Текст книги "Танжер"

Фарид Нагим
TANGER

 
Бабочка под дождем
бьется о стекло
ведь ждет ее рай
за прозрачной стеной!
 

Часть I

Пансион с картонными стенами и бумажными ширмами вместо дверей. Снаружи – Танжер… несколько улиц, темнеющих по мере того, как, мигая, гаснут фонари на старой съемочной площадке.(…)

Я иду следом за женой владельца по картонному коридору. Складная ширма выводит на улицу, и я делаю поразительное открытие: снаружи Танжера нет.

– Там же вовсе не Танжер! – восклицаю я.

Уильям С. Берроуз «Книга Снов»

Один

– …Так, а сколько сейчас времени?

Часы на руке. Циферблат. Цифры в круг.

«…скорый поезд Алмата-Москва прибыл на шестой путь…»

Пыльные крыши вагонов. Серое небо, облака, шпиль наискосок. Птицы.

«…пиво, пирожки… пиво, горячие пирожки… пиво, горячие пирожки…»

Закурить. Отойду туда – сразу закурю. Закурю, постою и пойду тогда.

Сколько времени? Так. Одна сигарета. «Казахстанские». Сколько времени? Ты же смотрел. Два часа тридцать минут. Специально посмотрел и даже не увидел. Два часа тридцать минут, надо запомнить. Надо закурить, это последние «Казахстанские». Пачку оставь. Покурю и тогда.

«…нумерация вагонов от хвоста поезда… уважаемые пассажиры, электропоезд Москва – Рязань…»

Как же приятно закурить. Так сжимается горло. И этот дым из легких сквозь губы, этот звук выдоха, который только ты и слышишь. Мурашки по плечам, передергивает. Холодно немеют скулы. Приятно стряхивать пепел на асфальт. Мягкое тепло к пальцам от огонька. И недолгое счастье.

Крыши вагонов, сизый дымок над ними, небо, черный асфальт, старые ботинки, картонные коробки.

Пахнет соляркой, и углем, и долгой дорогой из вагонов. Так, ты уже смотрел – сейчас полтретьего. Крыши вагонов влажные. Отражается. Небо. Анвар, вот я и вернулся. То же серое небо, облака, тот же шпиль среди них как всегда. Дым как-то ярче стал виден, крыши вагонов заблестели – а-а, это же дождик пошел…

Сгорбившийся у парапета старик в пальто. Бомж.

Всегда, когда приезжаю в Москву, моросит дождь.

Смотрит. Лицо такое. Идет. К тебе идет. Сейчас попросит закурить, последняя. Извини, дедушка, это последняя.

– Молодой человек, давай я тебе вещи помогу донести.

Денег-то нет.

– А, спасибо, но у меня денег… это, три рубля, что ли, есть. Три рубля вроде есть, и на метро еще.

– Ну и ладно, я так тебе донесу.

Как же он ее потащит, такой маленький бомж?

Старик, согнувшись набок, подволакивая ногу, тащит коробку, перевязанную шарфом и брючным ремнем.

Не убежит, нет? Куда убежит, тяжелая такая! Голуби под ногами кучкуются. «Все о знакомствах», «Знакомства», «ЖОЗ». «Нелюбимая, ждет меня, вечерами темными, у окна, ждет меня одна…» Эту же песню пели, когда уезжал, в этом же киоске… где старик? Тяжело ему, а тащит, а!

– Ну вот, все, дальше метро, спасибо тебе, дедушка, вот, щас, вот три рубля, честно, прости.

– Ладно, нормально.

Надо же, все-таки взял, не хотел как будто, а взял. Он думал все-таки, что больше дашь. Не-лю-би-май-я ждет меня, вечерами… Надо заранее снять. А то подумают, что это, стыдно как-то. А так это просто из кармана, как будто это… а другое. Испугался, ты ж в вагоне еще снял. Пизде-ец… В кармане. Оно. Я же в вагоне его еще снял. Так достанешь небрежно из кармана, как будто кто-то там дал, допустим, чье-то, как будто… Этот же орден со знаменами, как всегда в этом переходе на Комсомольскую. Вон они стоят. Вот они, здесь, как всегда. Коробки чуть подальше поставить, в сторону от них и так это…

Скупка изделий из золота и серебра

– Здравствуйте, я бы хотел кольцо сдать.

Из кармана так. Мол, так вот чье-то, мало ли кто, мало ли чего.

Мужик вроде ничего. Что это, определитель золота? А нет, это весы такие, электронные. Как у них все это… кольцо, наверное, тысяч на сто пятьдесят потянет по минимуму. Не-лю-би-май-я ждет меня… Да, тысяч сто пятьдесят, маловато, конечно, но что, ношеное…

– Восемьдесят тысяч получается, командир.

Иё-о!.. во сколько… в три раза.

– Восемьдесят, говорите? Та-ак…

– Видишь, оно погнутое у тебя, и вообще видно, что носили.

Боже мой, оно стоило почти триста тысяч рублей! Восемь-десять, восемьдесят, восемьдесят на что, на что?

– Ну, как? Больше тебе никто не даст, оно погнутое.

– Да-а, точно погнутое, даже непонятно отчего, как будто молотком… что ж… хорошо.

Пересчитывай… пятьдесят, шестьдесят, пятьдесят – шестьдесят, так, да – восемьдесят. Раз, два, три, восемьдесят. Спасибо, хули…

– Спасибо.

Еще пятьдесят шагов протащу и отдохну. Главное, чтобы мент не стоял возле той дверки. Как вспотела спина. Постой. Вот так вот просто, Степной барон, на маленьких, плоских электронных весах взвесили всё, и за всё про все – восемьдесят тысяч рублей, а ты переживал, мучился, ночами не спал и все курил. Боже, помоги мне, лишь бы не было ментов, даже билетов нет у меня, боже помоги мне, лишь бы не остановили. Сейчас, еще немножко, еще тридцать шагов… еще вон до той колонны. Все прилипло к спине, дай бог дойти. Еще и на Новослободской переход. Сейчас будут менты. Здравствуй, Димка, я вернулся! Ха-ха… Ты чего? Все, Дим, вот так. Нет, не так. Привет, Дима, это я. Ты что? Уезжал и думал, что на всю жизнь, а вернулся через месяц… Привет, Дим, вот так вот… Мимо. Не заметил. Вон еще двое. Того остановили. Сейчас меня. Точно меня. Прямо передо мной ушел. Биссмилля рахман и рахим…

Вылетает, отойди от края, какой ветер. Ебнет зеркалом.

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция…»

Отражение бледного лица в черном стекле электрички.

О! Дима. Привет, Димка. Да, я вернулся. Думал, что уезжаю на всю жизнь, прощался с Москвой навсегда, а вернулся через месяц. Да, так и надо будет сказать. А ты Юрку не видел, Дим? Юра, деньги не высылай, я еду сам. Не-лю-би-май-я ждет меня… Вряд ли выслал… А если выслал? Без денег останешься, вот и все дела. Не-лю-би-май-я ждет меня вечерами тем… Красивая какая…

ФИЛИПС – ИЗМЕНИМ ЖИЗНЬ К ЛУЧШЕМУ!

ТЕФАЛЬ – ТЫ ВСЕГДА ДУМАЕШЬ О НАС!

Места для инвалидов, лиц пожилого возраста и пассажиров с детьми.

– Счастливо тебе, Асель, – и такой у меня вид жалкий.

– Прощай, Анвар.

И снова легла, почти упала, болела.

– И ходит еще, молчит, не разговаривает такой, ничего себе!

– Что? А что мне говорить, Асель, что?

– Уёбище! Отпусти руку!

Чуть не ударил тогда, и только сильно рванул за руку.

– А, Димка, привет, это я, вот так вот, думал, что уезжаю на всю жизнь… Юра, долг не высылай, как договаривались, я сам уже еду…

«…Дмитровская. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…»

Сухо как во рту! Мент… только сегодня приехал, товарищ милиционер, мол, это, можно заплакать, короче, он поймет, мужское братство. Поймет, блядь!.. Пить. Как выйду, выпить. Только сегодня приехал, вот коробки. Только сегодня.

Ту-дум-тум… ту-дум-тум-тум… ту-дум-тум-тум… ту-дум-тум-тум…

Общага, вот я и вернулся, пиздец какой-то.

Круглые часы «ЗИЛ», без пятнадцати одиннадцать. Охранник как будто не узнает. Да, типа не узнает. Это же я. Уже не пустит.

– Пропуск!

– Я только коробки оставлю и назад.

Неужели паспорт потерял?

Комнату Димкину забыл. Она.

«Димка, мы в 605, если что, поднимайся (с гитарой)», – я писал, а будто и не было ничего.

– Дим, открой, это я – Анвар, я вернулся.

Спит, что ли?

Что он смотрит, бля?! Первокурсник, наверное. Сейчас закурить попросит… как сговорились… а ты выглядишь, как лох доступный.

– Извините, его нет, он вчера самоубийством покончил.

– Что?

– Он вскрыл себе вены, «Скорая» увезла. В очках такой, да?

– Да-а…

Круговое мелькание пролетов. Вспученный линолеум коридора, выбоины и следы от окурков на стенах. Двери. Пыльное, грязное окно в конце, в открытой форточке свежее, яркожелтое свечение. Подходит к двери в конце коридора. Поднимает с пола окурок и, опалив зажигалкой фильтр, закуривает.

– Юра, открой, это я – Анвар, – тихо. – Я вернулся.

Стучит. Тишина.

– Нет, что ли, никого?!

Отходит, громко топая. Тихо возвращается, слушает.

Шепот. Звук отодвигаемой задвижки.

Да-да, так надо будет сделать, мол, спокойно, Юра это ограбление.

Дверь приоткрывается и высовывается голова.

– А! Бабай! Ты че, вернулся, что ли?

– Я. Да…

Смеется, обнимает. Как всегда эта Юркина манера стукаться лбом в плечо.

– Давай, проходи, не стесняйся, будь, как дома, обувь можешь не снимать, – ищет кого-то за спиной Анвара.

Комната. Кровать. Маленький щуплый паренек курит. Налысо остриженная голова. Большие уши. Испуганные серые глаза. В углу большая дорожная сумка «Marlboro». Еще одна кровать, полосатый матрас с желтыми разводами. Индийский земляничный чай, маргарин Rama, ЯЛОВИЧИНА – тушкована вермишель… Ели!

– Ну, ты чё сидишь, как будто человека съел?! – склоняется Юра к пареньку. – Поздоровайся с дядей.

– Паша.

– Анвар.

– Как-как?

– Анвар. Был такой еще, Анвар Саадат, если знаешь, конечно.

– A-а… не-ет…

– Ты глянь-ка, Бабай? У него печатка на мизинце. Мол, крутняк, Аль Пачино, на хрен. Откуда вы такие беретесь?! Лучше бы ногти почистил.

– Достал уже, блин! – Паша прячет руку в карман. – А чё тогда сам говорил: подари, подари…

– Это мой друг! Вот. Кровный, без булды, – Юра стукается лбом в плечо Анвара, обнимает его. – Друзья закадык, братья… Да он барон, бля! А ты чё приехал-то, в командировку, что ли?

– Я, Юра…

– О! Хорошо, что ты пришел! Я тебе стих почитаю. Ночью написал. Вот глянь. Сядь, или нет, прислонись к стене, а то упадешь, ха-ха!

Значит, денег нет… скажет «нет» как всегда. А ты еще боялся, как бы он тебе не выслал долг в Алмату.

 
Вершат унылую работу
метаморфозы естества.
Как будто с фресок позолота,
с дерев осыпалась листва.
 

– А?! Скажи: клас-с! Или вот, – ищет другую запись на обоях. – Как золото на дне лотка – дни, озаренные тобой. Не то. Вот:

 
Чернеет ворон на снегу,
И на душе тоска такая,
Как будто выбрит и покаян,
И застрелиться не могу…
 

– Нет, лучше – а застрелиться не могу, – исправляет букву на стене. – Как будто выбрит и покаян, а… а застрелиться не могу. Так лучше! – отходит и любуется.

И тогда все это было точно, как сейчас, исправлял букву, и было чье-то движение и какой-то вопрос.

– А романы свои тут тоже на обоях пишут? Войну и мир, нафиг! – Паша.

– Он тоже поэт, – Юра, показывая на Пашу.

– Угу.

– Хреновый поэт!

– Пошел ты.

– Тоже учишься здесь?

– Не-ет, я проездом… в Африку еду.

– Серьезно, Бабай!

– В Африку?

– Прикидай, но? – закуривает. – К жене еду. Насовсем, нафиг!

– К жене? Она что, негритянка, что ли?

– Да нет. Она там на фирме работает… Юрок, а где моя барсетка?

– Откуда вы такие беретесь?! Ба-арсетка, – кидая со шкафа сумочку. – Драная, шоферская сумка. Ба-арсетка!

– Вот, визитка ее.

– Гвинея Биссау… Ничего себе. Она еврейка, да?

– Отец еврей, мать хохлушка. Русская, можно сказать. Но.

– А-африка, – «ты так наивно радуйся, играй – ведь ему так хорошо сейчас, хотя действительно у…».

– Охо-хо, боже мой…

– Ты чего, Анвар?

– Да нет, ничего, просто завидую тебе.

– Да я сам себе завидую, нафиг! Даже не верю до сих пор.

– Дай докурю. Фу, свинья! Весь фильтр обслюнявил! – Юра обжигает фильтр зажигалкой, брезгливо осматривает.

– Я вообще курил, а не слюнявил.

– Это все монопенисуально.

– Ох ты, ёпт таю, ученый какой… Анвар, ты в «Барби» разбираешься?

– В чем?

– В куклах «Барби». Я тут дочке куклу купил…

– У тебя дочка есть?

– Окса-анка, три года уже.

Противно так рот растягивает. Ботинки с квадратными носами. Как они могут эту херню носить?! Воротник рубахи грязный. Муж, бля.

– Вот, в ГУМе купил, сказали, что не китайская.

Юра ухмыляется у окна.

– Кла-ассная кукла, Паш!

А тебе, Анвар, ночевать теперь негде из-за этого козла.

– Она при всех делах, прикидай? Даже в животе дырка для ребенка. И дети, как мышатки, ей-богу. Я офигел, когда увидел!

– Придумают-же, а? Лишь бы продать.

– Жене духи купил, – достает коробочку. – Ничего?

– Ду-ухи, блядь! Что, у нее там своего парфюма нет, что ли? – спрашивает Юра. – И вообще, что ты мне здесь свой сидор потрошишь?! А?!

– Кла-ассный запах – горький, он очень идет женщинам.

– Чё там классного, Анвар? Давай, как раньше, – Юра стукается лбом в плечо Анвара. – Сейчас чайку запаганим. Не крепкий, не-ет, но чтоб «купец», чтобы ложка стояла! А? О жизни покракаем…

На улице скрежет тормозов. Жесткий и тупой звук удара. Паша, вытянув худую шею, смотрит в окно.

– Ой, бля-а-а, – болезненно морщится. – Мужика сбили, вон-вон, гля, отлетел куда, лежит весь такой. Туда. Аж нога не туда вывернулась. Не дай бог, не дай бог! Тьфу-тьфу! Тьфу, не дай бог!

– Как же я ему завидую!

– Тьфу-тьфу… Ты че, больной, что ли, на всю голову, Юрок?!

– Как же я завидую, что сейчас приедет «Скорая», его положат на носилки, привезут в Склиф и сразу вколят морфий.

– Какой морфий, Юрок?! – хихикает. – Он умер уже! Если ботинки слетели, значит, насмерть, каждый водила тебе скажет.

– Ну, все. Пора, – Юра стукается лбом в плечо Паши. – Пора идти за чеком, Пашок-мешок. Давай деньжат, я быстренько обернусь.

– Юрок, не обижайся, я не буду.

– А теперь подумай хорошенько и попробуй еще раз.

– Юрок, я завязал.

Так же мог лежать я. И весь мой скарб из коробок по всей улице… пишущая машинка, бумаги, книги, бритвенный станок с потертым лезвием.

– А куда ты, Юр? Что случилось?

– Забвения надо купить, Бабай. Мы с ним вместе начинали. Боже мой! Рисовались, каждому лишнему кубику дозы радовались, в ладоши хлопали, кураж такой был – что ты – все по-взрослому… эх, помнишь, Павлушка? Ну, все, кончай ебать мурочку, давай деньги и я пошел, здесь пять минут всего-то идти.

– Юрок, я уже полгода не ширялся. Слез я, Юрок.

– Ты че, козленок, горя, что ли, не видел?! Фу, бля! Объясняю еще раз. Надо полсотни лавэ. Для тебя! Не для меня! Ведь я приду, и ты попросишь у меня. Да-ай, Юрок ширнуться. Юрок, дай ширнуться.

Смешно, конечно.

– Во-во. Так и будет, Бабай! Вот увидишь.

– Я не попрошу, Юрок. Точно тебе говорю!

– Фу, чушок! Не ожидал я от тебя такого.

– Юр, извини, я не буду.

– Паша, я беру дешево. Задарма.

Как лицо кривится, как будто заплачет сейчас, он всегда так, как будто кожу лица по черепу размазывает.

– Еще раз говорю тебе – чек стоит семьдесят. Я у тебя прошу полста.

– Юрок, однозначно, – Паша невидящим взглядом в окно.

Юра идет к двери. Поворачивает голову и поднимает вверх указательный палец.

– Поцелуйте меня в спину! Ниже… ниже… ниже. О! – вытягивает палец, замирает. – О-о!

Юра одевается.

Новая, бля, кожаная куртка у него, а ты, как бомж, Анвар.

– Бабай, у тебя, случайно, жетончика на метро не будет?

– He-а, Юр.

Юра уходит.

Шесть часов уже! Ебаный ты, ебанный Юра. На иглу меня чуть не подсадил, чтобы в рабство свое взять, это первое. Благодаря тебе у меня пропали туфли и зонт, это второе. И денег не выслал мне в Алмату, как обещал, а я жду, идиот, голодаю там хожу. Музыкальный центр проводникам отдал за место.

– Она такая хорошая! Знаешь, как я ее люблю?!

– Что, что говоришь?

– Про Алинку, жену свою. Я ее так люблю, что хочу, чтобы все были счастливы, чтобы у всех все было хорошо, чтоб был мир во всем мире!

– Да-а. Ты молодец, что ширяться не стал. Тебе в Африке будет хорошо – у тебя челюсть такая. Массивная. Тебя там все за англичанина принимать будут.

– Ага, классно. Море, жара, чунги-чанги всякие бегают. А ты чего, тоже, как Юрок, учишься здесь?

– Учился. Закончил в этом году. Я так приехал из Алматы… в командировку. У меня там жена.

– Кла-ассно. И Алинка тоже хорошая, такая честная, блин!

– Ты молодец, что Юрке не поддался.

– Ага. А ведь это она меня с иглы сняла. А Юрок вообще намного раньше меня ширяться начал.

– А вы как с ним познакомились?

– На стройке, вокзал вместе в Оренбурге строили. Он мне поддержку давал, защищал меня. Он же сидел, ты знаешь? Не-ет, он так-то хороший. Потом уехал сюда, в Литературный институт поступать. А меня там вообще чуть не посадили, прикидай. Алинка ко мне ходила. Я только благодаря ей с иглы слез. Серьезно. Так бы никогда не слез. Она такая хорошая! Честная такая, нафиг!

– А документы там, загранпаспорт, визы всякие?

– Нормально. Все сделали с матерью. Нормально, хлопотно только. Хорошо, что так. Дома работы нет – все сидят, бухают друзья, короче. Ладно, ты не обижайся, я пойду, короче, пока Юрок не вернулся.

– A-а. Ну, давай.

– А это, Анварок. А как, блин, до Шереметьева-2 доехать?

– Сейчас выходишь, садишься на тройку, доезжаешь до метро «Дмитровская». Там едешь до «Менделеевской», подожди… да, с «Менделеевской» пересаживаешься на «Новослободскую», доезжаешь…

Не доедет он.

– Так, ясно, до «Менделеевской», потом на «Новослободскую», я-а-сно.

– Слушай, Анвар, ни хрена не понял, на самом деле!

– У меня тоже так было по первой в Москве.

– А может на тачке?

– На машине с тебя тысяч сто возьмут, по всей видимости.

– Ни хрена здесь цены!

– А самолет во сколько у тебя?

– В восемнадцать ноль-ноль. Завтра, вечером то есть.

– В общем, Паш, ты сегодня оставайся здесь, я сам тебя завтра провожу, время же терпит.

– Да я рад бы, но у меня документы на вахте остались, охранник прикопался и все, блин!

– Да-а, сегодня мудак на вахте, точно… а я тебя через чердак проведу, я сам так. Ты сейчас, короче, выходи и забирай документы, как будто уходишь насовсем. А я спущусь через чердак и во-он возле того светофора встречу, только смотри через дорогу осторожно, сам видел.

Ебаный ты ебаный, Юра!

– Я-асно, значит там, – Паша смотрит в окно. – Все, запомнил, там вон мужик еще стоит в красной куртке.

– Кто?

– Понял-понял, короче, это я уже прикалываюсь.

Веснушки такие, застенчивые, и когда смеется, то как-то сгибается в груди, как будто ждет удара за свой смех. Наверное, так его мама смеется. У таких худых член всегда толстый. Как у Васянки. Да, удивительно.

…………………………

Таганка, все ночи полные огня…

…Извините, я вам не помешаю? …заачем сгубила ты меня. Ух! Ну и чичер на улице! Дай, погрею. У-у, якши. У-у, якши. Уши у тебя теплые, Паш.

Значит, ты дурак! Как еврейка могла такого дурака полюбить?

На черных чуть не нарвался возле комков… ассирийцы, бля, черные…

…Бабай, ты че сидишь, как будто человека съел?

– А? Да так, Юрок, дремлю… голодный был, перепил…

– Анвар, он все уши мне своей Алиночкой прожужжал. А-алиночка, А-алиночка моя. Пивко попивают, богачи, хули… Ты, эмигрант, дверь закрой!

– Пришел, бля, командир! Да, Анварок?

– …Вот оно – забвение. Забвеньице мое! Та-аганка… у эти изиты, давить их…

…Так, из чайника из носика никто не пил? Смотрите мне! Та-аганка, все ночи… Все ночи полные огня… черножопые, бля… У-у эти изиты, слоны… лоси, бля…

…………………………

Юра. Коричневая куртка. Лоснится. Красные руки. Брюки отвисли на коленях. Засаленные. Стоптанные мокасины.

Сжимает ладонями голову Паши, трёт.

Банка пива. «Белый медведь».

Проявляется лицо Юры. Мелькнула рука.

Неподвижный рисунок обоев.

Паша. Закрывает дверь на защелку.

Юра расстегивает брюки, сует руку в пах.

Достает пузырек из-под пенициллина и маленький темно-коричневый квадратик чека в целлофане. Скребет ножом чек. Закопченный ковш.

Ставит его на плитку. Полка, книги.

Достал одноразовый шприц. Ватку намотал на иглу. Набирает воду из чайника.

Снимает ковш с плитки. Покачивает его в руке.

…………………………

Юрка. Юрка поет.

Замерз, видать? Ходит на полусогнутых, как горилла.

Большая у него нога…

Они же дружили когда-то. На стройке, наверное, так грелись?

Ненавидит черных… кавказцы.

Это он тебе говорит, Анвар.

Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве… если закрыть глаза, будет тошнить, да, улетаю… тошнит… пожелай мне удачи в бою, пожела-а-ай мне-е-е…

Он что, и член, что ли, себе отморозил? А-а, ясно, спрятал…

Изиты какие-то, кто такие…

…я-асно – процесс у него пошёл… в туалет, что ли, сходить, если встану – стошнит, надо стошнить в туалете…

Аж дыхание затаил… Чай, что ли, будет пить?

…………………………

…За-ачем сгубила ты меня… опиечек мой, мой опиек, мой опиечечек, радость моя, солнышко!

…опиёчек мой, опиек…

…вот она – моя опиюшечка…

…опиюнечка, моя опиюнечка…

…Фу, чушок! Что он мне продал?! И это чистый ацетон?! Это уксус, а не ацетон! Он же мне все запаганил! Что же мне теперь? Что я вам, а?! Фу, фу! Они всегда мне все паганят! Черные…

– Это ацетон, Юрок.

– А-аце-тон, Йю-ро-ок! Пусть Бабай понюхает…

– По-моему, это цыстейший ацет-н, Юр. Пахнет так… краской…

– Да, а мне что-то показалось.

Опиечек мой, мой опиек… опиё-че-чек-чечик…

У-у-у… Ббббб… ткх-г…

…………………………

Паша. Сумка. Marlboro. Нагнулся над сумкой.

Паша в черных очках. Курит.

Приподнимет ковш, качает в руке, снова поставил.

Снимает ковш с плитки. На стол поставил.

Нюхает какую-то бутылку.

Паша в черных очках. Бутылочка в руке. Нюхает.

Бутылка у меня в руке. Мои пальцы, ногти.

Это я ставлю бутылку на стол.

Набирает шприц. Коричневая жидкость.

Юра… стул… обмотал руку полотенцем… закручивает его.

Прижал руку к колену.

Ноздри раздуваются. Вводит иглу.

…………………………

Прикол, …зачем он надел черные очки, как будто он уже там у себя в Африке? …пальцы дрожат у него.

Так нежно, очень нежно, бережно…

Передразнивает его «Алиночку».

Что он так кричит?! Напугал… Ну и че ты… Как исказилось лицо. Брови задрал. Рот кругом по лицу.

А Паша боится, услужливо так нюхает, как раб…

Про тебя говорят, Анвар. Что-то там пусть бабай сделает.

Бутылка какая-то липкая, вообще ничем не пахнет… вроде краской пахнет… ремонтом таким…

Как бы не ебнулась… язык заплетается…

Так мало… чуть-чуть совсем…

Вены будет перетягивать…

Аж вспотел весь… аж капли трясутся у него на лбу…

…………………………

…у-ух… сука…

…Пашок, помоги, хули смотришь?

– Давай, достал уже ты меня…

– Закручивай сильнее. Все вены попрятались. Боятся. Понимаешь, Бабай, срабатывают защитные функции…

…и ни одной вены, так глубоко уходят. У тебя вон, видишь какие вены… Ах, какие у тебя вены, Пашуля…

– Ты давай смотри мне не вколи по ошибке!

– У меня тоже такие были, вон, как у Бабая. Эй, Бабай, спишь что ли?!

…Видишь, не попал. Крови нет. Кровь должна появиться, Бабай.

– Ну что, Юр, ничего?

– Не-а, Бабай… подожди…

…Паша, ослабь немного…

Закручивай… Ни хрена! Ну вот что мне, блядь, дела-ать, а?!

Закручивай сильнее, гово… да сними ты эти ёбаные очки, ёбаный твой род!

– Пошел ты на хуй, Юрок!

…………………………

Вынимает. Вводит.

Паша. Черные очки. Гитара. Пол.

Вынимает. Вытирает рукавом пот.

Паша рядом с Юрой.

Паша крутит полотенце.

Показывает иглой шприца на Пашу.

Паша отскочил от Юры.

Юра колет руку.

Склонился над Юрой, вижу свои колени. Белая рука Юры. Игла приподнимает кожу.

Жмет кулак.

Вводит иглу. Вынимает. Вводит.

Вынимает.

Рука со шприцем падает вдоль тела.

Паша бросает полотенце, отходит к окну. Закурил.

…………………………

Паша… гитара… пол… это ботинки мои… ушли – это я их утянул сам под кровать.

Что они там, борются, что ли?

А-а, ясно…

…что они там сейчас делают, сидят, наверное, вдвоем с матерью на диване, про тебя говорят, в комнате темно, за окном листья жжёт дворник-казах на бульваре… побывать бы там… так, незаметно совсем, хотя бы минуты на три…

…та-да-дам-там-там… та-да-дам…

…привет, Аселька, как ты там… интересно, выздоровела или нет… на работу…

Про тебя опять, что-то… а, вены сравнивает… как будто заснул, хм.

Посмотреть, что ли…

Мужской такой запах, отцовский…

Как кожа натягивается, как тряпочная.

Паша так отодвинулся…

Пашка-то вспотел тоже весь.

Ни фига кровь не пошла…

Да-а, а главное так просто всё… как я не знаю что… как же просто…

Что это? Он плачет, что ли.

…та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там…

…………………………

– У-у-у, б-б-б! Я ебу в рот такую жизнь! Анвар, бля, хватит пальцами барабанить… мне по мозгам!

…м-м-м-м-м…

…Поймал-а-ал… Все, Анвар. Молодец. Ма-ла-дец, Анварка!

Ф-фу-у-ух… ха-ха… а-ахх

…еще и на утро хватит.

– Нормально?

– Угум, Бабай, спасибо тебе…

Что, …аша?

…а-а-а… ша-ша… хм…

– Да на, Паша, на! Что же ты ебал мурочку? Я же знаю. Знал. На, возьми, я же говори-ил попросишь…

– Спасибо, Юрок! Спасибо тебе!

…Спасибо, Юрок.

…Спасибо тебе, ох…

– Ты че там прячешь, Паш, а?

…………………………

Юра поднимает кулак со шприцем.

Трясет им в воздухе.

Закручивает полотенце. Вводит иглу. Колено трясется. Замер.

Глубоко вздыхает. Дыхание срывается.

Почесывает горло. Медленно.

Почесывает щеку. Медленно.

Смотрит на шприц.

Почесывает ноздрю.

Моя рука трогает Юру за плечо.

Почесывает скулу.

Медленно достает сигареты, закуривает. Смотрит, прищурившись за мою спину, ухмыляется.

Шприц. Юра протягивает мне шприц.

Паша сзади меня выхватывает из рук Юры шприц.

В угол отбежал. Занавеска. Косо мелькнуло в темноте лицо. Черные глаза.

Присел, согнулся, ищет с левой стороны, скрючился, ткнул… надвинулся… качается.

…………………………

…а я что, пальцами барабанил… даже не заметил…

Так скорчился весь, как будто…

Что это?.. как просто…

…как же все это обычно, и не страшно совсем, а главное, как все просто.

Хорошо, видать ему, как будто проглотил что-то большое и такое приятное. Так – А-а-ап! Фу, аж ты сам расслабился. Он аж осветился весь. Паша смеется так… нервничает, очки снял…

Что? Куда он там смотрит?

Там Паша за твоей спиной… что? Что он там… чё он там де…

Что – на? Зачем он мне? Я что… иди ты, бля, я не буду… Это он не тебе.

А, это он Паше шприц… на, выброси, мол, что ли?..

Какая белая кожа… Что это он?

Что он, в карман, что ли, прячет?!

Че он там… приколист какой-то…

Какие красные уши.

Пустой шприц.

…………………………

– …Ох… спа-а-а-сибо тттбббе… хи-хи… …хи-хи-хи…

– Ты чего, Паша? Юр, пиздец…

– Ладно, Бабай, ты не кипешуй…

– Что, Бабай, сплохело?

– Аха, пиздец просто, Юр… две банки на голодный желудок…

– А ведь я, Юр, чего вернулся-то…

– А-а. Бабай… а правда, говорят, что Чубайс цветами на вокзале торговал? Скоро пойду на Киевский лотереей торговать. Постою, зубы вставлю. А потом поеду в Киргизию лечиться. У доктора этого… н-некролога. Потом книгу стихов выпущу. Это будет гениальная… А-ай, блядь!.. книга о любви, блядь.

– Не знаю, Юр, не знаю… тебе бывает страшно просто так?

– Ты знаешь, что у меня после того, как ширнусь, хуй не стоит? Вот такой вот. Сколько раз бывало… уколемся и девчонке… сколько их подсаживается на это дело… Юрок-Юрок… и вот она… ей еще больше хочется… разденемся, она и так и эдак, а у меня вот так вот и все… сколько раз бывало.

…………………………

Медленно качается. Смеется.

Большие красные уши. Я стою над Пашей.

Туалет. В унитазе пиво с орешками, с губы тянется липкое. Раковина. Чьё-то лицо мелькнуло впереди.

Юра. Курит. Покашливает.

Почесывается.

Паша. Голова на столе.

Юра вздрогнул. Обводит взглядом.

Я. Опустил голову. Сижу. Пальцы сцеплены.

Закуривает. «LM». Выпускает дым.

Дернул рукой. Сигарета. Пальцы обжег.

Показывает согнутый палец.

…………………………

Это пиздец бля, какой-то! Это же он себе… вколол… всю дозу!

Это твое лицо в осколке зеркала. Моё?! А там почему ничего? …там зеркала нет.

Тепло в комнате.

Спит, что ли?

Какой мягкий добрый взгляд.

…та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там…

…та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там…

…та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там…

Что?.. Обжегся он… Что гениальная?.. а-а, книга. Не будет уже ничего, Юра… какие деньги, что с него взять, сам дурак, что одолжил…

…………………………

А я заметил. Заметил, что ты тоже заметил, что я это. Что я с опием, как с женщиной. Это я все из-за этого негра. А-а-алиночка моя, моя Алиночка. Но я одно дело понял, Анвар. Бог дает мужчине женщину, и больше ничего. Больше в этом мире нет ничего! И даже если у мужчины нет женщины – ты ищи, где он ее прячет. Когда зайдешь к мужчине, сразу ищи, где он прячет женщину – в шкафу, в ящике стола, под кроватью, в кошельке – и ты ее найдешь! Она может маскироваться под рукопись, под мольберт, под оружие, она может тихо сидеть в скрипке, где угодно. Другого не дано! Просто не дано, понял меня, Анвар. Моя женщина прячется здесь… Видишь, какая маленькая? После нее у меня даже не стоит. Это ревность… Коварная проститутка! Погубила ты меня! Его женщина… думаю, в Африке, а может, и еще где, я пока не знаю, где он ее прячет, а может вообще нет, зачем таким женщина…

– Юрок, че та нет прихода…

…………………………

Показывает согнутый палец.

…резко двигает телом, наклоняется, ищет…

Ищет. Шприц. Показывает на шприц.

Паша.

Паша.

…………………………

Сморщенный член. Женская рука на нём. Сморщенный член.

Блестит в темноте плоскость спины, изгиб бедра. Юра лежит.

Сморщенный член.

…та-да-дам-там-там… та-да-дам– …та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там…

…та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там… та-да-дам-там-там…

…а твоя, где прячется твоя женщина, Анвар… где ты?..

…лица… девушки… лица…

…не слышит…

…………………………

– Ты гля, гля на него! Нет прихода! Да ты в зеркало на себя посмотри. Смотри, какая у тебя морда красная. А? Скажи, Бабай? Ты гля, гля – че та нет прихода. Скажи ему, Бабай!

– Да, классная, то есть красная.

– Да? Анварок, это ты… вот, а, хм?..

– А твоя женщина, Анвар… смотрю на тебя и, честно говоря, не знаю, не знаю, не понял я тебя… ищи, если найдешь – скажешь мне, я запишу…

Тага-анка, все ночи полные огня. Тага-а-анка, зачем сгубила ты меня… Ей, Чунга-Чанга, ты что там потерял?

…опять по пятницам… Э-ей, эмигра…

Анвар! Быстро ложку! Он уже язык проглотил!

…………………………

Юра. Обиженное лицо.

Паша. Поднял голову. Смотрит. Не узнает. Ощупывает лицо. Смотрит на ладони. Ощупывает.

Паша. Нагнулся. Гладит пол под столом. Кряхтит. Слюна. Сплюнул.

Юра. Смеется. Смотрит. Подходит к Паше.

Нагнулся. Рассматривает. Пинает ногой стол. Паша падает.

Вытягивается на полу.

…………………………

…как же Юра испугался, странно… испугался… мол, хороший наркотик, хороший… как будто мы его обвиним…

Точно красная, Паш… Юр…

Как будто оно чужое… как будто от этой херни его жизнь зависит… вот и прилетит он теперь такой в Африку?

Какого же хуя?!

Ёбаный ты, Юрий Дмитрич Разбродных…

Чё-то ищет. Окурок… закурить, что ли? Что он там потерял, может, деньги какие упали?.. пьяные всегда боятся потерять… та-дам-там-там… та-дам-там-там…

…группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве…

…………………………

Надо же, как запали глаза. Как в ямах каких-то, как из синих труб. Сегодня же день седьмого ноября, красный день календаря.

– Ложку давай! Передоза у него! Павлушка, Павлик, не спи!

«Что?.. Зачем он бьет его?!»

…………………………

Удар створок.

Визг и вой лифта.

Приближающийся шум лифта.

…………………………

– Снял!

– Выламывай у него пальцы на ногах. Можешь даже слегка зажигалкой. Он не должен заснуть. Если он заснет, он умрет!.. все, Бабай, теперь до утра не уснем, потащили его в туалет, отливать будем, – выскакивает и выглядывает в коридор.

– Никого. Давай быстро! Берись!..

…устал уже от этой песни… откуда она привязалась?.. это же Паша пел – группа крови на рукаве… не пой её больше… не петь!

Анвар подползает к Паше. Прижав ухо к груди, слушает его сердце. Потом прижимает ладонь к своему сердцу, потом к сердцу Паши. Потом одну ладонь к своему сердцу, другую к сердцу Паши…