Текст книги "Цена добра"

Уже тропа не звенит

 
Рухну в зеленую свежую бездну —
На склон луговой упаду,
Увижу омытые синью небесной
Ромашки, лютики и лебеду.
Зажмурюсь – и, словно в теплую землю,
Их корни впущу прямо в грудь свою.
Их муки приемля, их счастию внемля,
С весенними соками душу солью.
 

Фазу Алиева

«Поэты – непризнанные законодатели мира».

П. Шелли

Уже тропа не звенит под моими ногами, напевая таинственную мелодию, чтобы я сама разгадала ее смысл, чтобы она потом словами легла в моем сердце, создавая почву для новых стихов. Уже тропа не бежит навстречу, ускоряя мой шаг, не ставит передо мной вопросы жизни, над которыми мне нужно думать и думать, находить ответы, находить для них такую форму, чтобы каждое слово сверкало. Эти загадки делали меня молчаливой, я искала одиночество, чтобы остаться с ними наедине. Когда человек думает, он становится духовно богаче, моложе и одухотворенней.

Уже тропа не звенит под моими ногами, но жизнь становится все дороже и дороже. Каждый камешек, травинка, букашка становятся чудом, что никогда не сотворят человеческие руки; это подарки судьбы, посланные нам свыше…

Эта любовь к созданиям природы – во мне с самого детства, но тогда видела я все по-другому. Вспоминаю, как лежу в сочной, зеленой траве, раскинув руки по сторонам. Жужжат пчелы. О чем-то поют стрекозы, бабочки с тонкими, прозрачными крылышками порхают с одного цветка на другой. На травинках совсем близко играют друг с другом божьи коровки. О, какая красота! Ярко-красные с черными крапинками, они как долгожданная добрая весть. У них своя особая песня, очищающая, легкая, беззаботная. Я смотрю на них до тех пор, пока сама не уподобляюсь им. Я становлюсь легче пушинки. А на синем небе бурлят белые облака, создавая разные образы: то молодые обнимаются, то старик гладит длинную бороду, то медведь лениво поворачивается из стороны в сторону. Уже мне кажется, что не луга издают ароматы, а пахнут всеми цветами облака и небо.

Я не прошу у Аллаха, чтобы тропинка, как раньше, зазвенела под моими ногами, чтобы меня вернули в молодость – это было бы глупо; но прошу у Аллаха, чтобы я умерла на сочном лугу, чтобы надо мною летали, играя, божьи коровки, красные с черными крапинками, чтобы пахло кругом фиалками и всеми дарами земли, чтобы на синем небе бурлили белые облака и чтобы все это застыло в моих глазах и унесла бы я образ любимой земли с собой в землю.

 
Что расстояние, что границы?
День изо дня
На всех путях
Во мне родной очаг дымится,
Горит недремлющий чирах.
Во мне, усталости не зная,
Ликуют птичьи голоса,
Жемчужно светится ночная,
На травы павшая роса.
Во мне певуче и бессонно
Переключаются ключи,
И в дом бегущие со склона
Журчат студеные ручьи.
Во мне над темною чинарой
Серебряная россыпь звезд,
И крик птенцов под кровлей старой
Из тесных ласточкиных гнезд…
 

И пусть тропинка уже не звенит под ногами и жизнелюбие не бурлит, как река при обильных дождях, все равно, воспоминания во мне спрессованы и фундаментальны, поднимая меня в необъятный мир.

Странная собака

 
Ломает голову философ
День изо дня, из года в год:
Жизнь, задавая тьму вопросов,
На них ответа не дает.
Свечу надежды зажигаю,
Но сокрушенно полагаю:
Она сгорит быстрей, чем я
Проникну в тайны бытия.
 

Фазу Алиева

«Позорно не наказание, а преступление».

И. Гердер

Время было очень трудное – первый послевоенный год, голод еще свирепствовал – страшная засуха сжигала все дары земли. Но свои байрамы (праздники), почитаемые предками, аульчане строго соблюдали. Принято было, когда отары с чабанами возвращались с зимних пастбищ, встречать их вкусной едой, танцами, песнями. За аулом была большая поляна Талаар, словно Аллахом созданная специально для таких торжеств. Посередине поляны – небольшое озеро, сюда по дороге на пастбище и на обратном пути приходили отары на водопой. Хоть озеро было и маленьким, казалось, что чем больше из него пьют воды, тем оно становится полнее.

В тот послевоенный год аульчане тоже устроили байрам. Правда, больше половины чабанов были женщины. Аромат трав и цветов смешался с ароматом чеснока и кислого молока, в больших тарелках красиво разложены жареные и вареные картофелины, пирожки, чуду; играла зурна, и бил барабан. Танцевали старики, женщины и дети. Но одна маленькая девочка очаровывала всех: на ней был сшитый из старого атласа национальный костюм – хабало, на голове крючком вязаный тастар.

– Чья это дочка? – спросил один чабан в выцветшем военном кителе.

– Это дочка Салима. Когда он уезжал на фронт, она была еще в утробе матери, – ответили ему.

И чабан, как приз за лучший танец, подарил ей маленького ягненка. Мать и дочь унесли домой большую радость, чем эта ярочка. За ней ухаживали, как за ребенком. Первое время даже выделили ей место в комнате. Куда бы мать с дочерью ни ходили, она бегала за ними, как привязанная. Ярочка оказалась очень баракатная (благодатная), с нее у них начало подниматься хозяйство. Она принесла им двух ягнят, потом выросли еще… Раньше эта семья не могла на зиму готовить сушеное мясо, а теперь к осени они выкармливали уже своих баранов.

Но в каждом ауле есть люди, которые готовы загребать жар чужими руками. Так, четверо молодых ребят «положили глаз» на этих откормленных, ухоженных баранов с тяжелыми курдюками. И решили однажды в темную ночь увести их. Двое остались за забором, а двое влезли во двор. План был прост и ясен. В доме находились вдова погибшего на фронте и уже повзрослевшая дочь. Они побоятся выходить, если даже собака залает. По заранее намеченному плану двое должны были через забор передать баранов своим сообщникам. Но, как гласит пословица: «Если хочешь, чтобы Аллах смеялся, составь себе планы на будущее». Воры были совершенно уверены в благополучном исходе своей задумки; наверное, в мыслях уже шашлыки жарили и вдыхали его аромат. Собака почему-то не лаяла, виляя хвостом, она ходила около воров. А когда они поймали первого барана и хотели передать через забор, она бросилась прямо в лицо вора: сомкнулись челюсти – и страшный крик разорвал ночную тишину – собака оторвала нос любителю чужих баранов…

Конечно, воров поймали на другой день; видимо, у милиции эти бездельники были на примете. Правда, безносого поймали в другом ауле – он прятался у тети.

Но самое смешное было на суде, когда он все время повторял: «Странная у них собака: не лает, а кусает».

 
Коль хитрый зверь уходит от капкана,
Продлив существование свое,
Его, ей-ей, в герои прочить странно:
Не храбрость тут, а попросту чутье.
И ты, уйдя от пули и дубины,
Не слишком радуйся своей судьбе:
Кровь за спиной и черные руины —
Как вечное проклятие тебе.
 

Тайна души

 
Почему у жаворонка
Столько песен?
Потому что жаворонку
Мир не тесен.
Он травинку
Принимает за березу,
А былинку
Принимает он за розу,
И за море принимает он
Росинку,
За долину принимает он
Тропинку,
И горячими,
Как летние долины,
Ледяные
Ему кажутся вершины.
 

Фазу Алиева

«Только те, чьи сердца хранят тайны, способны постичь тайны наших сердец».

Х. Джебран

Уроки детства – самые ценные, если их принимаешь сердцем и душой, если им искренне веришь, если над ними думаешь и учишься разграничивать добро и зло, мужество и трусость, верность и предательство…

В детстве принято делиться тайнами и свято хранить доверенное. В самом слове «тайна» есть что-то загадочное. Если тебе доверяют тайну, то ты сам перед собой становишься очень значительным, надежным человеком, которому дано беречь от чужих глаз и молвы очень ценное…

Бабушка всегда предупреждала: «Смотри, если подруги тебя посчитали достойной, чтобы доверить свое сокровенное, его надо хранить, чтобы ни один человек из твоих уст не услышал их тайну. А если ты кому расскажешь – это и есть предательство. Во-первых, тот человек, который тебе это доверил, никогда больше не будет считать тебя надежным человеком; во-вторых, ты нанесешь ему рану – он всю жизнь будет сожалеть, что доверился тебе. Чужие тайны – как драгоценный клад, ни один человек не должен знать, что они хранятся в закромах твоего сердца».

Чужая тайна – это то, что человека делает богаче и светлее. Она твоя, пока ты хранишь ее, а если ты выдал ее, она тобою будет играть, как мячом. И маленькая птица может стать причиной большого обвала. Наши слова, касающиеся чужих тайн, превращаются в снежный ком, катящийся с горы, по дороге он обрастает все новыми и новыми слоями – и в итоге свалится именно на твою голову.

Тайна. Какое загадочное слово, даже произносится оно как-то особенно. Я полна тайнами: печальными, роковыми. И за всеми этими тайнами стоят живые люди, каждый со своей судьбой. Чем больше тайн я храню, тем больше во мне самоуважения, ответственности. Хранить тайны нелегко, в сердце они горят, как раскаленный уголь, и если начнешь их ворошить, они могут превратиться в пожар и сжечь все.

Тайны! Во мне плачут чужие тайны кровавыми слезами. Они терзают мое сердце, рвут мою душу, пытаясь вырваться наружу. Во мне хохочут чужие тайны, испытывая на стойкость мою верность и преданность. Во мне бушуют чужие тайны, кричат: «Выпустите нас, и тебе сразу же легче станет». «Нет, – упорствую я, – это не мои тайны – чужие. Если я освобожусь от них, они, не управляемые волей, разлетятся в разные стороны. Они превратятся в метельные зимы, станут на дороге колючей проволокой, они превратят прозрачную родниковую воду в болотную жижу и песни райских птиц – в шипение ядовитых змей…»

Я полна чужими тайнами, не меньше у меня и своих. Мои тайны – как звезды на небе, ими я могу распоряжаться, как хочу. А чужие, доверенные мне буду хранить, беречь, как драгоценные клады. Никто никогда не услышит от меня ни слова… Я считаю, что умение хранить чужие тайны – тоже мужество, а мужество – оно или есть, или его нет – третьего не дано.

Хранимые нами тайны делают нас богаче, загадочней, значительней.

 
Дайте тайну простую – простую,
Тайну – робость и тишину,
Тайну худенькую, босую…
Дайте тайну – хотя бы одну.
 

Прошу я устами Е. Евтушенко, хотя сама полна и своими, и чужими тайнами. И я счастлива, что умею их хранить.

Аромат хлеба

 
Вот идешь ты с мельницы,
Сгибаясь
Под счастливой тяжестью муки,
Глядя в землю,
Пашне улыбаясь,
Всем ее каменьям вопреки.
На закате благостную ношу
Высыпаешь из мешка в сундук,
И мы громко хлопаем в ладоши
И с восторгом вертимся вокруг.
Чтобы в доме нашем был достаток,
Ты на мягкой белизне муки
Оставляешь четкий отпечаток
Тонкой и мозолистой руки.
На муке
Мы оставляем тоже
Отпечатки наших детских рук…
 

Фазу Алиева

«Хлеб – посох жизни».

Народная пословица

Было время, когда я могла съесть хлеба, испеченного мамой, сколько душе угодно или наесться хинкала, который готовила бабушка в самых разных вариантах. Мы, возвращаясь с улицы, по аромату безошибочно угадывали, что там, на очаге, нас ждет. Вкусные запахи доносились до самой улицы. – Мама печет кукурузные лепешки! – хлопала я в ладоши. И сейчас, вспоминая о детстве, я ощущаю те ароматы. Куда же они исчезли, те волшебные запахи, зовущие нас с улицы домой… Аромат хинкала, начиненный творогом, мясом, чуду с зеленью. Аромат лепешек, пекущихся на раскаленной сковороде без масла. Какие они были вкусные, наешься – еще пальчики оближешь. Помню, как в ауле в каждом доме ценили хлеб. Даже малюсенький кусочек хлеба не пропадал, если случайно упадет крошка, ее поднимали. Нам внушали, что землю, которая дает хлеб, и хлеб, на котором держится жизнь на земле, надо любить и беречь. Сам Аллах велел нам это.

 
Держу в руке кусочек хлеба,
Он мягче пуха, ярче дня, —
Сошлись в нем и земля, и небо,
Он слов понятней для меня.
Кусочек хлеба! Годы, годы
В его слоистости видны.
В его изгибах – горы, горы
Моей родимой стороны.
 

На Коран нельзя класть даже перышка – это грех; единственное, что можно положить на Коран, – это хлеб. Если человек делает намаз, его нельзя прерывать, если даже рушится стена, единственный случай, когда намаз можно остановить, если человек увидел, что горит хлеб; сразу надо бежать и тушить огонь. Сызмальства нам внушали, что, если человек, увидев кем-то брошенный хлеб, пройдет мимо, его ждет возмездие – голод.

Мы так и росли с любовью и уважением к хлебу, научились ценить даже крошки. И каждый раз, когда я держу в руках хлеб, вижу своих односельчан в разгар посевной поры:

 
И вижу руки их в мозолях,
Мольба крестьянская слышна:
«Сто зерен да взойдут на поле,
Взойдут из одного зерна!»
 

Прошли годы, мы, как окрылившиеся птенчики, покинули отцовский дом и родной аул. И заложенный в нас фундамент – целомудрие, любовь к родной земле, умение ценить хлеб, человеколюбие и трудолюбие – мы взяли с собой; среди всех этих ценностей был, конечно, и тонкий аромат маминого хлеба.

Я вспоминаю этот аромат, которым дышит каждая моя клеточка. Но эти ощущения стали другими, ведь недаром говорят, что воспоминание о лучшем делает настоящее грустным. И мне становится печально: где же он, тот аромат маминого хлеба? Даже в хлебных магазинах нет того аромата. Что же изменилось? Не знаю! И я все продолжаю мечтать, хочется вновь ощутить и почувствовать аромат хлеба, который я в детстве пила, как родниковую воду…

Уже в конце весны в селе начинали заготавливать топливо на зиму, поэтому и нас мама посылала в горы собирать кизяк, за горой располагался небольшой лес. В тот день меня послали собирать высохшие ветки. В дорогу мама положила мне хлеб и сыр. И вот что со мной приключилось:

 
Мне предстояло в дальний путь идти,
Я хлеб взяла, что мама испекла мне.
Я съела хлеб тот, пройдя малый путь,
Выбрасывая корки, словно камни.
Домой обратно довелось идти.
И путь назад нелегким был и горьким,
Как жадно мне пришлось искать в пути
Когда-то мною брошенные корки!
О хлеб! Круговращенье года,
В тебе, в обыденном на вид,
Все то, что сделано народом
И что народу предстоит.
 

Во мне шумят реки и речки

 
Река Койсу, камни дробящая вода,
Веками здесь ревет в кольце скалистом,
И тишиною здесь не пахло никогда,
Настолько водопадный шум неистов.
Таким привычным этот шум для слуха стал,
Что если станет тихо в этом месте,
Оглохнут тучи и вершины скал,
Сама река и я с рекою вместе.
И разлетятся в ужасе орлы,
И затоскуют в ближних саклях люди.
Здесь, где кипят речные русла, как котлы,
Пускай и часу тишины не будет.
 

Фазу Алиева

 
«Капля воды обладает всеми свойствами воды, но бури в ней не увидишь».
 

Р. Эмерсон

Говорят, что ты, моя земля, мала. Но если не думать о ее размерах: длине, ширине и других параметрах, лишь сосредоточиться на ценности каждой крупинки земли, то можно смело сказать, что земля – это «вкрапленное в алмаз» море. В ней есть все, о чем бы мог мечтать человек. В ней могучие горы, внушающие человеку мужество и верность, умение переносить и холод зимы, и жар лета. В ней речки, рожденные от любви солнца и льда, речки с кристальной чистотой, стремящиеся друг к другу, чтобы, соединившись, становиться сильнее и выносливее. Сколько всего приходится преодолевать этим безымянным речушкам на своем пути! Сколько раз, ударившись о могучие скалы, они рассыпаются на капельки. Каждая капля обладает той же целеустремленностью, что и речка, рожденная изо льда. Капля с каплей соединяются и стремительно бегут, рождая свою песню, не похожую ни на какую другую. И я с малых лет вместе с ними пою эти песни горных речушек. Где-то на пути эти малютки-речки сливаются друг с другом, становятся сильными, и уже не отличишь, какая вода из какой речки. Соединившись, они становятся уверенными в себе. Теперь слух их становится острым и чувствительным, они слышат зов других речек, зовущих их к воссоединению, и бег ее становится быстрым и отчаянным, цель – определенной, а песня – осмысленной. И мечта исполняется – из сотен маленьких речушек образовалась могучая река. У нее уже своя песня, звонкая, мятежная, возвышенная, ей нипочем ни камни, ни скалы; она не осторожничает, замедляя свой бег, и успокаивается, только приблизившись к своей цели – морю…

А я не люблю море: оно бездушное, и песня его для меня – как рев зверя, рычание, угроза. Я стою на берегу, как песчинка, как лоскуток, оторванный от волны. Мокры мои ноги, а в сердце жарко – там кипят песни горных речушек, буйствует мужество реки, образовавшейся от слияния безымянных ручейков, там отчаянность водопадов, бросающихся головой вниз с неизмеримой высоты в пропасть ради своей мечты – дойти до моря.

О горные водопады! Вы всегда во мне! Кто из нас другому передал эту отчаянность? Вы мне или я вам?!

 
В пропасть летит водопад,
Точно взлетает в небо.
 

Она не уставала повторять

 
Чего страшусь я видеть в предстоящем
Всего сильней? Чужими – небеса,
Пустыми – зыбки, поле – неродящим,
Потухшими – любимого глаза.
Угрюмый лес, молчащий на рассвете,
Без птичьих гнезд, без радости в душе.
И молодость, которая уже
Не верит больше ни во что на свете.
 

Фазу Алиева

«Вера – это радужный мост между небом и землей, всем на отраду, но из странников каждый видит его по-разному, в зависимости от места, где находится».

И. Гете

Утром после намаза и вечером после дуа бабушка, занимаясь своими домашними делами, напевным голосом говорила: «О всевышний Аллах, почему люди такие толстокожие, почему закрыты клапаны их сердец и умов? Почему они перестали думать, говоря, что человек – хозяин земли и неба? Ведь даже самое простое он не может сделать, если Аллах не поможет. Найдите мне такого человека, который смог бы молоко, надоенное от коровы, возвратить обратно по тому же пути. Найдите такого лекаря, который мог бы ребенка, только что вышедшего из материнской утробы, вернуть тем же путем на место. Говоруны все твердят, что человек – самое сильное создание, аставфирулла!»

Если подумать, то Аллах распоряжается всеми жизненными процессами. Теленок, только что появившийся, тут же встает на ноги, начинает искать вымя матери. А если корова делает шаги, теленок идет за ней. Жеребенок, еще не высохший, на дрожащих тоненьких ножках, начинает бегать вокруг кобылы. А чтобы дитя человека встало на ноги, нужен целый год, еще два года, чтобы он заговорил, не меньше пятнадцати лет, чтобы его считали взрослым. Аставпирулла, почему люди не думают над таким ала-матом (чудом)? Аллах так захотел, чтобы человек год за годом набирал ум, мудрость, чтобы он видел, слышал и понял, что человек – это создание Аллаха. И за то, что он создал его, дал ему ум, язык, зрение, слух, человек должен делать все, чтобы Аллах на него не рассердился; он не должен кичиться, что он самый сильный. Алхамдулилла, пусть человек не забудет, что его судьба в руках у Аллаха». Она не уставала повторять эти слова.

 
Пусть мало будет – ста друзей,
Пусть много будет – полврага,
Пусть здесь в теченье жизни всей
Не гаснет пламя очага.
Пусть хлеб печется на огне,
И пусть от щедрого труда
Гостям, соседям и родне
Здесь предлагают хлеб всегда.
Пусть здесь родится человек
И услаждает этот дом,
Пусть мудрость старости вовек
Не покидает этот дом.
Пусть зависти и клевете
Сюда дороги не найти, —
Улыбки искренни лишь те,
Что зарождаются в груди
И на губах цветут потом.
 

Пророчество тети Халун

 
Две непохожих жизни у меня:
Одна во мне, другая за спиною.
Но и она, нескладная, со мною
В биенье сердца – в кипении огня.
Она сулит мне новую кручину.
Боюсь ножа, нацеленного в спину,
И все страшнее оглянуться мне.
 

Фазу Алиева

«Предвидеть – значит управлять».

Б. Паскаль

Чем тяжелее становится груз годов, тем чаще вспоминаешь маленькую родину: аул, каменные одноэтажные дома с плоскими крышами, с трех сторон открытыми верандами. И будто я на каждом рассвете слышу крик петухов, которые, друг друга подхватывая, создают симфонию, гимн рассвету. Помню, как мы бегали по кривым улочкам аула…

Главенствовал в нашем роду дедушка Омар-дада – дядя моего отца. У него была всеми уважаемая и мудрая жена Халун. Она говорила очень мало, иногда могла целыми днями молчать. Весною, летом, осенью пропадала в поле, а зимой все время что-то шила, латала, вязала носки и варежки. К ней приходили женщины очень говорливые. Хотя Халун сама молчала, малейшие погрешности других собирала в свой сердечный сундук, как бы про запас, пока не придется к месту. Но, когда что-либо говорили про нас, про сирот, тут ее слово становилось острее алмаза и, как ржавый гвоздь, вбивалось в сердце говорящему.

Я была очень шумная, доверчивая, искренняя. В мою голову лезли разные идеи, фантазии. Стоило услышать что-нибудь необычное, это, как зерно в весеннюю землю, падало в мое сердце и начинало звенеть колосьями.

У нас в ауле жила очень благополучная семья, богатая по тем временам. В ауле говорили, что счастье, однажды открыв дверь в их дом, никогда не закрывает ее. Дочери вовремя вышли в хорошие дома замуж, сын удачно женился, внуки растут здоровыми, как говорится, «руки в масле, язык в меде». И еще рассказывали, что их дедушка, будучи чабаном, нашел в горах камень, на котором можно было прочитать: «То, что любит пророк Мухаммад, то и я люблю, то, что ненавидит пророк Мухаммад, то и я ненавижу». Когда я услышала это, потеряла покой. Сама в горы ходить боялась и позвала двух своих подруг. И как бы невзначай спросила об этом бабушку.

– Это аламат (чудо), доченька, действительно, есть такие камни с меткой Аллаха, и если человек с большой верой и любовью хранит его, то всю жизнь целому его тухуму везет.

– Я хочу найти такой камень, бабушка, я буду искать.

– Искать тоже нельзя. Кого Аллах любит, он сам как бы в руки его дает.

Бабушка прочла маленькую молитву: «Субханаллахи ва ни’мал вакил».

– Если каждый день тысячу раз читать ее, то мечта человека исполняется, – пояснила она.

Я сразу запомнила молитву и, сколько могла, читала. Но не успокоилась. И вот однажды со своими близкими подружками под предлогом собирать кизяк на зиму отправились в горы. Поднимаясь все выше и выше, мы перебрали, наверное, до тысячи камней, но никаких росписей на них не обнаруживали. Пили воду из родников, голода не чувствовали – были сыты от желания найти волшебные камни. Опомнились, когда эхо начало повторять: «Айшат, Фазу, Загидат!» Тут мы увидели, что начало темнеть, и поняли, что нас ищут.

Подругам досталось от своих матерей, а тетя Халун молча взяла меня за руку и увела домой. Мать Загидат кричала:

– Это все ненормальная Фазу, что только ни приходит ей в голову! Сегодня одно придумает – завтра другое; пусть что хочет делает сама, но оставит наших девочек в покое. Аллах знает, что они бывают ниже травы и тише воды, пока не появляется Фазу. Она же как каменный обвал: если говорит в верхнем ауле, то ее слышно в нижнем. Она как лучиной зажигает этих глупышек, а они все ей в рот смотрят.

– Да, в ней есть огонь жизни, она видит красоту мира. Недаром же говорили наши предки: кто видит красоту и может ею любоваться, он является ее частью! – сказала, надменно улыбаясь, Халун.

– У наших девочек тоже полно жизни, иначе они не жили бы, а у Фазу глаза на небе, словно ее гнездо в облаках. Землю она не видит, как пастух, у которого вниз с гор бежит отара! – возмущалась мать Загидат.

– Кто не восхищается небом, и землю любить не способен, такие остаются пресмыкающимися! – ответила Халун.

– Слышите, что она говорит? – стала махать руками до сих пор молчавшая мать Айшат. – Получается, что наши девочки – змеи или ящерицы. Если вы дали ей имя птицы, думаете, она взмахнет крыльями и начнет летать?!

– Крылья видны только у птиц, а у человека душа должна быть крылатая. И она стремится в небо, не отрываясь от земли, и я этому рада! Это все дает Аллах, алхамдулилла, и вы у нее это отнять не можете! Ты моя радость, Фазу, – повернулась ко мне тетя Халун, – не слушай их, небо и земля человеку даны для радости, вот и радуйся!

– Если вы считаете, что она портит ваших девочек, – обратилась Халун к женщинам, – держите их от нее подальше, как небо от земли.

Сколько я жила в горах, столько я искала счастливый камень, но так и не нашла. Чем дальше уходит прошлое, тем оно становится ближе, и каждое слово понимаешь глубже. Вспоминаю я многое, что говорила Халун, и думаю: может, она тоже была женщиной, отмеченной меткой Аллаха, одаренной талантом, иначе в безумных моих деяниях она не смогла бы увидеть красоту и стремление к высотам, почувствовать крылья в моей детской душе.