Текст книги "Кожа"

Новый хозяин несколько раз приглашал Хоуп на утренний кофе. Тогда она держала чашку и даже пила из нее прямо за хозяйским белым столом. Новый хозяин обычно обсуждал с Хоуп касающиеся ее дела или рассказывал новости. Алиса и Роб обслуживали ее в том числе, как неработающую, и Хоуп снова теряла свой народ.

Во время кофейного разговора Новый хозяин спросил ее, какое бы второе имя после Хоуп она бы хотела. И быстро предложил Вуд – потому что Хоуп писала на деревяшках. Голд – Хоуп сказала. Новому хозяину показалось это слишком просто, но он согласился. Подумал, что можно взять временно за деньги какой-нибудь предмет из золота и надевать его на Хоуп на события, когда они состоятся. На другой кофейный разговор Новый хозяин принес газету, там большими буквами был написан вопрос: «Хоуп Голд – новая Филлис?» – и буквами мельче тоже вопрос: «Могут ли работающие писать стихи?» После этого шел текст в широкий столбик о Новом хозяине Хоуп, о том, как он щедро научил работающую писать и читать в детстве, как приучил ее любить поэзию, как обнаружил ее повзрослевшую и пишущую на деревянных досках посреди сахарного леса, но спас ее от тяжелого труда. Дальше на странице торчали некоторые тексты Хоуп узкими столбиками. Про сахарный лес, про мать, про наказание, про полет – возвращение домой. Хоуп спросила, сколько еще людей могут читать эту газету. Сильно радостный, Новый хозяин ответил, что очень много – возможно, несколько тысяч хозяев. Хоуп чувствовала себя испуганной и сильно слабой оттого, что столько много неработающих людей сами залезут к ней в голову – и узнают про ее мать, бабушку и дедушку, Хозяйку и ее саму.

На первое событие Новый хозяин попросил Хоуп надеть прогулочное платье и привез ее в каменный дом с колоннами и каменным львами, где в высоких комнатах лежали книги с разноцветными боками. В одной из комнат с окном до пола Хоуп велели сесть за одиночный стол с листами бумаги и банкой черных чернил. Вокруг нее собрались четверо неработающих – двое седых, двое моложе. Новый хозяин Хоуп ждал за дверью. Четыре часа Хозяева просили Хоуп писать при них тексты в столбик о природе плантации, с которой Хоуп привезли, о Боге и его ангелах, о вазе с цветами на подоконнике, о стране, об этом доме со львами. Хоуп писала. Они по очереди поднимались, ходили вокруг, смотрели, чтобы она не списывала. Когда она заканчивала текст, забирали бумагу, обсуждали громко между собой, говорили про Хоуп словами: «она», «работающая» и слово, которым бывшая Хозяйка и ее сын называли ее. Потом Хоуп разрешили уйти.

Новый хозяин за кофейным разговором сообщил Хоуп, что Комиссия неработающих признала, что свои стихи Хоуп написала сама. Как и Филлис. И теперь они согласны выпустить книгу. Но текстов пока мало, и Хоуп должна написать больше. Новый хозяин подарил Хоуп книгу в обложке из коричневой кожи. Страницы внутри пустовали все. Новый хозяин велел Хоуп заполнить их в полтора месяца. Он оставлял ее утром в комнате, где он принимал гостей и ел, в обед и в ужин проверял, сколько она написала. Получалось мало. Новый хозяин ругал ее за лень, рассказывал, как она подводит его перед публикационным домом, который собирался печатать ее книгу, объяснял, как ей повезло, что она не делает домашней работы и не сажает сахарный лес. Хоуп тошнило, она хотела снова делать просто работу работающих, домашнюю или даже полевую. Новый хозяин велел Алисе давать Хоуп в два раза меньше еды и не кормить ее обедом. Как учитель, он считал, что ученики лучше думают с пустым телом.

Новый хозяин вывез Хоуп на два события, для которых он просил ее надеть самое красивое и дорогое платье. События были близнецами друг друга. Каждый раз – в больших каменных домах, в главных комнатах собирались неработающие в дорогой и красивой одежде и слушали, как Хоуп читала вслух свои тексты. Их предварительно отбирал Хозяин. Он говорил вступительные слова, рассказывал, как научил Хоуп читать и писать, как обнаружил ее золотым самородком, как она писала мелом и углем на досках. Это неработающим особенно нравилось. Хоуп читала. Ей и Хозяину аплодировали. Дальше неработающие обступали ее плотнее и спрашивали: принято ли было в ее племени писать стихи на досках или деревьях, кто из поэтов для нее главный, собирается ли она продолжать поэзию после рождения своих работающих детей? Новый хозяин был зол на нее за медленность заполнения страниц в книге, но на событиях общался с ней как с неработающим ребенком. После событий он ее хвалил, но просил во время чтения усиливать диалект работающих, а не переходить на язык хозяев, как Хоуп часто делала.

Хоуп попросила Нового хозяина принести ей книжку, заполненную стихами Филлис. Они Хоуп не понравились: будто Филлис писала не своими словами, будто хозяева залезли ей в голову. Но у Филлис была книжка, а у Хоуп нет. Время заканчивалось, стихи скрипели медленно, Хоуп худела. Купленные хозяином платья висели. Она сидела часами без движения за столом в комнате и ждала, когда Новый хозяин придет есть и ругать ее. Даже домашние работающие стали жалеть Хоуп. Алиса накладывала ей обычную порцию еды. А однажды спросила ее, о чем она писала раньше. Хоуп подумала и ответила, что о себе. Алиса сказала ей, чтобы и писала о себе дальше и не морочила голову ни хозяевам, ни работающим. Хоуп снова подумала и стала писать о себе.

Новый хозяин отвез заполненную книгу Хоуп в обложке из коричневой кожи на четыре дня позже срока. В печатных буквах она появилась через месяц. На обложке были первое и второе имя Хоуп и ее черно-белый портрет, который с нее настоящей срисовал художник. Хоуп вернулась к работе работающей. Ходила по лестнице узкого дома, смывала с нее грязь и пыль, стирала, гладила, выносила помои, ходила в лавку. Новый хозяин за кофейными разговорами читал ей газетные отзывы на книгу: Хоуп хвалили, Нового хозяина хвалили за то, что разглядел золотой слиток в пыли сельского Юга, но добавляли, что Хоуп слишком потянулась за своим погано-языческим и работающим происхождением и не может быть приравнена к Филлис, которую тоже нельзя, конечно, считать равной поэтам-хозяевам, но которая хотя бы брала их за идеал. Их приглашали на новые события, Новый хозяин составил расписание, но тут напечатали текст, в котором Хоуп, а главное – и откопавший ее посреди южной сельской грязи Хозяин обвинялись в прославлении язычества и отказе от христианства, в призывах к массовому полету, то есть побегу работающих, в клевете на усердно работающих на плантациях хозяев. Новый хозяин не зачитывал эту статью Хоуп и сам решил не обращать на нее внимания. Но вскоре главу публикационного дома вызвала власть. Оставшийся тираж забрали из книжных лавок и уничтожили. И Нового хозяина тоже вызвала власть и стала думать, что с ним делать. Про Хоуп как виноватую власть не думала. Она просто собиралась забрать работающую как часть имущества Нового хозяина и отправить работать в сахарный лес. Но Новому хозяину пришло письмо, которое он забыл ждать из-за книги Хоуп. Его приглашали на работу на другой бок Земли. Преподавать во дворце. Новый хозяин сильно обрадовался. Только расстраивался, что не успел жениться. Теперь придется брать в жены дочь дикарей. Он знал, что даже во дворцах там дикари. Велел своим работающим собирать его вещи. И их. Хоуп впервые после того, как ее выкупил бывший Учитель ее бывших Хозяев, почувствовала, что наступает изменение ее судьбы. Через неделю все жители тощего хозяйского дома лежали, сидели, стояли на досках корабля, который шел по океану. Хоуп думала своими словами: я все-таки полетела.

* * *

На другом боку Земли для Домны домашние работающие пошили венчальное платье. Жених был бородатый, как и все работающие, а еще старый, с сожженной половиной лица. А Домне было все равно. До церкви она сидела молча в доме местного Надзирающего от работающих. Его внуки бегали вокруг и дергали Домну за рукава ее хозяйского платья. Работающие женщины переодели ее, привели в церковь, бородатый человек в длинной одежде договорился с Богом, что Домна и другой бородатый человек – жена и муж. Домна вспоминала, как венчали ее Хозяйку и как в романах по-французски писали про свадебное счастье и любовь. Потом они с Мужем сидели за столом. Все ели, пили. Пытались танцевать. Муж что-то ей говорил, но Домна не слышала. Работающие женщины кричали и визжали, по-работающему – пели неприличные, практичные песни. Дальше Домну с Мужем повели в комнату, сопровождая пением и визгом. Неработающие женщины раздели Домну до рубахи и ушли. Домна распознала, что Муж просит ее лечь. Она ровно легла на кровати. Муж лег рядом, посмотрел на нее и заснул. Домна заснула тоже. Когда утром пришли спрашивать простыню, он прогнал спрашивающих.

Муж был работающим с металлом, то есть редким, ценился, давно не работал в поле, делал металлические вещи на все тридцать два двора деревни и на две соседние деревни других хозяев. Он платил Хозяевам деньгами, полученными от своего труда, иногда – произведенными предметами. Он создавал все, без чего не могли работающие: гвозди, ножи, трезубцы вил, лезвия кос и серпов, головы топоров и лопат, зубцы плугов – инструменты, которыми работающие подчиняли себе природу.

Домне жена Надзирающего от крестьян отдала два платья своей дочери. Остальное нужно было произвести самой. Домна многое теперь должна была произвести: еду, одежду, чистоту, детей. Дальше до потери здоровья ухаживать за этими детьми, придомными овощами и животными, когда все они появятся. Работающий с металлом все выменивал у других работающих на гвозди. Тут появилась жена – работающая работающего. Но Домна не умела делать ничего, что делали другие работающие жены: ни ткать, ни прясть, ни готовить, ни топить печь, ни убирать дом, ни искать ягоды и грибы в лесу, ни растить овощи, ни заботиться о животных. Домна не знала, как работать в поле: как копать, сеять, а главное – как собирать хлеб и обрабатывать его, что делали почти все работающие женщины. Она и не хотела знать. После свадьбы сидела почти все время в углу на лавке, как неработающая. Муж продолжал обменивать металл в форме гвоздей на продукты и готовую еду. Работающая пожилая Соседка по-прежнему приходила убирать в доме и плевала в сторону Домны. Та не обращала внимания и сидела на лавке, на ней же она спала. Муж спал на печи. Работающие мужского пола, когда заходили к нему в кузницу за чем-нибудь нужным, советовали ему сильно побить Домну. И рассказывали, какие удары помогали им заставить жен слушаться в разных случаях. Работающие женского пола тоже советовали ему выбить из Домны неработающую. Он не отвечал. А Домне было все равно, кто и что с ней сделает.

Работающие говорили, что она хуже кошки, потому что она просто сидит на лавке, не ест мышей, а ест еду. Мышей в доме работающего по металлу не водилось, а Домна ела мало: заканчивала то, что оставлял Муж.

Однажды убирающая работающая выметала пыль, пела вокруг Домны ругательства, плевала в нее, уткнулась во что-то веником, вытащила из-под лавки грязный тюк, бросила его в печь и ушла. Домна посидела немного, потом подошла к печи, засунула туда руку. Рукав загорелся, Домна вытащила тюк. Потушила рукав. Развернула тряпку тюка – стала рассматривать содержимое. Ее девочкины маленькие рубашки и сарафан дымились и были изъедены копчеными дырами. У тонкой косы Хозяйки опалилась лента, но сами волосы остались целы. Домна привстала, посмотрела на себя в большую чудесную отражательную редкость – зеркало и приставила косу к своей голове. Ее собственная растрепанная плетенка была намного толще. Последним нерассмотренным лежал маленький подпаленный тюк из большого тюка. Домна размотала его и увидела Нину. У нее немного подгорел пояс. Работающая присела на колени перед лавкой, поставила Нину ее соломенной обувью на лавку. Нина прошлась по дереву, вдруг резко повернулась к Домне и начала на нее обзываться страшными, обидными, древними и неприличными словами, которые были гораздо неприличней тех, что произносила убирающаяся. Домна глядела на Нину с удивлением, раскрыв глаза и рот, и тут через них, вместе с ругательствами, в работающую зашел запасенный остаток души. Домна закричала от боли, впервые поглядела на свою правую руку: через выеденную огнем большую дыру от ладони до локтя кожа краснела и выдавала волдыри. На ее крик пришел Муж.

Домне захотелось все теперь почувствовать. Она впервые поела свою отдельную еду. Ночью она пришла к Мужу на печь. Он удивился. Она стала пробовать топить печь, готовить кашу, суп из капусты, месить тесто, ткать, прясть, шить. В поле работать на Хозяина ее не звали, Муж платил за себя и за нее тоже. У Домны ничего не получалось, даже принести воду из колодца. Вода выплескивалась из ведра, суп переваривался, каша вылезала и кидалась на пол, тесто не поднималось, печь не грелась, пряжа не скатывалась в нити. Муж и работающие женщины показывали ей работающие навыки. Ей не хватало слюней на нити – ей сказали поставить у прялки тарелку с кислятиной. Составные овощи в суп надо было кидать в разное время. Печь начинать топить не дровами, а кусками бересты. Домна по чуть-чуть училась, но работала не как работающая, а как решившая пожить среди работающих хозяйка. У Домны начали получаться суп, и нити, и горячая печь, и полное ведро воды – но все она делала очень медленно и успевала не больше двух-трех дел за день. Домна злилась на себя. Она считалась очень ловкой работающей у Хозяйки, но эта домашняя работа оказалась для нее слишком разная, тяжелая и большая. Домна боролась с домом и спала ночами рядом с Мужем как полумертвая.

Домна села прясть, увидела перед собой пространство дома – дела, которые нужно переделать, и заплакала. Впервые со времени смерти Хозяйки. В комнату вошла богато одетая работающая с очень длинными руками. Она достала Нину из тюка, отвязала ее подпаленный пояс и подула на нее. У Нины без пояса поднялись от тела восемь соломин и стало десять рук. Женщина отдала Домне куклу и вышла из комнаты. У работающей выросло четыре пары дополнительных рук. Домна приготовила кашу, суп, вымыла полы, принесла воды из колодца сразу три ведра, перебрала свой старый тюк, зашила жженые дыры в детских рубашке и сарафане. Подрезала опаленный конец у банта на косе Хозяйки. Сложила их в сундук. Поставила десятирукую Нину в угол комнаты на сундук. Сильно захотела светлого хлеба, намесила его всеми восемью руками, поставила в печь и села прясть.

4. Середина

Кожа Домны многое могла рассказать. Особенно та, что обтягивала руки. От домашних дел она сохла, грубела, краснела, покрывалась корками. На пальцах, между ними возникали маленькие волдыри от ожогов и просто от работы. Ногти ломались, расслаивались. Муж сделал и принес жене тонкие ножницы, как у неработающих. Лицо тоже выражало изменение жизни: Домна не работала в поле, но все равно бывала без крыши теперь гораздо чаще. Кожа лица сохла, грубела, коричневела. Кроме кожи, все отвечало и удивлялось: ныли спина и шея, болели колени и руки, глаза слезились, их щипало от женской тряпочной работы. Ежемесячная кровь прекратилась и не шла в первые два месяца после замужества. Домна подумала, что забеременела, но кровь вернулась, другая, краснее, ярче, и ее стало меньше. Но все же кожа первая встречалась с любой работой, реагировала на нее, пыталась защитить охраняемое ею тело огрубением, наростами, изменением цвета. Тяжело быть работающей и кожей работающей.

После подарка Длиннорукой коже в первую очередь стало легче, даже первее Домны. Особенно наручной коже. Во всем теле Домны стало больше силы. Работа выполнялась быстрее и ловче, распределялась между десятью руками, две родные Домнины часто отдыхали и не уставали, кожа их помягчела, сделалась гладкой, почти прежней. Лицо тоже помягчело, успокоилось. Домна нагружала подаренные руки, берегла их меньше. Она резала капусту и рассекла палец на левой дополнительной руке острым ножом до кости. К боли Домна не сильно привыкла, она закричала, Муж услышал из кузницы, быстро пришел. Домна успела накрыть окровавленную капусту, нож и доску, спрятать дополнительные руки. Мужу сказала, что увидела крысу. Он осмотрел комнату, встретился глазами со стежками-глазами Нины не в первый раз, ничего не сказал, спустился в погреб с продуктами. Домна испытывала сильную боль от раненого пальца спрятанной руки. Муж не нашел крысы и вернулся в кузницу. Домна распустила руки обратно, хотела замотать рану, но руки с рассеченным пальцем не оказалось. Работающая еще два дня после чувствовала боль или память от нее, исчезнувший палец исчезнувшей руки кричал, потом ныл, потом чесался, потом затих. Домна решила бережней относиться к подаренным рукам и нагружать больше свои родные руки. Муж принес молодую полосатую кошку. Она не нашла крыс тоже, Домна кормила ее остатками их с Мужем еды, наливала ей выменянного на гвозди молока, привыкла к ней, гладила ее подаренными или родными руками, пока работала.

Сначала восемь, а потом семь оставшихся содержали в себе умение и память: как ловко прясть, как ткать, как шить, как вышивать и что именно вышивать, как месить тесто. Домна благодарила Длиннорукую: вышивала ее среди больших цветов на подоле юбки и на своих праздничных нарукавниках. Сшила девять варежек из холстины для того, чтобы работать и сохранять кожу. На каждой тоже вышила по Длиннорукой. Муж спрашивал, зачем Домне так много, ему не нравилось, когда было больше, чем нужно. Она ответила: про запас.

Из двора с кузницей, огороженного забором, Домна выходила редко: с Мужем в церковь каждую неделю, иногда в другие дома на праздники. Одна Домна ходила только менять деньги или Мужнины гвозди на продукты у других работающих. Она сшила себе две сумки: поменьше – для денег, побольше – для гвоздей. Муж покидал двор тоже нечасто: как и другие мужчины, ходил совещаться и принимать решения к Надзирающему от работающих. Домна заметила у других работающих женщин на рукавах, подолах, на рубахах и даже на занавесках некоторых домов вышитую Длиннорукую. Она помогала не только Домне, и та расстроилась. Но как иначе женщины могли справиться с вечной и тяжелой работой? Домне стало стыдно, что она пожадничала. Она знала, что ей повезло во всем и со всем: Муж не пил, не бил, много работал, взял ее без приданого, поселил ее в свой хороший дом, откупил ее от полевой работы, Длиннорукая через Нину помогала справиться с домом.

Чем дальше, тем лучше и ловче Домна обращалась с хозяйством. Ее родные две руки многое переняли у дополнительных. Она работала теперь часто первыми руками, а подаренные скучали. Однажды, перед тем как ткать, Домна распустила все свои руки и недосчиталась еще одной дополнительной правой, парной той, что исчезла после пореза пальца. Домна осознала, что помощь Длиннорукой, очевидно, временная, не навсегда, и приняла это.

В один из поздних вечеров Домна пряла двумя родными руками, дополнительные были спрятаны, Муж спал. Кошка дремала рядом с ногами хозяйки. Работающие могли быть хозяева тоже, но только некоторых животных и некоторых растений. Вдруг Домна отчетливо увидела себя со стороны, сидящую на скамейке у прялки с катушкой ниток в руках, в рубашке работающей с вышитой Длиннорукой, с волосами в плетенке. Судя по обзору, смотрела из угла комнаты, стежками Нины. Домна увидела, как она сама повернула голову и посмотрела прямо в угол, на себя же. Она подумала: кто эта работающая? Очнувшись, Домна нашла себя с веретеном в руках, в рубахе работающей с вышитыми подолом и рукавами, на скамье перед прялкой. Рядом проснулась кошка, моргала сонно на Домну. На печи спал мужчина.

Домна отложила веретено и посмотрела на свои руки, обтянутые покрасневшей сухой кожей, с затвердевшими мозолями на большом и среднем левой, с полосами на левой – от прядения. Кто она? Что она чувствует? Что она хочет? Ее зовут Домна. Ей девятнадцать лет. Она работающая, которая долго жила почти как неработающая или полуработающая, теперь снова живет как работающая, но хорошо живет. Ей всегда везло: с родителями, потом с Хозяйкой, теперь с Мужем, который не пил, не бил ее, откупил от полевых работ, много работал. Повезло с Длиннорукой, потому что она пришла к ней на помощь. Домна никогда не голодала, что было самым важным. Но кто она сама? Почему вышивает именно такими узорами? Потому что так, ну или похоже делали бабушка, мать и сестра? Потому что подаренные руки передали ей искусство именно таких узоров? Или потому что это узоры работающих, а она теперь работающая? Какими узорами хочет вышивать сама Домна? Хочет ли она вышивать? Любит ли? Что и кого она вообще любит? Хозяйку любила, та была хорошая, но, если бы оказалась плохая, Домна бы все равно ее наверняка полюбила. То есть Домна полюбила Хозяйку просто потому, что она была ее Хозяйкой. Любит ли она Мужа или она делит с ним дом, печь, работает для него только потому, что Хозяин, бывший Посланник судьбы, решил ее выдать за него? Нравится ли вообще ей человек, в доме которого она живет? Вроде бы он ей не мерзок, хоть он старый, старше сорока, и молчаливый. Чего хочет та ее часть, которая называется душой? Чего хочет ее тело? Домна не знала. В домах Хозяйки и Мужа она исполняла задолго до нее придуманные ритуалы. Она много сделала новых вещей в замужестве, но все они были выданы в придачу с Мужем, с домом, со статусом работающей. Никакие из них не рассказывали о Домне.

Домна начала с тела. Заперлась в низком деревянном доме для мытья, пока Муж был в кузнице. Не стала подогревать: на улице была весна. Домна разделась, распустила оставшиеся у нее шесть дополнительных рук и стала ими и своими родными ощупывать себя. Трогала одновременно лицо, шею, грудь, живот, бедра с внешней стороны и внутренней, долго щупала свою середину, вышитую светлыми волосами. Медленно и тщательно, будто работала, узнавала себя. Было хорошо и приятно, но, когда нащупала вверху середины алый язычок, сделалось совсем восхитительно. Вечером она показала Мужу язычок. Тот удивился, но пошел на него чем мог – своим языком и пальцами. С тех пор Домне стал нравиться Муж гораздо сильнее. На следующий день после открытия язычка Домна обнаружила, что у нее распустилось на две руки меньше. Дар Длиннорукой нельзя было использовать для удовольствия. Домна поняла и не сильно расстроилась.

Дом Домна украсила весь ткаными, вязаными и вышитыми тряпочками. Даже у кошки появилась своя красивая подстилка. Нина получила новую рубаху, юбку и сапоги вместо лаптей. Мужу Домна, помимо одежд, соткала плотные варежки для работы с горячим металлом и вышила на них узоры-волны и узоры-ветра.

В деревню в мае пришли путешествующие работающие, которые занимаются покраской и росписью. Домна наняла их на покраску и роспись дома. Муж указал им предел цены. Путешествующие не торговались. Их было трое работающих и одна работающая. Рисовальщики-путешественники прожили и проработали в Домнином доме пять дней. Муж сначала смотрел на них угрюмо, потом привык и смягчился. Они были работающими, все принадлежали одному неработающему и платили ему часть своей общей прибыли раз в полугодие. Их Хозяин жил далеко, их деревня находилась еще дальше. Весной, летом, осенью они не останавливались – путешествовали, как свободные неработающие, красили и рисовали. Двое взрослых работающих мужского пола и один почти мальчик. Единственная женщина из них – путешествующая Рисовальщица, немолодая, высокая и широкая, сильная, загорелая от постоянно светящего на нее солнца, рубленая от много дующего на нее ветра, с белыми от солнца и старости волосами – невероятно понравилась Домне. Она рисовала красивее всех. Четверо не были друг другу родственниками, Рисовальщица не приходилась никому женой, сестрой или матерью. Она рассказала, что ее муж умер, дочь вышла замуж, сына Хозяин отправил служить военным на двадцать пять лет. У Рисовальщицы ничего не осталось, и она решила – рисовать. Сначала разрисовала свой дом изнутри и снаружи. Неработающий отпустил с рисовальщиками-путешественниками, те думали, она будет им готовить и стирать в дороге, но она оказалась из них самой главной и чудесной рисовальщицей. С ней стало больше заказов. Рисовальщице нравилось путешествовать, украшать дома, она, как говорила сама, была стара и крупна и не боялась мужчин, которые встречались в дороге и с которыми она путешествовала.

Рисовальщики покрасили и разрисовали дом снаружи и немного внутри, все пристройки, ворота, хотели кузницу и забор, но Домнин Муж отказался. Рисовальщики нарисовали птиц с женскими головами, птиц с львиными ногами и хвостами, львов, зайцев, рыб, цветы. Основные живые звериные черты делала Рисовальщица. Домна попросила ее изобразить Длиннорукую, та нарисовала ее по центру под крышей, на самом видном месте, и так красиво, похоже и понимающе, что Домна поняла, что Рисовальщица тоже встречалась с ней.

Когда Рисовальщики ушли дальше, Домна уже знала, чего она хочет. Несмотря на устроенный и красивый дом, сытость, покой, ей хотелось ехать или идти. Увидеть какой-нибудь еще мир. У родителей она не покидала их двора, у Хозяйки – сидела в четырех стенах ее дома, замужем – редко покидала Мужнин двор и не выезжала за пределы деревни. Она была привязанная хоть и не к земле, но к месту – работающая и жена, перемещение ее тела в пространстве зависело от Хозяина и Мужа. Она грустила, работала по дому. Муж думал прагматично и решил вывезти ее на ярмарку. Чтобы ее развлечь, но главное – чтобы купить корову, кур и, может быть, коз – выменивать гвозди на продукты и работу становилось невыгодно. У него появилась жена, она обжилась, привыкла и сумеет справиться с домашними животными. За лошадью он всегда ухаживал сам.

У Домны от ярмарки щипало глаза, а шум забивал уши. Двигалась разноцветная яркость одежд работающих и неработающих, съедобных и несъедобных товаров. Домна никогда прежде не видела столько людей в одном месте. Еще на нее натыкались развлечения. Огромная раскачивающаяся лавка в виде птицы. Лодки с колесами, катящиеся прямо по земле. И прыгающие, танцующие, поющие, произносящие неприличные строчки в рифму – Смешащие со звенящими бубенцами на одежде. Домна с Мужем шла через массу ярмарки. Он искал домашних зверей. Домна засмотрелась на лоток с красивыми сапогами, потом увидела четырех работающих женщин, моложе Домны, нарядно одетых. Они стояли линией, впереди них перешагивал невысокий работающий или полуработающий. Вокруг них немного толпились. Домна решила, что это тоже Выступающие, возможно, поющие печальные песни: слишком нерадостно девушки выглядели. Домна остановилась ждать песню. Она удивилась, что толпящиеся, в основном мужчины полунеработающего вида, сильно приближаются к выступающим девушкам, обходят их кругами, трогают их плетенки. Домна вдруг поняла, чтό перед ней, и ее затошнило. Невысокий работающий кричал звонко, что сдает работающих внаем. Домна знала, что это был никакой не внаем – работающих девушек продавали наравне с сапогами, тканями, круглой дырявой выпечкой, скотом. Домне захотелось увести с ярмарки этих печальных молодых работающих, самой младшей из которых точно было не более четырнадцати, и путешествовать с ними, видеть мир и самим решать, куда они пойдут дальше. Муж нашел ее, оглядел ситуацию, понял, отчего у жены такой взгляд, взял Домну под локоть и потащил в сторону зверей. Они купили трех куриц, петуха, козу и корову. Муж торговался неслыханно. Домна удивилась, продавцы тоже, продавец устал, его жена назвала Мужа Домны жадным. Домна вспомнила, что Рисовальщица сказала про Мужа Домны что-то похожее, только осторожнее. В деревне Муж считался жадным, никогда не давал гвоздей за обещание будущей платы, никогда не отдавал их бесплатно семьям, где были работающие, а по сути – неработающие, пьющие мужчины, сколько ни плакали их жены и дети перед ним, зато вручал гвозди и другие нужные железные вещи вдовам или женщинам, чьих мужей, сыновей или отцов отдали служить или продали.

Когда они добрались до дома, Домна упала спать. Муж проводил всех новых животных в заранее построенные для них деревянные дома. Корову и козу поселили вместе. Кур и петуха – в отдельную пристройку. Домне снился плохой сон, что ее продают на рынке, люди обступают ее и трогают руками.

С появлением зверей жизнь Домны стала сложнее. Даже дополнительные руки, которых осталось четыре, перестали исчезать каждые две-три недели. Домна справлялась с животными как могла: доила корову тремя парами одновременно, кормила и мыла зверей и птиц, ругалась с козой. Подарочные руки помогали, но Домна растеряла силы. Коза ткнула ее в живот рогами. Домна пришла к Мужу в кузницу и попросила его нанять ей помощь для зверей. Муж ответил, что дорого и что сам ей станет помогать. Домна никогда прежде не вмешивалась в его экономику, но тут не выдержала, она сказала, что знает, что у него есть деньги, что видела железный короб на замке за половой доской и что она не понимает, почему он жалеет денег на рисовальщиков, на корову и на помощь ей. И добавила, что у нее в животе ребенок. Домна вспоминала, как еще в городском доме Хозяйки она читала журнал для неработающих женщин, где при беременности советовали им больше лежать, не поднимать тяжести, не утруждать себя физическими нагрузками, чаще бывать на свежем воздухе. Все это, кроме воздуха, было невозможно в работающей жизни. Муж разволновался, даже омолодился, рассказал ей, что копит на то, чтобы выкупить себя и ее у Хозяина, чтобы самим стать Хозяевами, чтобы никогда и никто его с Домной и их детей не смог отправить поневоле. Он не хотел, как Домна, путешествовать: и так много передвигался, когда работал солдатом, – но он хотел уехать на Север, к холодному морю, где все почти свободны изначально, работали, ловили рыбу, но были неработающими, сами себе хозяевами. Домна не знала, хочет ли она на Север, но она точно хотела свободы и поехать куда-нибудь. Теперь у нее и Мужа нарисовалась общая мечта.

Он нанял Домне помогающую Анюту, внучку той Соседки, которая приходила убираться, стирать и готовить, когда Домна совсем не работала. Анюте было пятнадцать, два года назад и год назад Соседка предложила Работающему с металлом взять Анюту в жены, но он отвечал каждый раз, что не женится на тех, кто еще в куклы играет. Он рассказал эту историю Домне, и она посмотрела в темноту, туда, где на сундуке жила Нина в новой одежде и сапогах. Анюта занималась зверями и очень их любила, помогала Домне с уборкой и приготовлением еды. Домна думала, что это странно: она работающая, и у нее есть теперь работающая. Дополнительные руки исчезли совсем: Длиннорукая не помогала тем, кому помогали. Домна приняла это.