Текст книги "Крымские каникулы. Дневник юной актрисы"

Кажется, у меня появились поклонники. В первых рядах начала узнавать некоторые лица. Никто пока еще не приглашал ужинать. Павла Леонтьевна вспоминала, что в былые времена вершиной сомнительного «успеха» являлось приглашение ехать кутить к цыганам на всю ночь. В Нижнем один ее поклонник, чересчур рьяный и очень влиятельный, устроил настоящую осаду театра. Расставил у всех выходов своих людей с наказом не выпускать Павлу Леонтьевну. Очень уж он мечтал с ней отужинать (и не только). Но глупец не учел, что имеет дело с великой актрисой. Загримировавшись старухой, Павла Леонтьевна без помех покинула театр, а поклонник на следующий день получил выволочку от полицмейстера и угомонился. Мечтаю, чтобы ради меня кто-то сделал нечто подобное. Но стоит мне взглянуть в зеркало, как мечты тут же улетучиваются. Павла Леонтьевна красива настоящей ангельской красотой. Мне до нее далеко. Во всех отношениях. Мой добрый ангел успокаивает меня, когда я раздраженно отшвыриваю от себя зеркало (одно я уже разбила). Она говорит, что все красавицы недовольны своей внешностью и только дурнушкам нравится, как они выглядят. Ссылается при этом на латынь: ubi nil vales, ibi nil velis[18]18
  Там, где ты ничего не можешь, там ты не должен ничего хотеть (лат.).


[Закрыть]. Стало быть, я исключение из этого правила, я недовольная дурнушка. Единственное мое богатство – это волосы. Надеюсь, что со временем добавлю к ним голос. Я постоянно занимаюсь декламацией и впитываю орфоэпию от Павлы Леонтьевны. Вспомнив про Демосфена[19]19
  Демосфен (384 г. до н. э. – 322 г. до н. э.) – знаменитый оратор Древней Греции. Согласно легенде, Демосфен был косноязычен и имел слабый голос. Чтобы избавиться от этих недостатков, произносил речи на берегу моря с камнями во рту, перекрикивая шум волн.


[Закрыть], отправилась на берег, набрала в рот камушков и попыталась продекламировать «Анчар». Ничего не вышло, едва не подавилась. Выплюнула камни, расплакалась и ушла. Какая-то старуха привязалась и начала меня утешать. Не иначе как решила, что ходила к морю для того, чтобы утопиться. Что еще делать у моря в непогоду? Надо попробовать вместо камней сливы. Они крупные, не подавиться и держать их во рту должно быть приятнее, чем камни.

19 мая 1918 года. Евпатория

Случайно попался в руки старый номер журнала «Театр и искусство» с повестью Куприна о том, как он был актером. Никогда не думала, что автор бесподобного «Гранатового браслета», чудесной «Суламифи» и яркого «Поединка» мог написать такую пошлость, такой гнусный пасквиль! Моему возмущению нет предела! Как можно так писать о провинциальном театре? У Куприна кругом ленивые бездари! Но, применительно к театру, «провинциальный» не означает «низкопробный». Уж я-то могу судить об этом! Долго возмущенно трясла журналом перед Павлой Леонтьевной, читая ей вслух один отрывок за другим, потом рассвирепела настолько, что порвала чужой журнал. Моя милая Павла Леонтьевна смеялась так заразительно, что весь мой пыл куда-то испарился, и я начала смеяться вместе с ней. Оказалось, что она тоже читала этот пасквиль, очень давно. Я сказала, что для меня Куприна больше не существует, и попросила впредь никогда не упоминать его имени в моем присутствии. Встала в трагическую позу и заявила, что мне жаль слез, пролитых над «Гранатовым браслетом». Павла Леонтьевна рассмеялась пуще прежнего и посоветовала мне не следовать примеру тех, кто вместе с водой выплескивает из ванны ребенка. Куприн сильно погрешил против истины, собрав воедино, в один описываемый им театр, все плохое, что только могло иметь место, но разве стоит из-за одного пасквиля лишать себя «Гранатового браслета» или «Суламифи»? Возможно, что не стоит, но читать Куприна с былым удовольствием я уже никогда не смогу. Павла Леонтьевна в свое время прочла этот пасквиль entre les lignes[20]20
  Между строк (фр.).


[Закрыть] и убеждена, что к написанию его Куприна побудило уязвленное самолюбие. «Я чувствую, что он страстно желал стать актером, попробовал, но не вышло, вот он и злобствует», – сказала она.

Я попыталась склеить журнал, но из этой затеи ничего не вышло. Слишком уж хорошо старалась, когда рвала его. Завтра пойду каяться перед его владелицей, здешней билетершей. Куплю ей конфет.

Нет, ну какой же все-таки мерзавец этот Куприн! Писателю, как человеку искусства, непростительно так отзываться об актерах. Даже если у самого роман с Мельпоменой не получился. Если когда-нибудь сподоблюсь написать пьесу, то уже знаю, чью фамилию дать самому отвратительному персонажу. Если бы я была мужчиной, то разыскала бы Куприна и вызвала на дуэль. Дуэль! Мне очень нравятся дуэли, особенно если все остаются живы! Это так возвышенно и благородно. Сердце мое замирало, когда Е. Г. рассказывала мне о дуэли двух поэтов[21]21
  Раневская пишет о дуэли между двумя поэтами Николаем Гумилевым и Максимилианом Волошиным в Петербурге на Черной Речке 22 ноября 1909 г. Причиной дуэли стала молодая поэтесса Елизавета Дмитриева, писавшая под псевдонимом Черубина де Габриак. Вот что сам Волошин писал об этой истории: «… летом, будучи в Коктебеле вместе с Лилей [Дмитриевой], он [Гумилев] делал ей предложение. В то время, когда Лиля разоблачила себя [речь идет о раскрытии псевдонима], в редакционных кругах стала расти сплетня… Одному немецкому поэту, Гансу Гюнтеру, который забавлялся оккультизмом, удалось завладеть доверием Лили. Она была в то время в очень нервном, возбужденном состоянии. Очевидно, Гюнтер добился от нее каких-то признаний. Он стал рассказывать, что Гумилев говорит о том, как у них с Лилей в Коктебеле был большой роман. Все это в очень грубых выражениях. Гюнтер даже устроил Лиле «очную ставку» с Гумилевым, которому она принуждена была сказать, что он лжет. Гюнтер же был с Гумилевым на «ты» и, очевидно, на его стороне. Я почувствовал себя ответственным за все это и… через два дня стрелялся с Гумилевым… мы стрелялись за Новой Деревней возле Черной Речки если не той самой парой пистолетов, которой стрелялся Пушкин, то во всяком случае современной ему. Была мокрая, грязная весна, и моему секунданту Шервашидзе, который отмеривал нам 15 шагов по кочкам, пришлось очень плохо. Гумилев промахнулся, у меня пистолет дал осечку. Он предложил мне стрелять еще раз. Я выстрелил, боясь, по неумению своему стрелять, попасть в него. Не попал, и на этом наша дуэль окончилась. Секунданты предложили нам подать друг другу руки, но мы отказались». (М. Волошин, «История Черубины»).


[Закрыть], которую остряки окрестили «второй чернореченской дуэлью»[22]22
  Намек на дуэль между Пушкиным и Дантесом, которая состоялась на Черной Речке 8 февраля 1837 года.


[Закрыть]. С одним участником я впоследствии познакомилась[23]23
  С Максимилианом Волошиным.


[Закрыть], стихи другого произвели на меня сильное впечатление. Я радуюсь тому, что оба они остались живы. Но Куприна я бы застрелила, не дрогнув. Мне хочется верить, что застрелила бы, так сильно я его ненавижу.

Чтобы успокоиться, перечитываю записки Щепкина[24]24
  Михаил Семенович Щепкин (1788–1863) – русский актер, один из основоположников русской актерской школы.


[Закрыть].

20 мая 1918 года. Евпатория

Видела во сне маму. Она сидела в своем любимом кресле и рассматривала альбом с фотографиями. Этому занятию мама может предаваться бесконечно долго. У нее превосходная память, которая по наследству перешла ко мне. Мама помнит, когда и при каких обстоятельствах была сделана та или иная фотография. Она перелистывает не страницы альбома, а свои воспоминания. Когда доходит до фотографии, на которой есть покойный братик, то плачет. Когда я вошла, мама закрыла альбом и долго смотрела на меня. Я ждала, что мама что-то скажет, но она только смотрела. Взгляд ее был очень печальным. Потом на улице закричали пьяные, и я проснулась. Сна уже не было. Захотелось написать маме письмо, что я и сделала. Теперь можно отправить письмо, потому что в Таганроге тоже немцы. Не удержалась и вложила в конверт афишу со своим именем. Мы возмущались тем, что афиши были напечатаны на дрянной тонкой бумаге, но якобы сейчас хорошей бумаги достать негде. Зато такие афиши превосходно помещаются в конверте. Маме будет приятно, отцу, как я надеюсь, тоже. Возможно, они вставят афишу в рамку и повесят в гостиной. С первыми афишами так можно поступать, это не mauvais ton[25]25
  Дурной тон, моветон (фр.).


[Закрыть].

Павла Леонтьевна хочет, чтобы я сыграла Шарлотту Ивановну в «Вишневом саде». «Раневская в роли Раневской – это анекдот», – шутит она. Я и сама понимаю, что еще не доросла до этой роли. Интересно, как по мере накопления опыта меняются взгляды и мнения. Когда-то, когда я ехала из Таганрога в Москву, мне казалось, что любая роль мне по силам. Ох уж это упоительное всемогущество неофитов! Ничего-то они не умеют, ничего не знают и ничего не боятся. Боязнь приходит с опытом. Обожжешься разок-другой – и начинаешь трезво оценивать свои возможности. Предложи мне Е-Б.[26]26
  Можно предположить, что речь идет об актере и режиссере Владимире Александровиче Ермоловом-Бороздине, в чьей труппе служила в тот период Фаина Раневская.


[Закрыть] сейчас роль Раневской, я бы отказалась. От Маргариты к Раневской – это все равно что из корнетов в фельдмаршалы. А вот Шарлотта мне по плечу. Павла Леонтьевна велела мне учиться фокусам и чревовещанию. «Чревовещанию выучиться несложно, надо только гороху хорошенько наесться», – глупо пошутила я, но моя неуклюжая шутка имела неожиданный эффект. Павла Леонтьевна смеялась до слез и сказала, что я не инженю, а комик. Когда, хотелось бы мне знать, я была инженю? Шарлотту решила списать с моей бонны Эмилии Генриховны, между ними есть сходство. Только вот фокусов Эмилия не знала, но зато чудесно пела романсы. С душой пела, проникновенно, так, что всех на слезу прошибало. Мне казалось странным, что ревельская[27]27
  Ревелем в Российской империи называли Таллин, столицу современной Эстонии.


[Закрыть] немка так поет русские романсы. Теперь я догадываюсь, что наша Эмилия могла мечтать о сцене. Возможно, она даже пробовала себя на ней, прежде чем податься в гувернантки. Я решила, что моя Шарлотта будет неудавшейся драматической актрисой. Провал на сцене привел ее в цирк. Ее эксцентричность есть следствие невостребованного, перебродившего таланта. Шарлотта – далеко не второстепенная роль. Недаром Чехов хотел, чтобы ее сыграла Книппер, но та меньше чем на Раневскую не была согласна. В Таганроге Книппер не любили. Ревновали ее к Чехову, нашему великому земляку, и считали чересчур меркантильной. Много разного говорили о ней, и все нелицеприятное. Но для меня она – жена Чехова, и одно лишь это обстоятельство уже возводит ее на пьедестал. Она украсила своей любовью последние годы жизни Чехова, а те, кто упрекает ее в невнимании, просто не в состоянии понять, что актриса, если она настоящая актриса, больше всего на свете любит театр. Я ее понимаю, потому что сама такая. Театр для меня все, он моя жизнь и воздух, которым я дышу.

Шарлотта Ивановна – сапожник без сапог. Ей некого уже воспитывать, у нее никого нет, ее фокусы и вся ее эксцентричность есть не что иное, как жалкая попытка обратить на себя внимание. Ее собачка – это попытка скрасить одиночество. Я чувствую и понимаю Шарлотту, потому что совсем недавно, до встречи с Павлой Леонтьевной, я была такой же одинокой и неприкаянной. Некий поэтичный молодой человек сравнил меня с цветком, втоптанным в пыль. Слово «втоптанный» сильно меня задело. Я ответила поэту грубостью, после которой нашей недолгой дружбе пришел конец. Я ужасно непрактичная, ведь молодой человек писал пьесы. Он все порывался прочесть мне одну из них, а я тогда больше думала о хорошем ужине и мягкой постели, нежели о пьесах. Напрасно я так. Вдруг он стал бы моим Чеховым? (Это я шучу над собой, ведь второго Чехова на свете быть не может, точно так же, как не может быть второго Пушкина).

Павла Леонтьевна соглашается со мной, но советует добавить в толкование роли практицизма. «У Чехова все продуманно и мотивированно», – повторяет она. Шарлотта – гувернантка при взрослых детях. Раневская в любой момент может прогнать ее. Шарлотта выбрала себе роль домашнего (придворного) шута. Она забавляет всех, потому что иначе ее могут выгнать, а идти ей некуда. Буду думать еще над толкованием образа. Я уже додумалась до того, что в прошлом у Раневской и Шарлотты была какая-то общая тайна, но пока еще не поняла, нужно ли думать об этом дальше.

У Павлы Леонтьевны есть своя теория, суть которой заключается в том, чтобы начинающие актеры играли как можно больше разных ролей, не замыкаясь в одном амплуа. Она говорит, что амплуа погубило не один талант, потому что оно обедняет опыт, не дает актеру показать себя со всех сторон. Драматургов, по ее мнению, тоже следует менять. Нельзя застревать в одном драматурге, говорит она, советуя мне после Шарлотты присмотреться к Гоголю или Островскому. Присмотреться! Как будто все зависит только от моего желания! Как будто я вольна выбирать себе роли! Милая Павла Леонтьевна! Она хочет, чтобы я как можно скорее почувствовала себя большой, настоящей актрисой. Она держится со мной как с равной, приподнимает меня до своего положения. Должна отметить, что отношение ко мне в нашем нынешнем актерском товариществе сильно отличается от отношения в труппе Л. Там меня третировали, тонко, деликатно, но третировали. Я сильно переживала, и мои переживания не могли не сказаться на моей игре. Здесь же никто меня не третирует. Я со всеми на равных. Иначе и быть не может, ведь мне покровительствуют такие титаны, как Павла Леонтьевна и С. И. На деле главой нашей труппы является Павла Леонтьевна. Е-Б. самолично ведает только нашим повседневным укладом. Относительно всего, что связано с искусством, он советуется с Павлой Леонтьевной и не принимает решений без ее одобрения.

Относительно Шарлотты. Обдумав новую роль, я озадачилась собачкой. Зачем Чехов придумал собачку, я понимаю. Я не могла понять, как с ней быть. Мне приходилось видеть на сцене чучела собачек и кошек. Меня это коробило. Сразу же возникало впечатление искусственности. Придумала каламбур: искусство не терпит искусственности. При мысли о том, что мне придется таскать за собой чучело на цепочке, пропадало все желание работать над ролью. Я слышала про дрессированных собачек, но в Евпатории таких нет. В наше время никто не хочет дрессировать собачек. Выход подсказала наша многоопытная С. И. Она посоветовала мне найти старую собаку и хорошенько кормить ее перед спектаклем. Старые собаки имеют спокойный нрав, а хорошо насытившись, впадают в некое подобие спячки. Такая собака будет покорно ходить за мной, никак не раздражаясь ни на действие, ни на публику. Весьма удачно у здешней билетерши К. В. (той самой, у которой я взяла злополучный журнал с гнусным пасквилем Куприна) оказался прелестный белый шпиц. Именно такая собака мне и нужна. Буду с ним как настоящая Дама с собачкой. Я, правда, не блондинка, но зато шпиц белый. Шпица зовут Трезор. На мой взгляд, это имя больше подходит крупной сторожевой собаке, но имя не столь важно. Важно то, что Трезор имеет спокойный нрав и мы с ним уже подружились. По совету хозяйки, которая совершенно не сердится на меня за порванный журнал, я купила Трезору мясных обрезков, покормила его из своих рук, и теперь мы друзья. Как-нибудь прогуляюсь с ним по бульвару, чтобы он лучше привык ко мне.

22 мая 1918 года. Евпатория

Здесь совсем мирная, прежняя жизнь. Только плоховато с яствами, и от немецких мундиров в воздухе витает какое-то напряжение. Мы столько лет воевали с Германией, а теперь немцы хозяйничают в Евпатории. Они вежливы, некоторые офицеры приходят на спектакли, но все равно в них чувствуется нечто чужое. «Мир стал похож на дом Облонских, – горько шутит Павла Леонтьевна. – Все смешалось, и невозможно представить, чем все это закончится». Павла Леонтьевна верит в то, что все закончится хорошо, а мне как-то в это не верится. Кажется, что дальше будет только хуже. В феврале прошедшего года все радовались отречению императора. Казалось, что начнется новая, необыкновенная жизнь. Слово «свобода» звучало как нечто волшебное. Свобода! Республика! Долой войну! Свобода обернулась анархией и беспорядками. Война, которая прежде была далекой, вдруг стала близкой, люди посходили с ума. Я еще могла понять, когда Россия воевала с Германией, потому что это разные империи, у которых разные интересы, но меня ужасает, когда русские стреляют в русских. Белые, красные… Невозможно представить, что еще совсем недавно эти люди спокойно жили бок о бок друг с другом, ходили в одни и те же гимназии, посещали одни и те же театры и не помышляли о том, чтобы стрелять друг в друга. В детстве я зачитывалась «Les Misérables»[28]28
  «Отверженные», широко известный роман французского писателя Виктора Гюго (1802–1885), рассказывающий о непростом жизненном пути бывшего каторжника Жана Вальжана.


[Закрыть] и искренне сочувствовала Вальжану. Как оказалось, настоящие вальжаны сильно отличаются от литературных, причем не в лучшую сторону. Благородства и сострадания в них нет ни на грош. Нам каждый день рассказывают о том, что совсем недавно творилось в Евпатории, которая сейчас кажется таким мирным городом. Этот город обстреливался с моря из орудий своими же, русскими, кораблями. Следы разрушений я видела собственными глазами. Революционеры уничтожали контрреволюционеров и социально чуждый элемент. Социально чуждыми считаются все офицеры, от прапорщика до генерала, все, кто имел классный чин или хотя бы лавку. Людей расстреливали на городской свалке, увозили на стоявшие близ берега корабли и оттуда сбрасывали в море. Здесь с ужасом и ненавистью произносят фамилию Немичей. Это дети местного полицейского урядника, которые руководили расправой над людьми. Сейчас они арестованы. Год назад я бы не поверила в то, что рассказывают в Евпатории, но после того, как сама чудом избежала расстрела, верю. Сейчас такое время, что невольно веришь всему плохому. Брата нашей молочницы утопили в море только за то, что он ходил с георгиевской медалью. Раз носишь царскую награду, значит, контрреволюционер. Сердце мое замирает, когда думаю о родителях, прежде всего об отце. До всех этих потрясений он считался одним из самых богатых людей в городе, несмотря на то что наша семья никогда не выставляла своего богатства напоказ. Отец вырос в бедности и оттого знает цену деньгам. Он никогда не швырял их на ветер. В сравнении с другими богачами, мы жили довольно скромно. Эта скромность находила свое выражение и в том, что наша семья занимала только второй этаж нашего дома. Первый отец отвел под контору. Когда его спрашивали, не тесно ли нам на втором этаже, он отвечал: «Слава Всевышнему, у меня есть кабинет, у нас с женой есть комната, у мальчика есть комната, у девочек есть комната, у прислуги есть комната и есть где принимать гостей. Чего еще нужно? Я же не могу одновременно спать в двух комнатах».

В газетах пишут разную чепуху. В одной газете напишут так, в другой эдак. Новости нам приносит Тата с рынка. На рынке знают все. Говорят, что большевики объявили всеобщую мобилизацию, отчего их армия вырастет в несколько раз. В газетах же пишут, что большевики кругом отступают и что Добровольческая армия со дня на день возьмет Екатеринодар[29]29
  Прежнее название города Краснодара.


[Закрыть] и двинется на Москву. Мы больше верим рыночным новостям, нежели газетным. Еще говорят, что скоро в Крыму высадятся англичане с французами. Интересно, как на это посмотрят немцы? Голова идет кругом. В этом хаосе вокруг нас театр выглядит островком спокойствия. Прекрасно понимаю тех, кто приходит на наши спектакли. Прекрасно понимаю, почему у нас каждый день аншлаг. Людям хочется спокойствия. Им хочется окунуться в атмосферу прежней жизни. Хочу поговорить об этом с Павлой Леонтьевной.

4 июня 1918 года. Евпатория

Вчера Павла Леонтьевна праздновала именины. Я решила сделать ей хороший подарок. Собрала все деньги, что у меня были, и отправилась на поиски. Денег у меня было много, потому что накануне я выпросила у Е-Б. аванс. Он не хотел давать (Е-Б. из тех, кто расстается с деньгами словно с жизнью), но я его упросила. При необходимости я могу быть очень настойчивой. Пришлось сказать, зачем мне нужны деньги.

Что подарить, я не знала. Чувствуя себя богачкой, я металась от одного к другому. Очень трудно делать подарки близким людям. Тому же Е-Б. я не задумываясь купила бы портсигар и на этом успокоилась. Но Павле Леонтьевне хотелось подарить что-то необыкновенное, красивое и вместе с тем полезное. Кочевая актерская жизнь не позволяет обрастать ненужным имуществом. Голова моя раскалывалась от дум. Мысли об украшениях я отбросила сразу. Павла Леонтьевна не из тех, кому можно дарить дешевые побрякушки, а на настоящие драгоценности моего капитала не хватало. К тому же я боялась, что мне всучат подделку. Я же совершенно не разбираюсь в камнях, да и настоящего золота от надраенной медяшки не отличу. Это мой отец, едва взглянув на кого-то, мог сказать: «У Залкинда дела пошатнулись, прежде его запонки были бриллиантовыми, а теперь они стеклянные». Или что-то еще в этом роде. Я так не могу.

Красивые статуэтки тоже не годились. Не хотелось увеличивать наш скарб. Веер – мелко и как-то пошло. Долгое время я перебирала шали, но так ничего и не выбрала. У Павлы Леонтьевны утонченный вкус. Она подбирает вещи с необыкновенным изяществом и очень вдумчиво. Не хотелось вынуждать ее носить из деликатности то, что ей не нравится. А носить бы она непременно стала, чтобы меня не расстраивать. Я прошлась по проспекту, затем свернула не туда и вышла к лечебнице. Возле лечебницы меня осенило. Я поняла, что нужно Павле Леонтьевне. Чайный сервиз! Новый красивый чайный сервиз взамен нынешнего, от которого скоро останутся одни воспоминания. Понадеявшись на то, что моего капитала достанет на сервиз, я вернулась на проспект и обнаружила, что хороших сервизов в магазинах нет. Один из приказчиков сказал мне, что хрупкий товар не смог пережить эту зиму, а новые партии не приходят из-за войны. Он же посоветовал мне поискать сервиз на местном рынке. Я послушно пошла на рынок. Там мне встретилось несколько сервизов (посуды вообще продавалось много), но среди них не было ни одного целого. Где чашки не хватает, где сахарницы. Я сильно расстроилась и решила купить серебряную чайную пару, которая приглянулась мне в одном магазине. По дороге я убедила себя, что серебряная пара лучше, чем сервиз. Она вечная, небьющаяся. Я шла и представляла, как Павла Леонтьевна с Ирочкой станут пить чай из подаренных мною чашек. Лучше бы я внимательнее смотрела за моей сумочкой, дырявая голова! А еще лучше бы сделала, спрятав кошелек за пазуху. Во время переездов я так и делала, но в Евпатории меня посетило чувство, будто вернулась спокойная прежняя жизнь, и ко мне вернулась моя обычная безалаберность. Я разомлела под здешним ласковым солнцем. В Евпатории особенное солнце и небо тоже особенное. И Черное море не сравнить с Азовским. Удивляюсь и негодую – какому дураку пришла в голову мысль назвать это чудесное синее море Черным. Он выходил на берег по ночам или был слеп? Мне нравится любоваться морем с террасы. Воображаю себя античной героиней, этакой таврической гетерой. Впрочем, в гетеры меня навряд ли бы взяли, физиономией не вышла.

Отвлеклась. Итак, когда я схватилась за сумочку, то обнаружила в ней здоровенную прореху. Вор, чтобы ему расти головой в землю, разрезал сумочку и вытащил кошелек с пудреницей. Что за времена, когда воры прихватывают с кошельками пудреницы? Или пудреница выпала, пока я шла? Странно. Я как тот Ицик-дурачок, у которого дом сгорел, а он горюет о горшке с чолнтом[30]30
  Чолнт – еврейское традиционное субботнее блюдо, приготовляемое из мяса и бобов (гороха, фасоли) с добавлением круп или картофеля.


[Закрыть]. Потеряла весь свой капитал и горюю о пудренице. Что мне было делать? Пришлось снова идти к Е-Б. Увидев мое заплаканное лицо, он сразу же обо всем догадался и спросил только, где меня обокрали. «В городе», – ответила я, удивляясь про себя столь глупому вопросу. Он бы еще спросил, кто украл мой кошелек. Кряхтя так, будто у него запор, Е-Б. выдал мне несколько кредиток и твердо сказал, чтобы до августа я не приходила к нему за деньгами. Денег хватило на букет – правда, на роскошный. То был не букет, а целый сноп, за которым я не видела дороги. Я не хотела ничего говорить Павле Леонтьевне, чтобы не портить ей настроения, но она, как и Е-Б., по моей печальной физиономии догадалась о том, что со мной произошло нечто неприятное. Мне стыдно. Считаю себя актрисой, а не смогла сыграть веселье. Впрочем, перед Павлой Леонтьевной притворяться бесполезно. Она чувствует малейшую фальшь, а меня так просто видит насквозь. Узнав о пропавшем кошельке, Павла Леонтьевна начала тормошить и целовать меня. При этом она так заразительно смеялась, что я забыла о кошельке. Напоследок только пожелала вору, чтобы каждая украденная копейка обернулась для него годом плача. Боюсь, что ему придется рыдать до Страшного Суда. И поделом ему. Если уж так приспичило быть вором, то грабь банки, обворовывай склады, а не лазай по женским сумочкам. Удивляюсь, как вообще у мужчины может подняться рука обокрасть женщину? Впрочем, не удивляюсь. Если руки поднимаются расстреливать женщин, то и обокрасть тем более поднимутся.

Павла Леонтьевна не любит шумных застолий, но ее именины (уж не я ли тому виной?) вызвали небывалый ажиотаж у труппы. Заговорили даже о бенефисе[31]31
  Бенефис (от фр. bénéfice – «доход, польза») – спектакль, устраиваемый в честь одного или нескольких выступающих актеров (бенефицианта) как выражение признания его мастерства или чествование по случаю юбилея. Чистый доход от подобных представлений полностью поступал в пользу бенефицианта.


[Закрыть], но было ясно, что это чушь, ведь за сутки бенефиса не подготовить. Вместо бенефиса было шумное застолье в ресторане. Павле Леонтьевне наговорили кучу комплиментов (заслуженных! заслуженных!) и даже наша vieille sorcière[32]32
  Старая ведьма (фр.).


[Закрыть] А. Д. сказала имениннице нечто доброе. То был первый раз на моей памяти. Обычно А. Д. только и знает, что браниться и ворчать. Меня она прокляла за то, что я случайно воспользовалась ее гримом. Это получилось нечаянно. Мы сидели рядом, и я впопыхах запустила руку не туда, куда следовало. А. Д… сразу же начала осыпать меня разными нелестными эпитетами. Я не осталась в долгу. А. Д… невозможно игнорировать, поскольку она говорит страшные гадости и умеет задеть за живое. Поняв, что ей меня не переспорить, наша sorcière выскочила из гримерки, сказав напоследок, что такую дуру, как я, никто не возьмет замуж. Я расхохоталась ей вслед и крикнула, что даже не думаю о замужестве, потому что обручилась со сценой. Эти слова слышали многие, кто не слышал, тому рассказали, и теперь время от времени кто-то из наших вдруг «спохватывается»: Раневская, позвольте, а где ваше обручальное кольцо? Я всякий раз стараюсь ответить по-новому. У нас ценится остроумие. Удачная шутка может сделать человеку репутацию. К примеру, В. В., играющая все роли на один манер, как Лизу из «Дворянского гнезда», пользуется уважением за свои «бонмошки»[33]33
  Уменьшительное от «бонмо» – остроумное выражение, шутка. В русский язык перешло из французского (bon mot – хорошее словцо, острота).


[Закрыть] и эпиграммы, которые она сочиняет на ходу. Я пробовала сочинять эпиграммы, но у меня ничего не получилось. Рифму подобрать несложно, это всего лишь две-три строчки, но дело не в рифме, а в соли. Мои эпиграммы пресные, как маца, поэтому я их даже здесь приводить не стану, не говоря уж о том, чтобы прочесть кому-то вслух.

Совсем забыла написать о том, что перед пропажей кошелька я видела во сне, будто получила толстую пачку денег и никак не могу их сосчитать. Крупные деньги снятся к прибыли, а мелочь к тратам и потерям. Не могу понять, в чем моя прибыль? Разве только в том, что бутафор В. И. починил мою сумочку. Поставил изнутри кожаную заплату, замазал сверху какой-то особой ваксой, и сумочка стала как новая.

7 июня 1918 года. Евпатория

Все говорят о каком-то генерале по фамилии Сулькевич[34]34
  Матвей Александрович Сулькевич (Мамед бек Сулькевич; 1865–1920) – генерал-лейтенант русской армии, политический деятель. С июня по ноябрь 1918 года был премьер-министром, министром внутренних и военных дел первого Крымского краевого правительства.


[Закрыть]. Он из Вильны, но почему-то считается татарином. Никогда не слышала о том, чтобы в Виленской губернии были татары. Подозреваю, что он литвак, прикинувшийся татарином в своих целях. Должно быть, вел торговлю с татарами и от них научился татарскому. Торговля располагает к изучению языков. Мой отец кроме еврейского и русского хорошо знает немецкий и польский, немного хуже говорит по-гречески и по-турецки. Сулькевич, которого я в глаза не видела, нравится мне больше, чем немцы. Хотя немцы мне ничего плохого не сделали, но они здесь чужие. Впрочем, немцы, кажется, не собираются никуда уходить.

10 июня 1918 года. Евпатория

Сегодня Тата попросила меня сходить с ней на рынок. Я понимаю, чем была вызвана эта просьба. Цены растут день ото дня, и бедная Тата, давая отчет о своих тратах (которого, впрочем, у нее никто не спрашивает), волнуется, как бы мы не подумали, что она делает на нас свой гешефт. Мы, разумеется, так не думаем, потому что такого честного человека, как Тата, невозможно заподозрить в чем-то неблаговидном. Но Тата волнуется и потому захотела, чтобы я пошла с ней. Помня недавний случай с кошельком, я не стала класть все свои деньги в новый, подаренный мне Павлой Леонтьевной. Оставила там какую-то малость, а остальное спрятала за пазуху. От того, что деньги лежат за пазухой, происходит двойная польза. Так надежнее, и, кроме того, они греют душу. На рынке я обратила внимание на то, что наша добрая Тата уже успела перезнакомиться со всеми торговцами. С ней здоровались и те, у кого она ничего не покупала, интересовались делами, а одна баба богатырских статей дала нам несколько яблок для нашей «миленькой девочки». Ирочку здесь тоже хорошо знают, потому что она часто увязывается за Татой, когда нас с Павлой Леонтьевной нет дома. Ирочка боится оставаться дома одна, даже днем. Я ее плохо понимаю. Чего бояться, ведь кругом свои люди, члены нашей труппы? Что касается меня, так я в детстве нисколько не тяготилась одиночеством. Напротив, любила остаться одна, чтобы никто не мешал мне мечтать. Ах, эти детские мечты! Так хочется ненадолго вернуться в то время, когда мне было семь или восемь лет. Ненадолго, только для того, чтобы ощутить на губах вкус детства. Заново отвоевывать свою свободу я не хочу. Моя подруга Ривка Луцкер (ее имя я могу написать, потому что бедная Ривка умерла во время родов) говорила, что моя война с отцом напоминает ей войну Алой и Белой роз. То был намек на длительную и бестолковую войну между родственниками. Но я своего все же добилась. Добиться бы того, чего хочу, и на сцене… Вчера показала Павле Леонтьевне Шарлотту в первом действии, когда та проходит через сцену. Я хочу пройти так, чтобы зрители сразу же все поняли про Шарлотту. Это ее второй выход. У Чехова сказано просто: «проходит через сцену», но ведь пройти можно по-разному. Я перепробовала разные походки, пока не остановилась на одной, показавшейся мне наиболее подходящей, но Павла Леонтьевна ее забраковала. Сказала, что я переигрываю с суетливостью и оттого создается впечатление, будто моя Шарлотта чем-то напугана. А на самом деле это не так. И то, как Шарлотта отвечает Лопахину, тоже не понравилось Павле Леонтьевне. Она сказала, что я произношу реплику блекло, так, что за ней не видно характера. Чтобы мне стало понятнее, она несколько раз произнесла: «Если позволить вам поцеловать руку, то вы потом пожелаете в локоть, потом в плечо» – на разный манер, меняя интонацию и выражение лица. Передо мной прошло несколько разных Шарлотт. Презирающая мужчин, равнодушная, кокетливая, тяготящаяся своим девичеством… Всего одна фраза, причем не самая важная, но Павла Леонтьевна смогла выразить все, что хотела. Я даже и не мечтаю о том, что когда-нибудь смогу достичь такого бесподобного совершенства. Увы, я не обладаю и сотой долей таланта моей дорогой подруги. Я думаю и пишу об этом спокойно, потому что нисколько не завидую Павле Леонтьевне. Ей невозможно завидовать. Можно только восхищаться ее талантом, ее красотой, ее добротой и прочими замечательными качествами. Глядя на нее, я жалею о том, что не умею рисовать. Было бы так славно написать ее портрет. Я даже придумала композицию. Актриса вошла в гримерную после спектакля. Душой и мыслями она еще на сцене. В ушах звучат аплодисменты. Глаза широко раскрыты, верхняя губа чуточку приподнята. Голова вполоборота, точеный профиль отражается в зеркале… Эх, ну почему я не умею рисовать?

Чревовещанию, которому мне давно хотелось научиться, учусь у С. И. У нее превосходный метод. Стоит мне чуть шевельнуть губами, как я получаю болезненный тычок лорнетом. Учеба идет очень быстро. Сегодня на рынке сказала одной торговке: «Такой сметаной только сапоги мазать!» Та завертела головой, не понимая, кто посмел охаять ее товар. Здешние торговцы не похожи на таганрогских или ростовских. Они скорее выбросят товар, чем снизят на него цену. У нас в Таганроге под конец дня цены на рыбу, мясо и плоды значительно снижались. Каждый старался расторговаться до конца, пока товар не пришел в негодность. Между домами было соперничество, следили за тем, когда чья кухарка идет на рынок. Идет попрежде, следовательно, не вынуждена считать каждую копейку. Здесь же протухлая рыба на закате дня стоит столько же, что и утром. Редко когда сбросят какую-то малость. Тата объясняет это тем, что весь «духовитый», как она выражается, продукт перед самым закрытием скупают повара из местных заведений. Им-то отдают за бесценок, потому что они постоянные покупатели и забирают все. Я этому не верю. В тех заведениях, которые мы посещаем, готовят из свежего. У меня такое чуткое обоняние, что обмануть меня невозможно. Впрочем, мы бываем в приличных заведениях, а о том, что творится в тех, что рангом ниже, не имеем понятия.