Текст книги "Точильщик"

– Значит, не вздумайте стрелять. Надеюсь, вы хотите получить обещанную награду и двадцать луидоров за поимку злодея, покушавшегося на жизнь директора Барраса!

При этих словах граф вздрогнул.

«Черт побери! Ничего себе положение! С одной стороны, я ни в коем случае не могу компрометировать Елену. Но с другой… Меня обвиняют в покушении на убийство! Скверное положение! Баррасу, безусловно, поверят. Тем более что господа республиканцы с удовольствием видят в шуанах чудовищ».

Пьер осмотрелся. Со всех сторон сад был заполнен людьми. Оставаться на одном месте было опасно. Он направился вправо от ворот, ведущих на улицу Богоматери, туда, где к ней примыкала улица Ада. Он еще рассчитывал на то, что дозоры не могли успеть окружить всю стену.

Пользуясь темнотой и деревьями, как прикрытием, он передвигался по саду, пока не добрался до открытой лужайки, которую невозможно было обойти. Он бросился вперед. Но его заметили. Толпа охотников бросилась к добыче.

Кожоль сохранил веселое состояние духа, несмотря на опасность.

«Кажется, я им нравлюсь в роли оленя. Счастье, что я никогда не жаловался на ноги. Прежде чем эта неповоротливая сволочь меня нагонит, я должен добраться до улицы Ада!»

Пьер бросился к выходу, но решетка была заперта, а за ней сверкали ружейные стволы.

– Поищем в другом месте, – сказал Кожоль, оглядываясь в сторону преследовавшей его толпы.

Заметив, что жертва остановилась, преследователи изменили тактику. Теперь они шли цепью, концы которой должны были сойтись, взяв добычу в круг.

«Эту изгородь надо проломить, – сказал себе Кожоль, – тем хуже для того, кто станет у меня на пути!»

Он схватился за один из пистолетов, которые были у него за поясом, но потом передумал.

«Зачем убивать какого-то бедолагу из-за того, что он искренне уверен, что я убийца?»

Кожоль стоял в центре круга, который медленно сжимался.

Недолго думая, он бросился вперед к ближайшему гвардейцу и наградил его такими оплеухами, которые может отвесить только бретонец. Несчастный откатился на десять шагов. Кожоль кинулся в пробитую им брешь. Преследователи – за ним. Пьер добрался уже до фонтана Медичи и тут заметил, что он в тупике.

– О, дьявольщина! – выругался он. – Кажется, мне придется туго.

Толпа ринулась к нему.

И вдруг беглец исчез, будто его поглотила сама земля.

Поиски продолжались до самого рассвета, но безуспешно.

Баррас был в отчаянии. Он поплелся в апартаменты Елены.

Несмотря на раннее утро, она уже не спала.

– Мы не нашли его, – глухо сказал Баррас.

Елена посмотрела на него с изумлением.

– Кого? – спросила она.

– Человека, которого вы приказали найти!

Она весело рассмеялась:

– Ах, мой милый директор, да я совершенно забыла о нем!..

Глава 11

На следующий день гражданин Жаваль, достойный хозяин отеля «Страус», безмятежно спал, растянувшись на скамье в передней.

Проснулся он от того, что его сильно трясли за плечо.

Перед ним стояла женщина, так тщательно укутанная, что ни лица, ни фигуры невозможно было рассмотреть. Она протянула ему кошелек.

Он принял почтительную позу и приготовился отвечать Елене. А это была именно она.

– Вчера, – сказала она, – одному из твоих жильцов должны были вручить письмо…

– Да, было, оно пришло без всякой надписи. Но мне сказали, кому его надо было вручить.

– И что же?

– Как – что же? Я вручил его! В конце концов ведь это мой единственный жилец!

– Как его имя?

– Шевалье Бералек.

Елена вздрогнула.

– Так он не умер!

– Умер? Он! Клянусь вам, мадам, он жив!

– Он ранен?

– Ранен? О нет! Он в полном здравии… А если он говорит… Скорее всего врет, поверьте мне…

– Ты уверен, что это шевалье Бералек? – спросила еще раз Елена, которая от ненависти легко перешла к радости, когда она поняла, что у нее был Ивон.

– Конечно, Бералек! Именно так он назвался, когда приехал!

– А когда он приехал?

– Три дня тому назад.

– Ты это точно знаешь?

– Конечно! Это был тот самый день, когда Директория давала бал в честь взятия Мальты!

«Конечно, это Ивон, – подумала Елена. – Но зачем было Баррасу обманывать меня, уверяя, что он убит?»

Она продолжала расспрашивать Жаваля. А тот решил, что она тоже, видимо, из полиции.

– Бералек был один? – продолжала свои вопросы Елена.

– Нет. Сначала их было двое, он и еще один господин. Он называл его Работеном…

«Уж не тот ли это, кто явился вместо Ивона», – внутренне сжавшись, подумала Елена, а затем спросила:

– А этот Работен был здесь, когда Бералек получил письмо?

– Господин Работен ушел еще три дня назад и с тех пор его больше не было.

– А что сделал или сказал шевалье, получив от тебя письмо?

– Он прочитал его, потом тихо пробормотал: «Иду». Вечером он расспрашивал меня, где расположен вход в Люксембургский сад, который называют «Новой калиткой».

«Баррас мне солгал», – думала Елена, и сердце ее радостно билось от того, что она стала жертвой страсти именно того, кого любила.

– Можно ли нанести визит шевалье Бералеку? Он дома? – спросила она дрожащим от волнения голосом.

– Это невозможно, сударыня.

– Почему?

– Потому, что с сегодняшнего утра шевалье больше не живет в гостинице.

– И он оставил свой новый адрес?

– Нет. Он уехал в Бретань. В шесть часов утра он еще был здесь, и у него было явно плохое настроение. Бедный малый…

Елена представила себе охоту, устроенную ею на молодого человека…

– Он был таким уставшим, – продолжал Жаваль, – я думал, он ляжет спать. Но спустя четверть часа он уже прощался со мной и, пока я выписывал счет, уже нанял повозку для багажа. И я помог ему увязать вещи, его и господина Работена, который, видимо, поручил ему доставить свои вещи на родину. Он расплатился за него и за себя, попрощался со мной и уехал.

Окончив свой рассказ, Жаваль подумал: «Если она подослана, так должна убедиться в том, что я не лгу».

Елена засомневалась. Ей показался подозрительным этот поспешный отъезд.

– Значит, он уехал впопыхах? – спросила Елена.

Она хотела развеять свои подозрения.

– Впопыхах? О нет! У него было достаточно времени, чтобы перерыть все свои вещи. Он был в отчаянии, потому что не мог найти один из предметов…

– А что именно?

– Печатку от карманных часов. Он все время повторял: «Эта вещь стоит больших денег, Жаваль. Это выигрыш на очень большую сумму».

У Елены сильнее забилось сердце. Это было доказательством, что с ней был Ивон. Это была та самая печать, которую Баррас вручил ему под карточный долг. Но тогда как же она оказалась в руках директора? Ведь он показывал ее Елене, говоря о том, что молодой человек убит…

Елена спросила безразличным тоном:

– Ну и нашел он свою игрушку?

– Нет. Он уехал, сказав странную фразу.

– А именно?

– «Должно быть, я потерял ее во время схватки».

Теперь она узнала все, что хотела. Она попрощалась и вышла.

Жаваль пробормотал:

– Точно шпионка! Ее послали узнать, не оставил ли я себе эту игрушку.

Елена шла по улице, и душа ее пела от радости.

«Он получил письмо и пришел на свидание. А я имела глупость заставить Барраса преследовать его. Он бежал от моей ненависти, думая, что я хочу ему отомстить. Но… рано или поздно… Разве в нем нет сердца? Итак, Ивон жив! Хозяин гостиницы сказал, что он участвовал в схватке и там потерял свою игрушку, попавшую потом в руки Барраса. Она была, по-видимому, принесена ему полицией».

А вас, читатель, наверное, интересует, что же случилось с Кожолем?

Когда преследователи загнали его в угол, он на минуту прислонился к стене, чтобы перевести дыхание. Стена была покрыта декоративной решеткой. И это дало графу надежду на спасение.

Он полез вверх, цепляясь за разъеденную ржавчиной решетку, каждую минуту рискуя свалиться вниз и сломать себе шею.

Когда преследователи подошли к стене, он уже был наверху.

Там оказалась терраса, опоясывающая здание.

Он осторожно спустился по лестнице и попал на площадку, которая освещалась светом из полуоткрытой двери…

Пьер вошел в нее.

Комната оказалась спальней, богато и прихотливо убранной.

«Кажется, я попал в дамскую спальню, – подумал Кожоль и внимательно посмотрел на постель. – Дама, судя по всему, замужняя…»

В это время послышались молодые голоса, смех и чей-то голос произнес:

– Дамы и кавалеры, я пью за счастливое новоселье «Трубадуров»!

Послышался звон бокалов.

«Кажется, эта дама не очень-то замужняя, – подумал Кожоль, – скорее всего актриса „Театра Трубадуров“. Его как раз перевели на улицу Лувуа…»

Следующий голос оказался женским.

– Милый Уврар, как ты можешь предлагать тост за процветание «Трубадуров»?

– А почему бы и нет, Пуссета?

– По-моему, ты заслуживаешь, чтобы тебя высекли, мой дорогой капиталист!..

– Ай-ай, Пуссета, неужели ты действительно этого хочешь?

– Хочу, конечно, хочу! Больше того – чтобы привлечь зрителей, мы решили самым беспощадным образом насмехаться над господами капиталистами, поставщиками и вообще выскочками… Посмотрим, что ты тогда запоешь!

– Но это невозможно!

– Почему? Спроси у Ода, он подтвердит мои слова!

– Да, – подтвердил голос того, кого Пуссета называла Одом, – мы решили, что это принесет успех «Театру Трубадуров»…

«Экая скотина», – подумал Кожоль.

– А потом, – продолжал Од, – я рассчитываю предложить целую серию пьес с одним главным действующим лицом под именем «Кадет Руссель». Я думаю, что эти вещи тоже наделают достаточно шума.

Он был человеком довольно интересным. Забегая немного вперед, расскажем вам его историю.

До тридцати лет он пил во всех кабаках и притонах Парижа. Однажды в одном из подобных заведений он увидел человека, который бил худую, нищенски одетую, изнуренную женщину. По какой-то прихоти он решил вступиться за нее.

– Чего ты лезешь? В конце концов, это моя жена, мой товар, с которым я делаю то, что хочу, – заявил ему незнакомец.

– Ну так я покупаю у тебя этот товар, – спокойно заявил Од.

Они ударили по рукам. И за двенадцать франков Од стал обладателем своей судьбы, так как дальше началось совсем уже непредвиденное. Во-первых, она отучила его от пьянства, во-вторых, приучила к систематической работе и сделала его автором знаменитого «Кадета Русселя». Она родила ему любимых детей. И они прожили вместе тридцать восемь лет.

Просим извинить нас за столь длинное отступление. Итак, вернемся к разговору, подслушанному Кожолем.

– Так вы, – продолжал Уврар, – решили посмеяться над нами…

– Да, да, да, мой милый-премилый толстячок! – отвечал целый хор женских голосов.

Надо отметить, что богатство Уврара и его приятеля Сегена, в отличие от многих сомнительных состояний, было вполне заслуженным. Они изобрели новый способ дубления кож и получили привилегию снабжать этим материалом армию. Но то, как они тратили эти деньги, буквально транжиря их на зависть многим, обеспечило их немалым количеством врагов.

В то время как ужинавшие в нижнем зале болтали подобным образом, Кожоль раздумывал, как бы ему выбраться из этого дома.

Разговор внизу между тем продолжался.

– Кстати, а почему нет Сегена? – спросил кто-то.

– Видимо, отдыхает после вчерашнего сумасбродства, – отвечала Пуссета, – кстати, вы еще не знаете, что он вчера вытворял?

– Ну расскажите же, милочка!..

– Так вот. Вчера Сеген решил устроить бал. Наприглашал кучу людей. Принимал он их, по своему обыкновению, в ночных туфлях, халате и ночном колпаке. Но самое интересное было потом! Когда гостей собралось довольно много, он выпустил из псарни тридцать своих гончих и пустил в залы зайца. Сам же трубил в охотничий рог! Можете представить, что там началось?!

Гости восторженными криками приняли эту историю.

А Кожоль?

Кожоль имел неосторожность сесть в кресло… Проснулся от того, что перед ним стояла очень красивая блондинка и хохотала.

– Ну вот, милостивый государь, теперь, когда вы окончательно проснулись, может быть, вы мне объясните, как вы оказались в спальне дамы, с которой вы совершенно незнакомы?!

– Охотно, мадемуазель Пуссета!

– Вам известно мое имя?

– Еще бы, я целый час слушал разговор ваших гостей.

– Почему же вы не спустились к нам поужинать? – удивилась она.

– В качестве кого?

– Действительно, я ведь позабыла спросить, кто вы такой?

Мадемуазель Пуссета уселась на подлокотник кресла и с комической серьезностью произнесла:

– Ну так отвечайте же, мой милый!

– О, это уже лесть, – скромно ответил Пьер.

– Вы что, считаете, что точно так же я бы встретила, скажем, трубочиста, обнаружив его в своей спальне?!

– Ну хорошо, хорошо, я раскаялся, – смеясь, отвечал Кожоль.

– Значит, я буду вас называть «милым мальчиком», – решила Пуссета.

Дело в том, что, хотя Пьер и не обладал красотой Ивона, сложен он был не хуже.

– Ну, продолжим наше знакомство. Так каким образом вы сюда попали?

– Через стену.

– Ну это уж слишком, ведь двери этого дома всю ночь открыты!

– Да. Но я попал сюда не с улицы. Я попал сюда из Люксембургского сада.

Мадемуазель Пуссета широко открыла глаза.

– Что же вы там делали ночью? Уж не влюбились ли вы в какую-нибудь статую?

– Нет, я всего лишь бежал от ярости одной дамы, на свидание с которой явился…

– Вы были слишком щепетильны?

– Нет, я был слишком настойчив.

– И она рассердилась?…

– Да, я перешел все границы!

– О, – произнесла Пуссета, глядя на Кожоля с испугом. – Значит, и меня вы ожидали…

– О нет!.. – воскликнул Пьер.

– Ну конечно, – довольно сухо произнесла она, – я не стою труда…

– Да что вы, Пуссета, вы прекрасны, но я думаю…

– Вы думаете?

– Я влюблен в даму, с которой только что говорил!

– Еще что-нибудь в этом же роде! – насмешливо воскликнула блондинка.

Но в конце концов она снова повеселела.

– Ладно, предположим. Это я еще могу допустить. Я сама бы была в отчаянии, если бы что-нибудь помешало моей привязанности к Шарлю.

– А! Так его зовут Шарль! Откровенность за откровенность. Это тот, который охотился за зайцем на балу? Сеген!

– Сеген? О, это старая история, – быстро проговорила молодая женщина.

– Ну, Шарль не менее богат, – возразил Пьер, окидывая взглядом убранство спальни.

– Я не знаю. Но его торговля, по-видимому, идет неплохо, он никогда мне ни в чем не отказывает.

– Да какая же сейчас торговля, когда все вокруг так скверно?

– А контрабанда английских товаров?! Конечно, деньги ему даются нелегко, он постоянно в разъездах. Но всегда, когда он попадает сюда, он самый дорогой человек, – взволнованно говорила Пуссета. Так говорят о том, когда действительно любят.

– Но… Шарль… Это ведь так неопределенно. Кто же он такой? – спросил граф.

– Он никогда мне не рассказывает, да я и не спрашиваю, так как понимаю, что я действительно болтушка. Вы уже убедились, видимо, в этом. Да я и не хочу ничего знать. Сейчас это может оказаться слишком опасным. Я люблю Шарля, и он меня обожает. Этого вполне достаточно для счастья. Я рассчитываю на его искренность, но никогда ее от него не требую.

Столько было искренней доброты и любви во всем, что говорила эта женщина, что Пьер, глубоко тронутый, взял ее за руку и проговорил:

– Мадемуазель Пуссета, вы добрая, восхитительная женщина!

А про себя подумал: «Должно быть, ее Шарль какой-нибудь ссыльный, вернувшийся втихомолку и пытающийся контрабандой вернуть свое утраченное состояние».

Дело в том, что в то время контрабанда была одним из многих средств сделать серьезное состояние. Все лионские фабрики, разрушенные осадой, были закрыты. На юге Франции вся шелковая промышленность была разрушена. Торговле нечем было разжиться. Появился спрос на английские ткани. И английская контрабанда расцвела пышным цветом.

Мадемуазель Пуссета встала со своего кресла и приоткрыла занавески из толстого бархата, закрывающие окна.

Солнечный свет ворвался в комнату.

– Теперь уже точно никто не скажет, что я ложусь спать с курами! Ну, прекрасный незнакомец, вам пора удалиться. Опасность исчезла вместе с ночью. И мое гостеприимство больше не может быть для вас полезным.

– Увидимся ли мы когда-нибудь?

– Но ведь вы можете всегда увидеть меня в «Театре Трубадуров»!

– А вы отказываетесь принимать меня?

– Безусловно, нет! Но только в нижнем зале, где бывают все мои друзья. А здесь – никогда. Сюда имеет право приходить только мой Шарль.

– Он очень ревнив?

– Я не знаю, у меня не было повода убедиться в этом.

– Никогда?

– Но это действительно так!

– Ну, прощайте, моя красавица! – И граф направился к выходу.

– Прощайте, мой новый друг!

Подойдя к двери, Пьер обернулся:

– А вы совсем не любопытны.

– Отчего вы так решили?

– Вы даже не поинтересовались, как меня зовут.

– А зачем? Я не хочу знать ничего лишнего. У меня была приятельница, которая в минуту забывчивости произнесла одно имя. Человек, который его носил, на следующий день оказался на гильотине. Я запомнила этот урок. Если хотите, назовите себя каким-нибудь прозвищем.

– Собачий Нос!

– Что ж, звучит довольно забавно. Пусть будет так. Прощай же, Собачий Нос!

Пуссета прямо-таки задыхалась от смеха.

– Но это «прощай» слишком холодное.

– А, я знаю, чего вы хотите, господин Собачий Нос! Вы ждете поцелуя? Так и быть, вы его получите!

Кожоль наклонился к белоснежному лбу, который ему подставила молодая женщина, но в это время Пуссета отскочила с криком:

– Шарль!

Граф обернулся. На пороге спальни стоял молодой человек лет тридцати, высокого роста, с энергичными чертами лица, отливавшего матовой белизной кожи, с огромными черными глазами.

Пуссета наивно продолжала:

– Шарль, милый! Этот господин благодарил меня за гостеприимство, которое этой ночью я ему оказала.

Кожоль решил, что ему явно нечего тут делать, и направился к двери.

Проходя мимо Шарля, он поклонился ему.

Молодой человек внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал.

Мадемуазель Пуссета бросилась ему на шею. Она счастливо бормотала:

– Ну обними же меня, мой милый!

Но молодой человек продолжал неподвижно смотреть на дверь, за которой скрылся Кожоль.

Выбравшись на улицу, Пьер размышлял на ходу: «Этот бледнолицый так пристально смотрел на меня. Кажется, бедняжке Пуссете предстоит убедиться, ревнив ли ее Шарль».

Но через минуту он уже забыл и о Шарле, и о Пуссете.

«Итак, Елена приняла меня за Ивона. Теперь я знаю это совершенно точно. Следовательно, она постарается разузнать о нем все и, безусловно, доберется до гостиницы. Ну, попробуем извлечь из этого как можно больше пользы. Может быть, тогда она и простит мне этот подлый обман».

Кожоль рассмеялся: «Елена не знает меня! Следовательно, я свободно могу ей представиться. Она не сможет меня презирать за то, что я хочу влюбить ее в себя!»

Обдумав таким образом план, граф дошел до гостиницы. Известил хозяина о своем отъезде. Разыграл комедию с печаткой. И, взяв с собой также вещи Ивона, через два часа поселился в маленькой гостинице на улице Шантерен.

– Мне кажется, здесь не особенно весело, – сказал он хозяину гостиницы, зашедшему к нему в комнату.

Тот молча указал рукой на окно.

– Вы правы, но против нас расположено жилище генерала Бонапарта, который сейчас в Египте.

Оставшись один, Пьер воскликнул:

– Кажется, я могу наконец отоспаться!

И, положив голову на подушку, он пробормотал:

– Я обожаю Елену. Я заставлю ее полюбить меня. Для полного счастья мне не хватает только Бералека…

Сон сморил его почти мгновенно.

Но если бы Пьер побольше знал о счастливом любовнике мадемуазель Пуссеты, он вряд ли бы смог говорить о счастье…

Глава 12

Устраиваясь в гостинице «Спокойствие», Пьер руководствовался тем, что улица Шантерен расположена совсем рядом с улицей Монблан, то есть той самой улицей, на которой находился Ивон и куда запретил показываться ему Монтескье.

Гостиница находилась рядом с домом, принадлежащим Наполеону. Он купил его за несколько дней до того, как сочетался странным браком с женщиной, которая была старше его на шесть лет. Но в то время как Наполеон через год стал старше на этот самый год, Жозефина с помощью свидетельства о рождении умершей младшей сестры помолодела на пять.

Эта женитьба оказалась удачной, так как благодаря ей он снискал расположение Барраса, и тот вытащил его из бедности и безвестности. Незадолго до этого тому приходилось напрашиваться к друзьям на обед, так как у него не всегда хватало денег даже на это. В числе таких друзей был и крупнейший трагический актер Тальма. В 1796 году Тальма продал Бонапарту дом, куда за несколько месяцев до того тот приходил обедать.

Мадам Бонапарт, муж которой, отправляясь в Египет, запретил все шумные удовольствия, столь любимые ею, на протяжении двух лет вела довольно однообразную жизнь в этом мрачном доме, расположенном между дворцом и садом. А аллея между двумя домами упиралась прямо в фасад гостиницы «Спокойствие», где поселился Кожоль.

Кода Пьер открыл глаза, была уже ночь. В комнате было темно.

– Черт возьми, – сказал он, – у меня нет огнива, чтобы зажечь огонь, я не знаю, где расположена дверь. Однако надо найти то или другое, так как не могу же я сидеть в темноте!

Он вскочил с постели, но вдруг остановился в изумлении.

Как раз напротив того места, где он стоял, в самой середине стены светилась маленькая точка. Пьер сообразил, что это отверстие в другую комнату, где горит свет.

– Здесь явно жил кто-то чрезмерно любопытный, надо будет обязательно заткнуть эту дыру, она очень подозрительна.

Молодой человек насторожился и стал прислушиваться к странным звукам, напоминающим визг пилы.

Он подошел к отверстию.

«Вчера в Люксембурге, сегодня в гостинице, – думал он, – кажется, сама судьба заставляет меня подсматривать».

Он увидел мужчину около сорока лет, сидящего за столом, на котором стояла лампа и были разложены инструменты. Человек пытался вставить в отверстие бочонка ружейный ствол.

В это время в дверь его номера постучали. Человек быстро собрал инструменты и сложил их в ящик стола, ружейный ствол сунул под матрац, а бочонок – за занавеску. Но стук явно был условным, и тот успокоился. Он открыл дверь своему посетителю. Тот тихо вошел.

– Ну, Буланже, – спросил пришедший, – как идет ваша работа?

– Движется, господин Томассен! Завтра я вам доставлю одну вещицу.

– И вы ручаетесь за ее действие?

– О, от этого подпрыгнет вся Директория!

– Прекрасно!

Кожоль молчал и думал: «Этот Томассен… Кажется, я знаю его голос… Как бы мне его увидеть?»

Наконец он разглядел дюжего краснолицего человека. Волосы его были тронуты сединой, одет он был как зажиточный землевладелец.

– Нет, я его не знаю, – разочарованно произнес Пьер.

Но в эту минуту на лице крестьянина появилось столь знакомое Кожолю выражение, что он чуть не вскрикнул от изумления.

– Я узнал его! Аббат Монтескье!

– Видите ли, Буланже, – сказал мнимый крестьянин, – я попал в довольно-таки неудобное положение. Дело в том, что сейчас возвращаются эмигранты, а я с несколькими друзьями купил кое-что из национализированного имущества. Так… никуда не годные замки, разве что на продажу кирпича и земель, на которых они выстроены. Может быть, для того чтобы эти благородные пришельцы не стали их реставрировать, стоит взорвать эти развалины. Потому что, если нанимать рабочих, это будет слишком дорого. Я приехал в Париж отыскать мастера, и мне дали ваш адрес. Я надеюсь, что вы справитесь с этим проектом, и все, что должно быть уничтожено, будет сделано быстро.

Буланже достал свой бочонок и положил его на стол, поближе к свету.

– Вот взрывное устройство. Под основание закладывается порох, в отверстие вставляете ружейный ствол, в который заправлено огниво. Аппарат кладется куда угодно, в нем есть шнур произвольной длины, этот шнур и приводит аппарат в действие.

– Может быть, стоит заменить шнур фитилем?

– Фитиль может погаснуть или гореть слишком медленно. В этом случае вы можете захотеть взглянуть, все ли в порядке и в результате замок может обрушиться вам на голову.

– Сколько надо пороха, чтобы взорвать, скажем, флигель какого-нибудь здания?

– Поместите бочонок под фундамент любого здания и сообщите мне о результатах.

– Но ведь если смешать картечь с порохом, то получится страшный взрыв! – предположил аббат, слишком ужасаясь, чтобы можно было поверить в его искренность.

– О да! За один раз можно уничтожить человек сто или тряхнуть целый квартал, – подтвердил Буланже.

– Стоило бы предложить кое-кому поиграть с подобной штукой! – со смехом сказал аббат.

– О, особенно если учесть, что потянуть за шнурок можно совсем незаметно для других!

– Ну а, скажем, если я сторожу кого-то, кто должен проехать в повозке по улице, а мы находимся здесь же, то как можно уберечься?

«Какому же дьяволу готовит он этот маленький праздник?» – подумал Пьер.

– Итак, – продолжал аббат, – вечером, на узкой улице… Я ставлю тележку с устройством, но оставляю свободный проход повозке моей жертвы. Затем я беру шнурок и протягиваю его поперек улицы, примерно на высоте груди лошади, привязываю шнурок к противоположной стороне и спокойно иду дальше. Лошади налетают на шнурок, и… готово! Враг разлетелся на тысячи кусочков!

Мастер слушал аббата внимательно.

– Да, – сказал он, – но для этого слишком многое должно совпасть.

Буланже вынул из кармана часы и посмотрел на них.

– О! – сказал он. – Жена будет беспокоиться, она ждет меня к ужину.

– Она знает, что вы ходите сюда?

– Нет. Я ей сказал, что работаю в Венсенском форту для снабжения Республики военными принадлежностями. Она не любит, когда я работаю дома. И пожалуй, жена права. Она боится за себя и детей, когда я вожусь с порохом. Бедная женщина так пугается…

– Кстати о порохе, – сказал аббат, – купите его и для меня, потому что я не разбираюсь в этом деле. Возьмите это на себя.

И господин Монтескье подал Буланже сверток с луидорами.

– Но тут в десять раз больше, господин Томассен!

– Ничего, мы посчитаемся после. Так возьмите… и до завтра…

– Нет, завтра я не работаю, я обещал жене и детям, что проведу этот день с ними.

– Ну тогда послезавтра, – сказал аббат.

– Хорошо, – согласился мастер, спрятал деньги в карман и ушел.

Кожоль оставил свой наблюдательный пункт, желая проверить, пойдет ли аббат следом за мастером. Но на лестнице раздались шаги только одного человека.

«Значит, аббат остался, – решил граф. – Интересно, что он теперь будет делать?»

И он снова занял свой наблюдательный пост. Но не увидел ровно ничего.

«Уж не заделал ли он отверстие?» – подумал молодой человек.

Он ощупью добрался до камина, достал маленькую палочку и принялся ковырять ею в отверстии.

Палочка без всякого труда вошла в отверстие на всю свою длину.

«Отверстие не заделано, – сказал себе Пьер. – Значит, он просто погасил свет. Интересно, чего он ждет? Ну да ладно, подожду и я…»

Кожоль был уверен, что аббат не выходил. Спать он лечь не мог, так как на постели не было одеял. Другой двери в комнате не было, следовательно, выйти ему было некуда.

Когда он опять приник к отверстию, то на него повеяло свежим воздухом.

«Значит, он открыл окно и следит за улицей», – решил молодой человек.

В принципе Пьеру нужен был аббат для того, чтобы рассказать ему о визите Фуше. Но он понимал, что если даже постучит в дверь, тот ему не откроет.

«И все-таки я должен поговорить с этим дьяволом, – думал Кожоль. – Во-первых, я должен передать ему предложения Фуше, а во-вторых, я хочу его убедить, чтобы он отменил свое приказание насчет Ивона. Надо что-то придумать…»

Пьер отворил окно и, опираясь на маленький железный балкон, стал тихонько насвистывать запрещенный мотив. Однако в соседнем окне никто не появился.

Он принялся насвистывать громче. Результат был тот же.

Терпение никогда не принадлежало к числу добродетелей Пьера.

«Если он решил притворяться глухим, так я нанесу ему визит по всем правилам», – решил граф.

Молодой шуан внимательно осмотрел улицу, которая казалась пустынной, затем перешагнул с балкона на карниз и одним прыжком оказался на соседнем балконе.

В тот же момент он услышал щелчок взводимого курка.

– Не стреляйте, аббат, вы рискуете убить друга. Я – Кожоль, – понизив голос, проговорил молодой человек.

Не было ничего удивительного в том, что аббат не слышал свиста молодого человека. Он сидел возле окна в самом отдаленном конце комнаты.

Он положил на стол свой пистолет и тихо произнес:

– Входите и побыстрее отойдите от окна.

Уличный фонарь освещал комнату. В его свете Пьер увидел, что аббат взял со стола лорнет и направил его на дом Бонапарта. Наблюдения эти, однако, не помешали его беседе с Кожолем.

– Могу я узнать, господин Кожоль, чего ради вы наносите мне визит через окно?

– Господин аббат, я ведь ваш сосед. Я решил переселиться сегодня утром.

– Почему?

Опуская некоторые подробности, которые, по его мнению, не стоило слушать священнослужителю, граф рассказал о записке без подписи, о свидании, в котором он невольно занял место Ивона, о сцене, происшедшей между Еленой и Баррасом, о бегстве через Люксембургский сад.

Правда, он не рассказал о своем пребывании у Пуссеты.

Аббат внимательно его слушал.

– Так значит господин Бералек видел эту женщину на балу, куда я его послал?

– Видимо, да. Потому что Баррас напомнил Елене, как она упала в обморок при виде молодого человека, имени которого он не знал.

– Значит, Баррас из ревности хотел убить молодого человека при выходе из дворца?

– Нет. Это дело стражи, приставленной к этой женщине.

– Но кто же она? Откуда? – пробормотал аббат.

– Но мне кажется, что это довольно легко узнать. Ведь Бералек знал ее раньше, значит, надо спросить его… И если вы мне разрешите…

– Нет, – сухо прервал его аббат. – Ваш друг там, где он сейчас нужнее всего. Он гораздо полезнее у этой продавщицы косметики, чем в «Люксембурге». Я хочу, чтобы ничто не помешало ему выполнить ту миссию, которая случайно выпала ему на долю… – И аббат прибавил с улыбкой: – Без сомнения, он сделает это.

Говоря все это, аббат продолжал наблюдать в лорнет за домом генерала.

– Ну, видите? Я был в этом уверен… Вот один… а вон и остальные…

Внимательно приглядевшись, Пьер заметил на аллее, ведущей к дому Бонапарта, тень человека, направлявшегося к дому.

Не прерывая своих наблюдений, аббат продолжал:

– Господин Кожоль! Безусловно, я хочу знать, кто эта женщина в «Люксембурге». Я возлагаю на вас поручение доставить мне эти сведения.

Только такое поручение могло затмить горечь от разлуки с Ивоном. Пьер почувствовал, что Елена начинает занимать в его душе все больше места.

Поэтому он с радостью согласился.

– Надеюсь, что это развлечет вас больше, чем пребывание в гостинице «Спокойствие». Здесь ведь нет совершенно никаких удовольствий, – заметил аббат.

– Ну-у, – лукаво заметил Пьер, – я не совсем с вами согласен…

– Что вы хотите этим сказать?

– Развлечения здесь не так редки, как это вам кажется, господин аббат. Ну, во-первых, можно хорошо рассмотреть, что делается у соседей.

При этом намеке граф опустил лорнет и сказал:

– Служба королю, господин граф…

– Простите, аббат, но я имел в виду не вас… господин Томассен.