в книге Людмилы Петрановской «Тайная опора: привязанность в жизни ребенка» (2015), а в контексте влияния привязанности на близкие отношения во взрослом возрасте я говорю об этом в одной из глав книги «Любовь и Невроз» (2021). Интересующимся я также могу рекомендовать классические работы Джона Боулби и Мэри Эйнсворт, а также сотни современных статей, посвященных вопросу феномена привязанности (attachment phenomena). В данном случае лишь акцентирую, что благодаря эмпирическим исследованиям, проведенным в последние полвека, о значении роли матери в психическом развитии ребенка можно говорить не голословно. Отношение ребенка к себе и к миру, его способность доверять, уровень тревоги, вера в себя и доверие к другим формируются в ранние годы на основе опыта взаимодействия с фигурой привязанности (значимым взрослым), которой часто является мать, а также присутствием или отсутствием матери как фактора стабильности и упорядоченности среды, в которой развивается ребенок.

Вопросы для самоанализа

1. Как проходил процесс вашего рождения? Были ли осложнения или родовые травмы? Оставались ли вы после родов с матерью?

2.  Разлучались ли вы с вашей матерью в течение первых лет жизни? Или с другой фигурой привязанности (значимым взрослым, заботившимся о вас)?

3.  Оставляли ли вас плачущую? Давали ли «прокричаться»? Учили ли «успокаиваться самой»?

4.  Менялись ли люди, которые заботились о вас в раннем детстве? Как часто?

5.  Оказывались ли вы младенцем в больнице? Если да, то при каких обстоятельствах и надолго ли?

6.  Отдавали ли вас в ясли? Если да, то в каком возрасте? Как вы на это реагировали?

Человек, как правило, не помнит свой довербальный опыт, но это ни в коем случае не уменьшает значение его влияния. Для того чтобы понимать себя, восстановить свою целостность, необходимо восстановить и свою историю, в том числе особенности ранней детской привязанности, ее надежности или ненадежности. Чтобы в себе что-то поменять, нужно знать, как вы устроены. А также иметь реалистичные представления о том, в какой степени и какие именно изменения возможны. Иногда остается изменить лишь отношение к имеющемуся. Например, при сформированной ненадежной привязанности делить свою тревогу в отношениях на десять и не вешать свои проекции на другого ничем не повинного человека, ища в нем всепонимающую и всепринимающую маменьку, которая никогда не оставит.

Если вы знаете, что в младенчестве или раннем детстве у вас была травма привязанности, то важно обнаружить в себе детскую часть, отнестись к ней с пониманием, а не отделываться от нее, принять, а не отвергать, обнять, а не осуждать. В психотерапии мы делаем это в совместном исследовании, но можно порефлексировать самостоятельно.