Текст книги "Идеальная незнакомка"

Глава 5

Я уехала пораньше. Четвертая пара была у меня свободной, ее полагалось посвящать бумажной и подготовительной работе и сидеть в школе еще минут пятнадцать после звонка с последнего урока, однако я решила, что сегодня никто придираться не станет. Эмми так и не позвонила, а я хотела застать ее дома. В душу потихоньку вползало смутное беспокойство – тревожное, упрямое. Нужно поговорить с Эмми.

Наш одноэтажный домик с плоской крышей стоял на городской окраине. Эмми влюбилась в него еще до того, как я сюда приехала. По ее словам, он походил на очаровательную бабушкину избушку. Будем с тобой как две старушки, говорила Эмми; вытащим на крыльцо кресла-качалки и сядем вязать. Сначала я увидела это место ее глазами: безмятежная идиллия, где заживет новая, другая, Лия Стивенс, с которой я пока не знакома. Я приехала сюда летом и тоже влюбилась. Все вокруг зеленело, пели птицы, покачивались листья на ветру. Дом был маленьким кусочком большого пейзажа, и я впервые ощутила себя частью чего-то настоящего. Живого.

Дом ютился вдали от магазинов и ресторанов, ближе к озеру, в лесу к юго-западу от воды – на древней земле, где на уличных вывесках красовались фамилии моих учеников. Крошечный песчаный пляж у озера облюбовали гуси, летом им составлял компанию спасатель.

Озеро окружали сплошные заросли, бревна да камни. Лишь в двух-трех кварталах к югу и востоку начинались автозаправки, приличные дороги с кафе и магазинами, пустыри со стройками. Деловой район и школа отстояли и того дальше, еще в нескольких милях к востоку.

– Главное, дом уже с мебелью, – восхищалась Эмми.

Это пленяло. Не то что квартира в Бостоне, где следы предыдущих обитателей стирались начисто. Здесь все дышало историей, а мы были ее частью.

Иногда, если Эмми не зажигала свечу или не оставляла крем открытым, на меня веяло прошлым домика. Нафталин и стеганые одеяла на чердаке, лимонный запах моющего средства в день нашего новоселья. Хлорка в углах ванной – от плесени…

Раздвижные двери были заперты. Я сама закрыла их утром. Эмми, наверное, забежала ненадолго и вновь заперла двери перед уходом. Две ночи назад я на мгновение проснулась от света в гостиной, подумала: «Эмми» – и вновь провалилась в сон.

Войдя, я первым делом ощутила тишину. Потом запах – точнее, отсутствие оного. Ни свечей, ни благовоний, ни ванильно-медового крема. Пока я отсутствовала, Эмми не жарила бекон, не открывала окна. Внутри стоял лишь спертый дух самого дома.

Сколько нужно не видеть человека, чтобы этот срок считался долгим? Человека, с которым живешь под одной крышей, но взрослого и независимого? И довольно непредсказуемого к тому же.

Я не могла определиться. Три дня. Нет, четыре. Три, если пора вносить арендную плату. А уже пора.

С работой Эмми не повезло: здесь не нашлось места в общественной организации, как это было в Вашингтоне, а сидеть целый день в крохотном кабинетике Эмми не хотела – она, мол, не мышь в колесе. Поэтому временно работала кем придется и искала место по душе.

Из-за несовпадения графиков мы виделись лишь по утрам или вечерам, если я рано возвращалась. У Эмми был старый коричневый универсал, который она, по ее словам, позаимствовала. «Арендовала?» – уточнила я. «Позаимствовала», – повторила Эмми. Правда, ездила она на нем не всегда. Иногда машина стояла за углом дома, а Эмми отсутствовала. Иногда ее подвозил Джим.

Он изредка бывал у нас, но я видела его только со спины. Первый раз – когда Джим утром выходил из ванной. Второй – сквозь раздвижные стеклянные двери, когда он топал к своей машине. Широкоплечий, чуть кривоногий, высокий, с волосами песочного цвета. Меня он не заметил ни первый раз, ни второй. Мы встретились глазами лишь однажды, через лобовые стекла машин: гость отъезжал от дома, а я к нему сворачивала. У Джима было узкое лицо с недельной щетиной. Он прикуривал сигарету, бросив руль. Я смерила парня Эмми оценивающим взглядом: тонкие губы, впалые щеки, мешки и морщинки под глазами выдают возраст; потрепанный воротник футболки, волосы чуть выше плеч, поворот головы в мою сторону. Судя по времени встречи, традиционной работой Джим похвастать не мог.

Наверное, отношения Эмми с Джимом походили на ее отношения с работой: помогали скоротать время в ожидании чего-то стабильного…

Эмми, скорее всего, у Джима, решила я. И тут же подумала о Дейвисе Коббе, задержанном за нападение и подозреваемом в преследовании. Засомневалась.

Свет в гостиной среди ночи. Раздвижные стеклянные двери, сквозь которые все видно.

Память вдруг захлебнулась потоком сведений, собранных мною для одной статьи: пять типов преследователей. Отвергнутый; обиженный; ищущий близости; несостоятельный; и хищник – который просчитывает шаги. Подкарауливает жертву и нападает.

Дейвис Кобб за стеклянными дверями, которые я захлопнула у него перед носом.

* * *

Я просидела на ступенях крыльца до сумерек. Кресла-качалки мы так и не купили.

Где работала Эмми? Господи, я ведь не знала толком. Однажды я ее спросила – не в той ли гостинице, что в центре города? Там еще огромное крыльцо с террасой и белые ставни. Эмми лишь рассмеялась:

– Для меня это большая роскошь, Лия! Нет, соседний городок. Мотель для встреч в глухом углу. – Она произнесла это нараспев.

Мы жили каждая своей жизнью, по своему распорядку. Ко времени моего переезда Эмми уже обустроилась, а я не хотела навязываться. Да и времени у меня не было, по вечерам и выходным я обучалась на онлайн-курсах для учителей, зарабатывала сертификат – такое требование выдвинул округ для соискателей без педагогического образования.

И вот теперь я не знала, где ее ловить. Думала объехать близлежащие города, поискать универсал Эмми, но боялась с ней разминуться.

Я обошла весь наш маленький домик, высматривая хоть какие-нибудь подсказки. Где она? Постояла в дверях ее комнаты, заглянула внутрь. Прошлепала по голому деревянному полу, погладила сшитое вручную стеганое одеяло. Откинула его и скользнула в кровать. Если я усну в кровати Эмми, то она, когда вернется, растолкает меня и спросит, в чем дело. Нальет нам водки из холодильника, и мы смело взглянем в лицо демонам.

Я легла на живот, ощутила едва уловимый запах ее шампуня. Представила темные густые волосы до плеч, челку набок. Мысленно увидела светлые ресницы, чуть приоткрытый во сне рот.

Даже засыпая, я пыталась силой своего воображения вызвать Эмми к жизни.

Глава 6

Проснулась я резко, от телефонного звонка – в ее постели, одна. Схватила мобильный, но звонил домашний телефон, в кухне.

Я вывалилась из кровати, стукнула по выключателю в коридоре, попробовала сфокусировать взгляд на часах и сняла трубку с рычага.

– Алло? – Со сна голос прозвучал хрипло, я прокашлялась.

За окнами было темно, из стекол на меня смотрело собственное отражение.

Никто не ответил. В трубке молчали, но ее не вешали. Сперва я подумала о Дейвисе Коббе, потом вспомнила, что его арестовали. К тому же он никогда не звонил на домашний. Я что-то слышала на линии. Едва уловимое. Дуновение воздуха. Шорох волос, взмах руки. Легкое дыхание.

– Алло? – повторила я.

На другом конце по-прежнему молчали. Я вновь поймала краем глаза свое отражение в стеклянной двери. Сейчас я видна с улицы кому угодно: стою в спортивных штанах и тонкой футболке, прижимаю к уху телефон, говорю с пустотой. Волосы на затылке встали дыбом. Я выключила свет, повесила трубку и вслепую, ведя пальцами по стене, побрела назад в кровать Эмми.

Она еще может вернуться. Может.

Я закрыла глаза, вызвала в памяти картину нашей последней встречи. Было утро, Эмми сидела во дворе – сплошь голая земля, камни да сорняки. Я видела подругу со спины: ноги скрещены, плечи сгорблены, ни движения, лишь ветер играет волосами. Верхушки гор вдали золотили первые лучи света, и я не понимала – Эмми то ли недавно вернулась домой, то ли недавно проснулась.

– Доброе утро, – окликнула я, но она не пошевелилась.

Я уже достала ключи от машины. Описала дугу, чтобы Эмми заметила мое приближение.

Волосы ее спадали на лицо, я даже подумала: «Спит». Однако она встала и сделала шаг в направлении леса – вот тут я и встревожилась. Эмми была босиком. «Лунатик», – мелькнуло у меня.

– Ш-ш, – прошелестела она.

Кому? Ее рука взметнулась к шее, где всегда висела цепочка; пальцы сжали черную овальную подвеску, подвигали ее туда-сюда.

– Эм, – шепнула я.

Под кайфом. Вот черт, да она под кайфом! Мне вспомнились давние ночные бдения при тусклом свете, в клубах дыма, остекленелые глаза Эмми, ее ленивая улыбка – тогда я списывала все на наш возраст, на временные проблемы, на медленный и трудный переход во взрослую жизнь, против которой Эмми бунтовала…

Она вдруг повернулась ко мне – нормально, довольно резво, – и воспоминания как ветром сдуло.

– На работу? – спросила.

– Что ты делаешь? – Я подошла ближе.

Эмми рассмеялась, ветер швырнул волосы ей в лицо.

– Перестань, – сказала она.

– Что перестать?

– Переживать. У тебя на лице написано. Твое привычное состояние.

То же самое Эмми говорила, когда уезжала с Корпусом мира – на два года, одна, в какое-то богом забытое африканское государство, – и еще раньше, когда уходила по ночам и толком не знала, куда и зачем.

Однако не переживать я не могла. Я видела в ней завязку истории – приключения, которое может обернуться трагедией. Виной тому была спонтанность Эмми. И ее привычка замирать в полной неподвижности – ни с того ни с сего.

Я переживала еще в те времена, когда мы жили в полуподвальной квартирке, – и переживала не зря, я уверена. С Эмми что-то стряслось, как и со мной. Потому-то мы и попали сюда. Была причина. Мы ходили около этой причины кругами, порой касались ее, но никогда не заглядывали ей в лицо…

– Что ты там увидела? – спросила я.

– Сов. Целое семейство.

Я торопилась, поэтому не переспросила. А надо бы.

Я привыкла задавать Эмми один и тот же вопрос дважды – чтобы точно услышать правдивый ответ. Дважды – прежде чем поверить.

– Где ты была? – спрашивала я в то лето, когда мы жили вместе в Бостоне.

Она вваливалась домой по утрам, а я уже убегала на работу, – как сейчас.

– В парке, у пруда, мы запускали петарды и катались на лодочке в виде лебедя, зря ты не пошла.

– Эмми, – подступала я к ней, и она никла, словно я прижимала ее к стенке, загнав в угол, выбивала признание. – Где ты была?

– У Джона Хикельмана, на его поганой хате. Там зеркальные потолки. Убей меня, пока я еще пьяная. Пока не протрезвела и не вспомнила все…

Это укрепляло мою уверенность в том, что я рождена для своей работы. Я беспрепятственно проникала в мир другого человека, в его голову, для меня не существовало границ – представление о допустимом-недопустимом было размыто. Хождение по краю, которое снабжало меня историями. Оплошность, которая привела меня сюда.

Впрочем, тогда я верила: люди искренне хотят поведать мне правду; я великолепно умею производить впечатление, выбирать правильный момент и нужные слова; меня ждет грандиозный успех.

Задай вопрос дважды – и собеседник твой.

* * *

Я умела разговорить любого, если в истории фигурировали подростки, она была моей. В свои двадцать девять я выглядела на двадцать два и легко вписывалась в беседу, не вызывая косых взглядов.

В статье планировалось осветить неудовлетворительную работу службы психологической помощи в одном колледже. Поговорить о сложностях учебы и социальном давлении, о тех аспектах, к которым мы не готовим своих детей; о темных углах, куда может попасть каждый и откуда не видно выхода.

Вдобавок эта история должна была стать посвещением. Данью памяти. Рассказать о конкретных людях, воскресить их и заодно поведать о том, как система их бросила. Внушить читателю: нельзя допустить повторения подобного. Вот на что я нацеливалась.

Я раздобыла подробную информацию еще до приезда в студенческий городок: Кристи и Алиша, обе в прошлом году, за неделю до и через неделю после весенних каникул соответственно; Камилла и Бриджет, в следующем марте, переломный момент. Уже был продуман план статьи; я знала, что хотят услышать читатели, видела, как лучше все преподнести.

В разгар летней жары обычно резко возрастает число убийств. Мир изнывает, кондиционеры не справляются, мы лежим голышом в душных квартирах, суем голову в холодильник, льем холодную воду на живот, смачиваем затылок.

Что еще делать в такую погоду?

Жара провоцирует рост жестоких преступлений, а зима угнетает душу.

Безбрежная серость, которой нет конца и края, необходимость кутаться в кучу одежды – слой за слоем, как капуста, и уже непонятно, где ты сам. Чужой человек под чужой шкурой. То ли великан, то ли лилипут.

А вот сезон самоубийств – весна.

Моя теория: мир скидывает с себя зимнюю одежду, жизнь обновляется – а ты нет. Или да, но результат тебя не устраивает.

В общем, данная история, эпидемия самоубийств в колледже, душещипательная статья с кошмарным нутром – соблазн и ужас – подходила мне идеально.

Еще идеальней было то, что я сама когда-то училась в этом колледже. Знала всю его кухню, мельчайшие нюансы. Зимой мы шли на занятия в темноте, бродили по подземным коридорам, никогда не видели дневного света. Жужжание ламп и мрачноватая атмосфера создавали постоянный белый шум, наши голоса угасали, и мы все глубже погружались в себя, будто нас разделяло нечто материальное.

В первые дни я останавливала огромное число студентов – каждого, кто на меня смотрел, да и тех, кто не смотрел, тоже, – набирала материал, прежде чем подступиться к близкому окружению. Огромное число студентов соглашалось поговорить, если я не стану раскрывать их имен. Такое огромное, что иногда я уже не могла вспомнить источник того или иного высказывания.

Мы обсуждали в основном Бриджет – она умерла последней, да и знали ее лучше. Ее знакомые до сих пор не отошли от шока, они твердили «мы не знали, мы не знали» – рефрен этот не был для меня неожиданностью, но и сомнений не развеивал.

…Что я запомню: красноту, растекающуюся по горлу шефа; его хриплый шепот.

Господи, Лия, что ты натворила?

Шум в ушах, когда все рухнуло, когда меня вызвали в стерильный, пустой кабинет и шеф произнес страшные слова.

Клевета. Ответственность. Судебное дело. Арест.

Я сразу поняла, кто меня подставил. Ной. Выходит, его предостережение касалось не только моей репутации. Я мысленно видела, как он нашептывает Логану на ухо: «Она устроила охоту на этого профессора; доказательств не было, но она все равно обвиняла».

Я в этом не сомневалась. И по-прежнему не сомневаюсь.

* * *

На следующее утро я проснулась в школу по звонку будильника – одна. В небе висели темные тучи, по водосточным желобам стекали струи дождя.

Эмми не было, признаков ее ночного присутствия в доме – тоже.

Я проверила шкафчики в нашей общей ванной. Зубная щетка Эмми, аптечный дезодорант, расческа – все лежало на полочке медицинского шкафчика. Эмми не планировала исчезать надолго.

Я оставила новую записку возле гнома: «Эмми, позвони мне, как только зайдешь домой». И нацарапала свой номер – вдруг она его забыла.

* * *

Я хотела вновь проскользнуть в школу через боковые двери, чтобы избежать вопросов Митча о беседе с полицейскими, однако после вчерашнего это было бы, пожалуй, чересчур.

Из-за дождя ученики уже начали собираться в вестибюле. Обычно они ждали перед школой или на парковке, не заходили раньше первого звонка. Сегодня же толпились по углам, гул их голосов звучал даже тише обычного. Почти шепотом. И тут я увидела почему.

В стеклянной клетке-канцелярии стоял Кайл Донован, вчерашний детектив. Разговаривал с секретарем. Та кивнула в мою сторону, едва я приблизилась к окнам. Он посмотрел на меня, я притормозила. Ученики наблюдали. Я чувствовала их взгляды. Хуже того: я чувствовала, как история на глазах обретает очертания – и затягивает меня внутрь.

– Мисс Стивенс, – окликнул Донован, и я замерла. – Где мы можем побеседовать наедине?

– Мой класс подойдет? – предложила я.

Этот вариант предполагал ограничение по времени. Пятнадцать минут до первого звонка – потом ученики заполнят коридоры. Я хотела себя обезопасить. Не представляла, что известно Доновану, что именно он выяснил. Зато представляла, как ведутся подобные расследования: как коп набирает номер «старого приятеля» из Бостона и просит пробить одно имя.

Донован махнул рукой – мол, после вас. Наши шаги отдавались в коридорах гулким эхом. Нащупывая ключ и вставляя его в замочную скважину, я старалась выглядеть спокойной.

В первое мгновение пустой класс всегда казался чужим – затхлым и холодным, – пока не вспыхивал свет и ученики не наполняли воздух ароматом цитрусового шампуня, этого подросткового одеколона. Я опустила сумку на свой стол у боковой стены и выжидательно застыла. Донован огляделся – сесть ему было некуда, только за ученическую парту. Он взгромоздился на одну из них сверху, задал неофициальный тон. Отлично. Я прислонилась к учительскому столу. Скинула туфлю, почесала лодыжку обутой ноги.

– Чем могу помочь, детектив? – небрежно спросила, а у самой сердце замерло.

– Кайл, – поправил он.

– Кайл, – повторила я.

Один, без коллег, в моем классе он воспринимался не так, как вчерашний детектив Донован. У него белел шрам на лбу, почти на линии роста волос. Темно-карие глаза. Каштановые волосы. Легкая небритость. Не ночевал дома?

– Я хотел сообщить вам лично, – начал Кайл.

Продолжать не было необходимости. Я взглянула на часы. Прошло больше суток.

– Вы не предъявили обвинения, – сказала я.

– Недостаточно улик для дальнейшего задержания. – Судя по тону, в этом считали виновной меня.

Я опустила ногу на пол.

– Женщина – Бетани – обвинила Кобба?

Кайл поморщился:

– Она молчит. Ее пока держат в коме. Наблюдают за опухолью. – Он ткнул себе в макушку.

Я вспомнила кровь в траве. Ох…

– А вы? – негромко спросила я, и Донован подался вперед. – Вы уверены, что это он?

Для задержания нужны веские причины. Эффект неожиданности срабатывает лишь раз. Теперь Дейвис Кобб насторожится. Уничтожит все следы, если они остались.

Кайл соскочил с парты, шагнул ко мне и тоже понизил голос:

– Вы знаете, где расположена прачечная Кобба?

Я покачала головой.

– Позади автозаправки на Стейт-стрит. – Видимо, детектив Донован считал, будто я знала все городские закоулки, будто названия мне о чем-то говорили.

– Простите, я тут недавно живу…

– А. Это в квартале от главной дороги, огибающей озеро. Несколько человек клянутся, что машина Кобба всю ночь простояла у прачечной. И еще есть свидетель, который слышал, как Кобб ругался с женщиной на озере.

– Свидетеля вам недостаточно? – удивилась я.

Кайл посмотрел в окно, на пейзаж, искаженный струями дождя.

– Жена Дейвиса Кобба утверждает, что они с мужем вернулись домой на ее машине и провели всю ночь вместе. Было темно, свидетель мог ошибиться. Если бы узнать, откуда Кобб вам звонил! Если бы вы прослушали его сообщение…

– Но я не прослушала.

Это все равно ничего не дало бы. Раньше, когда я еще слушала, то улавливала на заднем фоне лишь уханье совы или шум ветра. Ни звяканья стаканов, ни бормотания телевизора. Только голос в трубке, пониженный до шепота, чтобы окружающие не разобрали слов. Кобб мог быть где угодно – идти домой, стоять перед собственной дверью, где угодно.

– А распечатка его телефонных звонков? – спросила я.

Она стала бы уликой даже без моих показаний. Я бы не удивилась, если он звонил по ночам и другим женщинам. Горбатого могила исправит.

Кайл задрал голову к потолку.

– Кобб над нами посмеялся. Охотно вручил свой мобильный. Ничего компрометирующего там нет. Это неудивительно. В подобных делах почти всегда используют предоплаченный телефон. Их кругом полно, можно купить за наличные. А отследить нельзя. – Детектив помолчал. – Кобб знает, что делает.

Предупреждение, значит. Призыв к моей совести.

Кобба задержали без особых на то оснований, понадеялись на его признание или на мое сотрудничество с копами – мол, если я узнаю об аресте обидчика, то перестану его бояться и дам обличающие показания.

– Вы вынуждены отпустить Кобба и хотите пробудить во мне чувство вины? Потому и пришли?

– Я пришел потому, что мы вынуждены отпустить Кобба. Еще пришел предупредить: я отдал распоряжение, чтобы сегодня ночью патрульные машины периодически сворачивали к вашему дому. Так что, если увидите свет фар, это, скорее всего, они. Но смело звоните мне в случае чего-нибудь необычного.

– Думаете, мне стоит беспокоиться? Неужели Кобб настолько глуп?

– Судебная система нечасто имеет дело с людьми, принимающими обдуманные решения.

Прозвенел звонок на урок.

– Спасибо за предупреждение, – кивнула я.

– Можете быть со мной откровенны, мисс Стивенс.

Манеры Кайла смутно напоминали мне кого-то – или просто соответствовали некоему образу. Детектив держался и говорил спокойно, невозмутимо и уверенно, как человек, который в профессии уже не первый день, который привык к ее взлетам и падениям и научился сохранять устойчивость.

– Лия, – поправила я.

– Лия, – повторил он и козырнул мне, словно напарнице.

* * *

На уроке я то и дело проверяла телефон и прислушивалась к шепоткам. Однако сегодня ученики хранили свои тайны крепко.

Я начала писать задание на доске – пусть народ займется делом и помолчит.

– Мисс Стивенс! – прозвучало за спиной.

Я знала, кто это. Мысленно видела вскинутую руку, легкое подергивание пальцев. Иззи Марон.

– Да? – Я по-прежнему стояла лицом к доске.

– Если в школе мы не чувствуем себя в безопасности, то как же нам сосредоточиться на учебе?

– Ты права, Иззи. – Я обернулась и посмотрела на нее, вытерла руки о штаны. – Это актуально, своевременно и важно. Поэтому достань тетрадь и напиши статью на злобу дня. Выскажи свое мнение. – Я подошла к Иззи, уперлась руками в парту. – Ищи вдохновения в чувствах. Пусть они наполнят твое сочинение неподдельной искренностью.

Глаза у Иззи стали как блюдца, но сама она не шелохнулась.

– Это на оценку? – спросила.

– Это задание, – постучала я пальцем по парте. – На оценку. Приступай.

Именно так я вела себя первую неделю работы в школе, когда с катастрофической скоростью шла ко дну – только бы удержать их внимание, только бы добиться тишины. Со стыдом понимала, что вовлекаю учеников в работу лишь подкупом – обещанием дополнительных пропусков, оценок…

Однако сегодня было по-другому. Сегодня я собирала информацию.

К концу рабочего дня я так и не дождалась звонка от Эмми, зато получила семьдесят пять статей-мнений: все, по идее, про школьную безопасность, про слухи и Дейвиса Кобба. Начало положено.

Правда или просто история – неважно, с чего начинать; главное – двигаться в нужном направлении.

Если конечной целью является правда, то любые способы хороши.