Текст книги "Вместо громких слов"

– И дворик такой миленький, как из набора для Барби. Думаю, что в этой хатке так же здорово. – Он бросил на меня внимательный синий взгляд. – Я не сильно ошибусь, если предположу, что твой активный и даже агрессивный поиск связан с каким-то мужчиной? Это идиллическое место похоже на обитель свиданий.

– По сути верно, по смыслу предположения – полная чушь. Давай я тебе расскажу все по порядку. Причем постараюсь не делиться своими выводами, просто отчет обо всем, что узнала, слышала, видела – подряд, по минутам и словам. Дойду и до этого места, в котором я сегодня была впервые. И до недвижимости Марго, думаю, я знаю, где это. А ты потом скажешь, права ли я. Если бред – ты простишь, и мы поедем.

Я рассказывала, как ученица на экзамене, на самом деле стараясь ничего не пропустить в реакции Сережи: ни слова, ни выражения, ни интонации. Сама думала в это время, что единственный человек, который умеет так хорошо слушать и помогать участливым молчанием, одним одобрительным словом, сейчас сидит передо мной.

– Это не бред, – произнес Сергей, дослушав до конца. – Это логичная версия, в которой факты и наблюдения связаны добротной психологией. Другой вопрос в том, что ты так привыкла сама создавать художественную реальность, что привязка к объективной действительности вроде бы и не твой вопрос.

– Это приговор? В смысле, ты ничему не поверил?

– Я просто сказал, что проверка – это мой вопрос. По коням, дорогая.

Мы дошли уже в кромешной темноте до ворот с надписью про ковид. Надели свои маски и перчатки: чем черт не шутит, а вдруг правда. Но это на самом деле был дом Марго. А она здоровее не бывает, как я сама видела.

В доме по-прежнему слабо светилось одно окно. Сережа поковырял замок на воротах, они открылись. То есть они были заперты только снаружи. Мы вошли в запущенный и заросший бурьяном двор. Корявые старые деревья торчали в произвольном порядке. Я споткнулась о какую-то корягу и упала. Сергей склонился, чтобы помочь мне встать. И тут мы услышали странные звуки – то ли стоны, то ли хриплый шепот где-то поблизости.

Через минуту я стояла и смотрела с каким-то мистическим ужасом на человека в луче фонаря. Игорь выглядел ужасно, но не в этом дело. Он стоял на коленях в зарослях травы, обхватив голову руками. Никогда я не видела такого воплощения отчаяния.

– Игорь, – сказала я тихо, почти шепотом, чтобы не испугать его. – Это я, Настя. Мне кажется, ты потерял очки. Сейчас я их найду.

Я нашарила вслепую в темных зарослях очки Игоря, как-то протерла их носовым бумажным платком. Сергей помог подняться Игорю, отряхнул его влажную одежду от грязи. В этом дворе даже скамейки не было. Мы повели Игоря в его двор, он шел молча, на подгибающихся ногах. И только на его кухне я произнесла:

– Игорь, Галя и Катя не знают, что я здесь. Они вообще ничего не знают. Мы сейчас все решим, как нам поступать. Это мой друг Сергей Кольцов.

– Да? – с какой потрясенной благодарностью посмотрел на меня Игорь. – Они не знают? Ты не сказала? Ты сама как узнала?

– Просто предположила. Сережа помог кое-что проверить. Я включу в ванной обогреватель, помоешься, попробуем отчистить твою одежду. Тебе обязательно нужно поесть. И поверь мне: все будет хорошо.

Пока Игорь мылся, я позвонила Гале.

– Не могу долго говорить. Только одно: я нашла Игоря. Мы сейчас на вашей даче. Скоро выезжаем. Потом все расскажем.

И я разъединилась под двойные возгласы, стоны и охи на том конце.

Игорь рассказывал нам о своем, скажем так, приключении. Он преодолевал себя, вырываясь из оков робости очень скромного человека, который не привык обременять других своими проблемами или страданиями. А то, о чем он говорил, явно казалось ему страшно постыдным. Он тяжело вздыхал, утомленно прикрывал свои близорукие карие глаза, с трудом подбирал слова.

– Старик, – мягко произнес Сергей, – тебе нужно говорить просто и точно. Это я тебе как профессионал говорю. Мы должны разобраться в преступлении. То, что тебя накачивали сильными препаратами, – это дважды два. Я в курсе твоего диагноза. И если бы Настя не угадала то, что сообразить в принципе невозможно, все могло бы закончиться очень печально. И еще: в чем бы ни обвинял себя ты сам, для нас важны только строгие факты. Ты же ученый, так и рассказывай. Объективно.

Игорь так и поступил. Он рассказывал о себе как об объекте какого-то эксперимента. А я слушала со странным чувством: я все это уже увидела раньше. Настолько раньше, что даже Сереже не признаюсь.

Со строительного рынка Игорь привез материалы на дачу около пяти часов вечера. Успел только перенести все из машины на террасу. И вдруг услышал женский крик у своего забора. Он выбежал и увидел московскую соседку по дому Марго Григорян. Она лежала прямо на земле и стонала. Рассказала ему такую байку. Она купила дом рядом, потому что Галя очень хвалила это место и цены тут низкие. Приехала на такси, отпустила его у своего дома. И тут увидела машину Игоря, которая въезжала в его двор. Пошла, чтобы поздороваться, попала ногой в канаву и вывихнула лодыжку. Ни ступить, ни шевельнуться. Игорь на автомате вывел машину, загрузил в нее Марго, они въехали в ее двор, он доволок ее до дивана в комнате. А потом она, конечно, заставила его за ней ухаживать: приносить компрессы, давать лекарства, заваривать чай. При этом категорически отказалась от «Скорой помощи» или звонка дочери.

Не стану повторять подробности этого спектакля. Марго хваталась то за ногу, то за голову, то за сердце, Игорь никогда не мог оставить кого-то в беде. Когда он захотел позвонить домой, оказалось, что его телефона нигде нет. Марго свой телефон тоже не обнаружила: «В такси, наверное, оставила». Дальше воспоминания становились обрывочным и туманными. Измученный Игорь и резко поздоровевшая Марго сидели за кухонным столом. Она его чем-то кормила и все подливала домашнее вино в большой бокал. Игорь не привык много пить, но вскоре начал понимать, что ощущает не алкогольное опьянение, а что-то совсем другое, похожее на знакомое действие болеутоляющих препаратов и даже химиотерапии. Он понимал, что происходит что-то ужасное, но сил для сопротивления уже не было. Затем он обнаружил себя раздетым в постели. Рядом лежала обнаженная Марго. Мы пропустили детали самой жуткой для Игоря ночи. Он только посмотрел на меня ранеными глазами и произнес: «Настя, нет. Я ничего не сделал». А поздним утром он очнулся, понял, что это не сон… Марго в прозрачном пеньюаре, наброшенном на голое тело, легла рядом и стала делать селфи телефоном, который вдруг чудесным образом появился. Игорь понял, что это и будет ее орудием в диком плане, который он даже не мог себе представить. Впал в отчаяние, в панику. Марго «лечила» его прохладным шампанским, чаем и успокоительными каплями. Результат был тот же – наркотический ступор и моральный паралич.

– Ты помнишь, что она говорила? – спросила я. – Как все объясняла?

– Она говорила, что давно поняла, как сильно я в нее влюбен и как ее хочу, – упавшим голосом произнес Игорь. – И что она все уладит с Галей. Что Катя будет только рада… Я был в ужасе. Потому что понял: это буйная сумасшедшая, а я попал в ловушку.

– Надеюсь, мы не будем сейчас толковать мотивы и цели одной авантюристки, – произнес Сергей. – У нас мало времени до утра, а для нее много чести. Могу и сразу закрыть тему: это торговка и воровка – вот и вся психология. Присмотрела себе, возможно, мужа и жертву. У таких они всегда чужие. Нам нужно решить, с чем Игорь приедет домой. Я правильно понял, что ты не хочешь посвящать близких в детали события?

– Это исключено, – пламенно произнес Игорь. – Я даже имени этой… не хочу произносить при Гале.

– Понял. – Сережа встал в торжественную позу. – И я готов решить данную неловкость. У меня для подобных случаев есть несколько универсальных рецептов. И один идеально ложится на твой, Игорь, ненормально гуманный характер. Слушаем внимательно и запоминаем каждое мое слово. Начинаем, конечно, с правды. Ты привез свои материалы, выгрузил, сел в машину и собрался мчаться к любимой жене. Едешь по улице в другую сторону, не к дому Марго. Там наверняка где-то есть совсем заброшенный дом. Чтобы точно не могло быть свидетелей. Есть?

– Да, есть, – подтвердил Игорь.

– Отлично. Ты доехал до него и вдруг услышал что-то вроде детского плача. Естественно, бросаешься во двор, бегаешь, зовешь. Понимаешь, что звуки доносятся из подвала. Находишь вход, спускаешься по прогнившей лестнице, она под тобой обрушилась… Ты какое-то время лежишь, оглушенный, можно и без сознания, как сам решишь… Потом приходишь в себя, ползаешь… Детали на всякий случай придумай. Идешь на звук. Короче, находишь кошку. Долгие часы ее ловишь, наконец тебе удается на что-то взобраться и выбросить ее на свободу… Сам падаешь, чем-то ударяешься, тут точно стоит потерять сознание. Приходишь в себя и видишь, как по канату спускается человек, и он является мною, частным детективом Сергеем Кольцовым. Которого и привела ваша подруга Настя, чтобы найти тебя. Как версия?

– Блеск, – сказала я. – Как раз про Игоря.

– Да, – Игорь даже улыбнулся. – Это и Кате очень понравится, особенно насчет спасения кошки. Только, Сергей, я хотел бы сразу оговорить: мое спасение, чудесная история – это работа. Я хотел бы заплатить за нее.

– Ладно, – легко согласился Сережа. – Я беру натурой. В смысле кормежкой. С удовольствием приеду на завтрак или обед.

Такими героями-победителями с нежными, трепетными душами мы и явились утром в квартиру Николаевых. И сразу все попали в облако визга, восторгов и запаха яблочного пирога. И на протяжении всего длинного, обильного завтрака с темной и терпкой вишнево-черничной домашней наливкой я видела две руки, которые ни разу не разжались – ладони Игоря и Гали слились в своем вечном, окончательном объятии. А глаза Игоря впитывали Галин голубой счастливый взгляд с блаженством и мукой. И никаких сладких слов и приторного лизания. Как одной алчной жалкой душе не позариться на такое богатство? Как не позавидовать, не захотеть разрушить?

Галя взяла с меня и Сергея слово, что мы обязательно приедем к ним на обед. Сережа остановил машину у моего подъезда и произнес такой спич:

– У нас были ночной пикник и завтрак, будет обед. И я напоминаю тебе твое предложение о вознаграждении за мои профессиональные услуги. Если мы включим в расчет и ужин со мной где-то в ресторане, в идеальном случае – у тебя или у меня, – мы в расчете. Могу в таком духе и составить договор.

– А давай, – зевнула я. – Только никаких конкретных часов, у меня сейчас отторжение от всего, что связано с точностью. Я должна спать сколько влезет. Ладно?

– Конечно. Я позвоню.

После хорошей, полезной усталости я не просто сплю. Я пью свой сон, я его целую, обнимаю, я по нему плыву и летаю. Проснулась, когда нежное осеннее солнце уже грустнело и куталось в облака. И тут позвонила Галя спросить, когда я приду. Сергей уже у них.

– Мои дорогие, – восхитилась я, – вы после такого потрясения все же приготовили праздничный обед? Как я рада. Я, конечно, мысленно с вами. Но я останусь тут. И даже не стану придумывать причины. Я вас люблю именно за то, что ничего объяснять не нужно.

– Конечно, – рассмеялась Галя. – Жалко, но я почти не сомневалась, что ты ночью погорячилась с обещанием. Но учти: теперь ты будешь каждый день виноватой в том, что я готовлю праздничный обед в ожидании тебя. Вот Сергей стоит рядом, говорит, что позвонит тебе со своего телефона.

Сергей позвонил через пару минут, видимо, уточнял информацию у Гали.

– Привет. Я правильно понял, что послан туда же, куда ты сейчас отправила своих лучших друзей? Можешь сказать открытым текстом. Я один на площадке.

– Сережа, это вопрос терминов. У меня это называется иначе. Я вас оставила на потом, на сладкое в обеде жизни, на день следующего праздника, которого я хочу ждать.

– Здорово. И я отчетливо понимаю, что в очередной раз пролетел над опасностью приклеиться к твоему шлейфу. Как ты права: упаси меня бог от такой участи.

И я светло и грустно подумала о том, что мы с Сергеем неисправимые единомышленники.

А Игорь с Галей никогда не узнали о том, почему из их дома уехала семья Григорян, почему Марго продала дачу в их поселке. Причиной был деловой и короткий разговор мадам похитительницы с частным детективом. Ей предъявили полный пакет компромата с документами и фото не только по преступлению против Игоря. Ознакомили с положениями Уголовного кодекса. Поставили короткие сроки. И Марго все с ходу поняла. Только Игорь может считать, что подлости в сочетании с криминалом совершают буйные сумасшедшие. Все наоборот. Есть такая норма. И знают об этом только такие циники, как мы с Сережей.

Ошибка Валентины

Когда Валя идет по улице своей легкой и стремительной походкой, красиво несет небольшую, аккуратно подстриженную голову, прямо держит стройную спину, ее иногда окликают:

– Девушка, не подскажете… – она поворачивается и слышит продолжение: – Извините, женщина. Как пройти…

И Валя сама знает, как контрастирует ее спортивное, тренированное тело с лицом, потемневшим не от загара, а от вечного напряжения и тяжких испытаний. Глубокие морщины на лице Вали появились еще в молодости. Она была спортсменкой. Легкая атлетика. Собиралась стать знаменитой, тренировалась до потери пульса, на соревнованиях боролась за результат, не чувствуя ни страха, ни боли, ни биения собственного сердца. Доползала до душа, проваливалась в мертвый сон. Тут не до крема и массажа. Просыпалась неизменно от боли во всех мышцах и суставах. И точно знала, что настоящий спортсмен борется с болью не пилюлями, а лишь еще большими нагрузками.

К тридцати годам Валентине по лицу можно было дать сколько угодно лет. Волосы поредели, посеклись, у висков появились седые нити. А настоящие победы, слава и деньги так и не пришли. И однажды страшную боль в колене не удалось победить упражнениями и тренировкой. Врач сборной посоветовал Вале сходить к хирургу. «Такие операции делают». И равнодушно отвернулся: Валя уже не была членом сборной, так решил тренер.

Она вернулась в свою полупустую квартиру, содрала со стен какие-то грамоты и одну медаль победителя городских соревнований, выбросила все в мусорное ведро. И подумала почти спокойно: хорошо, что мама отмучилась три года назад. Сейчас ей не на что было бы покупать даже дорогие болеутоляющие лекарства. Насчет операций на колене она поспрашивала у знакомых. Не подойдет. И дорого, и какое-то время полной беспомощности, за хлебом не сходишь. А просить Валя не любила. Жаловаться тоже. Да и некого просить. Некому жаловаться.

Провалялась недели две на кровати. Добиралась до кухни, где были запасы картошки, макарон и сухарей. Иногда глотала какие-то мамины лекарства, не читая инструкции. Вдруг что-то да поможет. И самая острая боль прошла – то ли сама, то ли лекарства на что-то подействовали. Значит, можно вернуться к проверенному способу: тренироваться. Теперь для того, чтобы просто ходить и искать любую работу. Разумеется, такую, которая не требует специальных знаний.

Валентину брали на работу охотно. Она производила впечатление скромного, нетребовательного человека, физически выносливого и, что самое приятное для работодателя, без семьи. Валя работала уборщицей в магазине, сотрудницей фирмы по мытью окон и, наконец, нашла работу, не очень тяжелую, неплохо оплачиваемую и недалеко от дома. Приемщица в большой прачечной-химчистке. Там она и осела на много лет.

Наконец в Валиной жизни появились и порядок, и свободное время, и даже что-то вроде любви к своему гнезду. В их прачечной продавались милые сопутствующие товары, новые и современные моющие средства. Валя даже немного обставила небольшую двухкомнатную квартиру в старом доме, сама сделала в ней ремонт.

Однажды Вале позвонил ее единственный родственник Петр – муж ее двоюродной сестры, которая умерла лет пять назад. Петр когда-то был бравым полковником. В отставке собирал у себя шумные компании по любому поводу. Как рассказывала Вале кузина, ее муж пользовался большим успехом у дам и отвечал им взаимностью. Потому, наверное, сестра так тихо и незаметно угасла. Валя у них практически не бывала: не ее круг.

И вот теперь Петр просит о помощи. Он практически не ходит из-за проблем с позвоночником, у него удалили одну почку. «Не надо было столько пить», – произнесла про себя Валя. Ей не был приятен этот родственник, она обвиняла его в несчастливой жизни сестры. Но приехала, конечно, с сумками продуктов. С порога поняла, что дела у Петра очень плохи.

Он умер через три месяца. Валентина похоронила его по-людски. И вернулась в его квартиру, единственной собственницей которой она теперь осталась. Она не просто никогда раньше не жила в таких домах и квартирах, она почти в них не бывала: никогда не ходила в гости. Теперь она могла сдать свою квартиру и пожить в этой, как человек, на которого свалились комфорт и благополучие как вознаграждение за весь каторжный труд. Валентина так и поступила, поселила в старой квартире семью приезжих с маленьким ребенком. Оформила себе пенсию, но продолжала приходить в прачечную на замену или когда там был аврал.

На ее мобильный позвонили с незнакомого номера в пять утра.

– Привет, маман, – произнес хриплый голос. – Узнаешь доченьку?

– Здравствуй, Зоя, – ответила Валентина после довольно продолжительной паузы. – Ты оттуда звонишь или вышла?

– На свободе я, с чистой совестью. – Зоя издала звук, который, видимо, был смехом. – Ты, конечно, рада до смерти, да?

– Я правильно понимаю, что ты уже в Москве? – Вопрос дочери Валя оставила без ответа. – Тебе есть где остановиться?

– Я на вокзале. Стою, думаю, куда мне рвануть – в Кремль или в Мавзолей?

– Понятно. Дело в том, что я сдала свою квартиру, сейчас живу в другом месте. Но тебе сюда нельзя. Мне нужно пару дней: попробую отказать людям, дать им время съехать, потом тебе позвоню. Поживешь там, если ты надолго в Москву. А пока… Поступишь как всегда. Найдешь свою компанию.

– Обалдеть! – воскликнула Зоя. – Я буду жить одна в твоей квартире, а ты в другом месте? Да я за такое счастье в общественном сортире перекантуюсь, сколько надо. И не бойся, нет у меня больше компаний. Я со всем завязала. Но учти: звонить буду сама, чтобы все точно. Так пока?

– До встречи. – Валентина положила телефон.

Это, конечно, должно было произойти когда-то. Дочь, рожденная из мрака, ужаса и страха Валиной юности, не может растаять, как утренний туман. Она возникла как наказание за ошибку, за преступную слабость, за темноту глупости и беспомощности. Прожила часть собственной, отдельной от матери жизни и окончательно утвердилась в своем диком опыте как существо жестокое, безнравственное, враждебное любому покою, порядку и закону. Зоя всегда была болью и тайным позором Валентины. О ней мало кто знал из ее немногочисленных знакомых. Последние девять лет Зоя Павлова провела в заключении за преступление настолько чудовищное, что единственным спасением Валентины было тупое забвение того, что она узнала в те страшные дни суда. Кстати, только на том суде Валя узнала, что Зоя в своих беспутных блужданиях по жизни в компаниях таких же существ-изгоев родила и бросила свою дочь.

Когда Зою увезли по этапу, Валентина попыталась найти свою внучку. Узнала лишь, что Варя Павлова окончила школу в уральском детском доме и куда-то уехала. Сейчас Варе должно быть двадцать два года. Сама Валентина родила в семнадцать, Зоя – в восемнадцать. Если внучка продолжила фамильную, так сказать, традицию, возможно, у Валентины есть правнук или правнучка.

Ее вдруг пробрал ледяной холод в теплой и красивой кухне, где она так глупо расслабилась в последнее время. Вале так хотелось верить, что блаженный отдых после каторги – моральной и физической – только начинается. Но каторга позвонила по телефону и в любой момент откроет эту дверь. Валентина боялась свою дочь. Более чужого и враждебного человека она не знала. Она нашла в аптечке таблетку снотворного, выпила, посмотрела на часы: есть время, чтобы забыться и, даст бог, проснуться с силами на какие-то решения.

Валя накинула на теплое одеяло два пледа, забралась под это тряпичное укрытие и продолжала трястись от холода, который куском льда прятался внутри, сжимал ее сердце, дрожал, как голый младенец на ветру, ныл где-то внизу живота. А потом навалился тяжелый сон большими кубиками с острыми углами и мрачными, грозными картинками. Ее несчастные семнадцать лет, она пытается затягивать свой растущий живот между костлявыми ребрами. Валю даже не изнасиловал, а просто использовал, как тряпку, самый наглый и тупой спортсмен из мужской команды. Все, что она узнала о женской участи от него, – это паника и отвращение. Потом жуткий скандал, истерика мамы, бешеная активность учителей и опеки. Валя не увидела своего младенца, отказ за нее написала мама. Имя девочке они все же дали, назвали Зоей, как первую куклу Валентины. Отказ был единственным выходом – Валя не может быть матерью ни по каким критериям, ее мама больна и без денег. Вале нужно хотя бы школу окончить, начать зарабатывать.

Зою увезли из Москвы. И в последующие годы Валя с мамой узнавали о ней, когда требовалось согласие биологической матери на удочерение. Зою брали в семьи и неизменно возвращали в детский дом из-за тяжелого характера и диких выходок. Потом начались приводы, после детского дома – судимости. Уследить за ее перемещениями уже не было возможности.

Пока Зою Павлову с подельниками не привезли в Москву по месту того самого чудовищного преступления. Валентина читала десятки томов этого дела, но сформулировать его суть даже для себя могла лишь самыми короткими фразами. Они открыли притон для педофилов. Там исчезали дети. В лесу поблизости обнаружили трупы. Трупики… Зоя вину признала. Ей дали меньше, чем другим, из-за того, что она сама была в младенчестве брошена матерью и у нее есть дочь – тогда Варя была еще несовершеннолетней.

Из своего сна Валентина выкарабкивалась с трудом, задыхаясь, не ощущая ни времени, ни пространства. Она отрывала себя из-под вороха листьев, мусора и земли, куда зарывала тела убитых детей дочь Зоя. Проснулась, села, посмотрела на телефон и покрылась холодной испариной.

Но спортсмен, даже самый неудачливый, всегда остается спортсменом. Валентина постояла под холодным душем, выпила полкружки черного, как деготь, горького кофе. И через час она уже решала дела. Постояльцам объяснила ситуацию, извинилась. Сказала, что не возьмет с них денег за прошедший месяц и сама найдет им подходящую квартиру. Риелтор, с которым она сдала свою, в тот же день предложила подходящий вариант. Постояльцы согласились.

На следующий день позвонила Зоя, и Валентина назначила ей встречу в своей квартире. Зоя там никогда не была. Когда раздался звонок в дверь, у Вали мелькнула мысль: узнает ли она собственную дочь? Она ее узнала. На пороге стояла типичная зэчка. На костлявых ногах в толстых черных чулках торчат уродливые, как опухоли, колени. На немытых волосах серого цвета – страшная вязаная шапка – где они там такие берут? А с узкого, скуластого лица, обтянутого темной кожей сизого оттенка, на Валю смотрели наглые и бездумные, страшные в своей непроходимости глаза ее первого и последнего мужчины. А Валя, узнав лет десять назад о том, что он умер, вздохнула почти облегченно. Как будто то была смерть ее несчастья. Да вот же он, мучитель и насильник, смотрит сейчас на нее с лица Зои-зэчки.

– Привет, мамуля. Ты прям конфетка, чесслово. На улице бы не признала. Тогда, на суде, ты была бабка бабкой. Жизнь наладилась? А я как рада. Устала, как бездомная собака. Обнимемся?

– Обойдемся, – спокойно ответила Валентина. – Проходи, я еду разогрюю. А ты, пожалуйста, помойся как следует. Я там тебе полотенца и халат приготовла. Шампуни, мыло сама найдешь.

– Супер, – восхитилась Зоя. – Мне тут нравится. Я тоже не с пустыми руками. Выпьем за встречу как положено.

И она вытащила из бездонного кармана страшного пальто большую бутылку водки.

Когда Зоя вышла из ванной в чистом махровом халате, с мокрыми волосами и посветлевшим, даже порозовевшим лицом, в ней появилось что-то почти домашнее. Почти женственное. Она разлила по бокалам водку, жадно придвинула к себе глубокую тарелку с горячим пловом, громко втянула его запах и выдохнула:

– М-м-м, объедение. Ну, бум, мать. За встречу. И за квартиру, в которой сидим, даст бог, не в последний раз.

– Не знаю, как насчет сидения, я не любитель. – Валентина отпила глоток водки и озвучила решение, которое ей далось не без мук и труда: – Но в этой квартире ты останешься. Я перепишу ее на тебя. Думаю, пришло время мне хоть что-то сделать для тебя, дочка. До сих пор реально не было возможности – ни по деньгам, ни по твоим бурным делам и метаниям. Но у любого человека должен быть шанс и точка опоры. Ты собираешься искать работу?

– А как же! – с готовностью произнесла Зоя. – Работать я буду в обязательном порядке, только поищу что-то приличное.

– Ты что-то знаешь о своей Варе? Я пыталась ее искать, но не получилось.

– О! Так ты не в курсе, Варька в Москве. Она мне на зону написала. Замуж она вышла и – прикинь – тоже девку родила. Получается, ей уже четыре месяца. Я как раз ей первой с вокзала позвонила, но она сказала, что к ней нельзя. Муж и его родня будут против. Типа ребенок, карантин, а я могу заразу принести.

– Варя здесь? У нее ребенок? Напиши мне, пожалуйста, ее телефон, и я поеду. Завтра тебе позвоню насчет оформления. Отдыхай, а мне пора.

Валентина вернулась к себе в полном смятении. Ей понадобилась вся ее сознательная часть жизни, чтобы убедить себя в том, что так называемая родная кровь может быть иллюзией. Что это просто чужие жизни, которые текут параллельно, каждая по своим законам и маршрутам. К своим целям, о которых ей ничего не хотелось бы знать. Любовник – садист, насильник и подонок, дочь – созревшая и сознательная убийца – это ли не окончательные аргументы ее правоты. Оправдание ее потребности в изоляции именно от родной крови. Она сегодня решила откупиться от Зои. Она даст ей возможность начать жизнь нормального человека, а там – как у нее получится. Но внучку она видела только на фотографии. Девочка отбыла свой сиротский срок, работала, создала семью… У нее малышка, ее, Вали, правнучка… С ума сойти. Династия женщин, которые, едва созрев, рождают следующих женщин. И эта кроха совсем еще ни в чем не виновата, наоборот, все взрослые виноваты перед ней в том, что за ней уже шлейф бед и страданий…

Ночью Валентина металась в лихорадке. Запретные видения прорвали плотину, которая столько лет защищала ее психику от любви. От самой простой женской любви. Валя видела маленькие ручки, ножки, ощущала самый сладкий и нежный запах детской кожи, дыхания, шелковых завитков. Этот ребенок уже есть. И еще есть она, Валентина, со своей стройной и сильной фигурой спортсменки, с возможностью что-то зарабатывать, с хорошей квартирой. И, даст бог, с закрытой проблемой дочери-детоубийцы. Зоя не должна общаться с ребенком. Пусть живет своей жизнью, Валентина готова ее поддерживать и соблюдать дистанцию, необходимую для самосохранения.

Утром Валентина позвонила Варе и через несколько часов с пакетами подарков правнучке уже вошла в квартиру на втором этаже пятиэтажки. Варя оказалась худенькой, робкой девушкой с темными глазами. Валентину она обняла и всхлипнула: «Бабушка». А ее девочка, ее деточка лежала в кроватке и смотрела на Валю большими младенческими синими глазами. Ее звали Лилей, какое красивое имя. Валя подняла теплое тельце на руки, прижала к своему лицу головку с шелковым завитком. Вдохнула запах – и навсегда попала в плен, слаще которого ничего не испытывала.

Так началась совсем другая жизнь Валентины, полная забот, дел, преодолений и, главное, любви.

Пройдет совсем немного времени, и Валентина решит: это и было главной ошибкой – дать судьбе возможность ослепить себя любовью. Что не написано на роду, то ловушка и казнь. Впрочем, и все ее решения могут быть опасными ошибками. Безопаснеее всего было бы спрятаться и замереть.

А пока все заметили, что одинокая и суховатая Валентина очень изменилась. Она даже совсем незнакомым людям пыталась рассказывать, что после многих лет разлуки нашла близких людей. «И – вы не поверите, у меня есть правнучка, не ребенок, а чистый ангел». Сразу появилось огромное количество дел. Возникла необходимость важных решений. О дочери Валя позаботилась. Внучка с мужем зерегистрированы в квартире его родителей, она очень маленькая и страшно неудобная. Валентина решила прописать у себя Варю с ребенком и позвонила своему риелтору Светлане Ильинской, чтобы вместе решить, как лучше – написать завещание на правнучку Лилю или разделить собственность на квартиру с внучкой Варей. Ей так хотелось укрепить почву под слабенькими ножками ребенка, родившегося – чего греха таить – не в самой благополучной семье, а если честно, то в клубке жутких обстоятельств. Уберечь от самых страшных бед и последствий. Чего стоит жизнь дочери Зои, ее путь от полудетской груди самой Валентины до места на зоне для убийцы детей. Ильинская обещала все обсудить с юристом и найти лучшее решение.

А пока Валентина приготовила в своей квартире комнату для молодых с ребенком, чтобы могли жить, когда им будет удобно. И занялась маленьким домиком в Подмосковье, который ей остался после смерти Петра. Он был в хорошем, тихом и чистом месте, довольно крепкий, с водой и отоплением. Но все, конечно, очень запущено, Петр был урбанистом. Валентина собиралась домик просто продать, чтобы не возиться, но теперь появилась необходимость обеспечить ребенку загородный отдых, посадить там ягоды и фрукты. Валентина ездила на дачу на электричке, иногда на такси, если времени было мало. Но внезапно пришла помощь: дочь Зоя сказала, что у нее появился друг с машиной и она может возить Валентину за город. Зоя тоже очень изменилась, как казалось Валентине. Она стала проявлять что-то очень похожее на заботу о дочери, внучке и даже о ней, Валентине. Иллюзии – это скользкий путь, Валентине это было известно больше, чем кому бы то ни было, но как не признать такую очевидность: Зоя в младенчестве сразу попала в жестокую среду чужих, безразличных людей. И только сейчас она получила возможность погреться в тепле семьи. В конце концов, она женщина, не может не почувствовать жалости и любви к родному ребенку.

У Валентины установились почти нормальные и доверительные отношения с Зоей, когда та однажды приехала в слезах. Рассказала жуткую историю, как ее нашла та банда, из-за которой она села. Они ей выставили за что-то долг – в это Валя даже не стала вникать, – а там такие понятия: плати или смерть. Короче, Зоя расплатилась с ними квартирой, полученной от матери. Они отстали. Она теперь живет у друга Вани, но он не может ее зарегистрировать, он и сам там на птичьих правах у двоюродной тетки. Просьба у Зои была только одна, чтобы Валентна зарегистрировала ее у себя без права собственности. Просто чтобы ее не взяли как бомжиху и не вернули на зону.