Текст книги "Мадам Мидас"

Глава 7
Мистер Вилльерс наносит визит

Сливерса и его друга Вилльерса совершенно не устраивало сложившееся положение вещей.

Посылая Ванделупа на участок Пактол, они думали скомпрометировать Мадам Мидас, которая окажется в обществе молодого и красивого человека. Они рассчитывали, что случится одно из двух: или миссис Вилльерс влюбится в привлекательного француза и начнет добиваться развода, чтобы выйти за Ванделупа замуж – чему Вилльерс, конечно, же будет противиться, если его не подкупят, дав ему долю в Пактоле. Если же этого не произойдет, Вилльерс сможет принять позу мученика и обвинить француза в том, что тот – любовник его жены… И, со своей стороны, угрожать разводом, если миссис Вилльерс не сделает его своим партнером.

Но оба они просчитались, потому что не случилось ни того, ни другого. Мадам не влюбилась в Ванделупа и вела себя слишком осмотрительно, чтобы дать повод для скандала.

Видя, что дела идут совсем не так, как им хотелось бы, Сливерс и Ко в один прекрасный день встретились в офисе старшего партнера, чтобы держать совет и решить, что можно предпринять, чтобы подтолкнуть Мадам Мидас в нужном направлении.

Вилльерс развалился в одном из кресел. Одетый в белый полотняный костюм, он выглядел довольно респектабельно, хотя красное лицо и слезящиеся глаза выдавали в нем пьяницу. Рэндольф прихлебывал виски с водой и курил трубку, наблюдая, как Сливерс хромает туда-сюда по офису, неистово размахивая пробковой рукой, что он делал всегда в минуты возбуждения. Билли сидел на столе и то преданно взирал на хозяина, то прыгал среди бумажных гор, разговаривая сам с собой.

– Я-то думал, ты замышляешь большие дела, посылая этого хлыща на Пактол, – помолчав, сказал Вилльерс.

– Во всяком случае, я хоть что-то предпринял, – в ярости огрызнулся Сливерс, – не то что ты, пивная бочка!

– Эй, не обзывайся, – обиженно проворчал мистер Вилльерс. – Я – джентльмен, не забывай об этом!

– Ты был джентльменом, имеешь ты в виду, – поправил старший партнер, злобно взглянув на него единственным глазом. – А кто ты теперь?

– Биржевой маклер, – ответил тот, прихлебывая виски.

– И черта с два ты в этом преуспеваешь, – ответил Сливерс, присев на краешек стола, из-за чего его деревянная нога вытянулась вперед. Старик немедленно воспользовался этим, чтобы угрожающе направить ее в сторону Рэндольфа.

– Послушай, – тут же дерзко вскинулся этот джентльмен, внезапно выпрямившись в кресле, – брось эти личные выпады и переходи к делу! Что нам следует предпринять? Ванделуп прочно там обосновался, но нет ни малейшего шанса на то, что моя жена влюбится в него.

– Подожди, – сказал Сливерс, флегматично покачивая деревянной ногой вверх-вниз, – подожди, слепой дурак, подожди.

– Подожди вагонетки! – завопил за спиной хозяина Билли.

И тут же вскарабкался Сливерсу на плечо, дополнив свое предложение словами: «О, моя драгоценная матушка!»

– Ты всегда говоришь «подожди», – прорычал Вилльерс, не обращая внимания на вмешательство Билли. – А я скажу – мы не можем больше ждать! Вскоре они наткнутся на «Жилу Дьявола», и тогда всему конец!

– Значит, тебе следует отправиться на Пактол и повидаться с женой, – предложил Сливерс.

– Не пойду, – мрачно ответил Рэндольф, – она проломит мне голову.

– Ба! Ты боишься женщины? – злобно прорычал Сливерс.

– Нет, но я боюсь Макинтоша и остальных, – нехотя признался Вилльерс. – Что может сделать один человек против двадцати этих дьяволов? Да они меня убьют, если я там появлюсь, и моя бесчеловечная женушка даже пальцем не шевельнет, чтобы меня спасти!

– Ты – дьявол! – заметил Билли, наблюдая за Рэндольфом со своего любимого местечка на хозяйском плече. – О господи! Ха, ха, ха! – Он разразился хохотом, вытянулся в струнку, завопил: «Брехня!» – после чего заткнулся.

– Что толку ходить вокруг да около, – сказал одноногий, слезая со стола. – Отправляйся в окрестности участка – может, тебе удастся ее перехватить. А потом задай ей перцу!

– И что я должен ей сказать? – беспомощно спросил Вилльерс.

Сливерс посмотрел на него с пламенным презрением в единственном глазу.

– «Сказать»! – заорал он, размахивая пробковой рукой. – Скажи о своей распродьявольской чести! Скажи, что она волочит по грязи твое благородное имя! Скажи, что разведешься с ней, если она не отдаст тебе половину доли в Пактоле. Это ее испугает.

– Брехня! – снова вскричал попугай.

– О нет, не испугает, – возразил Рэндольф. – Бахвал – это пес, который лает, но не кусает. Я пытался вести такую игру, но безуспешно.

– Тогда поступай, как знаешь, – угрюмо поворчал Сливерс и, усевшись в кресло, налил себе виски. – Мне плевать, что ты там сделаешь, лишь бы мне проникнуть на Пактол. И как только я окажусь там, сам дьявол меня оттуда не вытащит!

Вилльерс подумал минуту, встал и повернулся, чтобы уйти.

– Я попробую, – сказал он, направившись к двери. – Но ничего не получится. Я же говорю – она просто кремень!

Кивнув на прощанье, отвергнутый муж вышел и потащился по коридору.

– Кремень, вот как? – вскричал старик, неистово колотя по полу деревянной ногой. – Тогда я ее раздроблю, я раздавлю ее, я смелю ее в порошок, будь она проклята!

В приступе ярости Сливерс стряхнул Билли с плеча и сделал длинный глоток виски.

* * *

Тем временем мистер Вилльерс, боясь, что его покинут остатки храбрости, отправился в ближайший отель и выпил столько, что привел себя в обычно несвойственное ему бесшабашное состояние. Воспламенившись подобным образом, он пошел на железнодорожный вокзал, сел в поезд, идущий на участок Пактол, а по прибытии опрокинул еще один стаканчик виски, чтобы укрепить нервишки.

Но эта последняя соломинка сломала спину верблюда. Еще одна порция выпивки ввергла мистера Вилльерса в то одурелое состояние, которое на языке жителей колонии называется «быть под мухой».

Пошатываясь, он вышел из отеля и зашагал в сторону участка Пактол.

Неожиданным препятствием стало то, что единственный белый холм, отмечавший вход в рудник, внезапно возник перед его глазами в двух экземплярах, и теперь бедолага Рэндольф созерцал два участка Пактол. Сей любопытный оптический обман сильно его смутил, поскольку теперь он не был уверен, в сторону которого из двух участков направляться.

– Это вше выпивка, – со сверхъестественно серьезным видом сказал он наконец, остановившись посреди белой пыльной дороги. – Это иж-жа нее передо мной вше двоитша. Ешли я увижу ш-швою жену, я увижу две жены, и тогда… – Мистер Вилльерс пьяно захихикал. – …Тогда я штану двоеженцем.

Мысль об этом так его позабавила, что он разразился смехом и, обнаружив, что смеяться стоя неудобно, уселся, чтобы дать волю своему веселью.

Кукабарра[23]23
  Кукабарра – род птиц семейства зимородковых; обитает в тропиках и редколесье Австралии и на Новой Гвинее (4 вида). Кукабарры знамениты своими криками, очень похожими на человеческий хохот.


[Закрыть], примостившаяся на живой изгороди возле дороги, услышала, как бурно веселится мистер Вилльерс, и, будучи сама по натуре птицей веселой, тоже принялась хохотать.

Услышав, что его хохоту вторит некое эхо, Рэндольф рассердился и попытался встать, чтобы наказать передразнивающего его человека. Намерения были хороши, но на ногах он держался, мягко говоря, непрочно, поэтому после одной-двух бесплодных попыток сдался, поняв, что дело швах. Тогда мистер Вилльерс перекатился на бок на пыльной белой дороге и крепко уснул, положив голову на пучок зеленой травы.

В своем белом полотняном костюме он почти сливался с такого же цвета дорожной пылью, и хотя жарко пылало солнце и отчаянно кусались комары, мистер Вилльерс продолжал преспокойно спать.

Было уже почти четыре часа пополудни, когда Рэндольф проснулся. К этому времени он слегка протрезвел, но все еще не до конца обрел равновесие и пребывал в том хмуром настроении, которое свойственно некоторым выздоравливающим мужчинам.

Поднявшись с энергичным ругательством, Вилльерс подобрал свою шляпу, надел, сунул руки в карманы и медленно потащился вперед, полный решимости встретиться с женой и затеять с ней свару.

К несчастью для Мадам Мидас, она в тот день была в Балларате и как раз возвращалась домой. Женщина приехала поездом и шла пешком по дороге, ведущей от станции к Пактолу. Погруженная в свои мысли, она не замечала впереди пыльной фигуры, иначе наверняка узнала бы своего мужа и постаралась держаться от него подальше, пустившись через поля, вместо того чтобы идти по дороге.

Тем временем мистер Вилльерс упорно топал к Пактолу, его жена так же не спеша шла за ним и наконец у поворота дороги, за которым начинались ее владения, заметила мужа.

По телу женщины пробежала дрожь омерзения, когда она подняла глаза и увидела Вилльерса. Мадам Мидас невольно отшатнулась, словно хотела тем самым избежать встречи с ним, но было уже поздно: мистер Вилльерс, услышав шаги, резко повернулся и увидел женщину, повидаться с которой он и приехал. Мадам Мидас стояла посреди дороги, в нескольких шагах от него.

Несколько мгновений муж и жена молча глядели друг на друга. На прекрасном лице женщины читалось неприкрытое отвращение, а Вилльерс тщетно пытался принять полную достоинства позу – трудная задача после недавно выпитого спиртного.

Наконец Мадам Мидас подобрала платье, словно прикосновение к мужу осквернило бы ее, и попыталась пройти мимо. Но при виде этого Рэндольф метнулся вперед, и не успела миссис Вилльерс сделать и нескольких шагов, как он обхватил ее за талию.

– Не торопись! – прошипел мужчина сквозь сжатые зубы. – Сперва ты должна перемолвиться со мной словечком.

Мадам Мидас огляделась в поисках помощи, но никого не увидела. Они находились на некотором расстоянии от строений Пактола, и при такой дневной жаре все попрятались по домам. Наконец женщина заметила, что по длинной дороге от станции к ним идет какой-то человек. Зная, что Ванделуп ездил в город, она мысленно взмолилась, чтобы это был он, и приготовилась вести переговоры с мужем до тех пор, пока француз не приблизится.

Приняв такое решение, Мадам Мидас резко сбросила с себя руки Вилльерса и повернулась к нему с презрительным и благородным видом.

– Что тебе нужно? – спросила она негромким чистым голосом, полным сосредоточенной страсти.

– Денег! – грубо прорычал тот, встав прямо перед ней. – И я их получу!

– Денег? – с горькой иронией переспросила Мадам Мидас. – Тебе еще мало? Разве ты не растранжирил каждый пенни, полученный мною от отца, на свое мотовство и дурную компанию? Так что же тебе нужно теперь?

– Долю в участке Пактол, – угрюмо сказал он.

Миссис Вилльерс презрительно рассмеялась.

– Долю в участке Пактол! – с горьким сарказмом повторила она. – Воистину скромное требование… Промотав мое состояние, изваляв мое имя в грязи, обращаясь со мною как с рабыней, этот человек еще хочет вознаграждения! Слушай меня, Рэндольф Вилльерс, – яростно сказала Мадам Мидас, шагнув к мужу и схватив его за руку, – земля, на которой мы сейчас стоим, – моя! Золото под ней – мое! И даже если ты упадешь передо мной на колени и будешь вымаливать крошку хлеба, чтобы спастись от голодной смерти, я и пальцем не шевельну, чтобы тебя поддержать!

Вилльерс корчился, как змея, придавленный ее горьким сарказмом.

– Насколько я понимаю, – язвительно сказал он, – все это ты приберегаешь для своего любовника?

– Моего любовника? О чем ты?

– Как это о чем? – с наглой усмешкой отозвался Рэндольф. – Весь Балларат знает, какое положение занимает на участке Пактол молодой француз!

Миссис Вилльерс почувствовала, что готова упасть в обморок – обвинение было слишком ужасным. Этот мерзкий человек, который наполнял горечью каждую минуту ее жизни с того дня, как она вышла за него замуж, все еще оставался ее злым гением и теперь пытался уничтожить ее в глазах всего мира!

Тот, кого Мадам Мидас видела раньше на дороге, теперь почти добрался до них, и ее отчаяние сменилось надеждой, когда она узнала Ванделупа. С усилием взяв себя в руки, женщина повернулась и в упор посмотрела на мужа.

– Ты солгал, – негромко проговорила она. – Я не опущусь до того, чтобы отвечать на это обвинение. Но так же верно, как то, что над нами есть Бог, – если ты снова осмелишься попасться мне на пути, я тебя убью.

Она произнесла это с таким ужасным видом, что Вилльерс невольно отпрянул. Но уже через мгновение оправился, рванулся вперед и схватил ее за руку.

– Ты – дьяволица! Я заставлю тебя за это заплатить!

Он вывернул руку женщины так, что ей показалось – она сломана.

– Ты убьешь меня, вот как? Ты? Ты! – завопил он, продолжая выкручивать жене руку и причиняя ей острую боль. – Гадюка!

Миссис Вилльерс почти потеряла сознание от боли, как вдруг услышала крик и поняла, что Ванделуп пришел к ней на помощь.

Он узнал Мадам Мидас еще издалека и понял, что стоящий рядом с ней мужчина ей угрожает; поэтому припустил во весь дух и прибыл на место событий как раз вовремя.

Мадам почувствовала, что чужая хватка на ее руке разжалась, и, повернувшись, увидела, как Ванделуп швырнул ее мужа в канаву у дороги. Потом француз приблизился к ней. Вид у него был отнюдь не возбужденный, наоборот – он выглядел таким невозмутимым и спокойным, как будто только что пожал руку мистеру Вилльерсу, а не жестоко расправился с ним.

– Вам лучше пойти домой, мадам, – сказал Ванделуп своим обычным ровным тоном, – и предоставить мне разобраться с этим… джентльменом. Вы не ранены?

– Только рука, – слабым голосом ответила миссис Вилльерс. – Он чуть ее не сломал. Но я смогу дойти до дома одна.

– Если так, идите, – сказал Ванделуп, с сомнением посмотрев на нее. – Я отправлю его восвояси.

– Не позвольте ему ранить вас.

– Не думаю, что существует такая опасность, – ответил молодой человек, взглянув на свои руки. – Я сильнее, чем выгляжу.

– Спасибо, мсье, – сказала Мадам Мидас, протягивая ему руку. – Вы оказали мне большую услугу, и я никогда ее не забуду.

Ванделуп наклонился и поцеловал ее пальцы, что не укрылось от мистера Вилльерса, который как раз выполз из канавы.

Мадам Мидас ушла.

Француз проводил ее взглядом, увидел, что она приближается к дому, и повернулся, чтобы проверить, как там мистер Вилльерс. Тот сидел на краю канавы, с ног до головы облепленный грязью; с него потоками текла вода, и вид у него был самый жалкий. Рэндольф злобно таращился на мистера Ванделупа, но этот взгляд не произвел на молодого джентльмена никакого впечатления.

Гастон вытащил сигарету, зажег ее и дружески проговорил:

– Простите, что не могу предложить вам закурить, но вряд ли вы наслаждались бы сигаретой в вашем нынешнем подмокшем состоянии. Если дозволите внести предложение, – он вежливо улыбнулся, – больше всего вам сейчас нужна ванна и смена одежды. И все это вы найдете в Балларате.

Ванделуп сделал вид, что глубоко задумался.

– А еще я полагаю, что у вас есть шанс успеть на следующий поезд, – продолжал он. – Если поторопитесь. И это убережет вас от довольно долгого пути пешком.

Мистер Вилльерс в безмолвном гневе уставился на своего мучителя и попытался принять величественный вид. Но поскольку он был весь облеплен грязью, эта попытка потерпела крах.

– Да вы знаете, кто я такой? – спросил он наконец громко и грозно.

– При некоторых обстоятельствах, – невозмутимо ровным тоном отозвался француз, – я бы принял вас за грязную обочину. Но поскольку вы говорите и скалите зубы, полагаю, что вы – человек. Самого низшего пошиба. То, что вы, англичане, называете «отребьем».

– Да я тебя уничтожу! – прорычал Вилльерс, шагнув вперед.

– На вашем месте я не стал бы даже и пытаться, – ответил Ванделуп, бросив на него пренебрежительный взгляд. – Я молод и силен, почти не пью, а вы, напротив, старый и дряблый, с расшатанными нервишками завзятого пьяницы. Нет, вряд ли будет честно к вам прикасаться.

– Ты и пальцем не осмелишься меня тронуть! – вызывающе заявил Рэндольф.

– Совершенно верно, – согласился Гастон, зажигая другую сигарету, – вы слишком грязный для близкого общения. Я и вправду думаю, что вам лучше уйти; вас, без сомнения, дожидается мсье Сливерс.

– И это человек, которого я устроил на работу! – провозгласил мистер Вилльерс в пространство.

– Мир крайне неблагодарен, – спокойно ответил Ванделуп, пожав плечами. – Я никогда ничего от него не ожидаю. Если вы ожидаете – жаль, потому что вас постигнет разочарование.

Обнаружив, что он ничего не может противопоставить невозмутимому спокойствию молодого француза, Вилльерс повернулся, чтобы уйти, но на прощание злобно бросил:

– Передай моей жене, что я ей за это отплачу!

– Счета оплачиваются по субботам! – жизнерадостно выкрикнул мистер Ванделуп. – Если вы заглянете к нам, я выпишу вам ту же расписку, что и сегодня.

Рэндольф ничего не ответил, поскольку уже удалился на расстояние, откуда не мог слышать этих слов. Он шагал к станции в грязной одежде и с яростью в душе.

Гастон несколько минут смотрел ему вслед со странной улыбкой на губах, а потом повернулся на пятках и пошел домой, мурлыча какую-то песенку.

Глава 8
Удача Мадам Мидас

Эзоп очень хорошо знал человеческую натуру, когда писал свою басню про старика и осла. Старик, пытаясь угодить всем, в конце концов не угодил никому. Не забывая об этом, Мадам Мидас решила угодить себе самой и не принимать во внимание ничьих соображений насчет Ванделупа, кроме своих собственных. Она знала, что если выгонит его с рудника, это придаст красок подлым инсинуациям ее мужа, поэтому ничего не стала менять.

Оказалось, это лучшее, что она могла сделать. Хотя Вилльерс и расхаживал по Балларату, обвиняя жену в том, что она – любовница молодого француза, все были слишком хорошо знакомы со сложившейся ситуацией, чтобы верить его словам. Люди помнили, как Вилльерс промотал состояние жены; помнили, как она его бросила, преисполнившись отвращения к его мотовству, и отказывались верить обвинениям против женщины, давно всем доказавшей, что она – чистая сталь, стойко противостоящая всем несчастьям.

Поэтому попытки мистера Вилльерса уничтожить жену обрушились на его же голову. В Балларате говорили – и вполне справедливо, – что не ему первому бросать в жену камень, как бы та себя ни вела. Ведь печальное положение, в котором она сейчас оказалась, было в основном делом его рук.

В общем, старания Рэндольфа очернить жену не принесли ему ничего, кроме всеобщего презрения, и даже немногие его новые друзья повернулись к нему спиной. В конце концов, никто больше не хотел иметь с ним дела, кроме Сливерса, который продолжал водиться с Вилльерсом исключительно ради собственной выгоды.

Но и эта компания рассорилась из-за неудачного визита Рэндольфа в Пактол, и Сливерс, как старший партнер, обозвал Вилльерса всеми ругательствами, какие только пришли в голову – при активной поддержке Билли. Все оскорбления Рэндольф перенес молча – у него не хватило духу даже обижаться. Однако, храня угрюмое молчание, мистер Вилльерс с ненавистью думал о том, что такое неуважительное обращение он вынужден сносить только благодаря жене. И мысленно поклялся отплатить ей при первом же удобном случае.

* * *

Прошло уже почти шесть месяцев с тех пор, как Ванделуп сделался клерком на Пактоле, и такая жизнь начала ему приедаться. Гастон выискивал любую возможность скопить немного денег и отправиться в Мельбурн, где почти наверняка ему будет сопутствовать успех. Мистер Ванделуп считал, что, заработав определенную сумму, при его-то знании человеческой натуры и талантах, он вскоре сможет приобрести целое состояние, особенно если полностью избавится от оков совести и начнет приобретать деньги любыми доступными средствами.

Гастон так легко приспосабливался к обстоятельствам, что вряд ли мог потерпеть неудачу… Но для начала ему все же требовался небольшой капитал. Поэтому француз оставался на Пактоле и откладывал каждый заработанный пенни в надежде вскоре накопить достаточно, чтобы уехать.

И еще одно обстоятельство удерживало его здесь – любовь к Китти. Конечно, то не была чистая и возвышенная любовь, но все-таки любовь, и Ванделуп не мог расстаться с местами, в которых проживала Китти Марчёрст.

Он посетил отца девушки, преподобного Марка Марчёрста, который жил на вершине Черного Холма, и преподобный ему не понравился. Мистер Марчёрст, серьезный, тихий человек, был пастором некоей секты, очень скромно именовавшей себя «Избранными». Едва ли такая личность могла привлечь блестящего молодого человека вроде Ванделупа, который гадал, как вообще этот человек может быть отцом столь очаровательной девушки.

Китти же без памяти влюбилась в Гастона, и когда тот сказал, что тоже любит ее, девушка тут же решила, что однажды они непременно поженятся.

Но мысли Ванделупа меньше всего занимала женитьба, даже на Китти. Он знал, что будет просто глупцом, если женится, не завоевав поначалу твердого положения в обществе. «Не хочу, чтобы жена тащила меня назад, – сказал он себе в тот день, когда Китти намекнула на брак. – Когда я разбогатею, у меня будет достаточно времени, чтобы подумать о женитьбе. Но до этого момента еще далеко. И потом, что, я все время должен буду хранить верность одной девице? Бросьте! Еще чего не хватало!»

Дело в том, что этот молодой человек придерживался очень свободных взглядов и решительно предпочитал любовницу жене. Он не замышлял ничего плохого против Китти, но ее жизнерадостные манеры и очаровательное личико нравились ему, и Ванделуп наслаждался часами, проведенными с нею.

Девушка боготворила его, и Гастон, привыкший, что его балуют и ласкают женщины, принимал такую привязанность как должное. Любопытно, что Мадам Мидас, которая обычно все подмечала, ни разу не заподозрила истинного положения дел. Ванделуп сказал Китти, что никто не должен знать об их любви, и, хотя Китти до смерти хотелось рассказать об этом Мадам Мидас, она подчинилась просьбе и хранила молчание. На глазах миссис Вилльерс она вела себя по отношению к Ванделупу с таким безразличием, что любые подозрения, которые питала эта леди насчет своего обаятельного клерка, вскоре исчезли.

Что же касается месье Ванделупа, то для него сложившаяся ситуация была не внове. Он привык крутить любовь с нечестными женами под самым носом ничего не подозревающих мужей, и сейчас превосходно вел игру. На людях француз был очень дружелюбен с Китти – якобы глядя на нее сверху вниз и видя в ней всего лишь ребенка, – но обращался с ней так же ровно, как и со всеми другими. И эта невинная интрижка придавала пикантности его в остальном тусклой жизни.

Тем временем «Жилу Дьявола» так и не удавалось обнаружить, и многие заявляли, что она – миф, что такой жилы никогда не существовало. Однако оставались трое упрямцев, которые твердо верили в ее существование и не сомневались, что однажды она отыщется. Это трио состояло из Макинтоша, Мадам Мидас и Сливерса.

Участок Пактол был для Сливерса своего рода виноградником Навуфея[24]24
  Согласно Библии, Навуфей владел виноградником, расположенным рядом с дворцом царя Ахава, и отказался продать Ахаву свой наследственный надел. Тогда царица Иезавель инициировала неправедный суд, и Навуфей был оклеветан, официально обвинен в богохульстве и казнен через побитие камнями (3Цар.).


[Закрыть]. Обычно старик сидел в компании с Билли в своем маленьком грязном офисе и скрежетал зубами при мысли о богатстве, таящемся под зелеными полями Пактола.

Однажды хозяин хохлатого Билли зашел так далеко, что предложил выкупить у Мадам Мидас долю в участке, но леди сразу ему отказала, и это отнюдь не добавило Сливерсу любви к ней.

И все-таки «Жила Дьявола» так и не была найдена, и люди начали терять веру в ее существование, когда внезапно появились признаки того, что жила уже близко, чуть ли не под ногами. Теперь на Пактоле то и дело находили самородки – иногда большие, иногда поменьше, и каждый день в Балларат прибывали вести о том, что обнаружен самородок в тридцать или двадцать унций весом.

А потом в город прибыла весть, промчавшаяся по нему лесным пожаром, что из земли извлечен самородок в триста унций! Поднялась ужасная суматоха, поскольку такого большого давно уже никто нигде не находил.

Услышав об этой находке, Сливерс ругался и бранился на чем свет стоит, потому что благодаря своему богатому опыту в золотоискательстве понял: «Жила Дьявола», которую так долго искали, уже совсем близко. Билли, взбудоражившись вслед со своим хозяином, тоже принялся ругаться, и два компаньона от всего сердца проклинали Мадам Мидас и все, что ей принадлежит. Если б Сливерс благодаря некоему волшебству мог заглянуть в столовую миссис Вилльерс, он наверняка растерялся бы: кого из присутствующих проклинать первым.

В комнате находились Мадам Мидас, Селина, Макинтош и Ванделуп. Все они сидели вокруг стола, глядя на уже знаменитый самородок, лежавший в центре столешницы. Необработанная масса золота, отполированная водой, со впадинками, похожими на медовые соты, была утыкана белыми камешками, как рождественский пудинг – изюмом.

– Я собираюсь послать его в Мельбурн на выставку, – сказала миссис Вилльерс, легонько прикоснувшись к самородку пальцами.

– Это дело, мэм. Он того стоит, – ответил Макинтош, чье суровое лицо расслабилось от удовольствия. – Но – бог ты ж мой! – по сравнению с тем, что мы вытащим из «Жилы Дьявола», он покажется просто пустячком!

– Ох, да ладно вам, – с недоверчивой улыбкой сказал Ванделуп. – Не может быть, чтобы «Жила Дьявола» состояла из таких вот самородков!

– Может, там и не прорва таких, – сухо ответил старый шотландец, – только большое складывается из малого. И в жиле, знаешь ли, должна быть уймища маленьких самородков, а по мне, это дороже, чем один-единственный большой!

– Который час? – повернувшись к Арчи, довольно неожиданно спросила Мадам Мидас.

Мистер Макинтош вытащил большие серебряные часы, которые словно были его неотъемлемой частью, и серьезно ответил, что сейчас два часа дня.

– Тогда вот что, – сказала миссис Вилльерс, вставая, – я заберу его в Балларат и покажу мистеру Марчёрсту.

Макинтош опустил уголки рта, потому что, как стойкий пресвитерианец, никоим образом не одобрял еретических воззрений Марчёрста. Но, конечно, он не стал спорить с пожеланием Мадам Мидас.

– Могу я отправиться с вами, мадам? – с готовностью спросил Ванделуп: он не упускал ни единой возможности повидаться с Китти.

– Конечно, – любезно отозвалась Мадам. – Мы отправимся немедленно.

Ванделуп уже хотел пойти, чтобы начать приготовления к отъезду, но Макинтош его остановил.

– Этот твой дружок навострился сегодня в город, – сказал он, прикоснувшись к плечу француза.

– Зачем? – беспечно спросил тот.

– Сдается мне, поглазеть на актеров, – сухо ответил Арчи. – Он намерен проболтаться в городе всю ночь, так что я его отпустил. Велел ему остановиться в отеле «Акация», которым заправляет мой приятель.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал Гастон с приятной улыбкой. – Но можно спросить, каких актеров вы имеете в виду?

– Ничего я не смыслю в ихней братии, – благочестиво ответил мистер Макинтош, – все они дети сатаны, которые отправятся в яму в долине Тофет[25]25
  Тофет – место в долине сынов Еннома (в Новом Завете: Геенна, Долина Еннома), на юге Иерусалима. Здесь стоял некогда идол Молоха (бог семейного очага), которому приносили в жертву детей, сжигая их на огне. Отправиться в Тофет – то есть в геену огненную.


[Закрыть].

– Не слишком ли вы к ним строги, Арчи? – с улыбкой негромко спросила Мадам Мидас. – Я сама очень люблю театр.

– Кто я такой, чтоб высказывать мнение о моем начальстве, – неприветливо ответил Арчи и зашагал к выходу, чтобы присмотреть за лошадью и двуколкой. – Но ни к чему мне сидеть с насмешниками или ходить путями нечестивыми[26]26
  «Счастлив человек, который не поступает по совету нечестивых, не встает на путь грешников и с насмешниками не сидит» (Псал. 1:1).


[Закрыть].

И, выпустив в Ванделупа эту парфянскую стрелу, он вышел.

Молодой человек пожал плечами и взглянул на миссис Вилльерс с таким комическим видом, что та невольно улыбнулась.

– Вы должны извинить Арчи, – сказала она, на мгновение задерживаясь у дверей своей спальни. – Он получил строгое воспитание, а избавиться от привычек своей юности нелегко.

– А тому, чья юность осталась в такой дали, попросту невозможно, – ответил Гастон, намекая на возраст Макинтоша.

– Если хотите, – добродушно сказала Мадам Мидас, – можете тоже не выходить сегодня на работу и отправиться в театр.

– Благодарю вас, мадам, – серьезно ответил француз. – Я воспользуюсь этим любезным разрешением.

– Боюсь, вы сочтете, что австралийская провинциальная труппа сильно отличается от тех, которые вы видели в парижских театрах.

С этими словами миссис Вилльерс исчезла в своей комнате.

Ванделуп с улыбкой повернулся к Селине, которая хлопотала по дому.

– Мадемуазель Селина, – весело сказал он, – мне нужна пословица, чтобы ответить мадам. Смысл в том, что если я не могу получить лучшее, то должен довольствоваться имеющимся. Какая мудрость тут подходит?

Мисс Спроттс, польщенная тем, что к ней обратились за помощью, немного подумала, потом торжествующе вскинула голову.

– Полковриги лучше, чем ничего, – объявила она с кислой улыбкой.

– Мадемуазель, – заявил Ванделуп, серьезно глядя на нее, – ваша мудрость под стать лишь вашей очаровательной внешности.

И, отвесив иронический поклон, он вышел.

Селина на мгновение перестала полировать ложки и посмотрела французу вслед, гадая, пошутил он или говорил серьезно. Так ничего и не решив, она со сдавленным хихиканьем вернулась к работе и утешилась еще одной поговоркой: «Лучше быть хорошей, чем красивой». Всем известно, что это самая утешительная поговорка для невзрачных людей.

Арчи между тем тщательно уложил в крепкий деревянный ящик огромный самородок и с такими предосторожностями поместил ящик в двуколку, что Мадам Мидас, уже сидевшая в экипаже, спросила, не опасается ли он ограбления.

– Осторожность никогда не повредит, мэм, – ответил Макинтош, протягивая ей вожжи, – как знать, что может случиться.

– Да ведь никто не знает, что я сегодня везу его в Балларат, – сказала миссис Вилльерс, натягивая перчатки.

«Неужто? – подумал Ванделуп, занимая место рядом с ней. – Она и не подозревает, что я уже все рассказал Пьеру».

И без единой мысли о женщине, чье доверие он предал и с которой делил хлеб и соль, Гастон встряхнул вожжами, и лошадь пустилась по дороге в направлении Балларата, увозя Мадам Мидас и ее самородок.

– Вы везете Цезаря и его состояние, мистер Ванделуп, – сказала она с улыбкой.

– Лучше того, – весело ответил француз. – Я везу Мадам Мидас и ее удачу!