Текст книги "Схимонах Сергий (болящий Борис)"

Протоирей Феодор Сапунов
Феодор Сапунов. Схимонах Сергий (болящий Борис)

Эта уникальная книга подготовлена протоиереем отцом Феодором Сапуновым. В неё вошли воспоминания священнослужителей и верующих о жизни болящего Бориса Филипповича Денисова – в монашестве схимонаха Сергия, а также фотографии, переписка, его беседы и сведения о месте его захоронения.

«… Когда я общалась с Борисом Филипповичем, то не было впечатления, что я разговариваю с больным человеком. Когда человек болен, то сначала жалеешь его, а потом уже общаешься… но вначале – жалость. А с Борисом Филипповичем всё было иначе: как будто не он болен и требует внимания, а ты ждёшь от него утешения или даже здоровья.

Борис Филиппович никогда не настаивал – сделай так или эдак. Обычно шёл непринужденный разговор, после которого человек уходил, став лучше или узнав, что и как лучше надо делать. Как-то вдруг становилось ясно, что все наши жизненные неурядицы – не главное. «Сегодня, – говорил Борис Филиппович, – тебя будет один искушать, завтра другой. Раз мы живём на Земле, то обязательно нас кто-нибудь будет искушать. А надо вот так поступать, чтобы не было стыдно за свои поступки». И всё воспринималось по-другому от его простых слов. Наверное, он молился во время этих бесед».

В.Г. Демушкина (стр. 32–33)

Глава 1
Благо промысла Божия

Текст – протоиерей Феодор (Сапунов)

Неисповедимы пути спасительного для человека благого Промысла Божия. Часто бедою, страданием, тяжелой болезнью посещает Господь возлюбленных своих, избранных ко спасению (2 Фес. 2, 13). Тогда безропотное принятие воли Божией становится для человека началом подвига. И возжигается Господом светильник, во тьме горящий и светящий многим.

Таким светильником в наше время был Борис Филиппович Денисов, болящий Борис, живший недалеко от обители преподобного князя Даниила. Многие нынешние прихожане Данилова монастыря с благодарностью его помнят. В судьбе болящего Бориса прикосновение Десницы Божией очевидно. Болезнь, поразившая его в совсем юном возрасте, казалось бы, должна была повергнуть в отчаяние, озлобить. Но вместо этого в невзрачной комнате деревянного московского дома заструились животворные токи благодати Божией, возжёгся светильник…

Борис Филиппович Денисов нёс трудный подвиг. Он со смирением, как дар Божией благодати, принял свою болезнь, увидел в ней свидетельство любви Божией к себе, призвание к служению. В страданиях он глубоко пережил особую близость ко Господу своему.

Вокруг праведника спасаются многие.

Болящий Борис не был оставлен в его нужде – Господь послал ему «хожалок», посвящавших уходу за ним всё своё время и даже жизнь. Служить болящему – это тоже нелёгкий подвиг, спасительный для понесших его со смирением и любовью.

Болящий Борис. Середина 1950-х годов.

Ниже мы приводим воспоминания близко знавших Бориса Филипповича людей, некоторые документы, переписку, сохранившиеся записи бесед.

Пример подвижника, брата нашего во Христе, да подвигнет нас, не знавших его лично, не пользовавшихся мудрыми его советами, не укреплявшихся его любовью, со смирением и благодарностью нести свой жизненный крест, ниспосланный нам Господом во спасение.

Глава 2
«Он всем сострадал в любви своей»

Текст – протоиерей Георгий Бреев

С болящим Борисом, который стал потом схимонахом Сергием, меня связывала дружба многолетняя. Можно сказать, началась она в самые юные годы, когда я только крестился, – а крестился я в 18 лет. Тогда в Москве был такой диакон, Иван Афанасьевич. Моё знакомство с ним произошло в Елоховском соборе. Вначале он подошёл ко мне после крещения, интересовался мной, моей жизнью. Потом, видя, что хожу в церковь довольно часто, сказал: «Знаешь, молиться – это, конечно, хорошо, но нужно ещё делать добрые дела. У нас здесь есть один человек, больной, которому необходима помощь».

И он меня привел к болящему Борису. По дороге, пока мы ехали, в общих чертах он обрисовал его жизнь, обращение к Богу. Это был живой юноша – очень жизнерадостный, общительный. И постигла его такая тяжелая болезнь – паралич, он перестал владеть ногами. Когда это случилось, оказалось, что мать его – не молодая уже и тоже не здорова – не готова к тому, что сын, на которого была возложена надежда в её старости, стал таким больным. Брат, сестра – тоже со своими проблемами. Остался он на попечение матери. У неё опустились руки, так что она сказала: «Мне не по силам это будет», – и решила обратиться за помощью в церковь. Они жили недалеко от Даниловского кладбища. Там – церковь Свято-Духовская. Мать пришла туда с просьбой о помощи. Таким образом, верующие стали помогать им. Условия жизни в семье были невыносимыми. Когда мы с Иваном Афанасьевичем пришли к Борису, то увидели неприглядную картину: старый двухэтажный московский дом, деревянный, без условий, неотапливаемый. И лежит в кровати молодой беспомощный человек, ноги скрючены. Иван Афанасьевич сказал: «Давай сделаем что-нибудь, помоем его». Там ни ванны, ни горячей воды не было… Мы его искупали, переменили бельё…

Вот так завязались наши отношения. Мы навещали его очень часто.

Вначале он с благодарностью это принимал. Почувствовал, что не брошенный, не оставленный. Потом ещё женщины из храма стали постоянно ходить, взяли его под опеку.

По-видимому, вначале его духовное состояние было ещё, как бы, пробуждающееся. Он, вроде, и верил тогда, не отвергал, но в то же время к Церкви не было настроя большого.

На обороте этой фотографии рукой болящего Бориса написан текст: «Старый родительский дом, где я возродился духовно. Лето. 1967 год».

Когда верующие начали ходить, то стали приносить ему святыни. Потом и на службы вывозили. По-видимому, будучи в Церкви, он понимал, что ему неслучайно внимание оказывается, и укреплялся надеждой. Потом начался какой-то сильный духовный подъём: ревность – духовная такая, горячая молитвенность. И вот это настроение характерно для всей его последующей жизни. Он стал не просто верующим, а каким-то именно ревнителем Имени Божия, Слова Божия, Церкви, Богослужения. Он не только это полюбил, но как-то очень глубоко чувствовал, что всё, что у него есть, заключается в этом.

Трудностей было очень много. Но постепенно устраивалось. Появились постоянно ухаживающие за ним. Потом произошла смена квартиры…

Я ушёл в своё время в армию, когда вернулся, встал вопрос: куда распределяться? Решил дальнейшую жизнь посвятить Церкви Божией. Пришел тогда к Борису. Он сказал со свойственным ему настроением: «Правильно, иди, служи». Я стал учащимся семинарии, приезжал, когда было время или когда были какие-то трудные состояния, нужды, – и видел в этом физически беспомощном, больном человеке огромные духовные силы: всегда радостен, всегда горяч, всегда горел каким-то огнем, имел слова утешения, всех ободрял.

Казалось бы, немощный телесно – но, как говорит апостол Павел: «если внешний наш человеке и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4, 16). Так и в нём был явный процесс духовный.

Бывало, осенью он месяцами лежал в постели – то температура, то сердце отказывает. Придёшь, посмотришь – чем только жив, в чём душа держится? И в то же время – взгляд острый, сердце пламенное, слово проникновенное.

Сначала верующие посещали его как человека, которому нужно оказать какие-то услуги, а потом поняли, что важно и от него получить духовную поддержку. Бывало, придёшь к нему и ждёшь в коридорчике – трое-четверо стоят. Очень многие приезжали и ждали, чтобы к лежачему больному подойти со своим горем. Всех вдохновлял, утешал, учил…

Любил богослужение. Даже просил меня – знал, что я певчим, регентом был: «Ты приди, приди Всеночную служить – меня благословили, давай с тобой попоём». Часто придёшь к нему – а там из храма певчие. И он старался внутреннее молитвенное состояние сохранить до следующей службы. Это было для него источником постоянного духовного воскрыления, он чувствовал всегда, что душа его на небе пребывает.

Потом, в последние годы, было обострение болезни. Однажды он разбился. Коляска, в которой его возили, опрокинулась, и он упал, все кости были переломаны. Потом всё-таки стал поправляться.

Позже я узнал, что он принял постриг монашеский. Постриг его архимандрит Варфоломей. Он очень радовался монашескому чину – этому долгожданному, желанному концу, потому что всегда жил, как подвижник. Монашество было естественным завершением его жизни, он был истинным, настоящим монахом.

Люди мне рассказывали, что перед смертью ему было видение Божией Матери, Которая предсказала его кончину чуть ли не за неделю до смерти. И когда он только начинал свою жизнь, тоже было предсказание о том, что ему нужно пострадать.

Он умер под праздник иконы Божией Матери «Споручница грешных». Это был также день памяти Херсонесских епископов – в Духовской церкви на Даниловском кладбище есть их придел. И, по-моему, тоже было явление этих священномучеников перед его смертью – так мне рассказывали женщины, которые ежедневно за ним ухаживали.

Господь призвал его. Постоянно ношу в сердце этот радостный, живой образ – пример того, что самые тяжелейшие условия жизни – не причина для отчаяния, ропота на Бога, на свою судьбу. Если человек обретает веру, обретает ведение – это не без промысла Божия, и болезнь может служить ко благу. Как говорится в Священном Писании: «Всё могу о укрепляющем мя Иисусе Христе» (Филипп. 4, 13). То есть, если жива душа, жив дух, вера – то открываются в человеке такие источники, такие силы, которые помогают преодолеть все эти, казалось бы, невыносимые условия. Есть такой термин – «сублимировать», может быть, не очень удачный, скорее из области эзотерического. Но вот духом своим он в себе как бы преодолел ветхого человека, косность, беспомощность телесного состава. Душа его горела чистым пламенем любви к ближним, состраданием. Хотя внешне казалось, что ему нужно сострадать, но на самом деле он, оказывается, сам всем сострадал в любви своей. Нёс радость и веру свою. Для нас образ нашего друга схимонаха Сергия останется на всю жизнь таким…

Глава 3
Человек Божий

Текст – В. И. Кирюхина

В 1950-х годах в Москве было много болящих. Пётр Федорович «лежал» у метро «Кропоткинская», Марфа Яковлевна – у храма Ризоположения, болящая Лиза (монахиня Еликонида) – у храма мученика Трифона, мать Феодосия – на «Красносельской». Отец Тихон (Агриков), насельник Лавры, бывало, говорил: «Благодарите Бога, что есть ещё такие…»

Борис жил в нашем районе – неподалеку от Даниловского кладбища. Узнала я о нём так. В 1957-м году один батюшка из храма Ризоположения направил меня к болящей Марфе Яковлевне. Она мне и сказала: «Я за грехи свои страдаю, а вот юноша есть – отроком заболел. И в такой бедности живут – даже рубашку не на что купить, поменять больному». В 1957-м году умерла мамочка Бориса. Когда она умирала, он говорил ей: «Не переживай обо мне, у меня три хожалки будут, Господь пошлёт». Так и получилось, по его молитвам…

Родился Борис Филиппович Денисов в Москве 5-го сентября 1931-го года. Родителей его звали Филипп Иванович и Прасковвя Александровна. У Прасковви Александровны до рождения Бориса было очень много детей, пятнадцать деток было, и все они в раннем возрасте умирали. Прасковья Александровна очень сильно скорбела об этом, плакала, ходила на Даниловское кладбище, молилась. И вот однажды подошёл к ней старец и спросил: «Что ж ты, молодуха, так убиваешься, так плачешь?» – «Да как же, – отвечает, – только рожаю – а детей-то нет». – «Будут, – говорит, – у тебя детки, да только радости тебе мало будет…»

Борис первым остался в живых. После него ещё родились сестра Валентина и брат Владимир.

В сорок первом году началась война. Отца мобилизовали, и мать с детьми эвакуировалась в Башкирию. В чужом месте хлебнули горя. Первое время, когда у них оставалось ещё кое-что из вещей, меняли их на продукты. А когда менять стало нечего, пришлось побираться. Самому младшему из детей – братику, с тридцать девятого года рождения, – больше всех подавали. В колхозе работали, по охране овощей колхозных – там кормили… Тогда Борис и заболел.

После войны домой вернулись только в сорок шестом году. У Бориса уже были сильные боли в суставах, в ножках. Отцу говорили: «Филипп Иванович, устраивай мальчика на работу, иначе станет инвалидом детства, всю жизнь будет без копейки». Сам Филипп Иванович устроился на фабрику им. М.И. Калинина электромонтером и взял Бориса себе в ученики. Из двух с половиной лет рабочего стажа Борис полтора года пролежал в больнице. Там он увидел сон: будто пять человек несут большой деревянный крест. Когда мама пришла навестить его, он ей сказал: «Мамочка, бесполезно мне здесь лежать, я уже не встану». И она забрала его домой. Ножки у Бориса в коленочках согнуты были – так и лежал он тридцать три года…

Семья Бориса Филипповича была верующая, но не очень церковная. Хотя мамочка даже очень верующая была. Мальчик рос добросовестным, был музыкальным, талантливым…

Вскоре после возвращения Бориса из больницы начался Великий пост. Он попросил как-то Прасковью Александровну приготовить ему щи со свининой. Мама, обычно очень аккуратно всё ему подававшая, опрокинула чашку прямо на грудь Борису и всего его облила. А ел он так: на грудь ему клали дощечку, на нее чашку, ложку. Действовала у него только правая рука – до рта доставала, а левая была неподвижной. Чётки он впоследствии правой рукой перебирал.

Борис огорчился и говорит: «Пойди, мама, колбаски мне купи». Мать купила, конечно, чтобы больного сына утешить. В это время пришла проведать Бориса одна монахиня, поздравить его с началом Поста. А Борис ей: «Я не пощусь». Она удивилась: «Как же так, все христиане постятся!» И она его, больного уже, совсем молодого, так хорошо наставила в вере. А напоследок сказала ему: «Если хочешь быть счастливым, то надо читать Евангелие, от корочки до корочки». А у них даже Евангелия в доме тогда не было. Борис – к соседке: «Тетя Нюша, дайте мне Евангелие почитать». Соседка удивилась: «Зачем тебе?» – «Хочу быть самым счастливым человеком…» С этих пор Борис обращается к Богу – глубоко. Он часто говорил: «Если хотите быть счастливыми, прочитайте Евангелие от корочки до корочки…»

Так Господь просвещает душу человека. Борис покорился своей судьбе и начал ревностно идти к Богу. Он пишет письма старцам Почаевского скита, схиигумену Виталию, ищет духовного наставления и руководства. Духовным отцом у него был тогда о. Николай (Голубцов), служивший в храме Ризоположения и в Малом соборе Донского монастыря. У Бориса особое духовное горение было, он горел к монашеству. Батюшка же говорил ему: «Твоя мантия и твоё монашество – ножки…»

Первое время Борис жил с братом в Нижне-Михайловском переулке. Там люди к нему ходили. Брат сильно восставал против этого. Мамочка тогда тяжело болела, лежала в больнице. В это время пришла к Борису старушечка лет шестидесяти, Анисья Михайловна, которую мамочка умоляла: «Не оставь моего сыночка, походи за ним, послужи». Та обещала. К ним еще девица Катенька ходила, помогала – тогда ещё мамочка была жива. В 1957-м году умерла мать, и отношения с братом совсем испортились. Борис перебрался жить к одной верующей на Загородное шоссе. Стали хлопотать, чтобы ему выделили уголочек для проживания, и в 1962-м году он получает в Духовском переулке комнатку. С этого времени Борис начинает выезжать на улицу, ездить в храм на колясочке. Побывать в церкви было для него большим утешением. Он просто обновлялся весь, оживал.

Пенсия у Бориса была совсем небольшая – рублей 19, потом – 23, 31. Но он никогда не роптал и, благодарный душой Господу Богу, был доволен всем. Один раз только, помню, – очень сильные боли его мучили – и он не выдержал: «Господи, я в жизни мухи не обидел…» Врачи поражались его терпению. Голова у Бориса не поворачивалась, он все время в одну точку смотрел. Сам двигаться не мог совершенно. Но благодаря тому, что ножки у него были согнуты, его можно было посадить.

Четыре года он прожил в Духовском переулке, после чего дали ему однокомнатную квартирку в восемнадцать метров на Рощинской улице, снова рядом с Даниловским кладбищем. Тесновато было: всё-таки трое хожалок. Катя постоянно на полу спала, около его кроватки, бабушка Анисья – на кухне. Ну а мне самые лучшие условия были предоставлены… Я работала рядом, – напротив его дома, бухгалтером. По благословению, мы с Борисом формально расписались – так было удобнее. Ради того, что он имел 1-ю группу инвалидности, мне пошли на уступки: работала я с 12-ти до 17-ти часов; но объём работы был очень большой. А дома я и переплётом занималась, и на машинке печатала…

Он жил тогда полной духовной жизнью, очень быстрый духовный рост у него был. Книги ему приносили, батюшки навещали. В то время он начинает окормляться у о. Тихона (Агрикова), появлялась возможность и в Загорск съездить на машине. Первое время в ближайший храм его возили, Свято-Духовский на Даниловском кладбище, там наш приход был. А затем и в церковь Ризоположения, и в Донской монастырь, и даже в церковь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» (храм Николы в Кузнецах). Вот, едем на службу под День Ангела его. Церковь Ризоположения Борис считал своей и очень любил её, службы там ему нравились. Он ценил, что во времена обновленчества, живоцерковников, когда многие храмы закрывались или переходили к обновленцам, этот выстоял, и Богослужение там не прекращалось. В этом храме Бориса крестили, здесь и отпевали, провожая в вечную жизнь…

Борис очень любил церковные службы, пение, и сам хорошо пел. К нему многие московские регенты приходили. Бывало, соберутся, поют: под мандолину, под гитару, даже под балалайку – и колядки, и разные стихи духовные. Батюшка о. Андрей (Усков) принёс Борису и Октиох, и Минею месячную – у него в храме, на колокольне, был лишний набор двенадцати месячных Миней. «Вот, – говорит, – раз ты такой церковник, совершай-ка службу по церковным книжкам!» Книжки эти переплели. И Борис, сколько мог, справлял по ним дома службу. Очень утешал Бориса своим хором Иван Сергеевич Сарычев (ныне иеромонах Даниил, насельник Донского монастыря). Каждый год, на Рождество Христово и на Пасху, после службы в церкви придут к Борису Филипповичу Христа славить или поздравлять с Пасхой. А тут уже их ждут, заранее готовятся. Борис всё какие-то гостинчики, пакетики, конфетки собирал… Часто навещал Бориса по благословению о. Иеронима, наместника Троице-Сергиевой Лавры, о. Варфоломей: исповедовал его, соборовал. Как только приедет, – Борис у него спрашивает что-нибудь новенькое. Тот ему – все загорские напевы. А распевать начнёт уже после батюшки, сам, в полный голос…

Нередко обращались к Борису молодые священники со своими житейскими и духовными нуждами – и как он умел их наставить, утешить словом! О. Тихон говорил ему, что нужно уделять больше внимания именно молодому поколению духовенства. Однажды пришли к нему за советом о. Николай (Устинов) и матушка его Валентина. У о. Николая родители были живы, и он часто навещал их, отлучаясь из дома. Матушка очень этим огорчалась, на что Борис говорил ей: «Почтение к родителям – это великая заповедь Божия».

Умел смирить. Никогда не настаивал, никогда резко не говорил. Всякого человека близко принимал, со всеми был в общении…

Первое время после своего рукоположения приходил к нему о. Борис (Демушкин), и они вдвоём совершали келейно все службы – он как бы учился у нашего Бориса.

Терпеливо нёс Борис свой крест. О себе не думал. Нищих любил, подавал всегда помногу, не глядя. Я, случалось, роптала, а он: «Вы не побирались, не знаете, какой это тяжелый крест – просить. Если есть у тебя хоть немного, никогда руки не протянешь». В первое время, когда люди хотели ему пожертвовать, он отказывался: «Мне хватает того, что я получаю». Но о. Тихон благословил его принимать помощь: «Сколько есть людей нуждающихся, которые не просят, потому что никогда им не подают. Придут они к тебе, а тебе нечего будет дать им, если только на своё обходиться будешь».

Принимая, Борис никогда не смотрел, сколько подают; и когда подавал, тоже не глядел, не раздумывал. Казалось, иногда – последнее отдаёт. Такая вера у него была. И Господь всё необходимое ему посылал… Иной раз, у кого какая беда – к Борису. Он рубль даст – и с этого рубля вся беда пройдёт. Как благословение…

Бывало, на день Ангела подарков ему надарят: цветы, рубашки. Когда все разойдутся, он и говорит: «Рубашку – на Рождество, рубашку – на Пасху и рубашку – на день Ангела: остальные раздать». А их двадцать или тридцать. Вечером в День Ангела Бориса всегда возили в храм, а оттуда с ним гурьба народа возвращалась – и снова поздравления, подарки.

Любил Борис людей утешать – и книжки раздавал, и иконки. Однажды к нему приехали из Душанбе, хотели в Москве приобрести речи и проповеди Митрополита Крутицкого Николая, а у Бориса были все четыре тома, и он их отдал. Как-то разговорились с одной рабой Божией, которая его навещала, об «Училище благочестия» – он тут же ей и отдал свою книжку.

Икона у него была – Спаситель в полный рост; с ящичком внизу, с лампадочкой. Святые Дары всегда перед ней ставили. Перед ней молились, когда батюшки приходили. У этой иконы была удивительная история, Подарила её Борису одна раба Божия Елена. Эта икона во время войны спасла и прокормила её и брата. И вот однажды во время бомбежки попала в их дом бомба и разрушила все квартиры, кроме той, которой икона Спасителя стояла. Две комнаты у них было, – и вот со всего дома стали к ним люди приходить, ночевать, – и несли с собой кто хлеб, кто миску каши, кто ещё чего… Когда война закончилась, брат умер, и эта женщина икону Спасителя принесла Борису: «Я только тебе эту икону откажу». Икона и осталась у Бориса. Однажды пришёл к нам певчий из храма Ризоположения и говорит: «Открылся храм, и нет у батюшки иконы Спасителя». Жалко было отдавать. Но для храма Борис ничего не жалел.

В Троице-Сергиевой Лавре. Болящий Борис. Стоят слева направо: В.Д. Чуркина, насельник Лавры отец Пётр (Москалеонов), В. И. Кирюхина (автор текста этой главы книги), М.А. Иванникова. Июль 1966 года

Жила неподалеку от нас одна наша благодетельница, Евфросинья Семёновна. И пришлось ей лечь в больницу. Перед тем принесла нам денежки на сохранение в носовом платочке, тысячи две или три – по тем временам сумма порядочная. Только она за дверь – приезжают из Вильнюса, из Свято-Духовского женского монастыря: собирают деньги на обитель. Где взять? А Борис: «Заработала Евфросинья, возьмите вот, Господь послал». Возвращается Евфросинья Семёновна из больницы, приходит к Борису, а он ей и сообщает: «А я твои деньги на небо отправил». Она перекрестилась: «Ну, и слава Богу! Бог даст жизни – ещё накоплю…» Ему деньги жертвовали – он их складывает, бывало, собирает, потом спросит благословения у батюшки, – где какой храм, монастырь нуждается, – и всё до копейки отдаст.

Шли к нему люди со всякой нуждой и бедой. Вот случай с Анисьей Прокофьевной. У неё был сын в армии. Приходит из военкомата повестка: срочно явиться с документами, справками из школы и из домового комитета. Она испугалась, плачет: «Должно быть сын погиб». Пришла к Борису. Он помолился и говорит ей спокойно: ничего, не расстраивайся, поезжай спокойно к сыну». Оказалось, сын при учебной стрельбе прострелил себе палец, а начальство заподозрило: не умышленно ли он это сделал, чтобы не служить в армии. Потому и запросили документы. Вернувшись, на радостях, она забыла зайти к Борису. Он её уже в храме встретил, расспросил о сыне. «Вот такие мы и пред Богом, – говорит, – когда беда у нас, молимся, просим, а когда получаем облегчение, когда Господь посылает нам милость свою, мы благодарить забываем».

Монашество Борис Филиппович принял в 1970-м году. Благословили постриг о. Тихон и о. Иероним, наместник Троице-Сергиевой Лавры. А в 1975-м году у него было очень сильное обострение болезни, началась гангрена. Собрался консилиум врачей, осмотрели Бориса и вынесли заключение, что он больше трёх дней не проживёт. Сообщили об этом наместнику Лавры, оттуда приехал батюшка – и Бориса постригли в схиму. А он после этого прожил еще шесть лет… По благословению, лежал он, как мирской, в рубашечке. К окошку головой, головку шарфиком прикрывал, всё время с открытым окном – очень любил свежий воздух…

За год до смерти Бориса случилось у нас страшное искушение – он выпал из коляски. Чтобы в церковь выехать или просто погулять, мы сажали его в кресло-коляску, довозили до лифта, дальше – ещё несколько ступенек; здесь пересаживали в велоколяску и выкатывали её на тротуар. И вот однажды коляска очень резко выкатилась, Борис хотел было затормозить, руль повернул – коляска опрокинулась, и он выпал из неё. В результате – открытый перелом обеих ног… Врачи, делавшие операцию, удивлялись: «Мы таких терпеливых не видали в жизни, а ведь какой страдалец….» В гипсе он пролежал полгода.

В феврале 1981-го года умер о. Василий (Жеребцов), настоятель храма на Даниловском кладбище после о. Виктора (Ипполитова). Было у этого батюшки очень сострадательное сердце. Он к Борису с большой любовью отнёсся, когда узнал его. По смерти своей однажды явился о. Василий Борису во сне со свитком в руке. «Ну, как у тебя дела?» – спрашивает. А Борис: «Да собираюсь батюшка на Пасху в церковь». А у батюшки лицо скорбное, и протягивает Борису свиток. Катя тогда сказала: «Это к смерти». И действительно, батюшка умер 20 февраля, а Борис – 19 марта.

Физическое состояние его перед смертью было очень тяжёлое: давление высокое, задыхался, сильно болело сердце. В день памяти преподобного князя Даниила пришла проведать его одна матушка. А он уже очень плох. Стали канон на исход души читать. Борис как бы проснулся и спрашивает: «А какое сегодня число?» Мы: «Семнадцатое марта». – «Нет, – говорит, – я ещё не умираю».

Умер Борис под праздник иконы Божией Матери «Споручница грешных». На этот же день приходится память херсонесских священномучеников, во имя которых освящён престол в нашем храме на Даниловском кладбище. В этот день вечером был постриг о. Тихона Емельянова, ставшего впоследствии наместником Свято-Данилова монастыря (теперь епископ Новосибирский и Барнаульский). Я заранее взяла благословение быть на постриге, сказала об этом Борису. А он: «Как Бог даст…» Во вторник о. Антоний (Покладов) из храма Ризоположения причастил Бориса, а в четверг, 19-го марта, собрался причастить его о. Владимир, но Борис не дождался, в половине пятого утра умер. Утром я позвонила наместнику Троице-Сергиевой Лавры о. Иерониму. Он батюшек прислал, – облачать Бориса. Прислал и провизии, наказал, чтобы всё было очень строго, чтобы даже рыбы не подавалось. Шёл Великий пост…

Отпевали Бориса Филипповича (схимонаха Сергия) в церкви Ризоположения в субботу, 21-го марта. Всю ночь храм был открыт. Всё это время о. Варфоломей оставался в храме, служил. Похоронили на Даниловском кладбище. После похорон все к нам домой пошли – поминать. Много народу было – на лестнице стояли и даже на улице. У нас соседка была – жила с сыном вдвоём в трёхкомнатной квартире. Она нам полностью свою квартиру предоставила. О.Николай (Колосов) удивлялся: «За свою жизнь многое видал, но чтобы ведро блинов – такого не бывало». Платочков раздали штук пятьсот. На гроб положили их, как благословенье, – все по платочку брали и отходили…

Была у нас знакомая – Шурочка, навещала Бориса. Она очень хорошо блины умела печь, кружевные – такая искусница. Борис их очень любил. Как-то говорит ей: «Шурочка, уж о чём попрошу тебя: когда я умру, ты на мои поминки блинчиков напеки». На отпевание принесла она большую миску блинов – их раздали батюшкам, знали, что уж это не блины, а сказка. И на другой день собралась печь, хватилась – легла, задремала, и видит во сне Бориса: «Шурочка, у тебя же мёд есть». Она проснулась, развела мёд и напекла блинов – ещё вкуснее.

Чудес много было в жизни Бориса. Люди к нему приходили как к болящему – человеку Божьему. Вот матушка о. Михаила (Зайцева) Людмила приходила к Борису незадолго до его смерти. У неё было четверо деток, ютились в маленькой квартире. Борис сказал ей: «Хлопочите вон в том доме». И показал туда, где только ещё цоколь закладывали. И действительно, их семья получила потом в этом доме две трехкомнатные квартиры.

С сестрой моей случилась беда: обманул её молодой человек. Она не мне сказала, а Борису. Он её утешил: «Ничего, Господь пошлёт тебе такого же и с таким же именем мужа». Так и случилось.

Очень чтил Борис преподобного князя Даниила. О чудесах князя Даниила ему всё Иван Сергеевич Сарычев рассказывал, иконку благоверного князя подарил. Когда открывался Данилов монастырь, Владыка Евлогий эту иконку для обители попросил. Мы отказать не могли. Теперь она в Покровском храме – в неё часть мощей вставили. Когда прикладываешься – такое утешение.

И преподобного Сергия Радонежского очень почитал Борис. С Лаврой многое у него в жизни было связано.

Наместник о. Иероним постоянно заботился о нём, на постриг благословил. Из братии Лаврской о. Иосия часто навещал его, о. Кирилл приезжал иногда. Отец Наум при жизни только раз его видел. А после его смерти часто на Даниловское кладбище к матушке Матронушке блаженной приезжает и к Борису заходит на могилку.

Отца Рафаила в Лавру направил Борис. Он маленького росточка был и сильно скорбел, что ни к чему не пригоден. Борис и говорит ему: «Иди в Лавру, тебя преподобный Сергий возьмет». Вот так он пришел в Лавру. И о. Вениамина (Тощева) тоже Борис в Лавру направил. Он был простой и очень способный хозяйственник. Бывало, придёт к Борису и все свои дела ему рассказывает, советуется…

Трудное тогда было время для верующих – все тридцать три года нашего знакомства. И такое вот подкрепление всем нам было от него, болящего Бориса – Господь послал…