Текст книги "Заповедное дело Россиию Теория, практика, история"

* * *

Таскать и перетаскивать – такова уж наша экспедиционная доля… Наконец вещи перенесены в здание аэропорта. Валя остался при них, а мы с Танкачеевым отправились в райисполком. Поселок вытянут вдоль правого берега Хатанги между рекой и аэродромом. Селение это старше Дудинки, в 1976 г. ему исполнилось 350 лет. Одним из первых жителей «пясидо-хетского зимовья» был знаменитый землепроходец Ерофей Хабаров, пробравшийся на Енисейский Север со своим братом Никифором в поисках мест, богатых пушниной.

…Возле здания райкома КПСС и райисполкома на высоком речном берегу стоит небольшой деревянный обелиск. Это памятник работникам Хатангского райисполкома, зверски убитым в авамской тундре в 1932 г., где собирали ребят для обучения в школах.

…Нас приняли секретарь райкома И.С. Савченко и председатель райисполкома К.Л. Поротов. Савченко вечером должен был уезжать и предложил провести совещание не откладывая, пригласив заинтересованных людей по телефону. Мы охотно согласились и были очень рады узнать, что все наши предложения о заповеднике в Хатангском районе здесь поддерживаются. Даже работники Хатангского рыбозавода в самой категорической форме высказались за прекращение ловли рыбы в низовьях Таймыры и некоторых участках в западной части Таймырского озера. На этом совещании наметились восточные и южные границы заповедника, которые определялись размещением выпаса оленей и участков лова рыбы на озере.

Наши коллеги – сотрудники Ленинградского ботанического института Академии наук СССР, которые должны были принять участие в обследованиях, – обосновались на территории Хатангской гидробазы, где разместился целый поселок из разноцветных балков. Оказалось, что все ботаники уже выехали в Ары-Mac, в Хатанге же их полпредом оставался Володя Морозов – студент Ленинградской лесотехнической академии. Он охотно согласился с тем, чтобы я составил ему компанию в балке. Танкачеев и Шестопалов предпочли поселиться в гостинице.

На совещании в райисполкоме мы познакомились с районным рыбинспектором А.М. Крицким, человеком немногословным, но очень деловым, который принял наши заботы с вниманием и обещал помочь добраться в Ары-Mac. Плыть туда предстояло пятьдесят километров вниз по Хатанге и еще около ста вверх по реке Новой. Крицкий сдержал слово, и наутро в гостинице появился высокий парень по имени Женя, бывший рыбак, а ныне работник рыбнадзора. Лодка «Прогресс» с мотором «Вихрь» была уже на ходу, оставалось только достать бензин. Кое-как нам продали сто литров на рыбозаводе (за 60 рублей), а еще столько же подарили на гидробазе, пожелав успеха в создании заповедника. Доброе отношение местных людей к нашему делу мы встречали очень часто и находили в этом серьезную поддержку.

Конечно, весь день ушел на хлопоты с бензином, разборку и перевозку вещей, и только к вечеру моторист Женя, Шестопалов и я собрались наконец в долгожданный путь.

Весело бежит моторка вниз по простору Хатанги, и мне любо присматриваться к новым местам. Женя держит курс вдоль низменного левого берега, заросшего высоким ольховым кустарником. Большие кочки, зеленеющие свежей травой, свешиваются к воде. Противоположный правый берег крут, обрывист и напоминает реки Эвенкии – кудрявится над откосом лиственничная тайга, чуть подернутая зеленой дымкой (хвоя едва распускается, весна нынче затяжная и холодная).

Миновали речку Казачью, славившуюся когда-то обилием рыбы и дичи, прошли мимо острова с обрывистыми берегами, где среди черной торфяной почвы проглядывали пласты вечной мерзлоты. В таких местах нередко обнажаются останки мамонтов, исполинских быков и других древних обитателей Таймыра. Довольно часто встречались стаи турпанов, шилохвостей, чернетей, попадались чайки и поморники.

Устье реки Новой открылось неожиданно из-за большого острова с мощными ледяными глыбами у берегов. Вся река при впадении в Хатангу была перегорожена рыбацкими сетями. Два чума стояли на берегу, возле них отчаянно токовали турухтаны. Поблизости вялилась рыба, висела свежеснятая оленья шкура. Мы прошли еще немного и остановились на пологой возвышенности, сплошь усеянной весенними первоцветами.

…Кругом было так хорошо, привольно, тихо. Мы даже не стали ставить палатку, расстелили ее, достали спальные мешки. Я уже привык спать на свету и заснул сразу, зато утром проснулся очень рано, разбуженный «хохотом» белой куропатки, приблизившейся к нам вплотную.

Странное ощущение при взгляде вокруг – слишком уж широк горизонт. Коллеги из Института леса рассказывали мне, что охотовед Лев Мичурин, переехавший из Норильска в Красноярск, долго не мог привыкнуть к тайге. «Встанешь утром, – говорил он, – поглядишь, ничего кругом не видно, то ли дело у нас…» Мне же неуютными кажутся гряды всхолмленной тундры, непривычно чувствуешь себя на этом открытом бугре, точно выставили тебя на общее обозрение. В криках чаек слышалась тоска…

– Чем этот Ары-Mac так замечателен, что все ученые туда набились? – поинтересовался Женя.

Я объяснил, что до последнего времени Ары-Mac считался самым северным лесным участком в мире, и только недавно В.В. Крючков показал, что по правобережью Хатанги лес тянется еще дальше к северу[43]43
  Ары-Mac лежит на 72°28′ с. ш., а Лукунская – на 72°34’ с. ш. Отдельные куртины лиственницы по правому берегу Хатанги достигают 72°40′ с. ш. (Крючков, 1973).


[Закрыть].

– Экое открытие, – усмехнулся моторист, – мы все знаем, что Лукунская севернее, а лес там есть, правильно…

– Леса эти исключительные, таких нигде больше нет, – сказал я. – Там каждое дерево, как прибор, оно регистрирует и погоду, и климатические изменения. Ученые могут изучать здесь условия жизни леса и тундры. Это нужно и науке, и хозяйству.

Женя потянулся за новой кружкой чая.

– Я слышал, что скоро в Ары-Mace начнут работать нефтеразведчики. Нагонят туда тракторов, вездеходов, ничего тогда от вашего леса не останется.

– Нет, дорогой! Ученые писали про Ары-Mac и в крайисполком, и в Министерство геологии…

– Подумаешь, писали… Пошлют вас геологи куда подальше, и все тут. Нефть-то поважнее ваших дел.

– Ошибаешься. Красноярские геологи отлично поняли, что речь идет о памятнике природы мирового значения. Если его утратим, не поможет нам ни наука, ни техника. По тресту «Красноярскнефтеразведка» издан специальный приказ, который категорически запрещает прокладку дорог и трасс и проведение изысканий в Ары-Mace[44]44
  Приказ № 194 от 6 декабря 1972 г. подписан нач. треста В. Млотэк (из архивов Главохоты РСФСР).


[Закрыть]. Запрещено даже планировать сейсмопрофили в этом районе.

– Тогда, может быть, не надо и заповедник делать?

– Нет, нужна гарантия для сохранения навечно. Начальники у геологов меняются. И главный вред Ары-Масу причиняют сейчас местные жители. Они рубят лиственницы, лес редеет, чахнет. Мы объясним колхозникам положение, они должны нас понять, дать согласие на заповедание.

– Через Ары-Mac часто гоняют стада. Верно, там лиственницу рубят на чумы, пасти ставят, дрова опять же… Ну, наверное, согласятся, если председатель правильно поставит это дело на собрании… Однако, парни, давайте плыть, а то далеко еще нам.

Мотор, как обычно, покапризничал после ночевки, но в конце концов завелся, и мы двинулись вверх по Новой среди однообразной кустарниковой тундры.

…Шли вдоль высокого правого берега, над которым тянулся невзрачный корявый лиственничник – это и был знаменитый Ары-Mac. Среди пятен снега и льдин возле берега несколько раз мелькали пегие зайцы. Наконец за лесистым мысом открылся палаточный городок, над ним под порывами дождя и ветра развевался флаг из вафельного полотенца с коричневой головой оленя, лиственничной веткой и надписью «Ары-Мас-73».

Вскоре мы сидели за длинным дощатым столом и обменивались первыми впечатлениями. Начальник ленинградской экспедиции Борис Николаевич Норин, пожилой, сухощавый, с профессорской седенькой бородкой, в окружении дюжих помощников радушно встречал полуночных гостей. Он подтвердил обещание взять на себя всю ботаническую часть нашей работы, однако заявил, что основные дела у него здесь, в Ары-Масе, поэтому выехать отсюда надолго не удастся.

…Нет, не радовался Ары-Mac нашему приезду! Утро первого июля было пасмурным, холодным и дождливым. Ледяной дождь перемежался с крупой и мокрым снегом, густой зябкий туман окутал спящий лагерь.

Поднявшись на невысокий пригорок, я оказался в самом центре знаменитого лесного острова: меня окружали корявые деревья высотою не более десяти метров при толщине у основания 12–15 см. Лишь у некоторых лиственниц и ольховых кустарников чуть-чуть приоткрылись почки, подставляя нежную зелень ударам холодных ветров.

…После плотного рыбного завтрака мы отправились с Б.Н. Нориным и Алексеем Кнорре (сотрудником заповедника «Столбы», работавшим вместе с ленинградцами в Ары-Mace) на экскурсию вверх по речке Улахан-Юрхе, в устье которой был расположен лагерь.

Хорошо бродить по незнакомым местам с ботаниками. Они представляются мне живыми справочниками – надо же держать в памяти столько мудреных названий, знать каждую травинку, почти каждый вид мхов и лишайников. Впрочем, флористический состав Ары-Маса не так разнообразен, всего каких-нибудь две-три сотни видов…

– Это драба, вот элитрихия, она похожа на нашу незабудку, валериана, мытник, нордосмия… Посмотрите, сие нежное существо называется пингвикуля, а по-русски – жирянка, она ловит насекомых своими клейкими листочками, вот какая хищница, и не подумаешь.

Выясняется, что вездесущая в лесотундре ива с крупными желтыми сережками называется мохнатой. Уточняю названия основных лишайников и мхов, но в то же время надо примечать и птиц – я едва успеваю записывать. Встречены краснозобые коньки, обыкновенные чечетки, пролетает полярная крачка, тулес, поморник…

– Смотрите, вон гнездо на большой лиственнице, – показывает Кнорре. – Это сапсан, он гнездится здесь ежегодно. А рядом с ним выводит потомство куропатка и две пары гусей. Сапсан не обижает птиц, которые гнездятся рядом с его жильем.

Со школьных лет мы слышим, что в тундре гуси и казарки гнездятся рядом с пернатыми хищниками. Теперь довелось увидеть.

– Вот одна из самых крупных лиственниц в Ары-Масе, – показывает Норин. – Высота ее 18 метров, настоящий гигант. Сейчас таких деревьев уже мало, а когда в начале тридцатых годов Ары-Mac впервые описал А.И. Толмачев, их было гораздо больше.

– А в чем, собственно, уникальность Ары-Маса? – «подначиваю» я Норина. – Ведь леса на границе с тундрой растут и на Лене, и на Оби, и на Кольском полуострове.

– Но здесь абсолютный северный предел лесов для всей планеты; это разве не уникальность? Такого места нет больше на всем земном шаре.

– А Лукунская? – спросил Валя.

– По-моему, Лукунская не так интересна, как Ары-Mac, потому что здесь нарушается всякая зональная закономерность. Ведь Ары-Mac действительно остров в тундре. Посмотрите, – он показал на юг, где виднелись открытые пространства, – типичные тундры, даже не кустарниковые, а пятнистые, полигонально-трещиноватые, что свидетельствует о неглубоком залегании вечной мерзлоты. И вот здесь вдруг появляется такой лес. Конечно, это не лес, а редколесье, но ведь деревья живут, создают свой биогеоценоз, свое ландшафтное окружение, отличное от тундрового. Впрочем, и Лукунскую как абсолютный лесной предел тоже надо взять под охрану.

Норин искренне разволновался:

– Подумайте только, основное поколение местной лиственницы имеет возраст 200–250 лет, они современники Петра Первого. Следующие поколения возникли в начале и конце XIX века, современный подрост отмечается в 1930 и 1950 годах. Ведь не каждый год складываются условия для появления самосева и выживания всходов. Каждое дерево – подлинный герой: десятки и сотни лет требуются для замены одних поколений другими, а лиственницы рубят на дрова, на чумы, рубят как попало, бездумно… Надо как можно скорее заповедать весь Ары-Мас!

– Борис Николаевич, – спросил я, – а вы или ваши сотрудники бывали в Жданихе или Крестах, в тех колхозах, которые сейчас владеют Ары-Масом? Может быть, стоило бы рассказать о научном значении этого леса, поговорить с председателями, написать в районную газету…

– Надо бы, конечно, да ведь времени не хватает. И потом, от этого трудно ждать реальных результатов.

– Почему же? Ведь удалось повлиять на геологов. Многие люди просто не имеют представления о значении и ценности Ары-Маса, он для них настолько привычен, что и в голову не приходит мысль о его охране.

Мы вышли на южную оконечность массива. Внешний облик редколесий заметно изменился. Здесь встречались большие редины и прогалины, возникшие от беспорядочных выборочных рубок. На месте срубленных деревьев возникали своеобразные кусты. Кроны многих лиственниц имели особую стланиковую или шпалерную форму. Над некоторыми кустами возвышались корявые стволики с искореженной, искривленной кроной. Глядя на эти несчастные, скрюченные морозами и ветрами чахлые деревца, я невольно вспомнил могучие лиственничники в долинах дальневосточных рек – трудно было представить себе, что это один и тот же вид – лиственница даурская.

– Посмотрите, – сказал Норин, – еще Миддендорф писал про то, что на границе с тундрой леса приобретают непривычный облик, он говорил, что непогоды породили ту древесную форму, которую садовник получает посредством подстригания дерева. Морозы губят побеги, не дают стволу расти вверх, и все же лиственница не сдается, ее жизненная сила так велика, что она долгими десятилетиями сохраняется в таком состоянии. Ведь эти притундровые леса смягчают действие холодного полярного климата, принимают на себя удары морозных ветров, защищая материковую сушу. По-моему, глядя на эти деревца, каждый человек должен проникаться к ним невольным уважением.

…Между тем холодный дождь вновь усилился, и мы повернули к лагерю. На обратном пути наткнулись на гнездо мохноногого канюка, расположенного на невысокой, но толстой лиственнице с причудливо изогнутыми ветвями. Под гнездом лежало множество остатков леммингов и перья разных птиц – морянок, куликов, крачки. Самка слетела с гнезда – она насиживала яйца, – и мы ушли, чтобы не загубить кладку.

Я подробно информировал ботаников о положении наших дел, о результатах проведенных обсуждений и просил непременно принять участие в обследовании намеченных под заповедник территорий. К сожалению, Норин отказался от планируемых походов по Логате и даже от поездки на Лукунскую, ссылаясь на занятость и недостаток бензина. Единственное, на что он согласился, – принять участие в полетах для предварительного обследования, которые мы намечали провести после 10 июля. Мы уточнили предполагаемый маршрут: Хатанга – Ары-Мас – озеро Кокора, озеро Нада-Турку – река Логата – Верхняя Таймыра – озеро Таймыр – река Балахня – река Лукунская – Хатанга. Полет был рассчитан на максимальную продолжительность – 6–7 часов.

Остаток дня – если можно так выразиться в пору полярного лета – был посвящен препарированию, съемке птичьих шкурок. Перед отъездом из Москвы я узнал, что в зоомузее МГУ нет коллекций из Ары-Маса, кроме того, без отстрела нельзя установить видовой состав птичьего населения, тем более в таком необычном месте. Пользуясь карманным справочником, я узнал, что здесь обитает чечетка не тундряная, а обыкновенная, пеночка оказалась обычной весничкой. Заодно я снял шкурки с двух леммингов и полевки, которые были пойманы возле самой палатки сеттером Сильвой, принадлежавшей одному из ботаников.

Поставленную нами палатку в ночь на второе июля засыпал мокрый снег. Растительность перестала развиваться, цветы поникли в ожидании тепла.

Наскоро позавтракав, я отправился в маршрут с тем, чтобы пройти весь Ары-Мас и как следует посмотреть птиц. В такие походы лучше отправляться в одиночку, чтобы не отвлекаться от наблюдений. Охотники и натуралисты не любят ходить в компании.

Недалеко от лагеря сразу же наткнулся на пару овсянок. Мне показалось, что это были овсянки-ремезы – типичные таежные птицы. Хотя стрелять не хотелось, но пришлось принести их в жертву науке, и не напрасно – при ближайшем рассмотрении овсянки оказались не ремезами, а крошками[45]45
  Овсянка-крошка (Emberiza pusilla) – обитатель северной тайги и лесотундры.


[Закрыть].

У самой реки на невысокой лиственнице сидел сокол-сапсан. Конечно, неплохо было бы украсить его шкуркой коллекцию, но не хотелось «разбивать семью» в пору весенних забот – ведь хищники выкармливают птенцов совместно.

Вдоль русла Новой тянулись типичные дриадово-кассиопеевые лиственничники с примесью ерников, ольхи и ивы в подлеске. По рединам господствовали мшистые кочки, покрытые мелким кустарником. Лес начал редеть, открылась широкая низина, занятая желтой прошлогодней осокой; в середине понижения лежало озеро Богатырь-Кюэль; с его берегов слышались пронзительные крики чаек и крачек. Пересекая кочкарниковую низину, я спугнул с гнезда самку шилохвости. Шесть голубоватых яиц осталось лежать на осоковой кочке, и почти мгновенно рядом появился «фомка-разбойник», как называют полярники короткохвостого поморника. При мне он не решался напасть на гнездо, но как только я удалился, резко спикировал вниз. Достаточно спугнуть утку с гнезда, чтобы кладка погибла… Вот это и называется «фактором беспокойства». Человек погубил гнездо утки, даже не причиняя ему, казалось бы, никакого вреда.

Озеро было еще подо льдом, но у берега вода уже открылась, и над ней кружились птицы. На нерастаявшем снегу я видел много заячьих следов и дважды встретил самих зверьков, которые держались очень доверчиво. В приручьевом ольшанике меня атаковали два дрозда Науманна, хорошо знакомые по Дальнему Востоку, где их бывает очень много на пролете. Здесь, на пределе лесотундры, эти дрозды выводят потомство. Еще одним старым знакомцем оказалась варакушка, «болотный соловей», как называют этих птичек в Центральной России. Отличный певец с красивым ярким «галстуком» на груди. Область распространения варакушки велика, охватывает почти всю лесную зону Европы и Азии.

Птиц много, то и дело отмечаю в дневнике встречи куропаток, чаек, поморников. Вот протянули вверх по ручью три морянки. Два канюка с криками преследуют черного ворона. Носятся белохвостые песочники… Постепенно даже на протяжении одного маршрута начинают проявляться особенности фаунистических комплексов: в лесу почти нет таежников, преобладают обитатели лесотундры – дрозды, варакушки, чечетки; у водоемов – чайки, поморники, водоплавающие, в открытой тундре – кулики, прежде всего – ржанки; подорожники, куропатки. Все же Ары-Mac не назовешь лесом, это какое-то «тундролесье», совершенно специфичный биоценоз.

Дождь и ветер заставили меня вернуться, но все-таки представление об Ары-Масе теперь у нас было. Его общая площадь около пяти тысяч гектаров. Ботаники настаивали на том, чтобы включить в территорию заповедника не только сами редколесья, но и прилежащие тундры. Пользуясь картами, мы начертили план будущего заповедного участка и рассчитали его площадь – 15,5 тысяч га. К сожалению, граница землепользования двух хатангских колхозов проходила как раз по озеру Богатырь-Кюэль в самом центре Ары-Маса, поэтому улаживать землеотводные дела надо было теперь с двумя колхозами – в Жданихе и Крестах. В каждом предстояло провести общее собрание колхозников и просить их согласия на отвод этих участков в заповедник.

Только пятого июля погода стала меняться к лучшему. Облака уносило куда-то к западу, проглядывало чистое небо. Женя починил мотор, мы простились с ботаниками и двинулись в обратный путь. После дождей по реке несло мутную пену, и вода в Новой напоминала густое какао. Мы спустились километров на десять и свернули в узкую протоку, приблизившись по ней к поросшей редколесьем сопке. Здесь остановились, решили сделать еще один маршрут, а Женя поставил сети, чтобы привезти домой рыбки.

У подножия сопки протянулась полоса полигонально-валиковых болот, где было множество плосконосых плавунчиков. Эти чудесные птицы, занятые своими делами, совершенно не обращали внимания на людей – как будто бы нас и не было поблизости. Они летали, садились на воду, плавали, словно миниатюрные уточки. Биология плавунчиков замечательна тем, что яйца насиживают не самки, а самцы, которые окрашены скромнее, чем их более нарядные супруги. Состав орнитофауны здесь был примерно тот же, встретили только еще рогатого жаворонка (типичного обитателя тундры) и каменку, яркую птичку, широко распространенную и в открытых ландшафтах, и в редколесьях (особенно по долинам рек).

Вечером долго не могли укрепить палатку – металлические колышки сразу же упирались в мерзлоту, пришлось лить кипяток под штыри. После непогоды ярко светило солнце, и мне не спалось. Одолевали раздумья, как организовать поездку для обследования основной территории. Первоначальный замысел – сплыть на резиновых лодках по Логате и делать пешие маршруты – был правильный, но кто же поедет, кроме меня и Вали? Танкачеев не сможет, он будет заниматься в Хатанге оформлением землеотводных дел, Норин отказался… Правда, был еще вариант насчет приезда запасного участника нашей экспедиции, моей жены, зоолога Н.К. Носковой. Конечно, Надя не полярный волк, однако имеет порядочный опыт участия в экспедициях по Дальнему Востоку и Сибири. В Приамурье мы неоднократно сплывали на резиновых лодках по реке Гур (Хунгари), а в 1970 г. во время проектирования заповедника «Малая Сосьва» прошли с ней и охотоведом Андреем Пановым по Конде от самых верховий до Турсунтского тумана, преодолевая десятки труднейших завалов. Но ведь здесь совершенно нежилые места, необозримые безлюдные пространства, суровый климат. К таким маршрутам надо готовиться всерьез, нужны и легкие моторные лодки, типа польских «грифов», и специальные палатки, разные там КАПШи[46]46
  КАПШ – сокращенное название специальной палатки круглой формы, используемой в Арктике полярниками.


[Закрыть]. А что у нас? Две стандартные резиновые лодочки; даже примусы и те куплены в хозмаге перед самым отъездом… Я слышал, есть какой-то «шмель», но сам его в глаза не видел.

Плыть надо на двух лодках – в одной Валентин с двумя веслами, в другой мы с Надей – я на корме, она в носу, и по веслу у каждого, так удобнее. Две палатки – польская с тентом и одноместная для Вали. У него особый режим – он часто не спит по ночам, пьет чай, пишет письма… Плыть по Логате надо начиная с верховий, до Верхней Таймыры, наверное, не дойти. При авиаобследовании нужно наметить место, где бы нас потом мог взять гидросамолет.

План неплох, только слишком много в нем «если». Поедет ли Надя, дадут ли ей командировку, успеет ли она оформить пропуск и добраться в Хатангу до начала намеченного маршрута – ведь его нельзя затягивать. Уже шестое июля, числа десятого надо лететь на разведку, а не позднее двадцатого отправляться в маршрут, чтобы закончить его к середине августа. Ведь нам предстоит еще и обследование Пясины под республиканский заказник…

Утренний маршрут не добавил ничего нового к материалам о фауне Ары-Маса. Конечно, наши сведения лишь предварительные, будем надеяться, что детальные исследования проведут здесь будущие сотрудники Таймырского заповедника…

…Обратным путем мотор, подобно бегущему к дому коню, не остановился ни разу. Я пытался убедить Женю достать где-нибудь еще бензину и съездить на Луку некую, но время было упущено, пришлось возвращаться. На обратном пути видели много гусей и добыли турпана – большую черную утку, шкурке которой теперь было предназначено ехать в зоологический музей МГУ.

* * *

Хатангский аэропорт стал для нас чуть ли не родным домом. Пятый день подряд ждем вылета. Все начальство, сами летчики, работники метеослужбы сочувствуют нам, утешают – ничего, мол, ребята, бывает и хуже. Хатанга считается самым гостеприимным местом по всему Северу, она принимает самолеты даже в ту пору, когда закрыт и Норильск, и Диксон, и Тикси…

Главное в таких случаях – не терять чувство юмора, другое утешение найти трудно. Первый раз полет был назначен на 12 июля, но пилот наш, Анатолий Прожогин, пользующийся репутацией одного из наиболее опытных летчиков, улетел по срочному санзаданию. Потом два дня «не давали» погоды. Вчера чуть было не полетели, да что-то не заладилось с заправкой. Норин сегодня заявил мне, что больше ждать не намерен и вечером уедет на стационар.

За десять дней, минувших после возвращения из Ары-Маса, в хатангской природе произошло много перемен. Буйно зазеленели тайга и тундра, развернулись листья ольхи и берез, зацвели кустарнички, куропатки вывели птенцов, во множестве появился знаменитый таймырский комар.

Пока мы с Валей плавали по Новой, Закир Умарович нанял дом на улице Полярной, но я предпочел остаться в балке. Половину арендованного им дома занимали какие-то геологи, которых я обычно заставал в лежачем положении. Союз геологов и охотоведов возник довольно прочный, началось с чьего-то дня рождения, потом отмечали получение письма, зацветание морошки…

Неужели и сегодня не полетим? Анатолий Прожогин – крупный, сутуловатый, глядящий чуть исподлобья – отправился объясняться с метеорологами. Через минуту послышались его торопливые шаги, и все мы, ног под собой не чуя, бросились за ним к самолету. Заправка максимальная, темноты, слава богу, не предвидится…

Самолет разбегается, остались позади отчаянно гнавшиеся следом мохнатые псы, и вот мы уже над поселком. Все участники полета – ботаники, охотоведы, приехавший к нам из Дудинки землеустроитель Коротцев – прильнули к иллюминаторам, держа в руках заранее разграфленные блокноты. Сверены часы, чтобы записи не расходились по времени.

Какой широкой выглядит Хатанга сверху! Под крылом сплошной фон лесотундры, листва развернулась лишь за последние дни. Нынче лето холодное, затяжная весна. Кнорре рассказывал, что в 1971 г. в Хатанге в эту пору стояла тридцатиградусная жара и люди купались в реке, чтобы спастись от зноя.

Летим на высоте примерно двести метров и скорость 180 км в час. Видимость отличная, заметны и чайки, и поморники, даже взлетающие кулички над водой. Лесотундра постепенно кончается, внизу только бурые пятнистые тундровые пространства. Но вскоре лес возникает снова – появляется Ары-Mac, и я вижу места, по которым бродил недавно. Лиственница здесь тоже наконец-то распустилась, резко выделяется зелень по руслам рек, она здесь густого, темного цвета, наверное, это ивняки и карликовые березки.

Неимоверное переплетение русел и проток в пойме Новой. За нею в просторах тундры блестят пойменные озера и старицы замысловатой формы. Видны крохотные островки лиственничных стлаников на левом берегу, и затем уже полностью господствует только тундровый ландшафт.

Общий фон тундры здесь желто-бурый. Это наиболее распространенные нано-полигональные и пятнистые тундры, занимающие водораздельные пространства. Они наиболее бедны по составу животного мира, и мы лишь изредка видим взлетающих куропаток. Зато над участками кочкарниковых травяных и пушициево-осоковых тундр гораздо чаще видны птицы. Над озерами проносятся тени, кажется, это гагары. Видны стаи уток. Распластав огромные белые крылья, плавно парят чайки-бургомистры.

…Под нами огромное озеро Кокора, вытянутое с юга на север. Примерно половина его еще подо льдом, кое-где сверху видно, что по льду разлилась вода. На мысу выделяется белый квадратик – это жилища рыбаков, «рыботочка» Хатангского завода. Появляются возле балка две фигурки, но, увидев наш колесный Ан-2, возвращаются назад – сесть на озеро может только гидросамолет.

За озером началась опять пятнистая тундра с участками щебнистых россыпей по вершинам отдельных увалов. Довольно часто видны норы песцов на буграх, выделяющихся яркой растительностью. Известно, что на песцовых выбросах хорошо растут некоторые травы и цветы.

Штурман показывает карту, и я с трудом ориентируюсь, глядя вокруг на эти разноцветные пространства. Слева большое озеро Нада-Турку, откуда берет начало один из истоков Логаты. Теперь мы летим уже над территорией проектируемого заповедника. Внизу бесконечное число озер, их, наверное, даже не тысячи, а многие десятки тысяч, причем различной формы – округлой, эллипсовидной, похожих на подковы или вопросительные знаки…

Впервые после вылета вижу диких оленей – небольшие группы по 5-10 голов, они двигаются своим путем, не обращая внимания на пролетающий самолет.

Теперь мы летим вдоль вьющейся среди всхолмленной тундры тонкой синей ленточки – это река Логата. Трудно угадать с высоты характер ее течения, глубину, а мне хотелось бы все это знать, прежде чем пускаться по ней в плавание. Как-то не по себе от мысли, что предстоит долго находиться в этих странных для непривычного человека местах… Вопрос еще в том, как же высадиться? Логата слишком узка для гидроплана. Но Прожогин решает эту задачу просто – любое из ближних озер может служить посадочной площадкой, а из него потом нетрудно перебраться на Логату.

Потревоженные самолетом стаи линных гусей то и дело отплывают от берега. Я прошу лететь чуть ниже и отчетливо вижу две стайки краснозобых казарок. Если эта птица гнездится на Логате, то это веский довод за создание заповедника. Ведь краснозобая казарка одна из самых редких и ценных птиц нашего Севера, к тому же она здесь находится на восточной границе своего ареала. Правда, сотрудник Геологического института АН СССР Л. Д. Сулержицкий говорил мне в Хатанге о встрече с казаркой еще восточнее, в верховьях Большой Балахны[47]47
  Б.М. Павлов сообщил нам, что краснозобая казарка встречена гораздо дальше к востоку, вплоть до границ Якутии.


[Закрыть].

Все чаще попадаются олени. Они держатся поодиночке или небольшими группами. В большинстве своем это самцы, или «хоры», как их здесь называют. Самок же с телятами не видно, хотя пора отела уже прошла. Основные пастбища находятся к западу отсюда. Много оленей уходит летом на север, направляясь к Ледовитому океану за горы Бырранга.

Мы летим вдоль русла Логаты, срезая ее извилистые петли. Река становится шире, и почти у каждого поворота от берега отплывают стаи гусей или казарок. Птицы тесно прижимаются друг к другу, сверху кажется, будто по воде плывет светлый островок, оставляя характерный водяной след… Здесь берега более круты, появляются прибрежные яры и обрывы, вся местность становится холмистой, пересеченной. На прибрежных буграх видны свежие выбросы у песцовых нор. Вот и хозяин одной из них удирает, вытянув длинный, по-летнему тонкий хвост. От его зимней красоты не осталось и следа, весь он худой и грязно-бурый…

Внезапно самолет делает крутой вираж, пересекая путь уходящему на махах волку. Все в самолете сразу оживились, слышны восклицания, кто-то даже начинает искать ружье, но не наше сейчас дело гоняться за волками. Довольно и без нас таких энтузиастов.

Длинный ряд цифр ложится в дневник – непрерывно отмечаю встречи гусиных стай на реке. Но вот и устье Малой Логаты, где я предварительно намечаю окончание будущего маршрута. Место приметное: ниже по течению тянутся мощные береговые уступы-яры, отвесно спадающие к реке. Самолет разворачивается над ними, спугнув пару белых сов, и берет курс к долине Верхней Таймыры, приходится сокращать намеченный путь; для того чтобы облететь проектируемый заповедник по всем его границам, нам не хватит горючего.