Текст книги "О чем плачут лошади"

Федор Александрович Абрамов
О чем плачут лошади. Рассказы

© Издательство «Детская литература» Оформление, сост., 2002

© Ф. Абрамов. Текст, наследники

© В. Акимов. Предисловие, 2002

© А. Милованов. Рисунки, 2002

О Федоре Абрамове, его земле, его рассказах

Почти все, о чем вы прочитаете в этой книге, произошло в родных краях писателя Федора Абрамова, на северной пинежской земле. Слово «произошло», конечно, не нужно понимать буквально: будто столкнулся писатель с интересным случаем и в точности перенес его на бумагу. Настоящий художник не списывает с натуры, он преображает в своей душе все впечатления бытия, собирает в незримом фокусе то, что рассеяно вокруг. Живая многоцветная народная речь, голоса, краски и запахи северного леса, трудные и в чем-то самом главном похожие человеческие судьбы, разные характеры – суровые и страстные, твердые и бесконечно нежные и ранимые, отчаянные и бесшабашные, стойкие и увлекающиеся, жадные к жизни и готовые на любое самопожертвование – все это с детских лет впитывалось, накапливалось в душе художника и стало источником его прозы.

Федор Александрович Абрамов родился в 1920 году в большом селе Веркола, на Пинежье. Пинега – лесная извилистая река, самый большой приток Северной Двины. Почти на три километра по ее гористому правому берегу, «угору», как говорят в тех краях, протянулась Веркола, деревня древняя, многовековая. В ней до наших дней сохранились потрясающие воображение крестьянские дома-хоромы, сложенные из необхватных бревен лиственницы. С иных крыш глядят вдаль потемневшие от времени деревянные кони.

С высокого веркольского берега видно далеко-далеко: внизу зеленые травы поймы, желтый песок Пинеги, за камнистыми осыпями противоположного берега встают белые стены древнего Веркольского монастыря – в давние годы одного из крупнейших на Русском Севере средоточений культуры. А поверх всего – бесконечные зеленые и синие волны лесов.

Но не только своей неповторимой природой замечателен архангельский Север.

Эта земля издавна была передним краем русской национальной активности; веками шло освоение этих трудных, суровых краев: здесь через северные порты – задолго до Петра – было прорублено «окно в Европу», отсюда русские отряды двигались по бескрайней нашей стране дальше на север и на восток. Ерофей Хабаров, Семен Дежнёв и многие другие отважные исследователи и первооткрыватели, чьи имена на карте нашей Родины, – сыны Архангелогородчины. Северный крестьянин, берущий свое начало от старинного новгородского корня, отличался особой настойчивостью и трудолюбием; закаляя свой дух в преодолении всех стихий природы, создавал прекрасную, полную мудрости и сокровенной силы народную поэзию, величественное деревянное зодчество. Русский Север – это песенный и былинный край богатырей и тружеников, людей сурового душевного закала. В накопленный северным русским крестьянством опыт входят и события XIX века, когда началось на Севере усиленное промышленное развитие, и огненный, революционный взрыв перенесенный в первые десятилетия XX века. Северный край жил одной жизнью со всей страной в трудовые предвоенные годы, в трагическую военную пору, перенес бедствия послевоенных лет. Перемены, затрагивающие самые основы народной жизни, происходят с этими людьми и краями в наше время.

Опыт прошлого составляет подпочву творчества Федора Абрамова, отзывается в глубинах его своеобразной прозы. Что же касается жизни его родных пинежских мест, то она полно отразилась в его романах и его «малой прозе».

Как же сложилась биография самого писателя?

Федор Абрамов родился в многодетной крестьянской семье, рано оставшейся без кормильца, – отец умер, когда Федору, самому младшему, было всего два года, а старшему брату едва исполнилось пятнадцать. Мать и абрамовские братья и сестры вместе успешно вели крестьянское хозяйство, сохранили и укрепили его. Федору привелось рано узнать все стороны деревенской жизни: и косил, и пахал, и очищал от кустарника пожню. Одновременно он учился, с увлечением, настойчиво. Сначала в родной Верколе, потом в районном селе Карпогоры. Там он первым учеником окончил в 1938 году среднюю школу. С детства его тянула литература; он мечтал быть писателем. Путь к этому оказался неблизким и со множеством препятствий.

Поступив осенью 1938 года учиться на филологический факультет Ленинградского университета, Федор Абрамов не сразу привык к большому городу. Нужно было многое узнать, прочитать, понять. Нужно было работать, и работать с великой настойчивостью и терпением. Воли и упорства у даровитого северянина из таежной глубинки хватало. Он и здесь стал вскоре одним из первых. Когда был закончен третий курс, началась война. Он вместе со своими товарищами вступает добровольцем в ленинградское народное ополчение, принимает участие в тяжелейших боях, где сложили головы многие из его друзей. Сам Абрамов был тяжело ранен, провел страшную первую блокадную зиму в ленинградском госпитале, а затем по тающему льду Дороги жизни был вывезен на Большую землю. После скитаний по госпиталям он попадает в отпуск в родные края. То, что он увидел там, стало великим потрясением и запомнилось навсегда: русские крестьянки, проводив на фронт почти все мужское население деревни, всю тяжесть работы в тылу приняли на свои плечи. Это был поистине «второй фронт», как говорит сам писатель. Это был великий подвиг бескорыстия, самоотверженности, душевной самоотдачи. Отказывая себе во всем, русские бабы-колхозницы трудились с утра до ночи, отдавая все ради общего дела.

Вскоре Абрамов вернулся в армию. Спустя пятнадцать лет был опубликован посвященный этому времени первый роман Абрамова «Братья и сестры».

Демобилизовавшись осенью 1945 года, Федор Абрамов продолжает учение в Ленинградском университете. После окончания университета, в 1948 году, он получает предложение остаться в аспирантуре, стать научным работником, преподавателем вуза. И хотя велика была тяга к писательству, Абрамов выбрал тогда аспирантуру. Научная работа обещала материальную обеспеченность, а у Абрамова в эти годы в родной деревне трудно жила и тяжело работала родня: старший брат с семьей. Нужно было поддерживать детей погибшего на войне другого брата. Защитив диссертацию, Абрамов становится старшим преподавателем, а затем и доцентом филологического факультета ЛГУ, заведует кафедрой советской литературы.

В конце пятидесятых годов положение в деревне начинает меняться, в экономическом отношении жизнь налаживается – и вот тогда наступает время той работы, о которой он всегда мечтал, к которой втайне готовился.

Вскоре после выхода романа «Братья и сестры» Федор Абрамов расстается с университетом и становится наконец профессиональным писателем.

Ему было о чем писать.

Грандиозный замысел – показать подлинную жизнь северной деревни в течение тридцати лет (от военного времени до начала семидесятых годов) – Ф. Абрамов стремился воплотить в тетралогии «Братья и сестры», куда вошли романы «Братья и сестры» (1958), «Две зимы и три лета» (1968), «Пути-перепутья» (1973) и «Дом» (1978).

После «Тихого Дона» Михаила Шолохова и его «Поднятой целины» тетралогия Абрамова стала, пожалуй, самым крупным и глубоким исследованием сдвигов, потрясших все устои прежней крестьянской жизни, яркой и достоверной панорамой тех десятилетий, которые принесли и отрадные, и тревожные перемены в судьбах людей деревни.

Знание жизни, страстная любовь к народу, к людям родного края и гнев против всего, что искажает их судьбы, что мешает им всласть потрудиться, быть настоящими хозяевами своей земли, – вот что делает прозу Ф. Абрамова, в первую очередь его романы, крупным явлением большой русской литературы, вызывали споры в критике, признательный читательский отклик. Мужественная прямота писателя в разговоре о жизни выразилась и в таких известных повестях Абрамова, как «Вокруг да около», «Пелагея», «Алька», «Деревянные кони». В них он с тревогой говорил и об экономических противоречиях деревенской жизни, и о противоречиях жизни духовной, о тех нравственных ценностях, без которых не выстоять в жизни человеку, будь то старая Милентьевна или юная и безалаберная Алька Амосова.

Нелегкая жизнь выпала на долю настоящим людям в прозе Абрамова; нет и не будет им покоя – вечным труженикам, искателям правды, мучимым отзывчивой, тревожной совестью. На этом стоит вся проза писателя.

Свое место занимают в ней и рассказы.

Прежде чем войти в мир рассказов Федора Абрамова, собранных в этой книге, подумаем вот о чем: а что это за жанр такой в литературе, что это за форма – р а с с к а з?

Чем отличается он от романа, от повести?

Говорят, что и в малой капле отражается солнце. Рассказ – это и есть такая капля. А может быть, допустимо другое сравнение: рассказ – это сгусток жизни, та ее зародышевая клетка, в которой сосредоточена могучая творческая сила. В рассказе нет развернутой истины жизни. Зато в нем схвачен, пережит и выражен момент истины, когда жизнь предстает в своем наиболее выразительном виде и художник прикасается к ее самому острому и чувствительному нерву.

Если верно, что цель искусства – правда, то в рассказе количество правды, так сказать, на единицу площади – наибольшее. Поэтому рассказ писать трудно: столько в каждой строке требует он от писателя усилий души, напряженности и точности слова, внимания к тончайшим оттенкам и в жизни человеческой, и в состоянии мира вокруг человека.

Рассказ дает нам особенно острое ощущение того, что мы существуем в мире, полном трепещущей, каждый миг новой и иной красоты. Полном непрекращающегося труда, и страдания, и любви, и борьбы, и терпения, и памяти… И чувство это собрано в одной точке – в рассказе.

Говоря это, я имею в виду и жанр рассказа вообще, в его классических образцах, и рассказы Федора Абрамова.

Любой рассказ его – это поле боя. Сражение идет в душе человека, во всей жизни вокруг. Оно сплошь и рядом требует крайнего накала всех человеческих и природных сил, оно испытывает все душевные запасы и расходует их нещадно. Но оно же создает новые средства жизни и борьбы, становится накоплением новых душевных ценностей.

Каждый рассказ Абрамова – это взгляд внутрь человека. Что там происходит, что движет человеческой судьбой, какие пути и почему выбирают себе люди?

Это сложный и важный вопрос для Абрамова, для любого современного художника.

Ведь это не только вопрос об отношении человека к себе. Вообще человека, существующего самого по себе, отдельной от других жизнью, нет у Абрамова. И не потому лишь, что он такого человека не любит и ему не доверяет, но потому, что он – русский художник, имеющий дело с русским человеком, человеком, по его мнению, душевно причастным своему народу, своей земле, прирожденным коллективистом, так сказать, «мирским», «соборным» человеком.

Поэтому человеческая судьба, жизнь героя для писателя – это судьба народная, это судьба тех богатств, тех накоплений, которые веками вырабатывал в себе народ. И которые для русского человека стали опорой и источником жизни.

Это в рассказах Абрамова самое главное.

Перелистаем книгу вместе.

Она открывается «Последней охотой» – одним из ранних рассказов Абрамова. Охотник Матвей Лысцев – сильный, самоуправный характер, хозяин в доме. И вот – случайная трагическая неудача. В слепом охотничьем азарте гонится он зимой на мотоцикле за матерым волком, стреляет, делает один промах, другой, хищник уходит, а Матвей страшно обмораживается и после выхода из больницы становится беспомощным инвалидом.

Он – бремя в собственном доме, от него отворачиваются прежние друзья-приятели, и впервые Матвей задумывается над жизнью: что она значит, его жизнь? И кто он сам? «Неужели он, Матвей, это только руки?.. Да, все остальное – голова, глаза, сердце – все это чепуха. Так, придача к пальцам…»

С такою участью он не может смириться.

В момент, когда жизнь его непоправимо изменилась, он начинает понимать, что сила человека не только в его удачливости, а в способности преодолеть себя изнутри, усилием духа победить «невезение». И Матвей заново утверждает себя новой, последней охотой. Но не ее подробности интересуют писателя, а то, как по-новому увидел Матвей себя и своих земляков, – то обидно пренебрегавших им, то снова готовых признать его, восторженно величать, поить водкой… «Что за народ?..» – думает он. Странные, самому еще не вполне понятные мысли ворочались у него в мозгу. И он сейчас вдруг каким-то новым, обостренным взглядом, взглядом человека, пережившего те две страшные ночи, присматривался к этим, казалось бы, знакомым и в то же время незнакомым лицам…»

И вместе с этими непривычными мыслями в нем самом возрождается и становится сильнее человек, заново начинающий понимать людей и себя. Это его главная победа.

«Что за народ?..» – словно и сам писатель задает себе в каждом рассказе этот существеннейший для русского художника вопрос. В чем его сила, в чем его слабость, как жил он и как будет жить – народ русский и русский человек? Размышлением об этом одухотворена вся проза Федора Абрамова.

Всмотримся в другие его рассказы.

Сильный человек всегда привлекал писателя.

Но какой разной бывает эта сила! Вот два женских характера в рассказе «Однажды осенью», тоже по-своему сильных. Но сила хозяйственной и красивой здоровой Зины – жесткая и себялюбивая сила. Зина – слишком деловой, практичный и черствый, ничему не удивляющийся человек. Лишь ненадолго появляется перед нами другая женщина – Шура – непутевая, «блудня», по мнению Зины, а мы вместе с парнями, забежавшими на «огонек», почувствовали обаяние этого внешне не очень-то привлекательного существа. Но чем же она берет? Как раз отсутствием этой грубой житейской хватки. Тихая Шура естественно добра, отзывчива, совершенно бескорыстна, от нее идут волны душевной теплоты – и это оказывается более всего необходимо людям.

Доброта – это сила. Может быть, одна из главных душевных ценностей, созданных народом.

…Отправляется в свой дальний путь пятнадцатилетняя девчоночка. С одним-единственным рублем отеческого «благословения» идет она пешком в северную столицу («В Питер за сарафаном»). И на всем пути что запомнилось ей? Больше всего – людская доброта: «Грех обижаться. Приветили в каждой деревне… Спасибо людям. Меня как за руку до самого Питера вели…» Об этом и вспоминает на старости лет пинежская жительница Филиппьевна.

Филиппьевна, заметим кстати, – первая из старых русских людей, к которым с таким вниманием присматривается в своем творчестве Федор Абрамов. Потом будут Олена Даниловна, Михей и Иринья и другие – это лишь в рассказах. Вроде бы ничем, кроме того случая, не выделяется Филиппьевна из крестьянского ряда. Но какая в этой обычности стойкость, какое упорство в этой простоте! Филиппьевна восприняла жизнь как труд для людей, беспредельный и не требующий никаких наград. И взамен встретила такое же отношение к себе. В этом причина ее спокойствия и незлобивости, душевной ясности.

А как острословна Филиппьевна, сколько в ней живости ума, в этой древней уже и маленькой – «стопталась за дорогу» – «старорежимной старушке»! Тем и проложила Филиппьевна свой след в памяти людей. «Да, – завершает писатель свой рассказ о Филиппьевне, – хорошо это – оставить по себе хоть крохотную сказку, помогающую жить людям».

От того же добротного трудового крестьянского корня и Олена Даниловна («Из рассказов Олены Даниловны»). С шести лет она в няньках, к семи годам, говорит она с гордостью, у нее уже год «стажу нянишного было». Что ж, в деревне все рано начинали работать. «Не я одна, и другие в няньках жили. Привычка». Такая же работящая и совестливая Олена Даниловна в старости.

Теперь и внук ее Вовка тоже делом занят. Вместе с бабкой он спасает всякое дачное бездомное зверье, и эта «бессловесная тварь» требует от них немалых душевных забот.

Есть в рассказе и драматический мотив. Жизнь Олены Даниловны и в старости далека от безмятежного покоя.

Выпестовали как-то они с внуком оставшихся без родителей бельчат, те шли доверчиво к людям, и, воспользовавшись этим, Васька Шиш, местный пьяница, без ружья, голыми руками взял их и на эту пушнину «два дня газовал». Так неожиданно рядом с добротой совершает свое дело подлость. Мудрая старуха делает верный вывод из этого тяжелого нравственного урока: «Добро-то, оказывается, тоже надо делать умеючи»: не приручать бельчат к человеку нужно было, а дать им расти так, как требовала их природа.

Природа, ее мощь, ее красота и ее уязвимость, беззащитность – один из главных мотивов прозы Абрамова.

Природа требует, чтобы ее охраняли, с ней считались, чтобы люди умно и осторожно вмешивались в ее тысячелетиями отлаженный ход. Иначе не избежать беды.

И здесь тоже много значит древний опыт крестьянина, веками жившего бок о бок с природой, кормившегося от нее и понимающего, что нельзя рубить сук, на котором сидишь.

Об этом размышляет Абрамов в рассказе «Михей и Иринья». Старый Михей, знакомый рассказчика, в свои восемьдесят пять лет все еще работающий, после работы идет за десять верст посмотреть поставленную сетку и возвращается с пустыми руками – вся река опустошена браконьерами.

С этого начинаются у Михея воспоминания и размышления о том, как должно вести себя человеку, живущему «от природы». «Татя-покойничек смала мне твердит, – говорит Михей, – с лесу бери, да и лесу пособляй». Сквозь старые охотничьи истории, которые он вспоминает, звучит одна главная мысль: «Раз ты нечист на руку, нечего тебе и в лесу делать. Лес чистоту любит».

Для Федора Абрамова, родившегося и выросшего в лесном краю, для его героев судьба природных ценностей, в особенности родного северного леса, – одновременно и общая, и глубоко личная забота. Сохранение и приумножение «зеленого золота», умное, по-хозяйски осмотрительное его расходование – горячий патриотический долг. А для некоторых героев Абрамова в этом заключен весь смысл жизни.

О таком неистовом заступнике леса речь идет в рассказе «Сосновые дети».

В «Сосновых детях» есть такой эпизод. Рассказчик, навестивший своего старого друга лесника Игоря Чарнасова, полон тревоги о судьбе безжалостно вырубаемого леса. Его валит могучая техника. «Трелевочные тракторы, бульдозеры, могучие лесовозы, лебедки. А нынешняя бензопила «Дружба»? – восклицает рассказчик. – Ими, словно косами, выкашивают леса!» Страшная сила!

Что же ей противопоставлено? Наивные, по его мнению, самоделки лесника Чарнасова.

«Да, не много навосстанавливаешь лес такой техникой», – с грустью говорит гость, разглядывая «неуклюжие, примитивные орудия, сделанные в местной кузнице из железного лома».

Но что же он слышит в ответ? «Можно, Алексей, можно! И с такой техникой можно. Была бы только охота. Да и мотыгой дедовской можно. Я вот тебе завтра на примере покажу…»

Вот что главное – была бы охота делать добро! Главное – сила, идущая изнутри человека, духовная отзывчивость, которой столь богаты любимые герои Абрамова.

Игорь Чарнасов прошел трудный путь. Он нашел свою дорогу вопреки многим стихиям жизни. И той стихии уголовной романтики, которая когда-то в юности подхватила его и пронесла через тюрьмы; и нынешней, окружающей его стихии человеческого равнодушия, «какой-то ненависти к лесу», из-за которой он то и дело вступает в конфликт с браконьерами; и стихии выполнения планов лесозаготовок любой ценой.

Так как же должен воздействовать человек на окружающий мир?

Перед нами встает картина того, что было сотворено дедовской мотыгой, помноженной на подвижничество: «Мы стояли на опушке осинника, и перед нами простиралась громадная равнина, ощетинившаяся молодым сосняком. Вдали, на западе, равнина вползала на пологий холм, и казалось, что оттуда на нас накатывается широкая морская волна».

Это дело рук Игоря Чарнасова.

А вот другой питомник, созданный им. На гари, среди разрухи, побоища, учиненного лесоистребительной техникой, упорно течет струя живого: «Я наклоняюсь к первой борозде. Рваные, обгоревшие корни по краям, следы тракторной гусеницы, потом замечаю крохотный, сантиметра в два, пучок темно-дымчатой травки, за ним другой, третий… И вот уже пучки сливаются в жиденький, кое-где искрящийся ручеек, робко крадущийся по песчаному дну борозды.

Ручеек необычный. От ручейка пахнет смолой.

Неужели так вот и начинается сосновый бор?»

Чарнасов мечтает по всей Пинеге «зеленую революцию» пустить, и этот размах мечты соединяется у него с «удивительной любовью и жалостью, русской жалостью ко всему живому.

Нелегко, временами кажется просто невыносимо трудно складывается жизнь Игоря и его жены Наташи. Есть в ней ноты трагизма. У них нет и не будет детей – на посадках леса Наташа подорвала свое здоровье. Нелегко им противостоять лесоистреблению – и все же они не опускают рук. Герой взят писателем в высокие, патетические часы жизни, он полон веры в лучший исход человеческой борьбы за жизнь, за лес.

Многозначно и глубоко название рассказа. Больше всего Игорь любит сосну – она труженица, стоит всегда на переднем крае, принимая на себя удары непогоды, не хитрит, не ждет награды. В этой любви, в этом нежном пестовании соснового подроста – пусть не своих, а «сосновых детей» – много глубокого, неистраченного родительского чувства. С другой стороны, сами Игорь и Наташа – люди удивительного бескорыстия, стойкости и прямоты – тоже словно бы «сосновые дети». Несомненно, что образом могучего соснового бора навеяны размышления Игоря о богатырях русских, оберегавших родную землю; здесь ощутима связь времен, идея преемственности, благородная патриотическая традиция.

Во многих рассказах писатель выступает в роли путника, настойчиво ищущего среди людей истину о человеке, о жизни, – так построены «Сосновые дети», «Однажды осенью», «Могила на крутояре», «Медвежья охота», «Олешина изба»… Наблюдая за своими героями, расспрашивая их, размышляя (и нас приглашая к размышлению), писатель доходит, допытывается до сердцевины, до сокровенного внутреннего мира людей, снимает один за другим покровы с правды, потому что правда редко лежит на поверхности.

Но есть у него рассказы, в которых сокровища народного сердца и духа, драмы, пережитые людьми, раскрываются как бы сами собою. В таких рассказах присутствие автора не явно. Невидимыми рамками картины автор отделен от изображаемого. Но, в сущности, он тут же, «за кадром».

Его присутствие чувствуется по тому сосредоточенному вниманию, в тишине которого звучит рассказ матери («Сердце матери»), развертывается история двух детей-близнецов («Пролетали лебеди»). Автор – и мы вместе с ним – присматривается, не отводя ни на секунду глаз, слушает, боясь шелохнуться, чтобы не вспугнуть исповедальную искренность рассказа, того самовыражения души народной, которое несет в себе глубокую и обжигающую правду о человеке, о богатстве народной «почвы».

Исследуя состав этой «почвы», Абрамов-новеллист и здесь обнаруживает яркие, незаурядные характеры. Они способны к огромным перегрузкам, отличаются поразительной стойкостью и силой. И в то же время есть души такие нежные, такие ранимые, что страшно становится за их судьбу.

Две такие жизни проходят перед нами в рассказе «Пролетали лебеди». Панька и Надежда – два близнеца у старой матери, родившей их уже на сорок третьем году жизни. Надежда практична, она, поначалу всем казалось, житейски цепкий человек; а слабенький братик ее Панька – мечтатель и поэт не от мира сего. Но при всей своей физической хрупкости помешанный на «птичках» Панька, если вдуматься, – тоже по-своему сильный человек, необычный своей тягой к сверхбудничному, тонко чувствующий потаенную жизнь природы. Неодолима в людях стихийная тяга к прекрасному. Панька и умирает, стремясь постигнуть красоту лебедей, потрясенный ею и не могущий без нее жить. И без Паньки, жизнь которого, «как весенний ручеек, прошелестела по деревенской улице», – не полон становится мир деревни.

Но вот что неожиданно: следом за ним умирает и его здоровая, краснощекая, непритязательная сестра – засыхает от тоски по брату, от утраты смысла и света в жизни. И эта ее смертельная тоска – тоже глубокая одухотворенность, неумение жить только в себе и для себя.

Как прекрасные белые лебеди, пролетели они и сгинули. И глубина рассказа налита невысказанной болью – там затаилась безутешная душа матери, оставшейся навсегда с неутолимой своей мукой. И снова страдания матери, снова «Материнское сердце» – так назван один из лучших рассказов Абрамова. Пятерых сыновей унесла война у бедной Офимьи! «…Ни одного не осталось, все там… А какой лес был!» Но горше всех утрат для нее – смерть младшего, Степоньки. «Все дети у меня хорошие были – ни на одного не пообижусь, а такого не было. Чистое золото! Сколько ему – девяти годков не было – помер, а мы с девкой не знали дров да воды. Все он. За скамейку станет – самого не видно, только пила зыкает. И за грибами там, за ягодами – не надо посылать, сам бежит…»

Как же он погиб, Степонька?

Из рассказа по-новому встает картина военной страды, с новой остротой охватывает нас чувство неоплатной цены народного подвига – в каждой его человеческой капле. Мать на лесозаготовках работала так, что неделями буквально не видела лиц своих детей: затемно уходила в лес и затемно возвращалась, падая с ног от усталости, а огня в доме не было. И не заметила она, как от голода и тяжелой простуды уходила по капле жизнь из ее меньшого сына, который ни словом не жаловался на болезнь. А когда хватилась, было уже поздно.

Долгие годы казнит себя Офимья за то, что проглядела сына, но и – вот что понять нужно! – не жалеет, что целиком отдавала себя в те годы той матери, которая «всем матерям мати», отдавала жизнь свою и детей своих – Родине. Вот так и горюет, и иначе жить не смогла бы! «Тогда ведь не просто робили – деньгу в лесу зашибали, – вспоминает она, – а лесную битву с врагом вели… Ох, что пережито! Теперь начнешь вспоминать, не всяк и верит».

Трудиться для Родины, ее поднимать, вливать в нее свою силу – это не «деньгу зашибать». Через все рассказы так или иначе проходит эта, едва ли не главная, мысль всего абрамовского творчества, мысль патриотическая. Родная земля нуждается в постоянном самоотверженном и упорном возделывании, в защите, чтобы не зарасти сорной травой всяких разрушительных стихий. Так, например, разрушается и зарастает дурным ольшаником починок в девятнадцать домов, запустевает земля, отвоеванная когда-то у леса богатырским трудом старого Корнея и его сынов («Медвежья охота»). И память о них осталась, как легенда. Все они делали необходимое «российское дело». А это дело требовало от них всех сил, ибо нет культуры без земли, нет земли без человека, отдающего ей свои руки и свою душу: «Не сама же Россия распахивалась. Кто-то ее расчищал от лесов, от дебрей».

Сила человека – в связи его с большим делом, предпринятым ради того, чтобы превратить равнодушную, суровую землю в обжитой и добрый дом. Для этого и живут люди. В том же рассказе Абрамов с тревогой присматривается к противоположному человеческому типу, бездомному Пашке-перекати-поле. А Пашке ничего не жалко, пусть все хоть снова зарастет диким лесом: «У меня сроду своего дома не было. И не будет. Что я – дурак? Руки, ноги есть, а казенная фатера найдется». Вот нашел чем хвалиться! А ведь эти настроения не такая редкость в наше время.

И еще шаблон издавна был ненавистен писателю. Отвращение вызывает у него обструганная, обезличенная гладкость, в особенности когда она стремится задавать тон, учить других, каким быть человеку. Вот такой непереносимой казенной скукой веет от «образцового пенсионера» Ковригина, скукой самоуверенной и агрессивной («Олешина изба»).

Ковригину никак не по вкусу буйство душевных сил лесоруба Олеши Рязанского, его неприглаженная вольная сила, яркая человеческая индивидуальность, которую не уложить ни в какие рамки.

Рассказчик с упоением собирает сведения об Олеше, он согласен со старым лесорубом Липатом Васильевичем, который восхищенно говорит об Олеше, что он умел прожить жизнь с забавой. Людям оставил что вспомнить – и смеется над Ковригиным: «Да его бы воля, он не то что Олешу, солнышко бы прикрыл. Больно ярко светит».

Конечно, не так прост Олеша, нелегок он в обращении, и не всегда можно сказать, куда закинут его стихии своевольной натуры. Это сила, еще не вполне себя сознающая и зачастую не умеющая собой управлять. И все же это – сила. Индивидуальность, самобытность чувства, мысли, характера – большое человеческое богатство.

И еще одна необходимая страница в абрамовском познании человека. Необычен на первый взгляд рассказ «Слон голубоглазый», один из немногих «городских» рассказов писателя.

О чем же он? В большом городе мы привыкли мимоходом раскланиваться с соседями по дому, по работе. А на большее и не тянет: своих дел хватает – успевай поворачиваться. Но вдруг наступает момент, когда «случайный» человек, Мария Тихоновна, над которой автор внутренне даже амбициозно посмеивался, открывается в своей душевной истине. И таким светом полна, оказывается, ее вроде бы незаметная, обыденная жизнь. Как много и, главное, как естественно, словно бы стесняясь, сделала она добра людям. От этого открытия, вдруг пережитого автором, у него, по его словам, перехватило горло. Мы – «дети железного века, века, когда исчезли, позабылись такие слова, как «сострадание», «милосердие», «жалость». Но она-то, Мария Тихоновна, знала, ведала силу этих слов». И – дел! Такие люди необходимы всегда, особенно в тяжкие минуты. И неудивительно, что рассказчик вспомнил здесь «свою» Марию Тихоновну, которая так много значила в один из отчаянных моментов его собственной судьбы – родную тетушку Иринью. Другими увидел он голубые глаза этой своей новооткрытой «соседки»: «Где, где я видел раньше эти глаза – такие бездонные, кроткие и печальные?.. На иконе Богоматери, которую больше всего любили и почитали на Руси и которую я впервые увидел на божнице у тетушки Ириньи…»

Так порывом души своей открывает один человек свет в душе другого человека. Вот что поддерживает нас в любой беде, спасает от поверхностных суждений и одиночества.

Народная жизнь – словно море, образованное каплями, ручьями, потоками человеческих индивидуальностей, в нем слились, соединились, разгулялись на просторе волны великой народной мощи. Из моря народного черпает свою силу художник, ему он служит верой и правдой. Разговаривая с народом, он не имеет права на фальшь, равнодушие, притворное бодрячество.

Этой, одной из важных мыслей рассказа «О чем плачут лошади», рассказа, при всей своей краткости, многопланового и сложного, мы и завершаем вступление в книгу.