Текст книги "Любовь длиною в жизнь"

Люстра

 
О Швеции мы вспоминаем иногда,
Когда с женой глядим на нашу люстру.
Как далеко то время, северные города,
И нам становится немножко грустно.
 
 
В местечке шведском маленьком давно
Мы набрели на антикварный магазин случайно,
Нам делать было нечего, но все равно,
Решили заглянуть и встретились с необычайным.
 
 
Необычайной красоты висела люстра там,
На тридцать две свечи, не предназначена для тока,
Ровесница Петра, пузатые комоды по своим местам,
Ну пусть у нас весит, решили – с ней не будет одиноко.
 
 
Какая-то необъяснимая виньеточная красота,
Таилась в позолоченной переплетенной вязи,
Казалось в рококо игре – тончайшая игра,
Ты заслужила, чтобы под тобою танцевали князи.
 
 
При весе в шестьдесят как балерина невесомая была,
Казалось воздухом пронизана и так прекрасна,
С богемскими хрустальными подвесками она,
Искусством вечным взволновала не напрасно.
 
 
Подвесок двести там, такою красотой,
Брильянтовыми бликами сверкая,
Под солнечным лучом, над нашей головой,
Нам глаз и душу звоном услаждая.
 
 
Не понимаю, сколько же любви потрачено людьми.
Чтобы отлить ажур, хрусталь волшебный выдуть,
Без суеты всегдашней, без напраслины, возни,
Искусством через сотни лет, наш кругозор раздвинуть.
 

Дорогая Швеция! Смотрим на люстру и вспоминаем тебя. Люстра, которую мы купили в Швеции. Сделана в 1725–1740 гг. без проводки электричества. Оригинал.

О ней написан стих «Люстра». 2002 год.

 
Версаль Людовика пятнадцатого времена,
Там бабочками в кринолинах женщины танцуют,
И освещают менуэты наша люстра не одна,
С подругами, все в хрусталях ликуют.
 
 
Прошли года, в Париже русский победитель царь.
Без люстры без одной французы не заплачут,
«Давай снимай, в Россию отправляй, не осерчает государь,
Пускай в Москве висит, здесь мы хозяева, а это что-то значит».
 
 
А вот Москва, все тридцать две свечи горят,
Танцует Пушкин, девушки кружатся,
И их глаза о счастьи говорят,
Жизнь бесконечна, можно счастьем наслаждаться.
 
 
Сто лет прошло и в зале том большевики,
«Эй, Васька, маузер тащи – сосульки постреляем!»
Ну попалили, сорока висюлек нет, смеются от души,
Буржуям для отстрастки, трехлинейной лампы ведь они не знали.
 
 
Ну вот такой досталась при покупке нам она
Без сорока отстрелянных привесок.
А ведь без них какая красота?
Красивейших из хрусталя подвесок.
 
 
Бежал хозяин дома, люстру разобрал,
Над ней три дня корпел, в России не оставил.
Искусство варварам предать не пожелал,
Посылками на Швецию направил.
 
 
А там под ней никто не танцевал,
И не расстреливал хрустальные подвески,
 
 
Все восемьдесят лет о ней никто не вспоминал,
Пока мы в антикварный не пришли в тот – шведский.
 
 
Купили, в специальный ящик – прямо в дом,
Два метра шестьдесят – «высокий потолочек»,
Ну дырку просверлил под чердачком,
Повесил, не дворец, и выглядит не очень.
 
 
А главное – нельзя зажечь свечей,
Ведь электричества красавица не знает,
От жара при таком-то потолке —
останется лишь груда кирпичей,
Эх! Это не Версаль, но кто же наши муки понимает.
 
 
А где достать подвески – тем уж триста лет.
И это срок, кто этого не знает,
Но Швеция спасла, нашел, красавица – привет
Все сорок нужного размера, пусть блистает.
 
 
Я в поисках оригинала голову расшиб,
По двадцать евро заплатил за штуку,
Зато красавица со всеми пальчиками так блестит,
«Эх Ванька, Васька, вас давно уж нет, вам это не наука!»
 
 
И вот опять отъезд, прощай наш шведский дом.
Опять в который раз с красавицы хрусталь снимают.
Маркирую подвески, чтоб не перепутать их потом
И в Австрию я и моя жена и люстра уезжают.
 
 
Вот там-то рай для люстры, просто рай такой
И Франция близка ей чудится воочью,
Как будто бы хрустальною мечтой
Все тридцать две свечи сияют на балу в Версале ночью.
 
 
Спасибо люстра, ты напоминаешь нам о том,
Что труд художника, его душа не умирает.
Чрез сотни лет свеча своим таинственным огнем,
Нам постоянно о бессмертии напоминает.
 

14.02.2010

Наши будни

Жене

 
Ну как проходит зимний день,
Проходит слава Богу по-немногу,
Мне 76-ой, ну кажется предел,
А все равно в заботах и тревогах.
 
 
Когда-то мне одна сказала так,
После шестидесяти у человека нет мечтаний,
Он как растение и не идет ему никак
Иметь желания – иметь мечтаний.
 
 
Как легковесно заявление звучит,
Безапеляционно сказанное ею.
Она не понимала, что и говорит,
Пусть доживет до этих лет, Бог с нею.
 
 
Встаю, но не легко, как раньше было, вот
Любимая моя жена со мною рядом,
А мыслей в голове не в проворот,
Как облачка бегут, но не во сне отрадном.
 
 
Года словно палач над головой,
Казнит нас время снегом осыпая,
Молюсь за женщину, которая со мной,
За женщину, которую уж пятьдесят я знаю.
 
 
И все равно я вижу в ней ту красоту,
В которую влюбился я когда-то,
Она мне украшает жизнь, поэтому живу,
Она со мною, не Ксантипою Сократа.
 
 
При всех грехах моих, любовь я к ней храню,
Она любовь мою навеки заслужила,
Она святая женщина и преданность свою
Мне без остатка в жизни подарила.
 
 
Когда встаю, молюсь за сына и жену,
Я Господа благодарю за день насущный,
Дать всем хорошим людям по добру,
И подбодрить меня в заботах сущих.
 
 
Затем почистить, дать еду коту,
Которого с женою любим мы безмерно,
Он умный, поумнее нас, и потому
Ему внимание оказываем непременно.
 
 
Похолодало, время растопить камин,
Подарит он тепло моей любимой,
Она берется за уничтожение морщин,
Борьба со старостью кусочком льда – долой морщины.
 
 
Затем уборка в доме – хватит на двоих,
Да завтрак приготовить – нужно время,
Затем немножко надо почесать язык,
Проблемы сына обсудить, ведь тоже бремя.
 
 
Он врач, и денежки идут большим трудом,
А тратит их налево и направо без раздумья,
И к сорока шести лишился он почти всего,
Ну половину бывшего, полпенсии – безумье.
 
 
Ругать нам стыдно сына-добряка,
Но страх – уйдем, а он останется без денег,
На обсуждение проблем уходит два часа,
А толку что ругать, ведь не бездельник.
 
 
Зато бездельнице-жене досталось все,
Полпенсии и содержание на годы,
Которые хватает ей на все про все,
А нам на старости душевные невзгоды.
 
 
Затем, если жена больна, готовлю ей обед,
Хотя обед тот ест она с опаской,
Невкусно, в этом тот секрет,
Что я спешу писать стихи, не до обеда, ясно.
 
 
Затем пишу стихи, зачем не знаю сам.
Быть может опыт жизненный влияет,
О смысле жизни, о любви, что Фрейд сказал,
Часа четыре писанина занимает.
 
 
Награда Божия за прошлые труды,
Которые всю жизнь меня с женой сопровождали.
Поверили мы в Бога – божьей красоты,
Которую на старость лет нам дал не забываем.
 
 
Сынок наш забывает заповедь, что чти отца и мать,
А это значит слушайся советов,
Которые единственно те люди могут дать,
Которые к нему в любви – одни на целом свете.
 
 
Эх, надо бы доубирать, а сил тех прежних нет,
Их операции тяжелые, года отняли,
Уборку пылесосом начинать, аж нет,
Пыхчу, а надо, чистоту все время соблюдаем.
 
 
Закончено, ну время нам поговорить,
И в книжке почитать чего не знали,
А после ужина камин топить,
Чтоб вечер и в тепле и без печали.
 
 
Поговорить всегда нам есть о чем,
Ну посмотрите все подорожало,
А пенсия то прежняя, правительству все нипочем,
Что за услуги и лекарства платим мы немало.
 
 
Не понимают наверху, что рубят сук,
Тот на который сели так уютно,
Ведь сами станут старыми, услышат стук,
Своих костей, ох будет бесприютно.
 
 
Ну, почему не сделать скидку старикам.
На транспорт, на лекарства, ведь не обеднеют,
Не могут, денежки ведь не пойдут в карман,
А по-другому воры не умеют.
 
 
Ну ладно, с Божьей помощью святой,
Ведь в жизни не такое мы видали,
Хлеб есть, над головою потолок сухой,
Уют домашний, мы работою создали.
 
 
Вот вечер наступил, у телевизора сидим,
Так редко что-то ценное, убийства, делать что не знаем,
Насилие, порнуха, весь сюжет один.
Чтоб душу разложить, зачем, мы понимаем.
 
 
Они-то знают наверху, зачем все так.
Затем, поуправлять-то легче дураками,
Чем умными, он ведь не такой простак,
Что слушает и хлопает ушами.
 
 
Как жаль, что раньше мы от Бога были вдалеке,
В России заповедям не учили,
А с возрастом мы к Богу подошли,
И двери замкнутые от сердец ему открыли.
 
 
Какая радость, счастье мы уж не вдвоем,
Без Бога сколько мы ошибок совершили.
По жизни мы теперь втроем идем,
Не осуди нас Господи в своей господней силе.
 
 
Позволь достойно место нам занять,
В той бесконечной дали, где в туманах,
Придется нам когда-нибудь перед тобой предстать,
Где жизненных нет миражей и жизненных обманов.
 

15.02.2010

 
P. S. Ну что ж, за просто так, в другую жизнь мы не уйдем
Пока живем, мы позаботимся о сыне,
Быть может книжки напечатают потом,
И миражом тревоги наши все пройдут отныне.
 

Кончилась война. Феникс, возрожденный из пепла. Русская солдатка – год после войны. Австрия – Вена. Вот она русская женщина – Елена Алексеевна Орлова. «Ветераны» – песня, посвященная ее памяти, которую написал ее внук Георг Фингер.

Неспетая песня «Ветераны»

Иосифу Кобзону

 
Москва – цветущий май в 2010-м
Наш юбилейный день Победы родился
Пред изумленными потомками далеким 45-м
Над павшим Злом фашистским поднялся.
 
 
Он многим средь оставшихся героев
Во снах является, как воплощенный Ад
Пылающий Берлин и павших море
Залитых кровью рвущихся вперед солдат.
 
 
Сжигал их в пепел полыхающий струею огнемет,
Из дотов враг стреляет не переставая.
Без жалости строчащий пулемет
Их жизнь святую без промашки забирает.
 
 
Великий День, ушедший к Богу ввысь.
Великий День, принесший счастье и свободу.
Солдаты «Смертью смерть поправ» нам подарили Жизнь.
Как и Христос ее бесценную отдали своему народу.
 
 
И было решено задание такое дать
Которое прославит величайшую победу
Всех композиторов – поэтов по стране собрать
Да так, чтоб песню лучшую не пропустить при этом.
 
 
Семь тысяч конкурсантов в рвении скорей-скорей
Слагали музыку и вирши, пот со лба стирая.
И отдали жюри из замечательных людей
И те корпели, десять песен отбирая.
 
 
Состав жюри назначен был такой
России гордость в блеске славы
Тухманов, Пахмутова, Кончаловский и Крутой
И добавлять к их именам мне ничего не надо.
 
 
Давид! Одну из лучших сочинив,
«В душе у русского народа ты давно прославлен
Твой «День Победы» вечно будет жив
Он страстью сердца твоего ему подарен.
 
 
О, Александра! Вечный я поклонник твой
В тебе неоценимая цена заложена навеки
По «беловежской пуще» я брожу вдвоём с тобой
А музыка твоя душевный трепет вызывает в человеке.
 
 
А ты Крутой! В волшебной музыке твоей
На старость лет я просто отдыхаю,
И сколько песен отзывается в душе моей
Их слушаю и ими наслаждаюсь.
 
 
Я вижу поезд как из стали отлитой
По рельсам мощью непреодолимой пролетает:
– Андрей, спасибо, умный человек с хорошей головой
Твой гениальный фильм – он потрясает.
 
 
Пришла пора и надо десять песен отобрать
Из тысяч песен, созданных народом,
Героев уходящих вспомнить – к солнцу их поднять,
Чтоб песня полетела в свет – отмеченная Богом.
 
 
Но вот пришла нечаянно беда
Нет песен для героев – звуки тягомотные звучали.
Зачем вы уши ватою заткнули господа?
Ну, почему такую песню вы зарезали, не отобрали?
 
 
При исполненьи песни в Аусгбурге плакал ветеран
В Израиле, я видел, ветеранов строй заплакал.
На песне проба высшая от бередящих ран
Которой оценили песню русские солдаты.
 
 
Героям нашим так необходим адреналин
Чтоб песня звуком память обновила
Чтоб ветеран помолодел – ожил
Чтоб появился блеск в глазах, чтоб песня душу захватила.
 
 
Чтоб эту песню с гордостью старик запел
И жизнь его, она на старости согрела
После «Тухманова» такую вот никто и не посмел
Ребята! Постыдитесь! Сделали плохое дело.
 
 
Какой же вред непоправимый нанесен
Из конъюнктурных мелочных соображений
Наш ветеран был вами юности лишен
В которой жил в минуты тягостных сражений.
 
 
Война. Война. Зачем же юности расцвет
Уничтожаешь беспощадно и упрямо
Ведь юношам всего лишь 18–20 лет
А ты их вырываешь из семьи от мамы.
 
 
А возраста нежнейший яблоневый цвет
Он не опавший желтый лист седого ветерана
Он не познал любви и поцелуя не было и нет
Ее и не повстречал солдатик – было рано.
 
 
Короткий свист и пули поцелуй
Им прямо в лоб и без предупрежденья
И все. И боли не было, горюй или тоскуй,
Хотя солдат не в боли умер, а в одно мгновенье.
 
 
«Что Бог не делает» – то это к лучшему всегда
В больницах не валяться старым – на пределе
Ведь жизнь и в девяносто лет так коротка,
Так хочется еще пожить на самом деле.
 
 
Я часто среди тусклой суеты тянущегося дня,
Подумываю, а не лучше б с пулеметом
Под сотню грамм на амбразуру броситься, друзья,
И в небо ястребом в стремительном полете.
 
 
Вот Ветеран в больнице умирал при мне.
О, Боже мой, за что такая мука?
Уж лучше пулю в лоб там на войне,
Чем одному на койке да без сына и без внука.
 
 
Все некогда, спешат ведь по своим делам
И навещать тоскливо и зачем себя печалить.
Скорее к женам, детям и домам.
Зачем под эту грусть себя подставить?
 
 
Нет, не хочу я так, хочу на дот вперед,
Хотя Войну всем сердцем ненавижу.
Я не хочу войны – хочу наоборот,
Но без нее – мгновенной смерти я не вижу.
 
 
Не можешь самовольно ты уйти —
Такая смерть запрещена и не угодна богу.
Но если Родину ты защищаешь – это по пути
Со смертью-матерью осилишь дальнюю дорогу.
 
 
Глаза у стариков наполнились слезами,
Когда Тухманов прозвучал, и Ножкин пел,
А при других такое равнодушье видел я глазами,
Слезы я по морщинистой щеке не углядел.
 
 
Та песня ведь недели три была у Вас в руках.
Георгий Фингер из Германии прислал, и Миндабаева была поэтом.
И Лавинчук ее пропел, вот так-то милые друзья – не так?
Ну, почему? Вы стариков не обогрели песни теплым светом?
 
 
Какой дурак отобранные песни будет петь
Их не запомнить с сотенного разу
Уж лучше с пулеметом в бое пропотеть
Чем слушать эту музыкально-детскую забаву.
 
 
Ну может быть междусобойчик отойдет и отомрет
А личные пристрастия тихонечко в сторонку
Ведь вы великие и Ваша слава не умрет
И песню ту на 66-й пошлете вместо тех плохих вдогонку.
 
 
Хотя была хорошая и честная правдивая одна
Дементьева слова – Кобзоном спета
Как «Во поле березонька» она была,
Хоть и одна, да солнышком души была согрета.
 
 
Ведь песня всем нужна и дорога,
Когда услышал раз, и вот она с тобою.
Так подарите Ветеранам песню честную, пока
Они живут и слышат, уходя из жизненного боя.
 
 
Я плачу, юбилей прошел, а песня так была нужна,
Как воздуха глоток после Тухмановской победы.
А вы ее зарезали – не стыдно, господа!
Не прозвучала по России песня та ко дню Победы!
 

PS. Песню «Ветераны» сочинил мой сын доктор Георг Фингер. Германия. Слова поэта Миндабаевой, Россия. Спел Лавинчук, Россия. Дорогой Иосиф Давыдович! Спойте эту песню. Лучше Вас это никто не споет! Спасибо.

Как бежит время. Моя жена с внучкой Юлечкой. Потом придет вторая – Ксюшенъка. Фото 1994 г.

Пожелание – жене

 
Судьба – не отбирай у женщины года,
Оставь ее навечно молодою,
Праксителя творением Венерой навсегда,
Из пены, выходящею из моря.
 
 
О, Время, не бросай морщинок иа лицо,
Пусть поражает красотой цветущей.
Любви бессмертной обручальное кольцо,
Пусть женщин окружает среди райских кущей.
 
 
Судьба не отнимай у женщин красоты,
И не дари с годами им старенье,
 
 
А ты, мужчина, женщину щади,
Чтоб жизнь была их вечным воскресеньем.
 
 
Мужчина, ты щади их бытие,
Люби, балуй и делай им подарки,
Ведь многие из них заслуживают то,
Чтоб на коленях им читать сонеты из Петрарки.
 
 
Таких, поверь мне, очень много есть,
Как и цветов среди пырея в разнотравьи,
Они цветут и их не перечесть,
Тех, что даря́т любовь и пониманье.
 
 
Мужчин – своих детей ведь женщина хранит,
Хранит их как свою зеницу ока,
И под защитою нежнейших женских крыл,
Мужчине никогда не будет одиноко.
 
 
Она желает, чтобы воцарился мир,
Ведь для него она детей рожает,
И Бог святой, единственный кумир,
Пускай по жизни их сопровождает.
 
 
В минуте жизни каждый миг цени,
В котором с женщиной ты проживаешь,
Мужчина! Ты грехов по жизни не тащи,
Замаливай скорее их, так женщина желает.
 
 
Ведь если старится любимая жена,
Наверняка состарится быстрее муж любимый,
Сердечной боли он не выдержит тогда,
Уйдет в далекий мир необратимый.
 
 
Так пусть восторжествует вечная любовь,
Которую лишь женщины нам дарят.
 
 
Мы только тело, женщины в нас кровь,
Так было, будет, так Господь желает.
 
 
Вот Боттичелли, Рубенс, Леонардо и Коро,
Там Рафаэль и Микельанджело Буаиоротти,
Курбе, Пикассо рисовали женское лицо,
Красавицы головку милой в повороте.
 
 
Но всех художников не перечесть,
Как и не перечесть поэтов нам известных,
Они оставили нам сонм стихов,
Очаровательные образы красавиц, в мир иной ушедших.
 

17.02.2010

Хочу вернуться

 
Ну как вернуться мне к тому порогу,
Который часто вижу я в мечтах и снах,
И до сих пор он снится мне и слава Богу,
Мне запахи родительского дома не позабыть никак.
 
 
Мой милый старый дом с косою ставней,
Где половица пересохшая скрипит,
Когда-то скатерть, вышитая мамой,
Все здесь о прошлом тихо говорит.
 
 
Потертый заяц затаился за кроватью,
Над ней косая полка с книгами висит,
Ну, неужели здесь стою опять я,
Где все о детстве нежном говорит.
 
 
В сенях ведро покрытое доскою,
И кружка погнутая наверху стоит,
В окошке речка с тихою волною,
Которая, как в детстве, прежняя изгибисто бежит.
 
 
Бежит она, теперь уже не вспомнит
О брызгах вечной детской кутерьмы,
Как быстро все прошло, но может мне напомнит
Дни детства моего, во взрослости тюрьмы.
 
 
Где незабвенные девчонки и мальчишки,
Те, для которых жизнь радостью цвела.
Они уж далеко, наверно, только в книжке,
Прочесть мы можем, чем та жизнь была.
 
 
О, теплая волна, той речки детской,
Даришь воспоминания, что не исчезли, не прошли,
Игрою вечною воображения чудесной,
Которая нас не оставит никогда на жизненном пути.
 
 
Вернись, вернись волна воспоминаний,
И голос мамы возврати мне издали,
Чтоб снова стали мы детьми тем утром ранним,
Когда поют над речкой соловьи.
 
 
Ведь эта речка, что из детства,
Нас привела внезапно к устью, где она
Вдруг кончилась и влилась в неизвестность,
В которой есть предел, и к Богу там видна тропа.
 

19.02.2010

Угрызения совести

 
Волшебное сияние волшебницы-луны,
Неаполя огни вдали мерцают,
И лодочка с женой в шептании волны,
Тихонько надо мною проплывает.
 
 
И почему же с сыном я под лодочкою той,
«Охота, – говорят, – всегда пуще неволи»,
Здесь с нами фонари, винтовочка-убой.
Чтоб рыбы настрелять на Средиземном море.
 
 
Таинственный залив – таинственная ночь,
И свод небес, брильянтами сверкавший,
Волнение в душе и просто нам не в мочь,
Увидеть под водой тот мир прекрасный.
 
 
Забыл я о переживаниях моей жены,
В той утлой лодочке в волнении сидящей,
Стремился я в ночную глубину воды,
Где лампа мне осветит круг блестящий.
 
 
Нырнул, светло от фонаря вокруг,
Песок блестит под ярким светом,
И в водорослях разноцветных вижу вдруг,
У камушка мурену с осьминогом,
весело играющих при этом.
 
 
Он тихо щупальцем мурену задевал,
Она покусывала своего дружка тихонько,
А щупальцем другим подругу нежно обнимал,
Касаясь морды страшной нежно, ну и только.
 
 
Затем они играли и кружились по песку,
Взлетали вверх песчинки, оседая
 
 
Под лампой в этом солнечном кругу,
В ребячей той игре беды не ожидая.
 
 
И вдруг ворвалась смерть и как всегда,
Смерть ненавистна Богу, и она необратима,
Прервала детскую игру бесповоротно навсегда,
Любовь и дружбу меж друзьями прекратила.
 
 
И в свете ярком том пружиной обвилась.
Вокруг стрелы нацеленной смертельной,
Мурена закусила сталь, так прервалась
Та детская игра за прихотью бездельной.
 
 
Прошли десятки лет, страдаю я,
Ведь пустячок, животные играли,
Они играли, проиграла совесть у меня,
А как ее очистить от греха, они не подсказали.
 

Водоплавки. Водомерки

 
Тот случай не забуду никогда,
Разок рыбачил я на озере чудесном.
Вдруг водомерок появилася семья,
Скользя по зеркалу воды из зарослей прибрежных.
 
 
Большие взрослые все побежали по своим делам,
А малыши все сотней в круг собрались,
И в изумлении мои глаза
Тем, что увидел я, так долго наслаждались.
 
 
Какое насекомое, как посуху проходит по воде,
Скользит по зеркалу воды, его не прогибая.
 
 
Ведь для других угроза утонуть – там смерть везде,
Они же – как Иисус Христос по той воде, ее не задевая.
 
 
Увидел я, как малыши гонялись наперегонки,
Но круг очерченный игрой почти не покидали,
Я понял, что они совсем не дураки,
О том, что по отдельности беда, ну как-то знали.
 
 
Бывало, пара ребятят из круга вырывалась вдруг,
Поодаль от друзей друг друга догоняли и дразнились,
Сцеплялись и толкались и обратно в круг,
Пока опять к друзьям не возвратились.
 
 
Средь этой насекомой детворы
Привычки детские вдруг проявились,
Они играли так же, как и мы,
В том милом детстве, что в туманах растворилось.
 
 
Вдруг дождик, ветерок, и солнышко ушло.
И детский сад исчез, как не бывало.
Не верилось, что мне так повезло,
И я увидел этот случай небывалый.
 
 
Как жалко, что я видео с собой не взял,
Чудесный случай я не снял, обидно.
Невероятное тогда почувствовал и увидал,
Ребячьи игры, детство в насекомых – это было очевидно.
 
 
Так сбережем мы память детства – Божий дар
Тех дней беспечных радостных, веселых,
Оно так коротко проходит быстро, как пожар,
Оно так одинаково и у людей, и насекомых.
 

20.02.2010

Щепка

 
Далекая звезда в мерцании своем,
Быть может, мне ответ подскажешь,
Ну, почему по круговерти жизни щепкой мы плывем,
Когда бы кораблем хотелось плыть, а как – не знаем.
 
 
Чтоб без шатаний вкривь и вкось
Я гостем по земле прошел родимой,
Потом звезда к тебе, где я уже не гость,
В том вечном странствии необъяснимом.
 
 
Я на земле хочу оставить благодетельный посев,
Который дети, а потом и дети их детей получат,
Хороший урожай, а не «плевел» отсев,
Дорогу, пройденную мной, они озвучат.
 
 
Озвучат благодарностью иль памятью своей,
Чтобы труды мои вдруг не исчезли понапрасну,
Для этого растим мы сыновей и дочерей,
И делаем мы все, чтоб сделать жизнь прекрасной.
 
 
И пусть благословенны будут семена,
Которые отцы и матери сажают,
Приходит время, и потомки их святые имена
С слезами благодарности нередко вспоминают.
 
 
Наверно, стоит наша жизнь того,
Чтоб щепочкой она нас вверх и вниз бросала,
Наверно, в этом мудрость – щепкой лучше быть,
Чем топляком лежать на дне Байкала.
 

22.02.2010