Текст книги "Экспонат 212"

Феликс Кривин
Экспонат 212

– Когда часы стоят, они дважды в сутки показывают верное время, но и это обман, всего лишь иллюзия. Потому что время, которое они показывают, давно прошло, и оно никак не объясняет того; что происходит сегодня. – Гость тронул маятник, и тот двинулся тяжело и со скрипом. – Тогда, – сказал Гость, – была зима, а сейчас лето, и люди вас окружали другие, и совсем были не те обстоятельства. Да и сами вы были другим… Ну, хотя бы таким, как на этом портрете.

Портрет висел над головой Хозяина, и за сравнением не нужно было далеко ходить, оно было здесь, перед глазами.

– Вы прежде носили бороду, – полуспросил, полуответил себе Гость.

– Молодость, – оправдался Хозяин.

– Я вас не помню с бородой.

Хозяин засмеялся. Такими, какими они помнят друг друга…

– Там мы все были одинаковые.

Хозяин разлил кофе. В шкафу у него нашелся какой-то крепкий напиток, который он прятал от зоркого глаза врача, и он налил его Гостю и налил себе, и они выпили, как могли бы выпить в прежние времена, там, где никогда не водилось ни выпивки, ни закуски.

– Сколько мы там перевернули земли… Больше, чем за всю историю археологии. У вас это получалось хорошо, я еще собирался взять вас с собой в экспедицию… если мы выберемся оттуда.

Но Гость не хотел предаваться воспоминаниям. Часы должны идти вперед, они не должны показывать прежнее время, пусть даже оно иногда и совпадает с сегодняшним.

– Мне очень жаль, – сказал Гость. – Не думал я, что у нас будет такая встреча.

Тот, на портрете, смотрел, как выпивают друзья, и прятал улыбку в дремучую бороду. По возрасту он был самым молодым среди них, но держал себя так, словно был самым старым. Быть может, он что-то такое знал, чего не знали или не хотели знать эти двое. А может, они знали, да забыли, а он не спешил им напомнить, приберегая главное на потом.

– Как голова? – спросил Гость.

– Вы помните? – растрогался Хозяин. – Столько лет прошло, а вы помните, как меня ударили этим… камнем?

– Не камнем, а рукояткой…

– Нет, нет, вы спутали. Мне проломили голову камнем. Я отлично помню… особенно ясно, когда у меня начинает болеть голова. Я вижу, как этот человек выходит из леса, а в руке у него камень… Человек типа Схул по классификации Мак Коуна…

Никакого Схула там, разумеется, не было. Бедняга совсем свихнулся на своей археологии, подумал Гость, но ему не хотелось предаваться воспоминаниям, и он сказал:

– Не думайте об этом, профессор.

Маятник на старинных часах снова остановился, и Гость почувствовал беспокойство, как пассажир, высаженный среди дороги. Он подтолкнул маятник, и время двинулось дальше и понесло его, мерно покачивая: тик-так…

– С вашими часами, профессор, вы рискуете вовсе остаться в прошлом, – пошутил Гость.

Они лежали на нарах в битком набитом бараке, люди, выброшенные из цивилизации куда-то в первобытные времена. Еще не было изобретено ни матрацев, ни одеял, ни даже дров, которыми топить печи. Они лежали, как палеантропы в какой-нибудь Мугарет-Табун, вмерзая в свою пещеру, чтобы лучше сохраниться для будущего. И они просили его, знатока древностей, рассказать им о прошлом, потому что прошлое легко заменяло им будущее, настолько они были отброшены назад.

Он рассказывал им, как люди добывали огонь и грелись у костров, как они приручали диких животных. Потом научились строить дома с очагами. Они обрабатывали землю и собирали урожай, и женщины, которых они любили, создавали им домашний уют… Это было невероятно, и люди в бараке утешали себя, что когда-нибудь и они так заживут, и им становилось теплее от этого.

Утром их угоняли на работу, и они выворачивали руками огромные глыбы, и вгрузали по шею в землю, и падали, и умирали на ней, но никуда не могли уйти, потому что только работа была оставлена им от цивилизации. А у кого хватало сил дотянуть до вечера, те доползали до барака, вытягивались на нарах и мечтали о прошлом, которое им заменяло будущее.

И Хозяин, и Гость были тогда обычными палеантропами, и кофе еще не был изобретен, как и этот крепкий напиток в бутылке. И дрова тоже изобретены не были, потому что печи топили страшно подумать чем…

– Может, еще чашечку? – предложил Хозяин.

– С удовольствием, – согласился Гость.

Они сделали по глотку и помолчали, отдаваясь теплу. Хозяин закурил запретную сигарету.

– Человек должен думать о будущем, – сказал Гость, словно желая придать должное направление своим мыслям.

– А разве будущее возможно без прошлого? Все, что существует, уходит в прошлое, для того и уходит, чтобы освободить место будущему.

– Вот именно. Прошлое должно уходить, оно должно исчезать, чтобы не мешать тем, кто приходит ему на смену.

Тот, на портрете, мудро щурил глаза, что, возможно, соответствовало замыслу художника, а скорее всего потому, что он и сам принадлежал прошлому, и то, о чем сейчас затевался спор, для него было давно бесспорным. Что делать, люди склонны забывать прошлое, отрекаться от него и даже закапывать в землю, чтобы его удобней было топтать…

– Вы знаете, профессор, я никогда не принадлежал к поклонникам вашей профессии. Я считаю, что незачем раскапывать прошлое, что это ведет лишь к повторению старых ошибок. Быть может, Нерон не стал бы сжигать Рим, если б не знал об опыте Герострата.

Хозяин усмехнулся.

– Возможно, это верная мысль. Но для того, чтоб ее подтвердить, вам тоже понадобился опыт прошлого.

Опыт прошлого. Немало его было собрано здесь, в музее. Каждый экспонат представлял собой маленькую радиостанцию, которая вела передачу из своего времени – для будущих времен… Экспонат номер 72, девушка из палеолита… В пещере было душно и темно, и она вышла, чтобы подышать свежим воздухом… Она шла наугад, не разбирая дороги, пробираясь сквозь колючие заросли, которыми была обсажена ее пещера… И на берегу незнакомой речки она встретила человека незнакомого племени, который тоже ушел из своей пещеры… Девушка повернулась, чтобы бежать, она была еще очень дикая девушка, но он крикнул: «Постой!» – и она остановилась. Он подошел и сел у ее ног, и ей стало страшно, но уже не хотелось уходить. Так их и застали на берегу: она стояла у самой воды, а у ног ее сидел этот человек, экспонат номер 73, потому что похоронили его рядом с девушкой.

Экспонат номер 300, огромный череп мыслителя. Какой-нибудь первобытный Ньютон, открывший, что сила удара зависит от величины палки, и ставший жертвой своего открытия. Экспонат номер 118, судя по челюсти, первобытный оратор или первобытный диктатор…

– Оставим их, – сказал Гость, отодвигая недопитый кофе. – В другое время, профессор, я бы охотно послушал эти ваши истории, но сейчас… Мне очень жаль, профессор, но я пришел к вам по поводу Двести Двенадцатого.

– Вы?!

– К большому моему сожалению… – Гость посмотрел на Хозяина с действительным сожалением и добавил тоном врача, готовящего больного к операции: – Ничего страшного, всего два-три вопроса…

– Но разве вы…

– Что поделаешь, – пожал плечами Гость, – у каждого из нас свои обязанности. – Он помолчал ровно столько, сколько ему понадобилось, чтобы войти в новую роль. – Вам известно, куда исчез Двести Двенадцатый?

Ответа не последовало.

– Профессор, я вас прошу… Это всего лишь свидетельские показания. Известны ли вам обстоятельства, при которых исчез экспонат?

– Нет, не известны, – сказал Свидетель.

– Пожалуйста, не торопитесь отвечать, у вас есть возможность подумать. Вы знаете, что Двести Двенадцатый подлежал изъятию, что он числился в списках…

– Это очень ценный экспонат.

– Вопрос о его ценности мы пока оставим в стороне. Двести Двенадцатый, скелет первобытного человека, решением Специальной Комиссии был признан нежелательным экспонатом и подлежал изъятию. Вы знали об этом? Палеантропы сидели в своей Мугарет-Табун и слушали, что было тысячи лет назад или вперед, когда на земле жили разумные люди. Они удивлялись, что люди эти жили в домах со светлыми окнами, что по вечерам они пили чай и читали газеты… Или ходили к знакомым, или принимали их у себя. Каждый из них был настолько значительной личностью, что мог принимать у себя, иногда даже в совершенно отдельной комнате… Это было непостижимо, и палеантропы с сомнением качали головами…

– Вы знали об этом? – спросил Следователь.

– Знал, – кивнул Свидетель.

– Когда вы обнаружили пропажу экспоната?

– Утром. Накануне вечером он еще был.

– После закрытия музея?

Следователь достал из портфеля папку и стал что-то вычитывать. Он долго вычитывал, потом стал записывать, потом отложил папку и задал новый вопрос:

– Кто был ночью в доме?

– Я был. Я, видите ли, здесь живу… Я был один, а больше никого не было.

– Постарайтесь вспомнить, – сказал Следователь.

Вот так же его просили тогда: «Пожалуйста, профессор, постарайтесь вспомнить!» Но ему нечего было стараться, у него была память историка, цепкая на даты и события, на основные события, известные науке. Подробностей он не знал, а их интересовали подробности. Что ели те люди на завтрак и что на обед, и о чем они говорили, когда собирались за ужином, и как одевались их женщины по будним и праздничным дням. На этот счет можно было лишь фантазировать, и он фантазировал, хотя это и оскорбляло его достоинство ученого, уже и без того оскорбленное… Он фантазировал, потому что в той страшной реальности им была понятна только фантазия. Фантазировал, приберегая истину до лучших времен, когда можно будет говорить истину.

– Мне нечего вспоминать, – сказал Свидетель.

– В таком случае я вам помогу, – сказал Следователь. – Вчера вечером, – он заглянул в свою папку, – в одиннадцать двадцать пять вам позвонили из Специальной Комиссии. Кто-то снял трубку и сказал, что вы не можете подойти к телефону. Кто это был?

Свидетель ответил не сразу. Он отошел к окну и долго смотрел на распростертую внизу площадь (по-старому плац – или, может, это уже по-новому?).

– У меня был врач, – сказал он. – Мне стало плохо, и, я пригласил врача…

– Вам было плохо? Я не знал, что вы болеете. Если б я знал… Честно говоря, я давно собирался вас навестить, но эта работа… Поверите, для себя ну совершенно не остается времени. А так хотелось посидеть, как мы сидели тогда… – он засмеялся. – Только, конечно, в других условиях.

– Я тоже вас иногда вспоминал.

– Ну что там я! Мелкая сошка, один из слушателей, которым вы засоряли мозги. Это было мое первое знакомство с историей, о котором впоследствии мне, признаюсь, пришлось пожалеть.

– Но тогда вы как будто не жалели?

– Тогда – конечно. Если у человека нет будущего, он вынужден довольствоваться хотя бы прошлым. Но если оно есть… а сейчас оно у нас есть, профессор… тогда положение в корне меняется. Так кто же он, этот врач?

– Тот, который был у меня вчера? Вы хотите, чтобы я назвал его фамилию? Но ведь я могу ее не знать… могу забыть… И почему я должен давать вам все эти сведения

...

конец ознакомительного фрагмента