Текст книги "Легенды отечественного хоккея"

В их компании был поэт Александр Шигаев, один из создателей клуба «Звезды России». Однажды он написал и спел песню о Валерии Харламове, а потом довольно часто выходил на сцену, читал стихи, пел, не обладая при этом выдающимися вокальными способностями. Старшинов его все время подначивал: «Саш, занимайся ты своим делом!» А тот горячился: «Ничего ты не понимаешь, это же творчество!» Старшинов в ответ: «Давай спорить, что через три дня я напишу стихотворение!» Взял – и действительно написал произведение «Мы жизнь свою отдали спорту», естественно, на тему хоккея. Шигаев прочитал и удивленно сказал: «Ну ты даешь!» – «Так это ты меня заставил!» – рассмеялся в ответ Старшинов. С тех пор он стал писать стихи. Отметим, что еще в 70-е годы свет увидели две книги Старшинова, но не поэтические, а спортивные: «Я – центрфорвард» (1971) и «Хоккейная школа» (1974).

В конце 80-х на протяжении четырех лет (1987–1991) Старшинов был председателем Федерации хоккея СССР. Но после развала страны вынужден был уйти с этой должности.

В 1999 году Старшинов стал вице-президентом ГХК «Спартак», а в январе 2003 года занял пост президента родного ему клуба.

В 2004 году Старшинов избран в Зал славы отечественного хоккея, а три года спустя был введен в Зал славы Международной федерации хоккея.

Гений щелчка. (Анатолий Фирсов)
^{Трехкратный чемпион зимних Олимпийских игр (1964, Инсбрук; 1968, Гренобль; 1972, Саппоро)}

Анатолий Фирсов родился 1 февраля 1941 года в Москве в семье, которая не имела никакого отношения к спорту. Детство будущего хоккейного гения было трудным. Его отец погиб на фронте, поэтому сына поднимала мать, которая трудилась не покладая рук на одном из московских предприятий. Безотцовщина могла поломать жизнь Анатолию, если бы не спорт, которым он тогда увлекся. Сначала это был русский хоккей с мячом, азы мастерства которого он постигал в детской команде завода «Красный богатырь». Затем в 1955 году Фирсов перешел в канадский хоккей с шайбой, записавшись в юношескую команду столичного «Спартака», благо от дома до знаменитой Ширяевки (Ширяево поле), спартаковского стадиона, было рукой подать.

В 1958 году Фирсова перевели в команду мастеров «Спартака», где тренер Александр Игумнов задумал создать в команде супертройку с участием Фирсова, чтобы та смогла конкурировать со знаменитой альметовской тройкой в ЦСКА (Альметов – Локтев – Александров). Однако этой мечте так и не суждено было осуществиться. В 1961 году пришло время Фирсову идти служить в армию, и тренер ЦСКА Анатолий Тарасов, прекрасно оценив выдающиеся способности Фирсова, сделал ему предложение перейти в его команду. Но Фирсов поначалу отказался. Вот что он говорил по этому поводу:

«Я тогда очень не хотел идти в армейский клуб, три дня прятался у своего тренера Александра Новокрещенного. Когда пришел домой, там меня уже ждали военком и начальник отделения милиции. Отправились в военкомат. Мне оформили все документы, и в этот же день я уехал в Ригу играть за свою новую команду. В матче с рижанами я забросил две шайбы, благодаря которым ЦСКА и победил – 4:2…»

Говорят, что свое весомое слово в этом переходе сказала супруга нашего героя Надежда, которая имела большое влияние на него. Она подошла к этому предложению с сугубо практической стороны: за переход в ЦСКА Фирсову была обещана новая трехкомнатная квартира (до этого Фирсовы, у которых уже родилась дочь Иришка, жили в малогабаритной однушке на Хорошевском шоссе), хорошая зарплата и офицерское звание. В итоге в 1961 году Фирсов оказался в ЦСКА, а уже спустя год едва не пожалел об этом, поскольку в 1962 году его бывшая команда «Спартак» завоевала золотые медали чемпионата СССР, в то время как ЦСКА взял всего лишь бронзу. Однако уже скоро новобранец наверстал упущенное.

В ЦСКА его поставили играть в звено с Валентином Сенюшкиным и Леонидом Волковым. Тройка играла неплохо, и уже в 1963 году армейцы вернули себе чемпионский титул. А незадолго до этого – в конце декабря 1962 года – Фирсов сыграл свой первый официальный матч за сборную СССР. Это случилось в Праге, где наши ребята проводили товарищеские игры против сборной ЧССР. Фирсов играл в двух матчах (21 и 23 декабря) в одном звене с Виктором Якушевым и Александром Альметовым. Причем в первой же игре забил 2 гола, хотя наши проиграли 3:4 (вторая игра закончилась с ничейным результатом 3:3, но Фирсов в ней так и не отличился).

После Праги советская сборная переехала в Дрезден и Берлин, где сыграла еще две игры с тамошней сборной. Обе встречи наши ребята выиграли со счетом 10:0 и 8:1. Там Фирсов играл в других звеньях: с Дроздовым и Козиным, а также с Якушевым и Альметовым. В последней игре забил 2 шайбы.

Однако в целом игра Фирсова в составе сборной тренерам не приглянулась, поэтому на чемпионат мира в Стокгольме его не взяли. За этим турниром он следил по телевизору. Причем так внимательно, что разглядел там новый хоккейный прием, который вскоре взял на вооружение. Послушаем его собственный рассказ:

«Прием «клюшка-конек-клюшка» я впервые увидел по ТВ в трансляции с первенства мира 1963. В исполнении шведа Стернера. Буквально на следующий день стал пробовать, разучивать. Тарасов, кстати, тоже это дело заметил и, когда приехал с чемпионата, подозвал к себе: «Толик, я один трюк у шведов подсмотрел. Попробуешь?» Я ему в ответ: «Если вы о Стернере, так я уже неделю над ним работаю».

Вся соль этого приема, естественно, не в том, чтобы просто потешить публику. Это имитация паса, оставления шайбы назад, партнеру. Я, к примеру, порой даже специально кричал «Вовка!», корпусом, головой, глазами показывая защитнику, что отдаю пас, а сам возвращал себе шайбу обратно на крюк. Но при этом внимательно следил и за соперником: если он по-прежнему шел на сближение, то действительно разменивался с ним, пасовал, и партнер один, допустим, выходил на ворота. Если же нет – шел вперед сам. Главная задача – вывести соперника из равновесия. Да, всем было известно про этот прием, да только никто не знал, когда я шайбу отдам, а когда нет. Потому частенько и попадались…»

Между тем в сезоне 1963/1964 армейцы снова стали чемпионами СССР. И хотя Фирсов не вошел в число лучших бомбардиров первенства, зато им стал его партнер по звену Валентин Сенюшкин, забросивший 22 шайбы.

В конце 1963 года Фирсова снова привлекли к играм за сборную СССР, которая готовилась к зимней Олимпиаде в Инсбруке. В турне по Швеции Фирсов сыграл две игры, но голами не отметился. Однако в Инсбруке в январе 1964 года взял свое: в восьми играх Олимпиады он забил 6 голов и сделал 3 результативные передачи. Играл он в одном звене со своим одноклубником по ЦСКА Леонидом Волковым и Виктором Якушевым из столичного «Локомотива». Наша сборная выиграла все восемь матчей и завоевала золото турнира.

В сезоне 1964/1965 ЦСКА снова стал чемпионом страны. И вот здесь Фирсов впервые вошел в список лучших бомбардиров турнира, заняв 10-е место с 21 забитой шайбой. Причем почти половина этих шайб была забита Фирсовым после мощных щелчков. Отметим, что именно этот хоккеист стал первым в советском хоккее использовать это эффективное и эффектное средство атаки. Вот как об этом вспоминает Евгений Зимин:

«Анатолий Фирсов прекрасно выполнял щелчок по шайбе не только с места, но и с ходу, и тут бросок получался еще сильнее, ибо силу удара увеличивала еще скорость движения игрока. Щелчки Фирсова прямо-таки нагоняли страх на вратарей, а на трибунах вызывали восхищение…»

Заметим, что «коньком» Фирсова был не только щелчок, но и кистевой бросок. Вот как сам хоккеист вспоминал об этом:

«Такой прием атаки ворот, как щелчок, я освоил в юношеской команде «Спартака», где играл центральным нападающим. С успехом обстреливал цель по центру поля. Но потом меня пригласили в команду мастеров и переквалифицировали в крайнего форварда. Тут я заметил, что мой прежде надежный щелчок успеха почти не приносит. Пока я замахивался для удара под острым углом к цели, вратарь перемещался в ближний угол и наглухо прикрывал весь створ ворот. Шайбе просто негде было проскользнуть в сетку.

Помог мне тогда тренер Анатолий Владимирович Тарасов. Объяснил, что бомбардиру мало одного, хоть и сильного, но прямолинейного, наподобие меча, оружия атаки – щелчка. Нужен еще гибкий, как шпага, и коварный, как кинжал, кистевой бросок. Им можно неожиданно, скрытно нанести укол голкиперу, не оставив ему времени подготовиться к защите уязвимой точки ворот.

Анатолий Владимирович показал мне кистевой бросок и подсказал, как его освоить. Часами стучал я шайбой о деревянный борт. Признаюсь, вначале даже чувствовал себя обиженным: играешь в команде мастеров, а тебя учат, как новичка. Но обида довольно быстро исчезла: кистевой бросок пришелся мне по душе. И только пожалел, что поздно – с 20 лет – начал его разучивать…»

Кстати, кистевой бросок у Фирсова хорошо получался потому, что он первым из наших хоккеистов стал загибать крюк у своей клюшки. По его же словам:

«Все смеялись поначалу: ну что за ерунда, клюшки гнуть! Я решил попробовать. Смотрю, действительно бросок сильнее и точнее. На первых порах Тарасов запрещал играть такими клюшками. Считал, что ухудшается бросок, как его называют, с «лопаты». Потом разрешил: сначала только мне, а потом и остальным. Но я, должен сказать, никогда не загибал крюк слишком сильно, иначе обводка страдала…»

И вновь послушаем воспоминания Зимина:

«Шелчок – не единственный игровой козырь Фирсова. Он искусно выполнял любые приемы на льду, причем каждый – оригинально, по-своему. Анатолий освоил целый набор обманных движений и, сходясь с защитником, всякий раз обыгрывал того по-иному. Ну как было защитнику приспособиться к хитрому, ловкому, быстрому форварду?

Фирсов постоянно вносил в игру новые идеи. Умышленная временная потеря шайбы с последующим ее возвращением, перевод шайбы между коньками себе за спину с разворотом и немедленным броском по цели, финт «клюшка-конек-клюшка», ложный замах на бросок по воротам, имитация передачи с внезапным для соперника ускорением дриблинга – вот далеко не полный перечень тех приемов, которые Фирсов либо придумал сам, либо у кого-то подсмотрел и затем, усовершенствовав, освоил. Некоторые из его фирменных финтов настолько сложны для выполнения, что мало кому еще удалось их освоить. В частности, прием обводки «клюшка-конек-клюшка»…

Когда я на площадке оказывался лицом к лицу с Фирсовым, а мы эпизодически опекали друг друга, то постоянно ожидал подвоха: какой хитрый ход он выдумает? А уж если мне самому удавалось обыграть знаменитого маэстро, то чувствовал неописуемый восторг – примерно такой же, какой должен был почувствовать футболист, обыгравший самого Пеле.

Вспоминая и анализируя игру Фирсова, я не нахожу в ней недостатков. Он был образцом во всем: в техническом мастерстве, тактической мудрости, физической подготовленности, в моральной чистоте и волевой закалке, в самоотверженности, мужестве, преданности коллективу, игре…»

В марте 1965 года Фирсов в составе сборной СССР завоевал золото чемпионата мира. На том турнире (он проходил в Финляндии) он забил 5 шайб и сделал 4 голевые передачи. Играл Фирсов в одном звене с Леонидом Волковым и Виктором Якушевым (их тройка забила 13 шайб из 51-й, забитой сборной СССР).

Между тем тренера ЦСКА и сборной Тарасова не устраивало то, что в этом звене один хоккеист был «пришлый» – Якушев из «Локомотива». И в сезоне 1965/1966 он создает в ЦСКА новую тройку: Анатолий Фирсов (левый нападающий) – Виктор Полупанов (центральный нападающий) – Владимир Викулов (правый нападающий). Причем новым партнерам Фирсова было всего по 18 лет. Это был первый подобный эксперимент, когда опытный, большой мастер взял на себя ответственность за спортивную судьбу двух парнишек. В итоге эксперимент удался на славу – тройка выстрелила, да еще как! Например, в чемпионате СССР сезона 1965/1966, где ЦСКА вновь стал чемпионом, Фирсов стал лучшим бомбардиром, забросив 40 шайб. На 3-м месте расположился его партнер по тройке Виктор Полупанов – 25 шайб. Но это еще не все.

На чемпионате мира в Любляне, где сборная СССР опять завоевала золото, тройка Фирсов – Полупанов – Викулов забросила всего 8 шайб (Фирсов – 3, Полупанов – 1, Викулов – 4). Причем Фирсов мог забить и больше, однако намеренно все свои силы бросил на помощь своим молодым партнерам в ущерб собственной результативности. Анатолий Тарасов об этом потом напишет следующее:

«В Любляне Фирсов играл хуже, чем обычно, и только потому, что главным для него в те дни была помощь молодым…»

Сам Фирсов в своей книге «Зажечь победы свет» (1973) признавался: «Мне, право же, неловко читать бесконечные упоминания о моем вкладе в становление молодого звена. Неловко, потому что мои юные партнеры дали мне не меньше, чем я им. И я имею в виду сейчас не только то, что молодые хоккеисты приносят с собой что-то новое – в технике, в тактике, в игровой манере, чего не было у прежних партнеров. Я говорю прежде всего о том, что с приходом Викулова и Полупанова иным стало мое отношение к спорту, к самому себе. На первых порах я не очень надеялся (хотя к тому не было оснований) на помощь дебютантов и потому вдвойне, втройне серьезнее и основательнее готовился к матчам. И в конце концов привык к новым нагрузкам, к иному ритму спортивной жизни, к иному отношению к игре, и хотя ребята выросли, окрепли, стали знаменитыми чемпионами, я иначе относиться к матчу, к хоккею уже не мог».

На следующем чемпионате мира в Вене в 1967 году это же звено стало лучшим на турнире, забросив 28 шайб (Фирсов – 11, Полупанов – 11, Викулов – 6).

В решающем матче с канадцами (27 марта 1967 года) именно шайба Фирсова сравняла счет (1:1), после чего Старшинов забил еще одну шайбу, которая стала победной. Вот как об этом вспоминал сам А. Фирсов:

«Тогда я, помню, задержался на льду. Тарасов аж голос сорвал: «На смену, на смену!» И я из последних сил вдоль синей линии канадцев со своего левого, дальнего от скамейки края покатил на смену. – Подъехал к борту, и тут откуда ни возьмись шайба: в сердцах, как можно сильнее, не глядя, конечно, бросил ее в сторону ворот Мартина и полез через бортик… А дальше началось такое! Слава Старшинов, Боря Майоров опрокинули меня на лед, я оказался под грудой тел товарищей. Гол! Как потом рассказывали ребята, один из канадских защитников хотел поймать брошенную мной шайбу, но только слегка задел ее, и она, изменив направление, прошмыгнула в сетку мимо опешившего от такой неожиданности и не успевшего среагировать повторно Мартина…»

Вспоминает Анатолий Тарасов: «Видимо, со мной согласятся, если я скажу, что Фирсов-1967 – это непревзойденная звезда. На нашем старом континенте равных Фирсову сыскать было трудно. Во всяком случае, на турнире в Вене журналисты всех стран проявили редкое единодушие – 121 из 122 корреспондентов, ответивших на анкету, назвали Анатолия лучшим хоккеистом мирового чемпионата…»

На чемпионате СССР сезона 1966/1967 Фирсов снова вошел в число лучших бомбардиров, заняв 2-е место с 41 забитой шайбой. Его партнеры шли следом: Полупанов расположился на 3-м месте (39 шайб), Викулов – на 9-м (27 шайб). Всего на это звено выпало в том турнире 107 шайб. Хотя ЦСКА в том году уступил чемпионское звание своему вечному конкуренту – столичному «Спартаку» (поэтому и звание лучшего бомбардира досталось Вячеславу Старшинову, который забил 47 шайб).

Кстати, Фирсов и Старшинов заняли те же места в бомбардирском списке и в сезоне 1967/1968, только количество шайб было уже другим: у Старшинова – 46, у Фирсова – 33.

В 1968 году чемпионат мира проводился в рамках зимних Олимпийских игр. Они проходили в Гренобле, и там снова лучшими стали наши ребята. Причем Фирсов сумел стать лучшим бомбардиром турнира, забросив 12 шайб и сделав 4 результативные передачи. И снова вошел в символическую сборную турнира.

Между тем в сезоне 1968/1969 Фирсов хоть и вошел в число лучших бомбардиров чемпионата СССР, однако забил всего лишь 28 шайб (5-е место; ЦСКА тогда уступил чемпионство «Спартаку»). Но этот спад был вполне закономерен. Почему? Перед началом сезона хоккеист получил две серьезные травмы. Причем вовсе не на тренировке. В первый раз это случилось на отдыхе в Варне. Загорая на пляже, Фирсов порезал ногу о стекло. Только нога стала заживать, как последовала вторая травма. В тот день Фирсов возился в гараже со своей машиной, однако забыл поставить ее на тормоза. Машина съехала с места, и Фирсов не успел убрать руку (по другой версии, хоккеиста подвел домкрат, в результате чего ему пришлось руками в течение нескольких минут – пока не подоспела помощь – удерживать машину). В итоге 35 дней Фирсов не мог тренироваться с клюшкой. Однако все эти дни катался на коньках с пудовыми веригами на поясе, а также ухитрялся поднимать на плечи тяжеленную штангу и одной рукой играл в баскетбол.

Поэтому в первых играх того сезона наш герой ничем не выделялся, выглядел как заурядный игрок. И разыгрался только к середине сезона, забив в итоге те самые 28 шайб. Зато он вовсю отыгрался на чемпионате мира, который проходил 15–30 марта 1969 года в Стокгольме.

В Стокгольме Фирсов стал лучшим бомбардиром: 10 шайб забил и сделал 4 голевые передачи. Его снова включили в символическую сборную. Напомним, что наши ребятам и там завоевали золото, продолжив свою победную серию, начатую в 1963 году.

Рассказывает Анатолий Тарасов: «Приглядитесь внимательнее к Фирсову, и вы заметите, что он всегда ищет самые острые, «на грани ошибки» решения. Он почти никогда не обыгрывает соперника в единоборстве чисто, он частенько в ходе борьбы теряет шайбу, но чаще всего – и именно в этом его сила и его мастерство – тут же возвращает ее.

Бывают случаи, когда в таком единоборстве Анатолий теряет шайбу по два-три и даже четыре раза, и объясняется это, как вы понимаете, не слабой обводкой Фирсова, а только тем, что он ведет единоборство сложное, с кинжальным, прямым движением на ворота.

Он начинает свой проход рискованно, ищет не простое решение, где можно обыграть какого-то зазевавшегося защитника, а пытается пройти сразу между двух, если не трех игроков соперника. Это нужно ему, чтобы отвлечь на себя главные силы «неприятеля» и облегчить выполнение задачи товарищам. Естественно, что при такой игре он не может рассчитывать на чистое обыгрывание своих конкурентов.

Фирсов предусматривает, если хотите – «планирует», потерю шайбы, но одновременно он настраивает себя на быстрый возврат шайбы…»

В сезоне 1969/1970 Фирсов забросил 33 шайбы, заняв 6-е место в списке лучших бомбардиров чемпионата СССР.

На чемпионате мира 1970 года, который снова проводился в Стокгольме, наша сборная снова стала лучшей. А Фирсов вошел в число лучших бомбардиров, забив 6 шайб и сделав 10 результативных передач. Та же история произошла и на чемпионате мира в 1971 году в Швейцарии, где наши снова победили. На нем Фирсов стал главным «забивалой»: 11 шайб и 8 голевых передач. Вспоминает Олег Спасский:

«С Анатолием Фирсовым мы вместе работали на чемпионате мира по хоккею 1971 года, который проходил в Швейцарии на катках Берна и Женевы. Каждый день Анатолий рассказывал мне, что происходит в команде, разбирал игру партнеров, оценивал действия соперников, а я, положив все это на бумагу, диктовал написанное редакционным стенографисткам.

То был шестой подряд чемпионат мира (вслед за Любляной, Веной, Олимпийскими играми в Гренобле, двумя подряд турнирами в Стокгольме), на котором мы встречались, говорили, случалось, гуляли по улицам вместе с Фирсовым. Тогда, наверное, и родилась книга Анатолия «Зажечь победы свет», которую я помог ему написать. Сдали мы ее в издательство летом 1971 года, но к читателю книга попала лишь два года спустя…

Чемпионат же в Швейцарии, где Анатолий в восьмой раз стал чемпионом мира, запомнился мне, между прочим, и фантастическим достижением Фирсова. Никогда прежде ни один наш хоккеист не забрасывал на чемпионате мира шведам четыре шайбы. А тут еще и подряд! Тот матч в Берне наши выиграли 8:0…»

В Швейцарии Фирсов играл в звене с Викуловым и Мальцевым, поскольку Полупанов был вынужден завершить свою карьеру в сборной. Впрочем, тот чемпионат оказался последним и для «сборника» Анатолия Фирсова. Почему? Начать следует издалека.

Тренер ЦСКА и сборной СССР Анатолий Тарасов всю жизнь вынашивал мечту сразиться на льду с канадскими профессионалами. Для этого еще в середине 60-х он создал уникальную пятерку, игравшую по системе 2 + 2 + 1 (два выдвинутых далеко вперед нападающих, два полузащитника и один центральный защитник – стоппер). В начале 70-х (накануне Суперсерии) пятерка состояла из следующих игроков: Владимир Викулов и Валерий Харламов (нападающие), Анатолий Фирсов и Геннадий Цыганков (полузащитники), Александр Рагулин (стоппер). Выйди она на лед в играх с канадскими профессионалами, и ее успех был бы безоговорочным. Однако этого, увы, не произошло, поскольку тренерский тандем в лице Анатолия Тарасова и Аркадия Чернышева был отстранен от руководства сборной буквально накануне Суперсерии. Что же произошло?

Вмешались интриги, которые всегда сопутствовали этому тренерскому дуэту. И если в 60-е им удавалось отбивать наскоки недоброжелателей из разных ведомств (начиная от Спорткомитета и заканчивая ЦК КПСС), то в начале 70-х Тарасов сам дал повод интриганам удалить его из сборной. А случилось вот что.

В начале 1972 года наша сборная выступала на зимних Олимпийских играх в Саппоро и вновь завоевала золотые медали (на них Фирсов забил 2 шайбы и сделал 5 результативных передач). В решающем матче с командой Чехословакии Тарасов словесно оскорбил игрока соперников Вацлава Недомански. Тот в ответ запустил в советского тренера шайбой. К счастью, не попал. Казалось бы, рядовой инцидент. Но он имел далеко идущие последствия. Весной того же года должен был состояться очередной чемпионат мира по хоккею. Так вот, проходить он должен был в столице Чехословакии городе Праге. И тамошний Спорткомитет, держа в памяти инцидент с Тарасовым, обратился в Москву с просьбой не присылать Тарасова в Прагу. Наши руководители, среди которых было много недоброжелателей Тарасова, решили воспользоваться шансом отлучить строптивого тренера от сборной. В итоге на тренерский мостик взошли два других коуча: Всеволод Бобров и Николай Пучков.

Как покажет будущее, это было ошибочное решение, поскольку именно Тарасов долгие годы изучал канадский хоккей и формировал национальную сборную для игры против него. Новые же тренеры в канадском хоккее разбирались хуже. Впрочем, оказалось, что и в европейском хоккее тоже. В итоге смена тренеров привела к первому поражению сборной СССР на чемпионате мира впервые за последние 9 лет: на чемпионате в Праге наши хоккеисты завоевали серебро, уступив лавры победителей чехословакам. Однако это было еще не все. Была разрушена уникальная тарасовская пятерка, о которой речь шла выше: из нее выпал Анатолий Фирсов (лучший игрок ЧМ-1971). Он считался любимчиком Тарасова, поэтому новым тренерам оказался ненужен. Скандал получился грандиозный и с весьма неприятным душком. Дело было так.

В конце марта – начале апреля 1972 года сборная СССР по хоккею совершала турне по Скандинавии в рамках подготовки к чемпионату мира. Наши хоккеисты сыграли в этом турне 4 матча (2 – с финнами, 2 – со шведами) и во всех одержали победы. Перед отлетом на родину советской сборной тамошние журналисты спросили Боброва о судьбе Анатолия Фирсова: мол, тот считается сильнейшим хоккеистом в мире, однако в сборной его почему-то нет (кроме Фирсова в сборную не взяли еще одного ветерана – Виталия Давыдова). И Бобров внезапно поведал дотошным журналистам жукую историю о том, что у Фирсова… рак желудка и начался последний отсчет его дней.

До сих пор непонятно, что же конкретно двигало Бобровым в те минуты: раздражение от журналистов, которые буквально достали его вопросами о Фирсове, или желание досадить самому хоккеисту. Однако финны поверили словам Боброва (а как иначе: лицо-то официальное – старший тренер сборной!) и срочно делегировали в Москву нескольких человек, чтобы поддержать смертельно больного Фирсова. Каково же было их удивление (и удивление самого хоккеиста), когда выяснилась правда. Говорят, финны еще долго рассуждали о загадочной русской душе, а Фирсов так же долго выходил из шока. Простить этого поступка Боброву он не мог и тогда же во всеуслышание заявил, что не возьмет в руки клюшку, пока Бобров публично не извинится. Тот же, видимо, этого только и ждал, поскольку видеть Фирсова в сборной не хотел. Хотя армейские начальники прославленного хоккеиста пытались уговорить его взять свое заявление обратно. По словам хоккеиста:

«Как-то меня вызвал генерал-полковник, выслушал мою историю и говорит: «Я сниму свои погоны, ты сними свои и выслушай меня как сын: против такого ветра (за Бобровым стояли руководители Спорткомитета, а за теми – руководители соответствующего отдела ЦК. – Ф. Р.) писать бесполезно». Я говорю – понял, но ничего поделать с собой не могу. С тренером, который меня похоронил, работать не буду…»

Место Фирсова в тройке с Викуловым и Харламовым занял столичный динамовец Александр Мальцев. И показал себя великолепно: в скандинавском турне эта тройка забросила 8 шайб, из них 6 (!) было на счету Мальцева. В первом же матче на чемпионате мира против сборной ФРГ эта тройка оказалась самой результативной и забросила в ворота соперников 5 шайб (матч закончился в нашу пользу 11:0). Так что Бобров имел все основания считать, что в споре со скептиками, которые утверждали, что без Фирсова игра тройки поблекнет, он оказался прав. Однако чемпионат мира в Праге мы все равно проиграли: «золото» взяла сборная Чехословакии, а нам досталось «серебро». Как и было обещано нашим хоккеистам, прорабатывать их за эту неудачу никто не стал.

А осенью того же 1972 года состоялась легендарная Суперсерия, в которой советские хоккеисты наконец-то сразились с канадскими профессионалами. Сбылась мечта Тарасова, однако ни его, ни Фирсова на этом празднике, увы, не оказалось. Как известно, ту серию наша сборная проиграла в упорной борьбе: из восьми игр наши ребята выиграли три и в четырех уступили. Некоторые специалисты потом будут утверждать, что результат мог бы быть и иным, будь у руля тренерский тандем Анатолий Тарасов – Аркадий Чернышев и играй на поле Анатолий Фирсов. Послушаем, к примеру, мнение В. Акопяна:

«Команда Чернышева и Тарасова образца 1972 года была ориентирована на ожидавшиеся встречи с игроками НХЛ. Бесспорно, Бобров был достойным тренером, но к тому моменту в течение пяти лет не имел какой-либо тренерской практики в хоккее (он был тренером футбольного ЦСКА. – Ф. Р.). Вдобавок к этому Бобров не знал, да и не мог знать хоккей Канады в той мере, в какой это требовалось для победы. А именно к победе над профессионалами готовили эту команду Чернышев и особенно Тарасов, питомцы которого составляли основу (14 человек) той сборной. Произошло своего рода «возвращение» Боброва в сборную СССР, но уже в формально ином качестве. Состоялся, на мой взгляд, пусть не фактический, но концептуальный «откат» нашего хоккея к тем временам, когда высшей ценностью считался не коллектив хоккейной команды, а наличие в нем суперзвезд…

Сознательный отказ от Фирсова резко ослабил сборную, хотя, казалось бы, замена его самим Мальцевым могла быть равноценной. К сожалению, новый тренер не понимал (или не хотел понимать?!), что пятерка с Фирсовым во главе являлась выразителем нового построения игры, нового типа хоккея, в который в Канаде «еще не играли». Ключевые функции Фирсова в этом звене больше никто выполнить не мог. Как говорится, в этом наборе исполнителей был только «штучный товар». Бобров же, механически заменив Фирсова Мальцевым и разрушив тактическую схему нового типа, посчитал свою задачу решенной…

Бобров просто не понимал суть системы форварды – хавбеки – стоппер. Будучи великим игроком прошлого и оставшись, по сути, игроком уже в тренерском качестве, он по-прежнему все воспринимал на уровне интуитивном, чувственном (нравится – не нравится, хочу – не хочу, могу – не могу), но никак и никогда аналитически осознанно. А поразмыслив, можно было понять, что Викулов с Фирсовым играли неразрывно уже семь лет, а с Мальцевым Викулов не играл никогда (так, эпизодами в сборной). Что Викулов с Харламовым вылезли из одной «тарасовской люльки», где проповедуется коллективный хоккей «самопожертвования». А Мальцев, которому всего-то 23, уже привык к роли премьера в своем «Динамо», требующей обслуживания. Викулов с Харламовым, опять же в силу своего воспитания, к этому «обслуживанию» были готовы, но не в ущерб самим себе, то есть команде и игре. Готовы только на основе взаимности. Внутри звена получался концептуальный разлад, разнобой. Отсутствовали внутреннее единодушие и единомыслие, хотя как люди и игроки спортсмены не имели друг к другу претензий…»

А что же Фирсов?

В самом конце 1972 года он имел шанс уехать играть в Канаду, в НХЛ. Каким образом? Вот его собственный рассказ:

«Под новый 1973 год вместе с молодежной командой ЦСКА в качестве консультанта я приехал в Канаду. И в Монреале, буквально в конспиративных условиях, с глазу на глаз, на улице и состоялась моя встреча с представителем «Монреаль Канадиенс». На предмет игры за них. По поводу денег я сразу отрезал – ничего мне не нужно, обеспечьте только прожиточный минимум. Главным для меня с Тарасовым были не доллары. Хотелось посмотреть, изучить кухню НХЛ изнутри. Я сказал тому представителю: «Направьте три письма: в Совмин, в Спорткомитет и в ЦК ВЛКСМ Евгению Тяжельникову. Если они разрешат, приеду». Почему нет? Видимо, в НХЛ трудно что-либо скрыть, и помимо «Монреаля» сразу пришли письма из «Бостона», если память не подводит, и «Ванкувера». Что тут у нас началось! Мгновенно я превратился чуть ли не во врага народа. Затаскали по высоким инстанциям. Один генерал, помню, целый час меня прорабатывал, ежеминутно повторяя: «Ну, ты понял?» Я понял, что ему приказали с Фирсовым разобраться, а что такого Фирсов натворил, тот генерал и сам толком не разобрал. И только Тяжельников, с которым я дружил, объяснил мне все по-человечески: «Ну нельзя, Толя. Просто нельзя». Вскоре я окончательно распрощался с хоккеем.

Не обидно ли было, что не попал в Канаду? Горечи никакой, поверьте, не было. Напротив, горжусь тем, что с моим участием советская сборная не имела себе равных во всем мире почти 10 лет подряд…»

В сезоне 1970/1971 среди лучших бомбардиров его фамилии не оказалось. Но в следующем сезоне он вновь вернулся в список: забросил 28 шайб, в сезоне 1972/1973 – 33 шайбы. После чего Фирсов повесил коньки на гвоздь, уйдя со льда героем, установившим два суперрекорда: забросил 345 шайб в 474 матчах чемпионата страны и 66 голов в 67 играх на мировых первенствах и Олимпиадах.